Конечно, ис-
правив искажение, я покажусь тем самым, кто его совершил.
Секрет успеха национального государства надо искать в его
специфически государственной деятельности, планах, стремлениях,
словом, в политике, а не в посторонних областях, биологии или
географии.
Почему в конце концов для объяснения чудесного расцвета
национальных государств стали прибегать к расе, языку, террито-
рии? Да просто потому, что в этих государствах мы находим
тесную связь и единство интересов отдельной личности с обще-
ственной властью, чего не было в античном государстве. 3 Афи-
нах и в Риме лишь немногие из жителей были государством;
остальные - рабы, наемники, провинциалы, колоны - были только
подданными. В Англии, Франции, Испании, Германии никогда не
было просто <подданных>; каждый был членом, участником един-
ства. Формы государственного единства, особенно юридические,
очень различны в разные эпохи. Были крупные различия в ран-
гах и в личном положении, были классы привилегированные и
классы обездоленные; но, учитывая реальную политическую си-
туацию каждой эпохи, принимая во внимание дух ее, мы приходим
к неоспоримому заключению, что каждый <подданный> был ак-
тивным членом государства, соучастником и сотрудником его.
Любое государство - первобытное, античное, средневековое
или современное - это всегда призыв, который одна группа людей
обращает к другим группам, чтобы вместе что-то делать. Дело
это, каковы бы ни были его промежуточные ступени, сводится к
созданию какой-то новой формы общей жизни. Государство неот-
делимо от проектов жизни, программы дел или поведения. Раз-
ные государственные формы возникают из тех разных форм, в
которых инициативная группа осуществляет сотрудничество с
другими. Античному государству никогда не удавалось слиться с
этими <другими>. Рим правит Италией и провинциями, он вос-
питывает их население, но он не поднимает их до себя, не объеди-
няется с ними. Даже в самом Риме дело но доходит до полити-
ческого слияния граждан. Не надо забывать, что в эпоху респуб-
лики, строго говоря, было два Рима: сенат и парод. Государствен-
ное единство никогда не шло дальше внешнего объединения от-
дельных групп, которые оставались разъединенными и чуждыми.
Поэтому Империя перед лицом внешней угрозы не могла рассчи-
тывать на патриотизм <остальных>, присоединенных групп - и
вынуждена была обороняться только бюрократическими и воен-
ными методами.
Неспособность всех греческих и римских групп к слиянию с
другими группами имеет глубокие причины, которые мы здесь не
можем исследовать; они сводятся к тому, что античный человек
слишком элементарно и грубо представлял себе сотрудничество
государства с населением; для него оно сводилось к взаимоотно-
шению правителей и подчиненных*. Риму было дано повелевать,
а не подчиняться; всем прочим - подчиняться, но не повелевать.
Таким образом, государство овеществляется в городе, обнесенном
стенами.
Новые народы приносят с собой новое, менее материальное
понятие государства. Поскольку государство - призыв к совмес-
тному делу, то сущность его чисто динамическая; оно - деяние,
общность действия. Каждый, кто примыкает к общему делу, -
действующая частица государства, политический субъект. Раса,
кровь, язык, географическая родина, социальный слой - все это
имеет второстепенное значение. Право на политическое единство
дается не прошлым - древним, традиционным, фатальным, неизме-
няемым, а будущим, определенным планом совместной деятельно-
сти. Не то, чем мы вчера были, но то, чем все вместо завтра будем,
- вот что соединяет нас в одно государство. Отсюда та легкость,
с какой на Западе политическое единство переходит границы, в
которых было закопано государство античное. Ведь европеец, в
противоположность человеку античному, обращен лицом к буду-
щему, сознательно живет в нем и к нему приноравливает свое
поведение.
Политический импульс такого рода неизбежно побуждает к
образованию все более обширного единства, и в принципе ничто
не может удержать его. Способность к слиянию безгранична, не
только у народов, но и у социальных классов внутри националь-
ного государства. По мере того, как растут территория и населе-
ние, совместная жизнь внутри страны унифицируется. Националь-
ное государство в корне своем демократично, и это гораздо важ-
нее, чем все различия форм правления.
