Речь идет о чем-то в жизни народа, что прошло, потерялось из вида, и
что мы пытаемся сравнить с вытесненным в психической жизни инди-
вида>.
Чтобы избежать подобного неопределенного переноса из од-
ной психологии в другую, мы можем предположить следующую
специфическую конструкцию: воскресение имаго. Оно проявля-
ется во внезапном и почти сценическом, но, в любом случае, гло-
бальном, оживлении ситуаций и персонажей прошлого. Этому из-
вестно много аналогий. Когда стимулируют височную кору боль-
ного эпилепсией, наблюдают внезапный полный возврат пережитого
ранее: образов и ситуаций, поступков и чувств. Также, когда не-
кто переживает эмоциональный шок, он начинает говорить на
забытом языке, реагирует на архаический образ, уже давно вы-
шедший из употребления. Наконец, то, что некогда происходило и
относится к первичной групповой идентификации, стремится к
неустанному повторению, к навязыванию определенной принуди-
тельной модели. Например, все происходит так. как будто участ-
ники одной революции воспроизвели и пережили другую: Фран-
цузская революция просматривается сквозь Советскую револю-
цию. Или же как будто во всех императорах непрерывно воз-
рождается один - единственный, Цезарь или Наполеон.
Отметим важное следствие: во всем, что принадлежит настоя-
щему, мы не просто видим копию прошлого, номы переживаем
его, испытывая чувства, связанными с источником. Так, можно в
будущем обществе видеть претворение совершенного архаичес-
кого сообщества или в папе - Христа, в Де Голле - Наполеона или
Людовика XIV и т.д. Вспоминаются слова великого арабского
философа Саади:
^Велико число женщин, которые кажутся прекрасными в тени шат-
ров и под покровом вуали. Но подними вуаль, и ты увидишь мать своей
матери>.
Я называю это воскресением, поскольку сама идея очень древ-
няя. Во всех культурах есть верования, имеющие к нему отноше-
ния, церемонии, облегчающие его осуществление и обозначающие
его результаты. В особенности, когда речь идет о харизматичес-
ком вожде.
<Обладание магической харизмой, - пишет Макс Вебер, - всегда
предполагает возрождение>. Возрождение образа, который масса узнает.
Кроме того, в подобном случае вспоминают идентичность с
другим персонажем. Главным образом мертвым. Ученики Пифа-
гора представляли его похожим на шамана Гермотима, позже в
Сталине находили Ленина. Римляне сделали из этого механизма
политическую формулу. В каждом императоре воскресала лич-
ность основателя. Он и носил титул redivivus. Октавиан Ромул
redivivus*. С той поры эта практика не прекращалась. Когда
советские люди объявляли: <Сталин - это сегодняшний Ленин>,
они делали это под давлением все той же социальной и психоло-
гической необходимости. Все вожди поддерживают свою власть,
взывая к имаго прошлого, которые, однажды воскреснув, зажига-
ют былые чувства. Бодлер это очень точно заметил:
* Воскресший, обновленный (лат.)- Прим. пер.
522
<Феномены и идеи, которые периодически, через годы, воспроизво-
дятся, при каждом воскресении заимствуют дополнительную черту ва-
рианта и обстоятельства>.
Все эти замечания должны показаться вам тяжеловесными и
лишенными правдоподобия. Нелегко поверить, что персонажи и
события консервируются нематериальным образом в памяти по-
колений. Что после какого-то промежутка времени они неиз-
бежно возвращаются, воплощенные в новом физическом и соци-
альном существе. И, наконец, что причины даже самого незна-
чительного события, самого легкого волнения масс лежат в их
прошлом, а их результаты в будущем, в котором воссоздается
прошлое. Короче говоря, что будущее всегда из прошлого. Итак,
мы представляем воскресение имаго как гипотетический и даже
условный механизм, сравнимый с фантомными полями в физике.
Он дает нам возможность рассматривать преемственность иден-
тификаций в ходе истории, ничего более.
