Рука выскользнула у меня и
з пальцев, оставив золотой браслет.
Быстро, пригибаясь, я бросился за шайкой, видя сквозь трещины в стене, что
они уносят женщину прочь.
Я шел за ними, но все еще не знал, что делать. Ну, Рик, включи мозги! Что бы сдел
ал Стивен? Он бы придумал план. Черт, у этого человека последнее время прос
то вдохновение. Он решает любые проблемы, воплощает любые планы. Ты же его
брат, Рик, сообразительность у тебя в крови. У тебя три минуты, чтобы спаст
и эту женщину. Что ты будешь делать?
Сжимая руками винтовку, я шел за поющими психами.
Если эти гады ее изнасилуют, может, я все-таки смогу ее у них потом выкраст
ь. Никто в Фаунтен-Мур не возразит против еще одного уцелевшего.
Тем временем я дошел до луга, уходившего к ручью.
В другое время это было бы красивое место: акр мягкой свежей травы, быстры
й поток, играющий на солнце. У самого берега ручья несколько ив, и у одной н
а ветви тарзанка. Такая, на которой я часами катался в свои десять лет над
ручьем возле дома. Тогда мир был приятным местом.
Сегодня этот луг был истинным срезом ада.
Все так же распевая, сумасшедшие понесли женщину в поле. Она дергалась, из
вивалась, отчаянно пытаясь вырваться, выгибала спину, билась у них в рука
х.
Посреди поля стоял деревянный кол, вкопанный в землю. Он доходил мне до пл
еча. И был заострен.
Вот тогда я понял, что они с ней сделают. Кажется, и она тоже поняла. Потому ч
то она закричала. Горький механический крик, и он длился и длился…
Я дал себе слово рассказать все о том, как это случилось. И не пропустить н
ичего. Ни одного слова. Вы должны знать, что мы делали друг с другом в то лет
о, когда загорелась под ногами земля.
Но я не буду вас упрекать, если вы следующие несколько абзацев пропустит
е. Это грязно, это отвратительно, это унизительно; то, чему я был свидетеле
м, выжжено в моей памяти на всю жизнь.
Все, что я могу Ц это вас предупредить. Если можете выдержать, читайте.
Вот что они сделали с кричащей женщиной:
Толпа понесла женщину к колу, и мужчины вместе с присоединившимися к ним
женщинами стали сдирать с нее одежду.
Скоро она осталась голой. Был виден ее пупок, полоска волос на лобке, видно
, как дрожали ее ягодицы.
Тяжелые груди женщины затряслись, когда ее, вопящую и извивающуюся, подн
яли повыше, а она мотала головой, пытаясь освободиться.
И я понял, что мне делать. У винтовки был оптический прицел, и мне предоста
влялся верный выстрел. Я понял, что единственная возможность Ц всадить
ей пулю в лоб и избавить от мучений.
Потому что я уже знал, что изнасилования не будет.
Инстинкт выживания заглушил половое влечение. Осталось только влечени
е к еде.
Двое мужчин с каждой стороны подняли ее над собой, держа за руки и за ноги,
как несет команда-победительница своего капитана, так они ее несли к кол
у.
Я приложился глазом к прицелу и отвел затвор.
Я увидел кол, торчащий из земли. Он был заострен как карандаш, к единой точ
ке. В прицел было видно, что кол толщиной с мою руку. И он был в пятнах. Его уж
е использовали.
Во рту пересохло, сердце застучало, отдаваясь эхом под сводами черепа. Я в
идел увеличенные головы толпы, колтуны в волосах от дерьма и крови, дикие,
безумные глаза. В них пылал алчный голод. Месяц-полтора назад это были учи
теля, конторщики, дантисты, госслужащие Ц сегодня они стали племенем ди
карей.
И я знал, как мне помочь женщине.
Тяжелые груди женщины затряслись, когда ее, вопящую и извивающуюся, подн
яли над заостренным колом.
Я прицелился. Красное лицо, разделенное на четыре части перекрестьем при
цела, заполнило мое поле зрения. Она стискивала зубы, крепко зажмурила гл
аза. Она знала, что они будут делать.
Господи, они же сажают ее на кол!
Вы меня понимаете. Они именно сажали ее. Не протыкали грудь или живот. Они
ее сажали сверху и…
Я проглотил слюну, задержал дыхание, пытаясь унять дрожь в руках, прицели
лся. Лицо было точно в центре перекрестья. Жизнь спасти я ей не могу, но мог
у избавить от мучений.
У-У-У-У-У!
Это был дикарский ритуал. Держа женщину над колом,
они вопили так, что распугали птиц на соседних деревьях. У-У-У-У-У!