* Дарование гражданства всем обитателям Империи, которое как
бы опровергает наше утверждение, в действительности подтверждает его.
К этому времени гражданство потеряло свое политическое значение и
стало пустым титулом или же служебным обязательством к государ-
ству. От цивилизации, которая принципиально признавала рабство,
ничего иного и нельзя было ожидать. В наших <нациях> рабство оста-
валось пережитком.
Любопытно, как каждое определение, которое выводит нацию
из какой-то общности в прошлом, в конце концов приводит к
формуле Ренана, потому что в ней к расе, языку и общности
традиции присоединяется еще один признак: нация - это <ежед-
невный плебисцит>. Но правильно ли понимают эти слова? Не
можем ли мы сейчас вложить в него содержание со знаком, про-
тивоположным тому, который дал ему Ренан, и притом гораздо
более истинное?
<Общая слава в прошлом, общая воля в настоящем; воспоми-
нание о великих делах и готовность к ним - вот существенные
условия для создания народа... Позади - наследие славы и раска-
яния, впереди - общая программа действий... Жизнь нации - это
ежедневный плебисцит>. Такова знаменитая формула Ренана. Как
объяснить ее необычайный успех? Без сомнения, красотой после-
дней фразы. Мысль о том, что нация для осуществляется благо-
даря ежедневному голосованию, освобождает нас. Общность крови,
языка, прошлого - неподвижные, косные, безжизненные, роковые
принципы темницы. Если бы нация была только этим, она лежала
бы позади нас, нам не было бы до нее дела. Она были бы тем, что
есть, а не тем, что <делается>. Не было бы смысла даже защищать
ее, если бы на нее напали.
Наша жизнь, помимо нашего желания, всегда связана с буду-
щим; от настоящего момента мы всегда устремлены к грядущему.
<Жить> - это <делать>, без отдыха и с^Ька. Почему мы не думаем
о том, что <делать> всегда значит <осуществлять будущее>? Даже
когда мы отдаемся воспоминаниям, мы вызываем их в данный
момент, чтобы в следующий достигнуть чего-то, хотя бы удоволь-
ствия Это простое, непритязательное удовольствие показалось
нам секунду назад желаемым будущим, вот мы и <делаем> что-то,
чтобы его получить. Итак, запомним, ничто не важно для челове-
ка, если не направлено в будущее*.
* Следовательно, человек - <футуристическое> существо, т.е. он жи-
вет прежде всего в будущем и для будущею. Однако я противопоста-
вил античного человека современному европейцу и утверждал, что пер-
вый был относительно замкнут для будущего, а второй относительно
открыт для него. Это кажется противоречием, но оно легко рассеивает-
ся, если вспомнить, что человек - существо двойственное с одной сторо-
Если бы нация состояла только из прошлого и настоящего,
никто не стал бы ее защищать. Те, кто спорит с ним, - лицемеры
или безумны. Но бывает, что прошлое закидывает в будущее
приманки, действительные или воображаемые. Мы хотим, чтобы
наша нация существовала в будущем, мы защищаем ее ради этого,
а не во имя общего прошлого, не во имя крови, языка и т.д.
Защищая наше государство, мы защищаем наше завтра, а не наше
вчера.
Это и звучит в формуле Ренана: нация, как великолепная
программа будущего. Народное голосование решает, каким ему
быть. То, что в этом случае будущее - лишь продолжение про-
шлого, ничего не меняет, только показывает, что и само определе-
ние Ренана слегка архаично.
Знаменательно, что современный европеец, как только он под-
растет и становится на собственные ноги, говорит о своей жизни
как о <новом времени>. Под этим подразумевается то, что вытес-
няет старые обычаи. Уже в XIV веке начинают подчеркивать
повое как раз в тех вопросах, которые особенно глубоко волно-
вали ту эпоху, так было создано понятие devotio moderna, нечто
вроде авангарда в мистическом богословии.