Глава десятая
ПЕРВОБЫТНЫЙ СЕКРЕТ
Массы, не желая этого, хранят следы своей древней жизни и
первобытных времен. Они повторяют их. Важно, прежде всего,
уточнить, что именно возвращается и повторяется: связь хариз-
матического вождя с народом. В искусственных толпах - церк-
вях, корпорациях, античных римских collegia* - можно наблюдать
одни и те же церемонии, знаменующие уход и возвращение при-
вязанностей в казну верований и общих чувств к членам толп.
О каких церемониях идет речь? Согласно ТарДу,
<это, в особенности, акт совместной еды и общий культ по отноше-
нию к одному предку. Запомните эти оба явления, так как они объяс-
няют нам, почему касты, корпорации, античные города придают такое
важное значение комменсализму**, периодическим товарищеским брат-
ским банкетам и выполнению погребальных ритуалов>.
Эта трапеза, называемая некоторыми тотемической, несомненно
чествует отца-основателя толпы, которого его последователи ими-
тируют и с кем они себя идентифицируют. Канонизированный
после смерти, он живет в их сознании, как Христос в сознании
священнослужителей и Пифагор в сознании всех вождей его
секты. Мы можем допустить это без большой натяжки. Но тот-
час же возникает множество вопросов. Почему мертвый основа-
тель сливается с харизмой его последователей? Как может он
оказывать на них столь сильное влияние, когда в действительно-
сти он уже не существует? Что же беспрестанно обновляет его
могущество и не дает ему исчерпать себя? Даже сегодня, в век
науки и техники!
Решение Фрейда просто. Я резюмирую его несколькими сло-
вами. Трапеза, вкушаемая сообща, и погребальные обряды отмеча-
ют первостепенное событие: убийство первобытного отца его
сыновьями-заговорщиками. Всякая человеческая эволюция на-
чинается этим доисторическим событием, которое она продолжа-
ет искупать и воспоминание о котором периодически возвраща-
* Коллегиях (лат. ) - Прим. пер.
** Сотралезничество. - Прим. пер.
ется. В конечном счете, это единственное, что обнаруживает-
ся в нашей психической жизни. Оно образует ядро психоло-
гии масс.
<После этого объяснения, - заявляет Фрейд, - я не замедлю сказать,
что люди - особым образом - всегда знали, что у них был первобытный
отец и что они убили его>.
Вот этот первобытный секрет. Мы скрываем его, маскируем
его в наших религиях, в харизме наших вождей и в церемониях
чествований. Таково точное содержание постулата психологии
масс. Вопреки, а может быть, и по причине резкого отпора со
стороны ученого мира, Фрейд до конца своей жизни был убеж-
ден в его истинности и последние страницы, опубликованные им,
были посвящены этому.
Почему это преступление бы по совершено? Согласно Фрей-
ду, в доисторические времена люди жили в орде, образованной
всемогущим отцом, окруженным сыновьями и женщинами. Бла-
годаря своему могуществу он наводил на них постоянный ужас.
Он не выносил никаких, даже робких, попыток автономии, ника-
кого утверждения индивидуальности, соперничающей с его соб-
ственной. Не заботясь об их нуждах, об их чувствах, об их мнени-
ях, он требовал от своих сыновей и женщин полного подчинения.
Его мнение и персональное желание имели смысл приказа для
всех. Единоличный произвол был возведен в систему социальных
обычаев.
В то же время, отец был любим, даже обожаем своими детьми
по вполне очевидным причинам. Он представлял собой все, что
было наиболее могущественного, и воплощал в себе идеал для
каждого. Он должен был обладать, по словам Кафки,
<тем таинственным свойством, присущим всем тиранам, право кото-
рых основано не на идее, а на их личности>.
Его царство было царством деспотизма и жестокости одного
в отношении всех. Этот отец, вероятно, охотник, просто и одно-
значно подавлял путем внешнего физического насилия всякую
попытку удовлетворения эротических желаний у всех, кроме него.
Не трудно вообразить, что в подобных условиях накапливалась
ненависть. За спиной архаического деспота назревал мятеж. В
союзе, придающем им силу, сыновья объединились против него,
чтобы его убить. Но, несомненно, их подбадривали, им покрови-
тельствовали униженные матери, которые с детства разжигали их
враждебность. Нужно было, чтобы их коалиция включала и
их, потому что они тоже желали определенной свободы. Тем
более, что именно к этому времени женщины изобрели зем-
леделие.