Я потянул спусковой крючок, заранее видя, как голова женщины разлетится
кровавыми брызгами от поцелуя пули. И тогда мне улепетывать, спасая свою
шкуру. Щелк!
И все. Ни грохота, ни толчка в плечо, когда пуля на скорости четыреста метр
ов в секунду вылетает из дула. Черт!
Осечка. Я потянул затвор, чтобы выбросить гильзу. Он дошел до половины и за
стрял. Черт, черт, черт!
Я воевал с затвором, пытаясь выбросить дефектный патрон, Ц и остановилс
я.
Поздно, Рик. Поздно!
Лицо женщины было все так же искажено судорогой, стиснутые зубы, зажмуре
нные глаза. Я чувствовал, как она напрягает всю свою волю, чтобы встретить
грядущую боль.
А ритуал шел шаг за шагом. Под тот же дикий монотонный распев.
Ее подняли выше, как жертву некоему темному и жестокосердному богу.
Почти бережно ее посадили на заостренный кол. Ее ноги держали ровно по об
е стороны кола, ступнями вниз, будто сажали на лошадь.
Было видно, как она задержала дыхание. Ожидая боли Ц такой неизбежной, гн
усной, мерзкой, раздирающей боли, не желая допускать ее в свое тело.
Ее держали руками, выпрямляя торс. И потом те, кто держал ее за ноги, потяну
ли вниз. Сильно. Так, что сами оторвали ноги от земли, повиснув всей тяжест
ью. Они стискивали зубы от усилий, сажая свои жертву на острую вершину кол
а.
Мои глаза метнулись к лицу женщины, а кол входил глубже и глубже…
Тело ее дернулось в судороге, руки взлетели в позу распятого.
Потом рот и глаза распахнулись от болевого шока.
Я беспомощно глядел. Ее глаза встретили мой взгляд, и будто меня ударило м
олнией энергии от нее ко мне, удар был физический, я даже пошатнулся.
На ее лице был виден только болевой шок, глаза выкатились так, будто сейча
с выскочат из орбит, рот раскрылся, будто челюсть готова была отскочить.
А на меня накатил брутальный поток ужаса, боли, омерзения и простой ясной
жалости, что ее жизнь кончилась вот так на колу посреди поля в окружении в
озрожденных дикарей.
В опустошении, в отвращении я стал пятиться, не в силах повернуться спино
й к изувеченной женщине. Ритуал продолжался, и вперед вышли женщины с мяс
ницкими ножами. Они стали резать. Правая грудь жертвы отделилась одним к
уском, хлынула кровь.
Женщина на своем вертеле, все еще живая, казалось, медленно танцует, шевел
я руками над головой, почти безмятежно. Пародия на восточные танцы: руки н
ад головой медленно движутся в одну сторону, потом в другую.
Они начали пожирать ее заживо.
Она танцевала, лишившись разума от боли.
Дети прилипли к колу, слизывая текущую кровь.
Она танцевала. Женщина на вертеле.
Я повернулся.
И побежал.
Побежал.
42
От потрясения я потерял чувство направления. Я беж
ал наобум. Падая. Роняя винтовку. Вставал и подбирал ее. Снова бежал. И на бе
гу плакал. Булькая и пуская сопли, как пацан, упавший с велосипеда и бегущи
й домой к мамочке.
Не знаю, что было более мерзко Ц толпа в поле, насадившая ее на кол от паха
до горла и жрущая заживо, или я сам. И все, кто остался в Фаунтен-Мур. Мы были
такими самодовольными, такими отделенными от всего этого. Здесь люди пож
ирают друг друга, дичают, превращаются в зверей. А мы сидим на своем холме,
кушаем сардинки из банки, и можно еще выпить глоток виски, встать, почесат
ь себе брюхо и сказать, что идешь спать. А потом в палатке застегнуться в ч
истом и приятном спальном мешке.
Кому мы голову дурим?
Кому, черт возьми, голову дурим на фиг? Вот она, реальность, холодящая кров
ь:
Убивай или тебя убьют. Жри или тебя сожрут.
Я перелезал через заборы, перебредал ручьи. Потом попалась полоса черной
земли шириной с шоссе. Земля дымилась. Когда я бежал по ней, жар ощущался к
ожей. Мне было плевать. Я хотел только бежать и бежать. Бежать так быстро, ч
тобы выскочить из собственной кожи.
Я перелез еще какой-то забор и оказался во дворе фермы. Обогнул сгоревший
грузовик.
И увидел серых.
Несколько.
Я остановился, зажав в руках дурацкую бесполезную винтовку.