Поэтому национальное государство, как политический прин-
цип, больше приближается к чистой идее государства, чем антич-
ный <город> или <государство-племя> арабов, построенное на
кровном родстве. В действительности идея <нации> тоже не сво-
бодна от предрассудков расы, земли и прошлого; но в ней все же
торжествует динамический принцип объединения народов вокруг
программы будущего. Более того: я бы сказал, что балласт про-
шлого и некоторое увлечение осязаемыми началами коренились
и коренятся не в душе западного мира; они заимствованы из
искусственных построений романтизма, который внес эти элемен-
ты в идею нации. Если бы Средневековье имело ту же нацио-
ны, он то, что он есть; с другой стороны, он имеет о себе самом представ-
ления, которые лишь более или менее совпадают с его истинной сущно-
стью. Наши мысли, оценки, желания не могут уничтожить наших при-
рожденных свойств, но могут изменить их и усложнить. Античные люди
были так же связаны с будущим как и мы, современные европейцы; но
они подчиняли будущее заповедям прошлого, тогда как мы отводим
будущему первое место. Этот антагонизм - не в бытии, но в предпочте-
нии - даст нам право определить современного человека как <футури-
ста>, античного - как <архаиста>.
нальную идею, что и XIX век, то Англия, Франция, Германия ни-
когда бы не появились*. XIX век смешивает движущие и образу-
ющие силы нации с силами, лишь охраняющими и поддерживаю-
щими ее. Скажем прямо: неверно, будто нацию создает патрио-
тизм, любовь к отечеству. Те, кто так думает, впадают в сентимен-
тальное заблуждение, о котором мы уже говорили; даже Ренан в
своем замечательном определении не избежал его. Если для су-
ществования нации необходимо, чтобы группа людей не спускала
глаз с общего прошлого, как же должны мы назвать их? Ведь
очевидно, что былая форма жизни кончилась в тот момент, когда
они сказали себе: мы - нация, не наталкиваемся ли мы здесь на
профессиональный порок всех филологов-архивариусов, на их
слепоту, которая мешает им видеть действительность до тех пор,
пока она не станет прошлым? Филолог, в силу своей профессии,
действительно нуждается в прошлом; филолог, но не нация. На-
оборот: прежде чем иметь общее прошлое, нация должна была
создать совместное существование, а прежде чем создать его, она
должна была к нему стремиться, мечтать, желать, планировать его.
Для существования нации достаточно, чтобы кто-то имел ее пе-
ред собой как цель, как мечту. Даже если попытка и не удалась,
как это часто бывает, тогда мы говорим о неудавшейся нации;
пример - Бургундия.
Народы Центральной и Южной Америки имеют с Испанией
общее прошлое, общую расу и язык, однако они не составляют с
ней одну нацию. Почему? Нс хватает лишь одного, очевидно,
самого существенного: общего будущего. Испания не сумела со-
здать общей программы будущего, которая могла бы увлечь эти
биологически родственные группы. Поэтому <плебисцит>, взве-
сив будущее, решил не в пользу Испании. И все архивы, воспоми-
нания, предки и <отечество> оказались бессильными. Весь этот
реквизит хорош для консолидации, но лишь при наличии плебис-
цита; без него он нуль**.
Таким образом, <государство-нация> - такая историческая скорма
государства, для которой типичен плебисцит. Все прочее имеет
* Идея национального государства родилась - как первый симптом
романтизма - в конце XVIII века.
** Пример - гигантский и ясный, как лабораторный опыт - разыг-
рывается на наших глазах: Англии предстоит показать, сумеет ли она
удержать отдельные части империи под своим суверенитетом при по-
мощи убедительной программы совместной деятельности.
304
лишь преходящее значение и относится только к содержанию,
форме и гарантиям, которых плебисцит требует. Ренан нашел
магическую формулу, излучающую свет; она позволяет нам про-
никнуть во внутреннюю структуру нации. Два момента различа-
ем мы при этом: во-первых, проект совместной жизни в общем
деле; во-вторых, отклик людей на этот проект. Всеобщее согла-
сие создает внутреннюю прочность, которая отличает <государ-
ство-нацию> от древних форм, где единство достигалось и под-
держивалось внешним давлением государства на отдельные группы,
тогда как в нации сила государства проистекает из глубокой
внутренней солидарности <подданных>. В сущности эти поддан-
ные сами и есть государство и потому - в этом чудо, в этом
новизна нации - не могут ощущать государство, как нечто им
чуждое.