Результат всего этого заговора очевиден: один из братьев,
вероятно, самый младший, от которого меньше всего этого ожида-
ли, довел до конца неблагодарную задачу. Отец, должно быть,
упал под ударами, вскричав, как Цезарь <И ты тоже, мой сын!> В
нашей истории Брут хорошо представляет образ сына, который
замышляет и совершает преступление во имя освобождения. Убив
своего отца, сыновья съели его вместе, скрепив свой союз его
кровью, поскольку ничто так не связывает людей, как преступле-
ние, совершенное сообща. С того времени пища, принимаемая вместе
тотемическими собратьями, корпорациями и другими искусствен-
ными толпами, возрождает эту первобытную трапезу. Но они
заменяют тело отца животным, их тотемом.
Так рождается первая ассоциация, сформированная из свобод-
ных и равных индивидов, не имеющих ни бога, ни повелителя:
братство.
Можно было бы опасаться, что однажды, преодолев запоры
отцовского подавления, каждый даст свободный ход своим ин-
стинктам, брат станет волком для брата. Но тайный заговор уже
подготовил их к кооперации, к созданию других связей между
ними. С другой стороны, они наделали долгов сотрудничества по
отношению к женщинам, их матерям. Еще один довод не возвра-
щаться к прошлым отношениям. По этим двум причинам сыно-
вья обязаны ограничить свои инстинкты и соединяться с женщи-
нами только при определенных условиях.
Так то, что было ставкой fi борьбе между полами и поко-
лениями, центром раздора, короче говоря, сексуальное обладание,
трансформируется в род союза между мужчинами и женщинами.
Одни оставляют всякие поползновения стать коллективными ти-
ранами. Другие перестают быть объектами и становятся партне-
рами. На месте первобытного коммунизма в отношении женщин
появляется экзогамия. Она дает свободу изменения и возмож-
ность выбора Если инцест и исключается, то не из-за репрессий
отца, а по причине внутреннего отказа, необходимого для коллек-
526
тивной жизни. Знак соперничества с отцом преобразуется в со-
юзническое соглашение с матерью. Сыновья могут открыто иден-
тифицировать себя с ней вместо того, чтобы обладать ей, так же,
как они - идентифицировали себя с архаическим отцом вместо
того, чтобы бороться с ним. Как бы то ни было, братский союз
изменился. Инстинктивные и жестокие отношения уступают мес-
то отношениям ценности и права. Таким образом, <мы ей дам, что
право есть власть сообщества>.
Закон кладет конец произволу и деспотизму, которые сви-
репствовали во времена господства отца Закон дает каж-
дому долю самостоятельности. Но тотчас же обязывает бра-
тьев снова передать эту часть сообществу, так как, по словам
Робеспьера, брат как гражданин <должен передать общей массе
часть публичной власти и самостоятельности народа, которой он
владеет, или же должен быть исключен из общественного до-
говора>. Именно в этих условиях родилась первая форма
социальной организации, основанная на признании взаимных
обязательств, отказе от инстинктов и установлении закона и
морали. Они требуют глубокого взаимопонимания и доброволь-
ного согласия.
Можно видеть, как на месте коллектива, базировавшегося на
господстве, устанавливается другой, основанный на дисциплине.
Она включает запрещение инцеста, допуская союз мужчин и жен-
щин и идентификацию с кланом, с братством, подготавливая объе-
динение людей, поколений. Предположим, что понятие закона было
изобретено матерями, чтобы направить в нужное русло инстинкты
их сыновей, положить конец стремлению к тирании и узаконить
борьбу с ней. В самом деле, кто больше чем женщины был заин-
тересован в прекращении бесконечного насилия, в ограничении
физической власти психологической и социальной коцгр-властью?
И, вероятно, освоив сельскохозяйственные ресурсы сообщества,
они нашли способы заставить уважать себя. ,
Закон, как вы видите, есть признак отсутствия отца. И каждый
раз, когда отец вновь возникает в качестве вождя, он лишает его
содержания и подчиняет своему собственному произволу. Все
же я в?1жу здесь дополнительное доказательство того, что пер-
вый кодекс, установленный после мятежа сыновей, - это кодекс
матриархальный. Фрейд пишет:
<Большая часть могущества, высвобожденного в результате смерти
отца, перешла к женщинам, и это было время матриархата>.