Они стояли Ц вдвое больше меня каждый. Серые были нарисованы на стене са
рая серебряной аэрозольной краской Ц но я знал, что хотел изобразить ху
дожник. Они должны были быть серыми, но серебристая краска заставила их н
еестественно светиться. Массивные плечи, огромные головы, полоса волос в
доль гребня от лба до основания шеи, длинные руки, сильные, как лапы горилл
ы: точно такими я их запомнил. Глаза были красными Ц блестящей мокрой кра
снотой. И я знал, что это художник писал другой краской. Вот на столе стоит
пластиковое ведро и в нем кисти. Я заглянул.
Отстраненным взглядом я насчитал три руки, одна с обручальным кольцом. И
сердце. Наверное, человеческое, решил я. А на дне приличный слой крови, кот
орая и послужила красной краской для глаз. В ведре гудели мухи. Они отличн
о попользовались тем, что оставил художник.
Я пошел по пустому двору, заглядывая в окна и ожидая ответных взглядов.
Но никого не было.
На кусках проводов висели на детском тренажере в саду еще двадцать или б
ольше голов. У некоторых были вынуты глаза и остались красные орбиты; у од
ной в лоб был вбит никелированный костыль толщиной с большой палец. На ли
це застыло выражение глупого удивления Ц как у копа в комедии с Лорелом
и Харди, когда ему достается в морду кремовый торт.
(Молодец, Бог, еще раз можно уписаться си смеху. Почему ты никогда не дашь э
тим беднягам умереть с достоинством?)
Головы качались и поворачивались на летнем ветерке.
“Приспособиться или подохнуть”. Так сказал Стивен. Люди, которые здесь п
оселились, так и сделали. Они перешли на каннибализм. У них в голове произо
шли радикальные изменения. Будто новая среда потребовала новых менталь
ных программ для перепрограммирования поведения.
Возле бассейна на улице я увидел еще одного серого. Этот был вылеплен из б
етона. Он стоял, серый, подобный скале, как статуя какого-нибудь вавилонск
ого бога смерти. Глаза были нарисованы красным. И снова рядом стояло ведр
о с кистями и отрезанными руками (все еще выделяющими нужную краску).
Я шел дальше. Мои товарищи будут думать, куда я девался. Надо их найти или о
ни уйдут без меня.
Но, выбежав на дорогу, я увидел, что путь перекрыт.
Люди с дикими глазами. Стаю вел здоровенный мужик с загорелой лысиной. В д
вух руках он почтительно, как священный предмет, держал голову. Я узнал ко
роткие светлые волосы. В открытых глазах на мертвом лице был все тот же шо
к и та же боль.
Увидев меня, они взвыли. Будто я украл что-то невероятно драгоценное.
Потом наступила грозная тишина, и они пошли ко мне медленно, но целеустре
мленно.
Я дернул затвор, вперед, назад, снова…
Щелк.
Дефектный патрон звякнул по земле.
Я дослал новый.
Лица их были полны первобытного гнева. А винтовка ощущалась мною не боле
е смертоносной, чем букет одуванчиков.
Они шли вперед, зловещие, опасные. Глаза пылают, кулаки сжаты.
Бабах!
Я выстрелил поверх голов. Они вздрогнули, но не ост
ановились. Шли на меня.
У меня осталось три патрона. Троих гадов я могу убить. Но тогда я окажусь в
руках остальных сорока с чем-то. И можно не сомневаться, что меня ждет вби
тый в поле кол.
Оставался один выход.
Бежать.
И спрятаться.
Я побежал.
43
И тут же толпа бросилась за мной, на бегу выкрикива
я:
У-у-у-у!
Черт, какая история для архива Кейт Робинсон:
“Рассказ Рика Кеннеди: КАННИБАЛИЗМ И КУЛЬТ СЕРОГО ЧЕЛОВЕКА”.
Только был шанс, что мне никому уже не рассказать, что довелось увидеть.
Я бросился обратно между строениями, мимо амбара с фресками кровавоглаз
ых серых.
Впереди лежала грунтовая дорога, выводившая на путь, по которому я прише
л. Вдали на склоне виднелась купа деревьев, где сидит сейчас Дин Скилтон с
ребятами, передавая по кругу бутылку и гадая, куда запропастился этот Ри
к.
Навести на них орду было нельзя. Надо бежать быстро, потом скрыться с глаз
. А тогда уже пробираться в эту рощу.
Этот кросс был кошмаром. Я перелезал изгороди, перескакивал заборы, пото
м бросился через живую изгородь, прикрыв лицо локтями и принимая удары д
линных колючек. Когда я уже почти пролез, меня схватили. Я обернулся, готов
ый отбиваться, и увидел ветку, которая зацепилась за ремень винтовки. Выв
ернулся, побежал дальше.