И, однако, Ренан сводит почти на нет свою идею тем, что он
придает плебисциту ретроспективное содержание, применяя его к
готовому государству, которое плебисцит должен лишь утвер-
дить. Я дал бы этому плебисциту обратное направление и предо-
ставил бы ему решать, какой будет рождающаяся нация. Только
так и можно смотреть, ибо в действительности нация никогда не
бывает <готовой>, законченной - в этом ее отличие от других
типов государства. Она всегда или созидается, или распадается.
Tertium поп datur. Она либо приобретает приверженцев либо
теряет их в зависимости от того, есть ли у нее в данный момент
жизненное задание.
Было бы поэтому крайне поучительно проследить историю
тех идей и проектов, которые поочередно воспламеняли сообще-
ства Западной Европы. Мы увидели бы, что европейцы пережи-
вали эти стремления не только в общественной жизни, но и в
личной, в быту; увидели бы, как <исправлялись> они или порти-
лись в зависимости от того, была ли у них общая цель.
И еще одно могло бы выясниться в результате этого исследо-
вания. В древнем мире возможность экспансии государства была
фактически ничем не ограничена: во-первых, потому, что группы
людей не соприкасались тесно одна с другой; во-вторых, потому,
что каждое <государство> состояло всего из одного племени или
города. Поэтому воинственный парод - персы, македоняне, римля-
не - мог подчинить своему господству, <объединить> сколько
угодно земель. Так как подлинного, внутреннего, организованно-
го единства не было, судьба народов зависела целиком от воен-
ных и административных способностей завоевателя. На Западе
процесс объединения нации неизбежно должен был проходить
через промежуточные стадии. Стоило бы серьезно задуматься
над тем, что в Европе оказалось невозможно образовать огром-
ную империю наподобие империй Кира, Александра Македонско-
го или Октавиана- Августа.
Процесс образования европейских государств-наций всегда
протекал в таком ритме:
Первая стадия, особый инстинкт Запада, побуждающий видеть
государство как слияние разных народов в единую политичес-
кую и духовную общину, проникает в группы, близкие друг дру-
гу по месту, племени и языку - не потому, чтобы эта близость
сама по себе была основой нации, а потому, что различия между
соседями вообще преодолеваются легче.
Вторая стадия: период консолидации, в течение которого дру-
гие народы, вне нового государства, рассматриваются как чужие
и более или менее как враги. Процесс национального развития
работает на <исключительность>, стремится замкнуться в преде-
лах одного государства; короче говоря, это - период национализ-
ма. По воспринимая соседей политически, как чужаков и сопер-
ников, новое государство в действительности - экономически, ум-
ственно, духовно - живет совместной с ними жизнью. Нацио-
нальные войны приводят к выравниванию технических и духов-
ных различий. <Исконные враги> становятся все более похожи-
ми друг на друга. Мало-помалу появляется сознание, что враж-
дебные народы принадлежат к тому же миру, что и собственное
государство. Однако их еще по-прежнему считают чуждым и
враждебным - элементом.
Третья стадия: государство упрочилось. Теперь перед ним встает
новая задача - объединение с народами, которые вчера еще были
врагами. Растет убеждение, что они родственны нам, по духу и
практически, и что вместе мы образуем одно национальное целое,
противостоящее другим, более далеким и чуждым группам. Та-
ким образом созревает новая национальная идея.
Поясню свою мысль примером. Обычно утверждают, что Ис-
пания, как национальная идея, существовала уже во времена Сида
Кампеадора (XI в.), и, чтобы подкрепить это утверждение, добав-
ляют, что за несколько столетий до того святой Исидор говорил
о <матери Испании>. По-моему, такой взгляд грубо искажает ис-
торическую перспективу. Во времена Сида началось слияние Леона
и Кастильи в одно государство;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
правив искажение, я покажусь тем самым, кто его совершил.
