Молодежь, как таковую, всегда считали
свободной от обязанности делать что-то серьезное, она всегда
жила в кредит. Это неписаное право, полуироническое, полулас-
ковое, снисходительно предоставляли ей зрелые люди. Но сейчас
поразительно то, что это право она приняла всерьез, чтобы вслед
за ним требовать себе и остальные права, подобающие только тем,
кто что-то совершил и создал.
Дело дошло до невероятного: молодость стала предметом
спекуляции, шантажа. Мы действительно живем в эпоху всеобще-
го шантажа, который принимает две взаимно дополняющие фор-
мы: шантаж угрозы пли насилия и шантаж насмешки и глумле-
ния. Оба преследуют одну и ту же цель - чтобы посредствен-
ность, человек толпы мог чувствовать себя свободным от всяко-
го подчинения высшему.
Поэтому не следует идеализировать нынешний кризис, изобра-
жая его как борьбу между двумя кодексами морали или между
двумя цивилизациями, упадочной и нарождающейся. Человек массы
просто обходится без морали, ибо всякая мораль в основе своей -
чувство подчиненности чему-то, сознание служения и долга. Мо-
жет быть, слово <просто> здесь неуместно. Освободиться от мо-
рали не так-то просто. Того что обозначается словом <амораль-
ный> , в действительности не существует. Кто отвергает все нор-
мы, тот неминуемо отрицает и самую мораль идет против нее; это
уже не аморально, а антиморально, не безнравственно, а противо-
нравственно. Это отрицательная, негативная мораль, занявшая место
истинной, положительной.
Почему же поверили в аморальность жизни? Без сомнения,
только потому, что вся современная культура и цивилизация при- 1
водят к этому убеждению. Европа пожинает ядовитые плоды Э
своего духовного перерождения. Она слепо приняла культуру \
поверхностно блестящую, но не имеющую корней.
Эта книга - попытка набросать портрет европейского челове-
ка определенного типа, главным образом - в его отношении к той д
самой цивилизации, которая его породила. Необходимо это пото- -j
му, что этот тип - не представитель какой-то новой цивилизации, .j
борющейся с предшествующей; он знаменует собою голое отри-
цание, за которым кроется паразитизм. Человек массы живет за
счет того, что он отрицает, а другие создавали и копили. Поэтому
не надо смешивать его <психограмму> с главной проблемой -
каковы коренные недостатки современной европейской культу-
ры? Ибо очевидно, что в конечном счете тип человека, господ-
ствующий в наши дни, порожден именно ими. Но эта проблема
выходит за рамки нашей книга. Пришлось бы развернуть во всей
полноте ту доктрину человеческого существования, которая здесь
вплетена как побочный мотив, едва намечена, чуть слышна. Быть
может, скоро мы будем о ней кричать.
Э. Канетти
МАССА^
Обращенный страх
прикосновения
Человеку страшнее всего прикосновение неизвестного. Он
должен видеть, что его коснулось, знать или, по крайней мере,
представлять, что это такое. Он везде старается избегать чужого
прикосновения. Ночью или вообще в темноте испуг от внезапно-
го прикосновения перерастает в панику. И одежда не дает безо-
пасности: она легко рвется, сквозь нее легко проникнуть к голой
и гладкой беззащитной плоти.
Все барьеры, которые люди вокруг себя возводят, порождены
именно страхом прикосновения. Они запираются в домах, куда
никто больше не может войти, и только там чувствуют себя в
относительной безопасности. Боязнь грабителей проистекает не
только из беспокойства за имущество, это ужас перед рукой, вне-
запно хватающей из темноты. Его повсюду и всегда символизи-
рует рука, превращенная в когтистую лапу. Многое из этого
отразилось в двойственности смысла немецкого слова.
В нем одновременно подразумеваются и безвредное прикоснове-
ние, и опасная агрессия, и нечто от последней постоянно отража-
ется в первом. Но в соответствующем существительном,
означающем атаку, нападение, выразился только дурной смысл
слова.
Страх перед прикосновением не покидает нас даже на пуб-
лике. Манера поведения в толпе на улице, в ресторане, в транс-
порте продиктована именно этим страхом. Даже когда приходит-
ся стоять с кем-то совсем рядом, видеть и ощущать его вплотную,
мы стараемся, насколько можно, избежать прикосновений. Если
наоборот, значит, другой нам приятен, и инициатива сближения
исходит от нас самих.