Но успел заметить, насколько близко подобралась толпа. Уже можно было ра
зглядеть пятна крови и грязи на их лохмотьях. Некоторые были одеты в спал
ьную одежду (свидетельство, что это бедствие обрушилось ночью когда-то н
еимоверно давно). Я даже разглядел остатки полицейского мундира. Почти в
се были босиком. Вот что бывает, когда дичает человек.
Я бежал через поле, шлепая по траве кроссовками.
Взлетела вспугнутая дикой погоней пара фазанов.
Потом трава сменилась черной гарью. Снова горячая точка. На этот раз я поб
ежал по выжженной земле, вздымая клубы черной пыли.
Одна вещь облегчала бег: земля запеклась и стала твердой Трава, растения,
даже кусты обратились в пепел. Деревянные изгороди сгорели в пыль. Черна
я полоса, по которой я бежал со всей силой отчаяния, вела вдоль какой-то по
дземной впадины и была похожа на прямую черную дорогу.
Ноздри заполнил запах горелого. Там и сям из земли вырывались струйки си
него дыма. Я бежал по болотистой низине. Когда-то вязкий ил запекся тверже
бетона, хотя по обе стороны дороги все еще поднимался пар.
Я оглянулся через плечо Ц они не отставали. Слышен был их безумный речит
атив.
Спрятаться! Господи, должно же быть какое-нибудь укрытие! Но слева и справ
а тянулись гладкие поля с низкими изгородями. Под такими кролик не спряч
ется.
А земля под ногами становилась все горячее. Заборы и камни поплыли в дрож
ащем воздухе. За мной маньяки с дикими глазами шлепали босиком по горяче
му следу Ц от ярости они не чувствовали боли. Им было нужно мясо с моих ко
стей Ц на остальное им плевать.
Я добежал до дороги. Гудрон расплавился, ноги стали вязнуть, как в мокром п
еске. Я перебежал ее, дымящийся гудрон прилип к моим подошвам.
С мстительной радостью я подумал, что каннибалам придется бежать по щико
лотку в кипящей смоле.
Кое-кого из них это остановило. Но большинство не хотело еще бросать охот
у.
Я уже дышал короткими частыми вдохами, в груди горело Ц от усталости и от
дыма. Ноги ныли, в левой пятке был вроде как гвоздь забит, будто ахиллесово
сухожилие растянулось куда дальше, чем ему надлежит.
Скорость стала падать.
Песня из гневной стала ликующей. Они знали, что я у них в руках.
Я уже выбирал место, где остановиться и хотя бы снести парочку голов пере
д тем, как меня повалят, и тут вдруг заметил, что зеленый мир остался позад
и.
Черная дорога превратилась в черную пустыню. Все сгорело дотла Ц кусты,
трава, цветы. Только иногда черная зола сменялась белым пеплом. Деревья о
стались стоять, только обугленные и без листьев. Валялись кости зверей. Р
аковины улиток на золе были как звезды на ночном небе.
Я прыгнул на груду человеческих черепов. Зубные протезы сплавили челюст
и густой белой массой. На каменных стенах мазки сажи как полосы на зебре.
Я замедлил ход Ц быстрее бежать почти не мог. В груди жгло. Дышать было не
возможно. Отчаянным взглядом я обвел черное поле, ища, где спрятаться, люб
ое укрытие: дыру в земле, брошенную ферму, обгорелый остов автомобиля.
Впереди из земли вырвались струи пламени. Они были только до колена высо
той, но горели яростно, как пламя бунзеновских горелок, которое я видел на
кладбище.
Я завилял между ними.
В ста шагах я заметил крышку люка, еще в ста шагах Ц еще одну, потом еще. Все
го три на одной прямой. Если окажется люк со сдвинутой крышкой, то можно ск
ользнуть туда. Если повезет, дикари не заметят, куда я девался, и пробегут
мимо.
На бегу я снял с плеча винтовку. Вдруг впереди провалилась земля.
Я остановился, ловя ртом воздух. Передо мной была канава с крутыми стенка
ми в мой рост.
Предоставив работать силе тяжести, я скользнул в воду.
Она была мне по колено и теплая, как в бассейне. Плавали рыбы брюхом кверху
, погибшие от подъема температуры.
Я увидел, что люки шли вдоль трубы подземного ливневого стока, открывавш
егося в эту канаву. Секунду я смотрел на круглую пасть бетонной трубы в дв
адцати сантиметрах от края канавы.
Ц Убежище! Ц выдохнул я, и голова закружилась от радости. Труба была дос
таточно большой, чтобы забраться туда на четвереньках. Если банда меня н
е увидит, я спасен.