Секрет успеха национального государства надо искать в его
специфически государственной деятельности, планах, стремлениях,
словом, в политике, а не в посторонних областях, биологии или
географии.
Почему в конце концов для объяснения чудесного расцвета
национальных государств стали прибегать к расе, языку, террито-
рии? Да просто потому, что в этих государствах мы находим
тесную связь и единство интересов отдельной личности с обще-
ственной властью, чего не было в античном государстве. 3 Афи-
нах и в Риме лишь немногие из жителей были государством;
остальные - рабы, наемники, провинциалы, колоны - были только
подданными. В Англии, Франции, Испании, Германии никогда не
было просто <подданных>; каждый был членом, участником един-
ства. Формы государственного единства, особенно юридические,
очень различны в разные эпохи. Были крупные различия в ран-
гах и в личном положении, были классы привилегированные и
классы обездоленные; но, учитывая реальную политическую си-
туацию каждой эпохи, принимая во внимание дух ее, мы приходим
к неоспоримому заключению, что каждый <подданный> был ак-
тивным членом государства, соучастником и сотрудником его.
Любое государство - первобытное, античное, средневековое
или современное - это всегда призыв, который одна группа людей
обращает к другим группам, чтобы вместе что-то делать. Дело
это, каковы бы ни были его промежуточные ступени, сводится к
созданию какой-то новой формы общей жизни. Государство неот-
делимо от проектов жизни, программы дел или поведения. Раз-
ные государственные формы возникают из тех разных форм, в
которых инициативная группа осуществляет сотрудничество с
другими. Античному государству никогда не удавалось слиться с
этими <другими>. Рим правит Италией и провинциями, он вос-
питывает их население, но он не поднимает их до себя, не объеди-
няется с ними. Даже в самом Риме дело но доходит до полити-
ческого слияния граждан. Не надо забывать, что в эпоху респуб-
лики, строго говоря, было два Рима: сенат и парод. Государствен-
ное единство никогда не шло дальше внешнего объединения от-
дельных групп, которые оставались разъединенными и чуждыми.
Поэтому Империя перед лицом внешней угрозы не могла рассчи-
тывать на патриотизм <остальных>, присоединенных групп - и
вынуждена была обороняться только бюрократическими и воен-
ными методами.
Неспособность всех греческих и римских групп к слиянию с
другими группами имеет глубокие причины, которые мы здесь не
можем исследовать; они сводятся к тому, что античный человек
слишком элементарно и грубо представлял себе сотрудничество
государства с населением; для него оно сводилось к взаимоотно-
шению правителей и подчиненных*. Риму было дано повелевать,
а не подчиняться; всем прочим - подчиняться, но не повелевать.
Таким образом, государство овеществляется в городе, обнесенном
стенами.
Новые народы приносят с собой новое, менее материальное
понятие государства. Поскольку государство - призыв к совмес-
тному делу, то сущность его чисто динамическая; оно - деяние,
общность действия. Каждый, кто примыкает к общему делу, -
действующая частица государства, политический субъект. Раса,
кровь, язык, географическая родина, социальный слой - все это
имеет второстепенное значение. Право на политическое единство
дается не прошлым - древним, традиционным, фатальным, неизме-
няемым, а будущим, определенным планом совместной деятельно-
сти. Не то, чем мы вчера были, но то, чем все вместо завтра будем,
- вот что соединяет нас в одно государство. Отсюда та легкость,
с какой на Западе политическое единство переходит границы, в
которых было закопано государство античное. Ведь европеец, в
противоположность человеку античному, обращен лицом к буду-
щему, сознательно живет в нем и к нему приноравливает свое
поведение.
Политический импульс такого рода неизбежно побуждает к
образованию все более обширного единства, и в принципе ничто
не может удержать его. Способность к слиянию безгранична, не
только у народов, но и у социальных классов внутри националь-
ного государства. По мере того, как растут территория и населе-
ние, совместная жизнь внутри страны унифицируется. Националь-
ное государство в корне своем демократично, и это гораздо важ-
нее, чем все различия форм правления.
