Мы замечаем, что всякая власть основана на господствующем
мнении, тем самым на духе. Стало быть, в конце концов власть -
не что иное, как проявление духовной силы. Это точно подтвер-
ждается историческими фактами. Всякая первобытная власть
<священна>, она коренится в религии; и та же религия - первич-
ная форма всего, что впоследствии зовется идеей, мыслью, ины-
ми словами - все нематериальное, метафизическое. В средние века
это повторяется в большем масштабе. Первым государством, пер-
вой общественной властью, образовавшейся в Европе, была Цер-
ковь с ее специфической, так и называвшейся <духовной влас-
тью>. От Церкви светская власть восприняла идею, что и она
<духовная власть>, господство определенных идей, и возникла
<Священная Римская Империя>. Так боролись две власти духов-
ного происхождения; а поскольку они не могли разграничить
свои сферы по существу (обе духовны!), они условились разде-
лить их по отношению ко времени: одна берет себе временное,
другая - вечное. Светская и религиозная власть одинаково ду-
ховны; но одна - дух времени, общественное мнение, изменчивое и
мирское; другая - дух вечности, мысль божия, его суждение о
человеке и его судьбах.
Таким образом, слова <в такую-то эпоху правит такой-то че-
ловек, такой-то народ, такая-то группа народов> равносильны сло-
вам <в такую-то эпоху господствует такая-то система мнений,
идей, вкусов, стремлений, целей>.
Что понимать под господством мнения? У большинства лю-
дей мнения нет, мнения надо дать им, влить, как смазочное масло в
машину. Поэтому необходимо, чтобы хоть какой-то дух обладал
властью и пользовался ею, снабжая надлежащим мнением тех, кто
мнения не имеет, то есть большинство людей. Без мнений обще-
ство обратилось бы в хаос, хуже того - в историческое ничто.
Жизнь утратила бы всякую структуру, организацию. Следова-
тельно, без власти духа, без кого-то, кто правит, человеческое
общество хаотично; и хаос царит в нем в той мере, в какой нет
власти, нет правителя. И соответственно, каждая смена власти,
смена правящих - вместе с тем и смена мнений, смена историчес-
кого центра тяжести.
Вернемся теперь к началу. Европа, этот конгломерат духовно
родственных народов, несколько веков правила миром. В сред-
ние века во временном, светском мире единого правления не было;
так случалось во всяком <средневековье> мировой истории. Это
эпохи без <общественного мнения>, эпохи относительного хаоса,
относительного варварства. Есть и эпохи, когда люди любят, не-
навидят, стремятся к чему-то, отвращаются от чего-то, и все это
горячо, страстно; зато идеи, мнения почти отсутствуют. Эпохи
эти не лишены прелести. Но в великие исторические эпохи чело-
вечество живет идеями; это эпохи общественного мнения, духов-
ного порядка. Позади средних веков лежит эпоха, в которой, как
и в новое время, мы находим властелина, хотя бы только и на
ограниченной части мира. Это Рим, великий правитель, который
установил порядок в Средиземноморье и в ближних к нему землях.
Сейчас, после войны, слышатся речи о том, что Европа больше
не правит миром Чувствуем ли мы все значение этого диагноза?
Он возвещает нам грядущую смену власти. Кто же ее возьмет?
Кто будет наследником Европы в господстве над миром? Верно
ли вообще, что кто-то явится? А если никого не найдется, что
тогда?
Поистине в мире каждый момент, тем самым сейчас, происхо-
дит бесконечно много событий. Всякая попытка передать в сло-
вах все то, что сейчас действительно происходит, сама по себе
смешна. Нам остается одно - построить самим, по нашему разуме-
нию конструкцию действительности, предположить, что она отве-
чает истине, и пользоваться ею, как схемой, сеткой, системой поня-
тий, которая дает нам хоть приблизительное подобие действи-
тельности. Это обычный научный метод, больше того только так
пользуются разумом. Когда мы видим нашего друга Петра на
садовой дорожке и говорим: <это Петр> - мы сознательно, ирони-
чески делаем ошибку. Ибо для нас Петр - это условный набор
черт физических и моральных, манеры и поведение - то, что назы-
вается <характер>; на самом же деле друг наш Петр иногда
ничуть несхож с <нашим другом Петром>.