Держа винтовку одной рукой, я забрался внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
з пальцев, оставив золотой браслет.
Быстро, пригибаясь, я бросился за шайкой, видя сквозь трещины в стене, что
они уносят женщину прочь.
Я шел за ними, но все еще не знал, что делать. Ну, Рик, включи мозги! Что бы сдел
ал Стивен? Он бы придумал план. Черт, у этого человека последнее время прос
то вдохновение. Он решает любые проблемы, воплощает любые планы. Ты же его
брат, Рик, сообразительность у тебя в крови. У тебя три минуты, чтобы спаст
и эту женщину. Что ты будешь делать?
Сжимая руками винтовку, я шел за поющими психами.
Если эти гады ее изнасилуют, может, я все-таки смогу ее у них потом выкраст
ь. Никто в Фаунтен-Мур не возразит против еще одного уцелевшего.
Тем временем я дошел до луга, уходившего к ручью.
В другое время это было бы красивое место: акр мягкой свежей травы, быстры
й поток, играющий на солнце. У самого берега ручья несколько ив, и у одной н
а ветви тарзанка. Такая, на которой я часами катался в свои десять лет над
ручьем возле дома. Тогда мир был приятным местом.
Сегодня этот луг был истинным срезом ада.
Все так же распевая, сумасшедшие понесли женщину в поле. Она дергалась, из
вивалась, отчаянно пытаясь вырваться, выгибала спину, билась у них в рука
х.
Посреди поля стоял деревянный кол, вкопанный в землю. Он доходил мне до пл
еча. И был заострен.
Вот тогда я понял, что они с ней сделают. Кажется, и она тоже поняла. Потому ч
то она закричала. Горький механический крик, и он длился и длился…
Я дал себе слово рассказать все о том, как это случилось. И не пропустить н
ичего. Ни одного слова. Вы должны знать, что мы делали друг с другом в то лет
о, когда загорелась под ногами земля.
Но я не буду вас упрекать, если вы следующие несколько абзацев пропустит
е. Это грязно, это отвратительно, это унизительно; то, чему я был свидетеле
м, выжжено в моей памяти на всю жизнь.
Все, что я могу Ц это вас предупредить. Если можете выдержать, читайте.
Вот что они сделали с кричащей женщиной:
Толпа понесла женщину к колу, и мужчины вместе с присоединившимися к ним
женщинами стали сдирать с нее одежду.
Скоро она осталась голой. Был виден ее пупок, полоска волос на лобке, видно
, как дрожали ее ягодицы.
Тяжелые груди женщины затряслись, когда ее, вопящую и извивающуюся, подн
яли повыше, а она мотала головой, пытаясь освободиться.
И я понял, что мне делать. У винтовки был оптический прицел, и мне предоста
влялся верный выстрел. Я понял, что единственная возможность Ц всадить
ей пулю в лоб и избавить от мучений.
Потому что я уже знал, что изнасилования не будет.
Инстинкт выживания заглушил половое влечение. Осталось только влечени
е к еде.
Двое мужчин с каждой стороны подняли ее над собой, держа за руки и за ноги,
как несет команда-победительница своего капитана, так они ее несли к кол
у.
Я приложился глазом к прицелу и отвел затвор.
Я увидел кол, торчащий из земли. Он был заострен как карандаш, к единой точ
ке. В прицел было видно, что кол толщиной с мою руку. И он был в пятнах. Его уж
е использовали.
Во рту пересохло, сердце застучало, отдаваясь эхом под сводами черепа. Я в
идел увеличенные головы толпы, колтуны в волосах от дерьма и крови, дикие,
безумные глаза. В них пылал алчный голод. Месяц-полтора назад это были учи
теля, конторщики, дантисты, госслужащие Ц сегодня они стали племенем ди
карей.
И я знал, как мне помочь женщине.
Тяжелые груди женщины затряслись, когда ее, вопящую и извивающуюся, подн
яли над заостренным колом.
Я прицелился. Красное лицо, разделенное на четыре части перекрестьем при
цела, заполнило мое поле зрения. Она стискивала зубы, крепко зажмурила гл
аза. Она знала, что они будут делать.
Господи, они же сажают ее на кол!
Вы меня понимаете. Они именно сажали ее. Не протыкали грудь или живот. Они
ее сажали сверху и…
Я проглотил слюну, задержал дыхание, пытаясь унять дрожь в руках, прицели
лся. Лицо было точно в центре перекрестья. Жизнь спасти я ей не могу, но мог
у избавить от мучений.
У-У-У-У-У!
Это был дикарский ритуал. Держа женщину над колом,
они вопили так, что распугали птиц на соседних деревьях. У-У-У-У-У!