Быстрота, с какой следует извинение за случайное при-
косновение, напряжение, с каким его ждут, резкая, иногда даже
Э. Канетти. Масса и власть. М. 1997.
315
действенная реакция, если извинения не последовало, злоба и не-
нависть, которые изливаются на <обидчика>, даже если неизвест-
но, точно ли он им является, - весь этот узел душевных реакций
на прикосновение незнакомца доказывает; что здесь затронуто
что-то очень глубокое, вечно бодрствующее и настороженное, что
никогда не покидало человека с той поры, как он уяснил границы
собственной личности. Даже сон, где человек гораздо беззащит-
нее, слишком легко нарушается такого рода страхом.
И только в массе человек может освободиться от страха пе- :
ред прикосновением. Это единственная ситуация, где этот страх
переходит в свою противоположность. Для этого нужна плотная 1
масса, где тело прижато к телу, которая плотна также в своей
душевной конституции, то есть такая, где человеку безразлично,
кто на него <давит>. Кто отдал себя на волю массы, не боится ее'
прикосновений. В идеальном случае в ней все равны. Различия
не считаются, даже половые. Кто бы на тебя ни напирал, он такой
же, как ты сам. Его ощущаешь как самого себя. Вдруг все оказы-
вается происходящим как будто бы внутри одного тела. Вероят-
но, этим объясняется, почему масса всегда старается стать как
можно плотнее: она хочет максимально подавить свойственный
индивидууму, страх перед прикосновением. Чем сильнее люди
сжаты, тем более они чувствуют, что не боятся друг друга. Массе,
следовательно, прпсуще обращение страха прикосновения. Облег-
чение, которое по ней распространяется и о котором мы еще
будем говорить в другой связи, достигает исключительно вы-
сокой степени при ее наибольшей плотности.
Открытая и закрытая массы
Столь же загадочное, как и универсальное явление - внезап-
ное возникновение массы там, где перед этим было пусто. Стояло
пять, может, десять, может, двенадцать человек, никто ни о чем не
объявлял, никто ничего не ждал - и вдруг все вокруг черно от
людей. Люди текут отовсюду, кажется, все улицы стали с одно-
сторонним движением. Многие даже не знают, что случилось,
спроси их - им нечего ответить, но и они спешат оказаться там же,
где остальные. В их движении решимость, весьма отличная от
обыкновенного любопытства. Они словно подталкивают друг
друга в одном и том же направлении. Но к этому дело не сводит-
ся. У них есть цель. Она есть раньше, чем они в состоянии ее
осознать, и цель эта - самое черное, то есть то место, где больше
всего людей.
Об этой экстремальной форме спонтанной массы можно ска-
зать многое. Там, где она возникает, то есть в подлинном своем
ядре, она вовсе не так спонтанна, как это может показаться на
первый взгляд. Но в (Остальном, если отвлечься от тех пяти, деся-
ти или двенадцати, с кого она начинается, она действительно тако-
ва. Раз возникнув, она стремится стать больше. Жажда роста -
это первое и высшее свойство массы. Она старается втянуть в
себя каждого, кто в пределах ее досягаемости. Влиться в нее
может каждый, кто выглядит человеком. Естественная масса -
это открытая масса: ее росту вообще не положено предела. До-
мов, дверей, замков она не признает; те, кто замыкается, ей подо-
зрительны. Открытость здесь можно понимать в любом возмож-
ном смысле, масса открыта всюду и во всех направлениях. От-
крытая масса существует, пока растет. Перестав расти, она начи-
нает распадаться.
Масса распадается так же внезапно, как возникает. В этой
спонтанной форме она крайне восприимчива. Открытость, обес-
печивающая рост, - одновременно ее слабое место. В ней постоян-
но живет предчувствие распада. Она старается его избегнуть
благодаря быстрому росту. Пока это удается, она втягивает в
себя всех и вся; когда все втянуты, она должна распасться.
Противоположностью открытой массе, которая может расти
до-бесконечности, которая существует везде и именно поэтому
привлекает всеобщий интерес, является закрытая масса.