Каждое понятие, самое простое и самое научное, всегда как бы
смеется над самим собой, охвачено зубцами иронии, словно брил-
лиант в золотой оправе. Оно серьезно говорит: <это - А, а вот это
- Б>. Но это напускная серьезность, оно сжимает губы, чтобы не
расхохотаться, ибо знает отлично, что, в сущности, <это> не А, а
<вот то> - не Б. То, что понятие думает про себя, не совпадает с
тем, что оно говорит, и в двойственности этой - причина иронии.
Думает оно так: <Я знаю, что, строго говоря, это -не А, а то-не
Б; но для практических целей я договорилось с самим собой
называть их А и Б>.
Такая теория познания рассердила бы древнего грека. Грек
верил, <что в разуме, в понятиях он обретает саму реальность.
Мы же полагаем, что разум и понятия - только предметы домаш-
него обихода, которыми мы пользуемся, чтобы определить свое
положение в бесконечной и крайне проблематической действи-
тельности, называемой жизнью. Жизнь - это борьба с миром ве-
щей, чтобы удержаться среди них. <Понятия> - наш стратегичес-
кий план, чтобы отразить их наступление. Исследуя ядро любого
понятия, мы обнаружим, что оно ровно ничего не говорит нам о
самом предмете, но лишь определяет его отношение к нам, к чело-
веку; показывает, что человек может с <ним> сделать или что
<оно> может человеку сделать. Такое условное определение <по-
нятия> как чего-то живого, всегда способного принять активное
или пассивное участие в нашей жизни, по-видимому, никем еще до
сих пор не высказано. Но оно кажется мне логическим выводом
философского исследования, начало которому положил Кант. Если,
пользуясь им, мы проследим все прошлое философии вплоть до
Канта, то увидим, что в основном все философы говорили одно и
то же. В конце концов каждое открытие в философии лишь
обнаруживало, выносило на поверхность то, что было скрыто в
глубине.
Однако такое введение вряд ли соответствует нашей основ-
ной теме, далекой от чистой философии. Я просто хочу сказать,
что в мире (историческом, конечно) сейчас происходит следую-
щее в течение трех столетий. Европа бесспорно правила миром; а
сейчас она не знает наверное, правит ли она еще и будет ли
править завтра. Сводя необозримое множество событий и факто-
ров, из которых слагается историческая реальность сегодняшне-
го дня, к такой короткой формуле, мы в лучшем случае сильно
преувеличиваем; и я должен был напомнить, что всякое мышле-
ние - вольное или невольное преувеличение. Кто боится преуве-
274-
дичений, должен молчать; более того, он не должен думать, и
обречен на идиотизм.
Я действительно верю, что в мире все идет именно так, как я
сказал; все остальное - лишь следствия, условия, симптомы и пере-
суды.
Я не говорил, что господству Европы уже пришел конец, я
сказал только, что с некоторого времени Европа не знает точно,
правит ли она сегодня и будет ли править завтра. Вместе с тем у
остальных народов Земли появляется соответствующее настрое-
ние - они не уверены в том, что ими кто-то правит.
В последние годы много говорилось о закате Европы. Очень
прошу, не будьте так просты, чтобы вспоминать Шпенглера каж-
дый раз, как только речь заходит об этом! Книги еще не было, а
все про это говорили, да и книга обязана своим успехом именно
тому, что подозрение или тревогу испытывали многие по самым
разным причинам. 06 упадке Европы говорилось так часто, что
многие приняли это за совершившийся факт. Не то чтобы они
были всерьез убеждены, но они привыкли этому верить, хотя, по
совести говоря, и не вспомнят, когда же в этом убедились. Книга
Уолдо Франка <Новое открытие Америки> великом основана на
предположении, что Европа при последнем издыхании. Франк
даже не считает нужным остановиться на этом вопросе и подвер-
гнуть такое грандиозное событие, основание всех его выводов,
критическому анализу. Без всякой проверки он исходит из этого
предположения, как из бесспорного факта. И эта бесцеремон-
ность подсказывает мне, что сам Франк вовсе не убежден в упад-
ке Европы; куда там, он и вопроса не ставил. Он пользуется этой
мыслью, как трамваем. Трюизмы - трамвай умственного транспорта.
Так поступают многие; прежде всего пароды, целые народы.