Я потянул спусковой крючок, заранее видя, как голова женщины разлетится
кровавыми брызгами от поцелуя пули. И тогда мне улепетывать, спасая свою
шкуру. Щелк!
И все. Ни грохота, ни толчка в плечо, когда пуля на скорости четыреста метр
ов в секунду вылетает из дула. Черт!
Осечка. Я потянул затвор, чтобы выбросить гильзу. Он дошел до половины и за
стрял. Черт, черт, черт!
Я воевал с затвором, пытаясь выбросить дефектный патрон, Ц и остановилс
я.
Поздно, Рик. Поздно!
Лицо женщины было все так же искажено судорогой, стиснутые зубы, зажмуре
нные глаза. Я чувствовал, как она напрягает всю свою волю, чтобы встретить
грядущую боль.
А ритуал шел шаг за шагом. Под тот же дикий монотонный распев.
Ее подняли выше, как жертву некоему темному и жестокосердному богу.
Почти бережно ее посадили на заостренный кол. Ее ноги держали ровно по об
е стороны кола, ступнями вниз, будто сажали на лошадь.
Было видно, как она задержала дыхание. Ожидая боли Ц такой неизбежной, гн
усной, мерзкой, раздирающей боли, не желая допускать ее в свое тело.
Ее держали руками, выпрямляя торс. И потом те, кто держал ее за ноги, потяну
ли вниз. Сильно. Так, что сами оторвали ноги от земли, повиснув всей тяжест
ью. Они стискивали зубы от усилий, сажая свои жертву на острую вершину кол
а.
Мои глаза метнулись к лицу женщины, а кол входил глубже и глубже…
Тело ее дернулось в судороге, руки взлетели в позу распятого.
Потом рот и глаза распахнулись от болевого шока.
Я беспомощно глядел. Ее глаза встретили мой взгляд, и будто меня ударило м
олнией энергии от нее ко мне, удар был физический, я даже пошатнулся.
На ее лице был виден только болевой шок, глаза выкатились так, будто сейча
с выскочат из орбит, рот раскрылся, будто челюсть готова была отскочить.
А на меня накатил брутальный поток ужаса, боли, омерзения и простой ясной
жалости, что ее жизнь кончилась вот так на колу посреди поля в окружении в
озрожденных дикарей.
В опустошении, в отвращении я стал пятиться, не в силах повернуться спино
й к изувеченной женщине. Ритуал продолжался, и вперед вышли женщины с мяс
ницкими ножами. Они стали резать. Правая грудь жертвы отделилась одним к
уском, хлынула кровь.
Женщина на своем вертеле, все еще живая, казалось, медленно танцует, шевел
я руками над головой, почти безмятежно. Пародия на восточные танцы: руки н
ад головой медленно движутся в одну сторону, потом в другую.
Они начали пожирать ее заживо.
Она танцевала, лишившись разума от боли.
Дети прилипли к колу, слизывая текущую кровь.
Она танцевала. Женщина на вертеле.
Я повернулся.
И побежал.
Побежал.
42
От потрясения я потерял чувство направления. Я беж
ал наобум. Падая. Роняя винтовку. Вставал и подбирал ее. Снова бежал. И на бе
гу плакал. Булькая и пуская сопли, как пацан, упавший с велосипеда и бегущи
й домой к мамочке.
Не знаю, что было более мерзко Ц толпа в поле, насадившая ее на кол от паха
до горла и жрущая заживо, или я сам. И все, кто остался в Фаунтен-Мур. Мы были
такими самодовольными, такими отделенными от всего этого. Здесь люди пож
ирают друг друга, дичают, превращаются в зверей. А мы сидим на своем холме,
кушаем сардинки из банки, и можно еще выпить глоток виски, встать, почесат
ь себе брюхо и сказать, что идешь спать. А потом в палатке застегнуться в ч
истом и приятном спальном мешке.
Кому мы голову дурим?
Кому, черт возьми, голову дурим на фиг? Вот она, реальность, холодящая кров
ь:
Убивай или тебя убьют. Жри или тебя сожрут.
Я перелезал через заборы, перебредал ручьи. Потом попалась полоса черной
земли шириной с шоссе. Земля дымилась. Когда я бежал по ней, жар ощущался к
ожей. Мне было плевать. Я хотел только бежать и бежать. Бежать так быстро, ч
тобы выскочить из собственной кожи.
Я перелез еще какой-то забор и оказался во дворе фермы. Обогнул сгоревший
грузовик.
И увидел серых.
Несколько.
Я остановился, зажав в руках дурацкую бесполезную винтовку.