Закрытая масса отказывается от роста и делает упор на струк-
туру- Что в ней прежде всего бросается в глаза, так это граница.
Она прочно обосновывается: ограничивая себя, она создает себе
место. Пространство, которое она заполняет, именно для нее пред-
назначено. Его можно сравнить с сосудом, куда наливают жид-
кость: заранее известно, сколько туда войдет. Внутрь простран-
ства есть специальные проходы, как угодно туда не попадешь.
Граница внушает уважение. Она может быть из камня, из проч-
ных глыб. Для ее преодоления может потребоваться акт приема
в члены сообщества, может быть, придется платить за вход. Ког-
да пространство заполнено, допуск прекращается. Даже если пуб-
лика продолжает прибывать, главное - это плотная масса, пребы-
вающая в закрытом пространстве; те, кто толпятся снаружи, по
сути дела, к ней не принадлежат.
Граница препятствует неупорядоченному приращению, но OHaj
же затрудняет и замедляет распад. Теряя в возможностях роста,
масса приобретает в постоянстве. Она предохраняет себя от вне-
шних воздействий, которые могут быть враждебными и опасны- :
ми. Но особенно она рассчитывает на повторение. Благодаря 1
перспективе нового собрания, масса каждый раз возрождается^
после распада. Помещение ждет ее, оно вообще ради нее и суще- 1
ствует, и, пока оно есть, масса может собраться, как раньше. Это - \
ее пространство: даже если сейчас отлив, его пустота напоминает \
о времени прилива.
Разрядка
Важнейший процесс, протекающий внутри массы, - разрядка.
До момента разрядки массы практически не существует, лишь
разрядка создает массу в подлинном смысле слова. Это момент,
когда все, кто принадлежит к массе, освобождаются от различий
и чувствуют себя равными.
Из различий особенно важны те, что характеризуют человека
внешне, - различия звания, сословия и состояния. Человек как
единичное существо их всегда осознает. Они давят на каждого,
отделяя людей друг от друга. Человек занимает свое надежное
безопасное место и при помощи правовых норм держит на рас-
стоянии всех, кто к нему приближается. Он как ветряная мельни-
ца на просторной равнине. Отовсюду видно, как энергично кру-
тятся лопасти, а между нею и следующей мельницей - только
огромное пустое пространство. Вся жизнь складывается из дис-
танций: дом, где человек держит свое достояние и себя самого,
положение, которое он занимает, звание, к которому стремится, -
все служит созданию расстояний между людьми, их сохранению и
увеличению. Свобода глубинного порыва от одного человека к
другому подавляется. Побуждения и отклики иссякают как ру-
чьи в пустыне. Никому нельзя слишком близко, никому - на тот ,
же уровень. Жесткие иерархии, установившиеся в каждой об-
ласти^ никому не позволяют всерьез коснуться вышестоящего
или снизойти до нижестоящего, - разве что напоказ. В разных
обществах баланс этих дистанций различен. Где-то упор делается
на происхождение, где-то - на богатство, где-то - на род занятий.
Здесь не ставится задача изобразить эти иерархии в деталях. .
Важно, что они есть всюду, что всюду они глубоко внедрились в
сознание и определяют человеческие контакты. Удовлетворение
от того, что ты выше других по званию, не восполнит утраченной
свободы порывов. В дистанциях человек закостеневает. Они как
колодки, не дающие сдвинуться с места. Человек забывает, что
заковал себя сам, и тоскует по освобождению. Но как освобо-
диться в одиночку? Что6ыоннипредпринял,начто6ынира11ился, он
все равно в окружении, и окружающие сведут на нег все его усилия.
Пока они сохраняют дистанции, ему не стать им ближе.
Только все вместе, сразу и одновременно, могут ликвидировать
эти дистанции. Что и происходит в массе. При разрядке все
разделяющее отбрасывается, и все чувствуют себя равными, В
тесноте, где ничто не разделяет, где тело прижато к телу, каждый
близок другому как самому себе. Это миг облегчения. Ради это-
го мига счастья, когда каждый не больше и не лучше, чем другой,
люди соединяются в массу.