* Дарование гражданства всем обитателям Империи, которое как
бы опровергает наше утверждение, в действительности подтверждает его.
К этому времени гражданство потеряло свое политическое значение и
стало пустым титулом или же служебным обязательством к государ-
ству. От цивилизации, которая принципиально признавала рабство,
ничего иного и нельзя было ожидать. В наших <нациях> рабство оста-
валось пережитком.
Любопытно, как каждое определение, которое выводит нацию
из какой-то общности в прошлом, в конце концов приводит к
формуле Ренана, потому что в ней к расе, языку и общности
традиции присоединяется еще один признак: нация - это <ежед-
невный плебисцит>. Но правильно ли понимают эти слова? Не
можем ли мы сейчас вложить в него содержание со знаком, про-
тивоположным тому, который дал ему Ренан, и притом гораздо
более истинное?
<Общая слава в прошлом, общая воля в настоящем; воспоми-
нание о великих делах и готовность к ним - вот существенные
условия для создания народа... Позади - наследие славы и раска-
яния, впереди - общая программа действий... Жизнь нации - это
ежедневный плебисцит>. Такова знаменитая формула Ренана. Как
объяснить ее необычайный успех? Без сомнения, красотой после-
дней фразы. Мысль о том, что нация для осуществляется благо-
даря ежедневному голосованию, освобождает нас. Общность крови,
языка, прошлого - неподвижные, косные, безжизненные, роковые
принципы темницы. Если бы нация была только этим, она лежала
бы позади нас, нам не было бы до нее дела. Она были бы тем, что
есть, а не тем, что <делается>. Не было бы смысла даже защищать
ее, если бы на нее напали.
Наша жизнь, помимо нашего желания, всегда связана с буду-
щим; от настоящего момента мы всегда устремлены к грядущему.
<Жить> - это <делать>, без отдыха и с^Ька. Почему мы не думаем
о том, что <делать> всегда значит <осуществлять будущее>? Даже
когда мы отдаемся воспоминаниям, мы вызываем их в данный
момент, чтобы в следующий достигнуть чего-то, хотя бы удоволь-
ствия Это простое, непритязательное удовольствие показалось
нам секунду назад желаемым будущим, вот мы и <делаем> что-то,
чтобы его получить. Итак, запомним, ничто не важно для челове-
ка, если не направлено в будущее*.
* Следовательно, человек - <футуристическое> существо, т.е. он жи-
вет прежде всего в будущем и для будущею. Однако я противопоста-
вил античного человека современному европейцу и утверждал, что пер-
вый был относительно замкнут для будущего, а второй относительно
открыт для него. Это кажется противоречием, но оно легко рассеивает-
ся, если вспомнить, что человек - существо двойственное с одной сторо-
Если бы нация состояла только из прошлого и настоящего,
никто не стал бы ее защищать. Те, кто спорит с ним, - лицемеры
или безумны. Но бывает, что прошлое закидывает в будущее
приманки, действительные или воображаемые. Мы хотим, чтобы
наша нация существовала в будущем, мы защищаем ее ради этого,
а не во имя общего прошлого, не во имя крови, языка и т.д.
Защищая наше государство, мы защищаем наше завтра, а не наше
вчера.
Это и звучит в формуле Ренана: нация, как великолепная
программа будущего. Народное голосование решает, каким ему
быть. То, что в этом случае будущее - лишь продолжение про-
шлого, ничего не меняет, только показывает, что и само определе-
ние Ренана слегка архаично.
Знаменательно, что современный европеец, как только он под-
растет и становится на собственные ноги, говорит о своей жизни
как о <новом времени>. Под этим подразумевается то, что вытес-
няет старые обычаи. Уже в XIV веке начинают подчеркивать
повое как раз в тех вопросах, которые особенно глубоко волно-
вали ту эпоху, так было создано понятие devotio moderna, нечто
вроде авангарда в мистическом богословии.