Они стояли Ц вдвое больше меня каждый. Серые были нарисованы на стене са
рая серебряной аэрозольной краской Ц но я знал, что хотел изобразить ху
дожник. Они должны были быть серыми, но серебристая краска заставила их н
еестественно светиться. Массивные плечи, огромные головы, полоса волос в
доль гребня от лба до основания шеи, длинные руки, сильные, как лапы горилл
ы: точно такими я их запомнил. Глаза были красными Ц блестящей мокрой кра
снотой. И я знал, что это художник писал другой краской. Вот на столе стоит
пластиковое ведро и в нем кисти. Я заглянул.
Отстраненным взглядом я насчитал три руки, одна с обручальным кольцом. И
сердце. Наверное, человеческое, решил я. А на дне приличный слой крови, кот
орая и послужила красной краской для глаз. В ведре гудели мухи. Они отличн
о попользовались тем, что оставил художник.
Я пошел по пустому двору, заглядывая в окна и ожидая ответных взглядов.
Но никого не было.
На кусках проводов висели на детском тренажере в саду еще двадцать или б
ольше голов. У некоторых были вынуты глаза и остались красные орбиты; у од
ной в лоб был вбит никелированный костыль толщиной с большой палец. На ли
це застыло выражение глупого удивления Ц как у копа в комедии с Лорелом
и Харди, когда ему достается в морду кремовый торт.
(Молодец, Бог, еще раз можно уписаться си смеху. Почему ты никогда не дашь э
тим беднягам умереть с достоинством?)
Головы качались и поворачивались на летнем ветерке.
“Приспособиться или подохнуть”. Так сказал Стивен. Люди, которые здесь п
оселились, так и сделали. Они перешли на каннибализм. У них в голове произо
шли радикальные изменения. Будто новая среда потребовала новых менталь
ных программ для перепрограммирования поведения.
Возле бассейна на улице я увидел еще одного серого. Этот был вылеплен из б
етона. Он стоял, серый, подобный скале, как статуя какого-нибудь вавилонск
ого бога смерти. Глаза были нарисованы красным. И снова рядом стояло ведр
о с кистями и отрезанными руками (все еще выделяющими нужную краску).
Я шел дальше. Мои товарищи будут думать, куда я девался. Надо их найти или о
ни уйдут без меня.
Но, выбежав на дорогу, я увидел, что путь перекрыт.
Люди с дикими глазами. Стаю вел здоровенный мужик с загорелой лысиной. В д
вух руках он почтительно, как священный предмет, держал голову. Я узнал ко
роткие светлые волосы. В открытых глазах на мертвом лице был все тот же шо
к и та же боль.
Увидев меня, они взвыли. Будто я украл что-то невероятно драгоценное.
Потом наступила грозная тишина, и они пошли ко мне медленно, но целеустре
мленно.
Я дернул затвор, вперед, назад, снова…
Щелк.
Дефектный патрон звякнул по земле.
Я дослал новый.
Лица их были полны первобытного гнева. А винтовка ощущалась мною не боле
е смертоносной, чем букет одуванчиков.
Они шли вперед, зловещие, опасные. Глаза пылают, кулаки сжаты.
Бабах!
Я выстрелил поверх голов. Они вздрогнули, но не ост
ановились. Шли на меня.
У меня осталось три патрона. Троих гадов я могу убить. Но тогда я окажусь в
руках остальных сорока с чем-то. И можно не сомневаться, что меня ждет вби
тый в поле кол.
Оставался один выход.
Бежать.
И спрятаться.
Я побежал.
43
И тут же толпа бросилась за мной, на бегу выкрикива
я:
У-у-у-у!
Черт, какая история для архива Кейт Робинсон:
“Рассказ Рика Кеннеди: КАННИБАЛИЗМ И КУЛЬТ СЕРОГО ЧЕЛОВЕКА”.
Только был шанс, что мне никому уже не рассказать, что довелось увидеть.
Я бросился обратно между строениями, мимо амбара с фресками кровавоглаз
ых серых.
Впереди лежала грунтовая дорога, выводившая на путь, по которому я прише
л. Вдали на склоне виднелась купа деревьев, где сидит сейчас Дин Скилтон с
ребятами, передавая по кругу бутылку и гадая, куда запропастился этот Ри
к.
Навести на них орду было нельзя. Надо бежать быстро, потом скрыться с глаз
. А тогда уже пробираться в эту рощу.
Этот кросс был кошмаром. Я перелезал изгороди, перескакивал заборы, пото
м бросился через живую изгородь, прикрыв лицо локтями и принимая удары д
линных колючек. Когда я уже почти пролез, меня схватили. Я обернулся, готов
ый отбиваться, и увидел ветку, которая зацепилась за ремень винтовки. Выв
ернулся, побежал дальше.