Однако этот желанный и счастливый миг разрядки таит в
себе одну опасность. В нем заключена фундаментальная иллю-
зия: почувствовав себя равными, люди не стали равными на са-
мом деле и навсегда. Они вернутся в свои отдельные дома, лягут
в свои постели. Они сохранят свое имущество и не откажутся от
имен. Они не оттолкнут родных и не уйдут из семей. Только при
обращениях глубочайшего свойства люди целиком обрывают ста-
рые связи и вступают в новые. Такие союзы, которые по приро-
де своей могут включать только ограниченное число членов и
жестко регулируют свой состав, я называю массовыми кристал-
лами. 06 их функциях речь пойдет ниже. Масса же распадается.
Она чувствует, что распадется. Она испытывает страх перед рас-
падом. Она выживет, только если разрядка будет продолжаться,
распространяясь на новых и новых примыкающих к массе инди-
видов. Лишь прирост массы не дает тем, кто к ней принадлежит,
согнуться вновь - каждому под своим личным грузом.
Мания разрушения
Часто говорят, что массе свойственна мания разрушения; дей-
ствительно, это бросается в глаза в массовых процессах, про-
исходящих в самых разных странах и культурах. Этот факт с
неодобрением признан, но никем не разъяснен.
Охотней всего масса разрушает дома и предметы. Поскол1
речь идет о хрупких предметах - стеклах, зеркалах, картинах, по^
де, можно предположить, что именно их хрупкость и рождает )
массе жажду разрушения. Верно, конечно, что звуки погрома
грохот бьющейся посуды, звон осколков - важны с точки зрения,
восторга, порождаемого разрушением: это как мощные звуки жизни!
^нового существа, крики новорожденного. Их легко вызвать, 4TOJ
делает их особо желанными: как будто все кричит вместе с нами,^
грохот - это аплодисменты вещей. Особая потребность в таком
шумовом эффекте возникает в самом начале событий, когда тол-
па еще мала и ничего или почти ничего еще не произошло. Гро-^
хот и треск пророчествуют о подкреплении, на которое все наде-
ются, они - доброе благословение на предстоящие подвиги. Одна-й
ко неправильно считать, что решающую роль играет легкостью
разрушения. Толпа бросается и на каменные изваяния, не успока-
иваясь, пока не изуродует их до неузнаваемости. Христиане отби-
вали головы и руки греческим богам. Реформаторы и революци-
онеры сбрасывали скульптурные изображения святых, часто рис- g
куя собственной жизнью. Разрушаемый камень иногда был так'1
тверд, что работу приходилось бросать не доделав. ;
Разрушение изваяний - это отрицание иерархий, которые от-.
ныне не признаются. Это покушение на установленные общезна-а
чимые дистанции. Твердость изваяний свидетельствовала об их^
постоянстве. Они стояли издавна, считается, они были всегда^
гордые и неприступные, нельзя было даже приблизиться к ним cj
враждебным намерением. И вот они лежат в обломках. Это акт?
разрядки, j
Но до этого доходит не всегда. Обычно разрушение - не что 1
иное, как покушение на границы. Окна и двери принадлежат j
домам, это самые уязвимые части их отграниченности от всего,
что вовне. С выбитыми окнами и высаженными дверьми дом
теряет индивидуальность. Внутрь теперь зайдет кто угодно, оби-
татели ничем больше не защищены. Обыкновенно считается, что
в домах скрываются люди, противопоставляющие себя массе, то
есть ее враги. Теперь преграды пали. Их ничто больше не разде- .
ляет. Они могут выйти и присоединиться к массе. А можно их
вытащить.
Но за этим стоит еще больше. Каждый ощущает, что, при-
мкнув к массе, он переступил границы собственной личности, лик-
видировал все дистанции, которые отбрасывали его назад - к
себе самому, запирали его в себе. Сбросив груз дистанций, чело-
век освобождается, и эта обретенная свобода есть свобода пере-
ступания границ. То, что он испытал, непременно должны испы-
тать и другие, он ждет от них того же. Глиняный горшок возбуж-
дает его потому, что он - граница. В доме его возбуждают запер-
тые двери. Церемонии и ритуалы, все, что порождает дистанции,
воспринимается им как невыносимая угроза. В эти заранее под-
готовленные сосуды должна быть загнана расчлененная масса.