Поэтому национальное государство, как политический прин-
цип, больше приближается к чистой идее государства, чем антич-
ный <город> или <государство-племя> арабов, построенное на
кровном родстве. В действительности идея <нации> тоже не сво-
бодна от предрассудков расы, земли и прошлого; но в ней все же
торжествует динамический принцип объединения народов вокруг
программы будущего. Более того: я бы сказал, что балласт про-
шлого и некоторое увлечение осязаемыми началами коренились
и коренятся не в душе западного мира; они заимствованы из
искусственных построений романтизма, который внес эти элемен-
ты в идею нации. Если бы Средневековье имело ту же нацио-
ны, он то, что он есть; с другой стороны, он имеет о себе самом представ-
ления, которые лишь более или менее совпадают с его истинной сущно-
стью. Наши мысли, оценки, желания не могут уничтожить наших при-
рожденных свойств, но могут изменить их и усложнить. Античные люди
были так же связаны с будущим как и мы, современные европейцы; но
они подчиняли будущее заповедям прошлого, тогда как мы отводим
будущему первое место. Этот антагонизм - не в бытии, но в предпочте-
нии - даст нам право определить современного человека как <футури-
ста>, античного - как <архаиста>.
нальную идею, что и XIX век, то Англия, Франция, Германия ни-
когда бы не появились*. XIX век смешивает движущие и образу-
ющие силы нации с силами, лишь охраняющими и поддерживаю-
щими ее. Скажем прямо: неверно, будто нацию создает патрио-
тизм, любовь к отечеству. Те, кто так думает, впадают в сентимен-
тальное заблуждение, о котором мы уже говорили; даже Ренан в
своем замечательном определении не избежал его. Если для су-
ществования нации необходимо, чтобы группа людей не спускала
глаз с общего прошлого, как же должны мы назвать их? Ведь
очевидно, что былая форма жизни кончилась в тот момент, когда
они сказали себе: мы - нация, не наталкиваемся ли мы здесь на
профессиональный порок всех филологов-архивариусов, на их
слепоту, которая мешает им видеть действительность до тех пор,
пока она не станет прошлым? Филолог, в силу своей профессии,
действительно нуждается в прошлом; филолог, но не нация. На-
оборот: прежде чем иметь общее прошлое, нация должна была
создать совместное существование, а прежде чем создать его, она
должна была к нему стремиться, мечтать, желать, планировать его.
Для существования нации достаточно, чтобы кто-то имел ее пе-
ред собой как цель, как мечту. Даже если попытка и не удалась,
как это часто бывает, тогда мы говорим о неудавшейся нации;
пример - Бургундия.
Народы Центральной и Южной Америки имеют с Испанией
общее прошлое, общую расу и язык, однако они не составляют с
ней одну нацию. Почему? Нс хватает лишь одного, очевидно,
самого существенного: общего будущего. Испания не сумела со-
здать общей программы будущего, которая могла бы увлечь эти
биологически родственные группы. Поэтому <плебисцит>, взве-
сив будущее, решил не в пользу Испании. И все архивы, воспоми-
нания, предки и <отечество> оказались бессильными. Весь этот
реквизит хорош для консолидации, но лишь при наличии плебис-
цита; без него он нуль**.
Таким образом, <государство-нация> - такая историческая скорма
государства, для которой типичен плебисцит. Все прочее имеет
* Идея национального государства родилась - как первый симптом
романтизма - в конце XVIII века.
** Пример - гигантский и ясный, как лабораторный опыт - разыг-
рывается на наших глазах: Англии предстоит показать, сумеет ли она
удержать отдельные части империи под своим суверенитетом при по-
мощи убедительной программы совместной деятельности.
304
лишь преходящее значение и относится только к содержанию,
форме и гарантиям, которых плебисцит требует. Ренан нашел
магическую формулу, излучающую свет; она позволяет нам про-
никнуть во внутреннюю структуру нации. Два момента различа-
ем мы при этом: во-первых, проект совместной жизни в общем
деле; во-вторых, отклик людей на этот проект. Всеобщее согла-
сие создает внутреннюю прочность, которая отличает <государ-
ство-нацию> от древних форм, где единство достигалось и под-
держивалось внешним давлением государства на отдельные группы,
тогда как в нации сила государства проистекает из глубокой
внутренней солидарности <подданных>. В сущности эти поддан-
ные сами и есть государство и потому - в этом чудо, в этом
новизна нации - не могут ощущать государство, как нечто им
чуждое.