Но успел заметить, насколько близко подобралась толпа. Уже можно было ра
зглядеть пятна крови и грязи на их лохмотьях. Некоторые были одеты в спал
ьную одежду (свидетельство, что это бедствие обрушилось ночью когда-то н
еимоверно давно). Я даже разглядел остатки полицейского мундира. Почти в
се были босиком. Вот что бывает, когда дичает человек.
Я бежал через поле, шлепая по траве кроссовками.
Взлетела вспугнутая дикой погоней пара фазанов.
Потом трава сменилась черной гарью. Снова горячая точка. На этот раз я поб
ежал по выжженной земле, вздымая клубы черной пыли.
Одна вещь облегчала бег: земля запеклась и стала твердой Трава, растения,
даже кусты обратились в пепел. Деревянные изгороди сгорели в пыль. Черна
я полоса, по которой я бежал со всей силой отчаяния, вела вдоль какой-то по
дземной впадины и была похожа на прямую черную дорогу.
Ноздри заполнил запах горелого. Там и сям из земли вырывались струйки си
него дыма. Я бежал по болотистой низине. Когда-то вязкий ил запекся тверже
бетона, хотя по обе стороны дороги все еще поднимался пар.
Я оглянулся через плечо Ц они не отставали. Слышен был их безумный речит
атив.
Спрятаться! Господи, должно же быть какое-нибудь укрытие! Но слева и справ
а тянулись гладкие поля с низкими изгородями. Под такими кролик не спряч
ется.
А земля под ногами становилась все горячее. Заборы и камни поплыли в дрож
ащем воздухе. За мной маньяки с дикими глазами шлепали босиком по горяче
му следу Ц от ярости они не чувствовали боли. Им было нужно мясо с моих ко
стей Ц на остальное им плевать.
Я добежал до дороги. Гудрон расплавился, ноги стали вязнуть, как в мокром п
еске. Я перебежал ее, дымящийся гудрон прилип к моим подошвам.
С мстительной радостью я подумал, что каннибалам придется бежать по щико
лотку в кипящей смоле.
Кое-кого из них это остановило. Но большинство не хотело еще бросать охот
у.
Я уже дышал короткими частыми вдохами, в груди горело Ц от усталости и от
дыма. Ноги ныли, в левой пятке был вроде как гвоздь забит, будто ахиллесово
сухожилие растянулось куда дальше, чем ему надлежит.
Скорость стала падать.
Песня из гневной стала ликующей. Они знали, что я у них в руках.
Я уже выбирал место, где остановиться и хотя бы снести парочку голов пере
д тем, как меня повалят, и тут вдруг заметил, что зеленый мир остался позад
и.
Черная дорога превратилась в черную пустыню. Все сгорело дотла Ц кусты,
трава, цветы. Только иногда черная зола сменялась белым пеплом. Деревья о
стались стоять, только обугленные и без листьев. Валялись кости зверей. Р
аковины улиток на золе были как звезды на ночном небе.
Я прыгнул на груду человеческих черепов. Зубные протезы сплавили челюст
и густой белой массой. На каменных стенах мазки сажи как полосы на зебре.
Я замедлил ход Ц быстрее бежать почти не мог. В груди жгло. Дышать было не
возможно. Отчаянным взглядом я обвел черное поле, ища, где спрятаться, люб
ое укрытие: дыру в земле, брошенную ферму, обгорелый остов автомобиля.
Впереди из земли вырвались струи пламени. Они были только до колена высо
той, но горели яростно, как пламя бунзеновских горелок, которое я видел на
кладбище.
Я завилял между ними.
В ста шагах я заметил крышку люка, еще в ста шагах Ц еще одну, потом еще. Все
го три на одной прямой. Если окажется люк со сдвинутой крышкой, то можно ск
ользнуть туда. Если повезет, дикари не заметят, куда я девался, и пробегут
мимо.
На бегу я снял с плеча винтовку. Вдруг впереди провалилась земля.
Я остановился, ловя ртом воздух. Передо мной была канава с крутыми стенка
ми в мой рост.
Предоставив работать силе тяжести, я скользнул в воду.
Она была мне по колено и теплая, как в бассейне. Плавали рыбы брюхом кверху
, погибшие от подъема температуры.
Я увидел, что люки шли вдоль трубы подземного ливневого стока, открывавш
егося в эту канаву. Секунду я смотрел на круглую пасть бетонной трубы в дв
адцати сантиметрах от края канавы.
Ц Убежище! Ц выдохнул я, и голова закружилась от радости. Труба была дос
таточно большой, чтобы забраться туда на четвереньках. Если банда меня н
е увидит, я спасен.
Держа винтовку одной рукой, я забрался внутрь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57