ш
Революционные массы записали на своих знаменах: Свобода,
Равенство, Братство или Смерть. Отец, ненавидимый и любимый
деспот, однажды раз убитый, но не исчезнувший, тревожит созна-
ние своих убийц. Перестав быть над толпой, он стремится вер-
нуться а нее. Никто из сыновей не выполняет его функции. Но
каждый, если можно так сказать, усвоил вместе с частицей его
тела часть его власти. Теперь никто не является отцом, но все
стали им. Отцовство из индивидуального превратилось в коллек-
тивное. Со временем забылась грубость отца, вспоминались лишь
его позитивные черты, хорошие стороны прежней жизни. Нос-
тальгия детства, смешанная с чувством вины, успокаивает нена-
висть и умеряет недовольство. Понемногу появляется тяга к
исчезнувшему. Начинают любить образ и память того, кого нена-
видели, когда он был живым.
В конце концов, его обожествляют. Вокруг него рождается
какая-нибудь религия, точнее, определенная религия.
Она таит убийство и, добавлю я, его провал. Так как, если
сыновья убили своего отца, чтобы заменить его около женщин,
радоваться той же свободе инстинктов, как и он, то они не дости-
гали своей цели. Не должны ли они были отказаться от того же,
что он им запрещал, - от промискуитета? И они оказались вы-
нужденными заменить жестокость, порожденную силой одного, на
жестокость, порожденную законом всех. Так сыновья одновре-
менно пытаются замаскировать убийство отца и бесполезность
своего восстания, любого кровавого восстания, призванного удов-
летворить их желание.
В итоге, к этому приходит любая религия. Теперь она создает
имаго идеального отца, бога, которого любили все сыновья и
которому, после сопротивления, они подчинились. Живой, он был
тираном. Мертвый - становится символом сообщества, гарантом
морали и закона.
<То, чему мешал отец, теперь сами же сыновья и защищают в силу
этого <ретроспективного повиновения>, характеризующего ситуацию,
которую психоанализ сделал обычной>.
Отец становится (голосом совести, пронизанным угрозами и
воспоминаниями о виновности, которые ничто не может стереть.
Когда они провозглашают, как шотландские горцы Шиллера, только
что убившие своего тирана: <Мы хотим быть единым братским
народом>, голос отвечает им как эхо: <Вы народ сыновей-заго-
ворщиков и убийц своего отца>.
Таково возможное объяснение свойств, которые Тард и Фрейд
приписывают искусственным толпам, причина их подчинения вы-
сокочтимому и богоподобному вождю. Отсюда следует, что от-
ношения между членами толпы, братства опираются, с одной сто-
роны, на фундамент матриархата, на цоколь закона, с другой сто-
роны, на религию, мирскую или сакральную, созданную сыновья-
ми вокруг отца, чтобы скрыть свое преступление и успокоить
совесть. Двойственность мира реальности и мира иллюзий, обы-
чаев и мифов, закона и власти отражает двойственность двух
полюсов, между которыми бьет ключом культура: полюс матри-
архальный и полюс патриархальный. Все организованные массы -
церковь, армия и т.д. - эволюционируют от одного полюса к
другому. Они находят необходимые способы, чтобы переносить
давление этой двойной лояльности.
Мы только что подошли к одному важному наблюдению: убий-
ство вождя - цареубийство, человекоубийство - это механизм
перехода от естественной толпы к толпе искусственной, так же,
как убийство отца есть механизм перехода от первобытной орды
к организованному обществу. Другими словами, это предыстория
истории. Нам остается увидеть, почему воскресение имаго отца
раскрывает перед нами природу харизмы. Третий, и последний,
эпизод пробуждения человечества объяснит нам это.
IV
Стоит предположить, что общество не переносит отсутствия
отца так же, как природа не терпит пустоты материи. После его
свержения сыновья сожалеют о нем, и каждый помышляет заме-
нить его. С течением времени, силы раздора берут верх над сила-
ми единения. Это превращает заговорщиков в братьев-врагов, а
их соперничество - в скрытую войну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82