Она ненавидит свои будущие тюрьмы, что всегда были ее тюрь-
мами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
свободной от обязанности делать что-то серьезное, она всегда
жила в кредит. Это неписаное право, полуироническое, полулас-
ковое, снисходительно предоставляли ей зрелые люди. Но сейчас
поразительно то, что это право она приняла всерьез, чтобы вслед
за ним требовать себе и остальные права, подобающие только тем,
кто что-то совершил и создал.
Дело дошло до невероятного: молодость стала предметом
спекуляции, шантажа. Мы действительно живем в эпоху всеобще-
го шантажа, который принимает две взаимно дополняющие фор-
мы: шантаж угрозы пли насилия и шантаж насмешки и глумле-
ния. Оба преследуют одну и ту же цель - чтобы посредствен-
ность, человек толпы мог чувствовать себя свободным от всяко-
го подчинения высшему.
Поэтому не следует идеализировать нынешний кризис, изобра-
жая его как борьбу между двумя кодексами морали или между
двумя цивилизациями, упадочной и нарождающейся. Человек массы
просто обходится без морали, ибо всякая мораль в основе своей -
чувство подчиненности чему-то, сознание служения и долга. Мо-
жет быть, слово <просто> здесь неуместно. Освободиться от мо-
рали не так-то просто. Того что обозначается словом <амораль-
ный> , в действительности не существует. Кто отвергает все нор-
мы, тот неминуемо отрицает и самую мораль идет против нее; это
уже не аморально, а антиморально, не безнравственно, а противо-
нравственно. Это отрицательная, негативная мораль, занявшая место
истинной, положительной.
Почему же поверили в аморальность жизни? Без сомнения,
только потому, что вся современная культура и цивилизация при- 1
водят к этому убеждению. Европа пожинает ядовитые плоды Э
своего духовного перерождения. Она слепо приняла культуру \
поверхностно блестящую, но не имеющую корней.
Эта книга - попытка набросать портрет европейского челове-
ка определенного типа, главным образом - в его отношении к той д
самой цивилизации, которая его породила. Необходимо это пото- -j
му, что этот тип - не представитель какой-то новой цивилизации, .j
борющейся с предшествующей; он знаменует собою голое отри-
цание, за которым кроется паразитизм. Человек массы живет за
счет того, что он отрицает, а другие создавали и копили. Поэтому
не надо смешивать его <психограмму> с главной проблемой -
каковы коренные недостатки современной европейской культу-
ры? Ибо очевидно, что в конечном счете тип человека, господ-
ствующий в наши дни, порожден именно ими. Но эта проблема
выходит за рамки нашей книга. Пришлось бы развернуть во всей
полноте ту доктрину человеческого существования, которая здесь
вплетена как побочный мотив, едва намечена, чуть слышна. Быть
может, скоро мы будем о ней кричать.
Э. Канетти
МАССА^
Обращенный страх
прикосновения
Человеку страшнее всего прикосновение неизвестного. Он
должен видеть, что его коснулось, знать или, по крайней мере,
представлять, что это такое. Он везде старается избегать чужого
прикосновения. Ночью или вообще в темноте испуг от внезапно-
го прикосновения перерастает в панику. И одежда не дает безо-
пасности: она легко рвется, сквозь нее легко проникнуть к голой
и гладкой беззащитной плоти.
Все барьеры, которые люди вокруг себя возводят, порождены
именно страхом прикосновения. Они запираются в домах, куда
никто больше не может войти, и только там чувствуют себя в
относительной безопасности. Боязнь грабителей проистекает не
только из беспокойства за имущество, это ужас перед рукой, вне-
запно хватающей из темноты. Его повсюду и всегда символизи-
рует рука, превращенная в когтистую лапу. Многое из этого
отразилось в двойственности смысла немецкого слова
В нем одновременно подразумеваются и безвредное прикоснове-
ние, и опасная агрессия, и нечто от последней постоянно отража-
ется в первом. Но в соответствующем существительном
означающем атаку, нападение, выразился только дурной смысл
слова.
Страх перед прикосновением не покидает нас даже на пуб-
лике. Манера поведения в толпе на улице, в ресторане, в транс-
порте продиктована именно этим страхом. Даже когда приходит-
ся стоять с кем-то совсем рядом, видеть и ощущать его вплотную,
мы стараемся, насколько можно, избежать прикосновений. Если
наоборот, значит, другой нам приятен, и инициатива сближения
исходит от нас самих.