Современный мир ведет себя по-ребячески. В школе, когда учи-
теле выйдет на минуту из класса, мальчишки срываются с цепи.
Каждый спешит сбросить гнет, вызванный присутствием учителя,
освободиться от ярма предписаний, встать на голову, ощутить
себя хозяином своей судьбы. Но когда предписания, регулирую-
щие занятия и обязанности, отменены, оказывается, что юной ва-
таге нечего делать: у нее нет ни серьезной работы, ни осмыслен-
ной задачи, ни постоянной цели; предоставленный самому себе,
мальчишка может только одно - скакать козлом.
Именно такую безутешную картину представляют собою те-
перь небольшие нации. Раз уж наступает <закат Европы> и пра-
вить Европа не будет, народы и народишки скачут козлами, крив-
лякггся, паясничают или надуваются, пыжатся, притворяясь взрос-
лыми, которые сами правят своей судьбой. Отсюда и <национа-
лизмы> , которые возникают повсюду.
В предыдущих главах я пытался нарисовать новый тип чело-
века, который сейчас господствует в мире, я назвал его челове-
ком массы и показал отличительную его черту: чувствуя себя
заурядным, он провозглашает права заурядности и отказывается
признавать все высшее. Если это настроение торжествует в каж-
дом народе, оно, естественно, господствует и во всех нациях в
целом. В определенном смысле появляются пароды массы, кото-
рые решительно восстают против великих творческих пародов,
против отборного меньшинства, которое создало историю. Поис-
тине смешно, когда мелкая республика вытягивается на цыпочки,
ругает из своего уголка Европу и возвещает ее уход из мировой
истории.
К чему же это ведет? Европа создала систему норм, ценность
и плодотворность которых доказана столетиями. Эти нормы не
самые лучшие из возможных, но они, без сомнения, обязательны
до тех пор, пока но созданы или по крайней мере не намечены
новые. Раньше чем их отменить, надо создать другие. Теперь
народ массы отменяет нашу. систему норм, основу европейской
цивилизации; по так как он не способен создать новую, он не
знает, что делать, и, чтобы занять время, скачет козлом.
Когда из мира исчезает правитель, вот первое следствие, восстав-
шим подданным нечего делать, у них нет жизненной программы.
3
Цыган пришел на исповедь. Священник спрашивает его, знает
ли он десять заповедей Господних. Цыган отвечает: <Хотел было
выучить, отец, да у нас поговаривают, будто их отменят>.
Не так ли сейчас и в мире? Поговаривают, что заповеди евро-
пейской культуры больше не действительны, и человечество - и
люди, и народы - пользуется этим предлогом, чтобы жить без
заповедей; ведь только европейские и были! Дело обстоит не так,
как раньше, когда новые, созревшие нормы вытесняли старые,
свежий пыл приходил на смену былому, уже остывшему энтузи-
азму. Это естественно. Больше того - старое оказывается тогда
старым не потому, что оно одряхлело, но потому, что новый прин-
цип благодаря своей новизне состарил его. Если бы у нас не
276
было детей, мы не старели бы или старели бы гораздо позднее. То
же самое происходит с машинами: автомобиль десятилетней дав-
ности кажется более старым, чем двадцатилетий локомотив, только
потому, что автомобильная техника развивается быстрее. Закат,
вызванный восходом, лишь признак здоровья.
Но то, что сейчас происходит в Европе, нездорово и ненор-
мально. Европейские заповеди потеряли свою силу, а новых на
горизонте нет. Европа, говорят нам, теряет господство, но не вид-
но никого, кто бы занял его место. Под Европой мы понимаем
обычно прежде всего триаду- Францию, Англию, Германию. В
этой части земного шара созрела та культура, которая организо-
вала и оформила современный мир. Если эти три народа и впрямь
<на закате>, их жизненные установки утратили силу, нет ничего
удивительного в том, что мир теряет йравственность.