И, однако, Ренан сводит почти на нет свою идею тем, что он
придает плебисциту ретроспективное содержание, применяя его к
готовому государству, которое плебисцит должен лишь утвер-
дить. Я дал бы этому плебисциту обратное направление и предо-
ставил бы ему решать, какой будет рождающаяся нация. Только
так и можно смотреть, ибо в действительности нация никогда не
бывает <готовой>, законченной - в этом ее отличие от других
типов государства. Она всегда или созидается, или распадается.
Tertium поп datur. Она либо приобретает приверженцев либо
теряет их в зависимости от того, есть ли у нее в данный момент
жизненное задание.
Было бы поэтому крайне поучительно проследить историю
тех идей и проектов, которые поочередно воспламеняли сообще-
ства Западной Европы. Мы увидели бы, что европейцы пережи-
вали эти стремления не только в общественной жизни, но и в
личной, в быту; увидели бы, как <исправлялись> они или порти-
лись в зависимости от того, была ли у них общая цель.
И еще одно могло бы выясниться в результате этого исследо-
вания. В древнем мире возможность экспансии государства была
фактически ничем не ограничена: во-первых, потому, что группы
людей не соприкасались тесно одна с другой; во-вторых, потому,
что каждое <государство> состояло всего из одного племени или
города. Поэтому воинственный парод - персы, македоняне, римля-
не - мог подчинить своему господству, <объединить> сколько
угодно земель. Так как подлинного, внутреннего, организованно-
го единства не было, судьба народов зависела целиком от воен-
ных и административных способностей завоевателя. На Западе
процесс объединения нации неизбежно должен был проходить
через промежуточные стадии. Стоило бы серьезно задуматься
над тем, что в Европе оказалось невозможно образовать огром-
ную империю наподобие империй Кира, Александра Македонско-
го или Октавиана- Августа.
Процесс образования европейских государств-наций всегда
протекал в таком ритме:
Первая стадия, особый инстинкт Запада, побуждающий видеть
государство как слияние разных народов в единую политичес-
кую и духовную общину, проникает в группы, близкие друг дру-
гу по месту, племени и языку - не потому, чтобы эта близость
сама по себе была основой нации, а потому, что различия между
соседями вообще преодолеваются легче.
Вторая стадия: период консолидации, в течение которого дру-
гие народы, вне нового государства, рассматриваются как чужие
и более или менее как враги. Процесс национального развития
работает на <исключительность>, стремится замкнуться в преде-
лах одного государства; короче говоря, это - период национализ-
ма. По воспринимая соседей политически, как чужаков и сопер-
ников, новое государство в действительности - экономически, ум-
ственно, духовно - живет совместной с ними жизнью. Нацио-
нальные войны приводят к выравниванию технических и духов-
ных различий. <Исконные враги> становятся все более похожи-
ми друг на друга. Мало-помалу появляется сознание, что враж-
дебные народы принадлежат к тому же миру, что и собственное
государство. Однако их еще по-прежнему считают чуждым и
враждебным - элементом.
Третья стадия: государство упрочилось. Теперь перед ним встает
новая задача - объединение с народами, которые вчера еще были
врагами. Растет убеждение, что они родственны нам, по духу и
практически, и что вместе мы образуем одно национальное целое,
противостоящее другим, более далеким и чуждым группам. Та-
ким образом созревает новая национальная идея.
Поясню свою мысль примером. Обычно утверждают, что Ис-
пания, как национальная идея, существовала уже во времена Сида
Кампеадора (XI в.), и, чтобы подкрепить это утверждение, добав-
ляют, что за несколько столетий до того святой Исидор говорил
о <матери Испании>. По-моему, такой взгляд грубо искажает ис-
торическую перспективу. Во времена Сида началось слияние Леона
и Кастильи в одно государство;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82