Быстрота, с какой следует извинение за случайное при-
косновение, напряжение, с каким его ждут, резкая, иногда даже
Э. Канетти. Масса и власть. М. 1997.
315
действенная реакция, если извинения не последовало, злоба и не-
нависть, которые изливаются на <обидчика>, даже если неизвест-
но, точно ли он им является, - весь этот узел душевных реакций
на прикосновение незнакомца доказывает; что здесь затронуто
что-то очень глубокое, вечно бодрствующее и настороженное, что
никогда не покидало человека с той поры, как он уяснил границы
собственной личности. Даже сон, где человек гораздо беззащит-
нее, слишком легко нарушается такого рода страхом.
И только в массе человек может освободиться от страха пе- :
ред прикосновением. Это единственная ситуация, где этот страх
переходит в свою противоположность. Для этого нужна плотная 1
масса, где тело прижато к телу, которая плотна также в своей
душевной конституции, то есть такая, где человеку безразлично,
кто на него <давит>. Кто отдал себя на волю массы, не боится ее'
прикосновений. В идеальном случае в ней все равны. Различия
не считаются, даже половые. Кто бы на тебя ни напирал, он такой
же, как ты сам. Его ощущаешь как самого себя. Вдруг все оказы-
вается происходящим как будто бы внутри одного тела. Вероят-
но, этим объясняется, почему масса всегда старается стать как
можно плотнее: она хочет максимально подавить свойственный
индивидууму, страх перед прикосновением. Чем сильнее люди
сжаты, тем более они чувствуют, что не боятся друг друга. Массе,
следовательно, прпсуще обращение страха прикосновения. Облег-
чение, которое по ней распространяется и о котором мы еще
будем говорить в другой связи, достигает исключительно вы-
сокой степени при ее наибольшей плотности.
Открытая и закрытая массы
Столь же загадочное, как и универсальное явление - внезап-
ное возникновение массы там, где перед этим было пусто. Стояло
пять, может, десять, может, двенадцать человек, никто ни о чем не
объявлял, никто ничего не ждал - и вдруг все вокруг черно от
людей. Люди текут отовсюду, кажется, все улицы стали с одно-
сторонним движением. Многие даже не знают, что случилось,
спроси их - им нечего ответить, но и они спешат оказаться там же,
где остальные. В их движении решимость, весьма отличная от
обыкновенного любопытства. Они словно подталкивают друг
друга в одном и том же направлении. Но к этому дело не сводит-
ся. У них есть цель. Она есть раньше, чем они в состоянии ее
осознать, и цель эта - самое черное, то есть то место, где больше
всего людей.
Об этой экстремальной форме спонтанной массы можно ска-
зать многое. Там, где она возникает, то есть в подлинном своем
ядре, она вовсе не так спонтанна, как это может показаться на
первый взгляд. Но в (Остальном, если отвлечься от тех пяти, деся-
ти или двенадцати, с кого она начинается, она действительно тако-
ва. Раз возникнув, она стремится стать больше. Жажда роста -
это первое и высшее свойство массы. Она старается втянуть в
себя каждого, кто в пределах ее досягаемости. Влиться в нее
может каждый, кто выглядит человеком. Естественная масса -
это открытая масса: ее росту вообще не положено предела. До-
мов, дверей, замков она не признает; те, кто замыкается, ей подо-
зрительны. Открытость здесь можно понимать в любом возмож-
ном смысле, масса открыта всюду и во всех направлениях. От-
крытая масса существует, пока растет. Перестав расти, она начи-
нает распадаться.
Масса распадается так же внезапно, как возникает. В этой
спонтанной форме она крайне восприимчива. Открытость, обес-
печивающая рост, - одновременно ее слабое место. В ней постоян-
но живет предчувствие распада. Она старается его избегнуть
благодаря быстрому росту. Пока это удается, она втягивает в
себя всех и вся; когда все втянуты, она должна распасться.
Противоположностью открытой массе, которая может расти
до-бесконечности, которая существует везде и именно поэтому
привлекает всеобщий интерес, является закрытая масса.