А ведь так оно и есть. Весь мир - и народы, и люди - нрав-
ственность теряет. Некоторое время такая <свобода от морали>
кажется занимательной, даже прекрасной. Низшие классы чув-
ствуют, что освободились от бремени. С тех пор как заповеди
были высечены в камне или бронзе, они сохраняли тяжесть. Низ-
шим во всем свете уже надоело, что на них вечно возлагают
обязанности, и они радостно наслаждаются эпохой, освободившей
их от бремени заповедей. Но праздник непродолжителен. Без
заповедей, которые обязывают к определенному образу жизни
существование становится совершенно пустым. Именно это и
случилось с лучшей частью нашей молодежи. Она свободна от уз
и запретов - и ощущает пустоту. Бесцельность отрицает жизнь,
она хуже смерти. Ибо жить - значит делать что-то определенное,
выполнять задание; и в той мере, в какой мы уклоняемся от этого,
мы опустошаем нашу жизнь. Вскоре все люди взвоют, как бес-
численное множество псов, требуя властителя, который налагал
бы обязанности и задания.
Это говорится тем, кто с детским легкомыслием возвещает,
что Европа больше не правит миром. Править - значит <задавать
работу>, оставить на свои места>, и тем предупреждать извраще-
ния, к которым приводит праздная, пустая, бесцельная жизнь.
Пускай бы Европа не правила, если бы нашелся кто-то, способ-
ный ее заместить. Но никого нет и в помине. Нью-Йорк и Моск-
ва не представляют ничего нового по сравнению с Европой. Они
окраины европейского мира, отрезанные от центра и потому ли-
шенные значения. Говорить о Нью-Йорке и о Москве сейчас еще
очень трудно, ибо толком еще не известно, что они такое; несом-
ненно только одно - они еще не сказали решающего слова. Нов-
так мы знаем достаточно, чтобы судить об их общем характере.
Видимо, они относятся полностью к тому виду явлений, которые
я называл <историческим камуфляжем>. <Камуфляж> - то, что
кажется чем-то иным, внешность не выявляет сущность, но скры-
вает ее. Поэтому он вводит в заблуждение всех, кроме тех, кто
заранее знал, что камуфляж бывает. Это как с миражом - если о
нем знаешь, видишь верно.
В каждом историческом камуфляже два слоя глубинный -
подлинный, основной; и поверхностный - мнимый, случайный.
Москва прикрывается тонкой пленкой европейских идей - марк-
сизмом, созданным в Европе применительно к европейским делам
и проблемам. Под этой пленкой - народ, который отличается от
Европы не только этнически, но, что еще важнее, по возрасту;
народ еще не перебродивший, молодой. Если бы марксизм побе-
дил в России, где нет никакой индустрии, это было бы величай-
шим парадоксом, какой только может случиться с марксизмом.
Но этого парадокса нет, так как нет победы. Россия настолько
же марксистская, насколько германцы Священной Римской импе-
рии были римлянами. У новых народов нет <идей>. Если они
вырастают в среде, где существует - или недавно существовала -
старая цивилизация, они перенимают ее идеи. Вот тут-то и возни-
кает камуфляж. Как я уже говорил, есть два основных типа
развития народов. Есть народы, родившиеся в мире, еще не имев-
шем цивилизации; таковы египтяне и китайцы. У них все свое,
коренное; их стиль прям и ясен. Другие народы появляются и
развиваются в пространстве, уже насыщенном древней цивилиза-
цией. Таков был Рим, который создавался на побережье Среди-
земного моря, напоенном греко-восточной культурой. Поэтому
все повадки римлян лишь наполовину их собственные, а наполо-
вину - заимствованные. А заимствованные, заученные действия
всегда двусмысленны, не прямы. Тот, кто делает заученный жест,
- хотя бы пользуется иностранным словом, - разумеет под ним
свое собственное, переводит выражение на свой язык. Чтобы
раскрыть камуфляж, нужен также взгляд <сбоку>, взгляд пере-
водчика, у которого, кроме текста, есть и словарь. Я ожидаю
появления книги, которая переведет сталинский марксизм на язык
русской истории. Ведь то, что составляет его силу, кроется не в
коммунизме, но в русской истории. Кто его знает, что из этого
выйдет! Несомненно одно - России нужны еще столетия, прежде
чем она сможет претендовать на власть. У нее еще нет заповедей,
и она должна была прикрыться европейский учением, марксиз-
мом. И этого ей хватило, так как юность в ней бьет через край.
Юному не нужны резоны, нужен только предлог.
Почти так же обстоит дело с Нью-Йорком. Его сегодняшняя
сила тоже не основана на своих собственных заповедях, которые
он проводит в жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82