Закрытая масса отказывается от роста и делает упор на струк-
туру- Что в ней прежде всего бросается в глаза, так это граница.
Она прочно обосновывается: ограничивая себя, она создает себе
место. Пространство, которое она заполняет, именно для нее пред-
назначено. Его можно сравнить с сосудом, куда наливают жид-
кость: заранее известно, сколько туда войдет. Внутрь простран-
ства есть специальные проходы, как угодно туда не попадешь.
Граница внушает уважение. Она может быть из камня, из проч-
ных глыб. Для ее преодоления может потребоваться акт приема
в члены сообщества, может быть, придется платить за вход. Ког-
да пространство заполнено, допуск прекращается. Даже если пуб-
лика продолжает прибывать, главное - это плотная масса, пребы-
вающая в закрытом пространстве; те, кто толпятся снаружи, по
сути дела, к ней не принадлежат.
Граница препятствует неупорядоченному приращению, но OHaj
же затрудняет и замедляет распад. Теряя в возможностях роста,
масса приобретает в постоянстве. Она предохраняет себя от вне-
шних воздействий, которые могут быть враждебными и опасны- :
ми. Но особенно она рассчитывает на повторение. Благодаря 1
перспективе нового собрания, масса каждый раз возрождается^
после распада. Помещение ждет ее, оно вообще ради нее и суще- 1
ствует, и, пока оно есть, масса может собраться, как раньше. Это - \
ее пространство: даже если сейчас отлив, его пустота напоминает \
о времени прилива.
Разрядка
Важнейший процесс, протекающий внутри массы, - разрядка.
До момента разрядки массы практически не существует, лишь
разрядка создает массу в подлинном смысле слова. Это момент,
когда все, кто принадлежит к массе, освобождаются от различий
и чувствуют себя равными.
Из различий особенно важны те, что характеризуют человека
внешне, - различия звания, сословия и состояния. Человек как
единичное существо их всегда осознает. Они давят на каждого,
отделяя людей друг от друга. Человек занимает свое надежное
безопасное место и при помощи правовых норм держит на рас-
стоянии всех, кто к нему приближается. Он как ветряная мельни-
ца на просторной равнине. Отовсюду видно, как энергично кру-
тятся лопасти, а между нею и следующей мельницей - только
огромное пустое пространство. Вся жизнь складывается из дис-
танций: дом, где человек держит свое достояние и себя самого,
положение, которое он занимает, звание, к которому стремится, -
все служит созданию расстояний между людьми, их сохранению и
увеличению. Свобода глубинного порыва от одного человека к
другому подавляется. Побуждения и отклики иссякают как ру-
чьи в пустыне. Никому нельзя слишком близко, никому - на тот ,
же уровень. Жесткие иерархии, установившиеся в каждой об-
ласти^ никому не позволяют всерьез коснуться вышестоящего
или снизойти до нижестоящего, - разве что напоказ. В разных
обществах баланс этих дистанций различен. Где-то упор делается
на происхождение, где-то - на богатство, где-то - на род занятий.
Здесь не ставится задача изобразить эти иерархии в деталях. .
Важно, что они есть всюду, что всюду они глубоко внедрились в
сознание и определяют человеческие контакты. Удовлетворение
от того, что ты выше других по званию, не восполнит утраченной
свободы порывов. В дистанциях человек закостеневает. Они как
колодки, не дающие сдвинуться с места. Человек забывает, что
заковал себя сам, и тоскует по освобождению. Но как освобо-
диться в одиночку? Что6ыоннипредпринял,начто6ынира11ился, он
все равно в окружении, и окружающие сведут на нег все его усилия.
Пока они сохраняют дистанции, ему не стать им ближе.
Только все вместе, сразу и одновременно, могут ликвидировать
эти дистанции. Что и происходит в массе. При разрядке все
разделяющее отбрасывается, и все чувствуют себя равными, В
тесноте, где ничто не разделяет, где тело прижато к телу, каждый
близок другому как самому себе. Это миг облегчения. Ради это-
го мига счастья, когда каждый не больше и не лучше, чем другой,
люди соединяются в массу.
Однако этот желанный и счастливый миг разрядки таит в
себе одну опасность. В нем заключена фундаментальная иллю-
зия: почувствовав себя равными, люди не стали равными на са-
мом деле и навсегда. Они вернутся в свои отдельные дома, лягут
в свои постели. Они сохранят свое имущество и не откажутся от
имен. Они не оттолкнут родных и не уйдут из семей. Только при
обращениях глубочайшего свойства люди целиком обрывают ста-
рые связи и вступают в новые. Такие союзы, которые по приро-
де своей могут включать только ограниченное число членов и
жестко регулируют свой состав, я называю массовыми кристал-
лами. 06 их функциях речь пойдет ниже. Масса же распадается.
Она чувствует, что распадется. Она испытывает страх перед рас-
падом. Она выживет, только если разрядка будет продолжаться,
распространяясь на новых и новых примыкающих к массе инди-
видов. Лишь прирост массы не дает тем, кто к ней принадлежит,
согнуться вновь - каждому под своим личным грузом.
Мания разрушения
Часто говорят, что массе свойственна мания разрушения; дей-
ствительно, это бросается в глаза в массовых процессах, про-
исходящих в самых разных странах и культурах. Этот факт с
неодобрением признан, но никем не разъяснен.
Охотней всего масса разрушает дома и предметы. Поскол1
речь идет о хрупких предметах - стеклах, зеркалах, картинах, по^
де, можно предположить, что именно их хрупкость и рождает )
массе жажду разрушения. Верно, конечно, что звуки погрома
грохот бьющейся посуды, звон осколков - важны с точки зрения,
восторга, порождаемого разрушением: это как мощные звуки жизни!
^нового существа, крики новорожденного. Их легко вызвать, 4TOJ
делает их особо желанными: как будто все кричит вместе с нами,^
грохот - это аплодисменты вещей. Особая потребность в таком
шумовом эффекте возникает в самом начале событий, когда тол-
па еще мала и ничего или почти ничего еще не произошло. Гро-^
хот и треск пророчествуют о подкреплении, на которое все наде-
ются, они - доброе благословение на предстоящие подвиги. Одна-й
ко неправильно считать, что решающую роль играет легкостью
разрушения. Толпа бросается и на каменные изваяния, не успока-
иваясь, пока не изуродует их до неузнаваемости. Христиане отби-
вали головы и руки греческим богам. Реформаторы и революци-
онеры сбрасывали скульптурные изображения святых, часто рис- g
куя собственной жизнью. Разрушаемый камень иногда был так'1
тверд, что работу приходилось бросать не доделав. ;
Разрушение изваяний - это отрицание иерархий, которые от-.
ныне не признаются. Это покушение на установленные общезна-а
чимые дистанции. Твердость изваяний свидетельствовала об их^
постоянстве. Они стояли издавна, считается, они были всегда^
гордые и неприступные, нельзя было даже приблизиться к ним cj
враждебным намерением. И вот они лежат в обломках. Это акт?
разрядки, j
Но до этого доходит не всегда. Обычно разрушение - не что 1
иное, как покушение на границы. Окна и двери принадлежат j
домам, это самые уязвимые части их отграниченности от всего,
что вовне. С выбитыми окнами и высаженными дверьми дом
теряет индивидуальность. Внутрь теперь зайдет кто угодно, оби-
татели ничем больше не защищены. Обыкновенно считается, что
в домах скрываются люди, противопоставляющие себя массе, то
есть ее враги. Теперь преграды пали. Их ничто больше не разде- .
ляет. Они могут выйти и присоединиться к массе. А можно их
вытащить.
Но за этим стоит еще больше. Каждый ощущает, что, при-
мкнув к массе, он переступил границы собственной личности, лик-
видировал все дистанции, которые отбрасывали его назад - к
себе самому, запирали его в себе. Сбросив груз дистанций, чело-
век освобождается, и эта обретенная свобода есть свобода пере-
ступания границ. То, что он испытал, непременно должны испы-
тать и другие, он ждет от них того же. Глиняный горшок возбуж-
дает его потому, что он - граница. В доме его возбуждают запер-
тые двери. Церемонии и ритуалы, все, что порождает дистанции,
воспринимается им как невыносимая угроза. В эти заранее под-
готовленные сосуды должна быть загнана расчлененная масса.
Она ненавидит свои будущие тюрьмы, что всегда были ее тюрь-
мами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82