В конце концов все сводится к технике.
Что за случайность! Снова европейское, а не свое, не американс-
кое изобретение. Техника создана Европой в XVIII и XIX столе-
тиях. И опять совпадение - в эти века создавалась Америка. А
нас еще серьезно уверяют, что сущность Америки в ее практичес-
ком и техническом восприятии жизни! Гораздо вернее было бы
сказать: Америка, как всякая колония, омолодила старые пароды,
особенно европейские. Подобно России, хотя и по другим причи-
нам, США являют собою тот особый исторический феномен, ко-
торый мы называем <новым народом>. Это могут счесть лишь
фразой, но это реальный факт. Америка сильна своей юностью,
которая служит современной заповеди, <технизации>, но с таким
же успехом могла бы служить буддизму, если бы он был лозун-
гом эпохи. Этим Америка только начинает свою историю. Ее
испытания, затруднения, конфликты только развертываются. Еще
многое должно прийти, в том числе - и ничуть не связанное с
практицизмом и техникой. Америка моложе России.. Я всегда
утверждал, что американцы - народ первобытный, закамуфлиро-
ванный новейшими изобретениями; и боялся, что преувеличиваю.
Но Уолдо Франк в <Новом открытии Америки> откровенно го-
ворит то же самое. Америка еще не страдала, и было бы иллюзией
считать, что она уже обладает добродетелями властителя.
Если вы не хотите прийти к пессимистическому выводу, что
править некому, и тем самым исторический мир снова обратится
в хаос, вернемся к исходному пункту и серьезно спросим себя:
верно ли, что Европа - на закате и слагает.с себя господство,
отрекается от него? Быть, может, видимость упадка - благотвор-
ный кризис, который поможет Европе стать подлинной Европой?
Быть может, упадок европейских нации неизбежен a priori, чтобы
в один прекрасный день возникли Соединенные Штаты Европы
и плюрализм ее сменился истинным единством?
Власть и подчинение решают в каждом обществе. Если неяс-
но, кто приказывает и кто повинуется, все идет туго. Даже внут-
ренняя, личная жизнь каждого индивида (за исключением гени-
ев) нарушается и искажается. Если бы человек был одиночкой,
лишь случайно вступающей в общение с остальными людьми, он,
вероятно, мог бы избежать потрясений, которые порождает кри-
зис власти. Но человек по внутренней своей природе - существо
социальное, и на его личность влияют те события, которые непос-
редственно касаются только общества как целого. Поэтому дос-
таточно рассмотреть индивида, чтобы понять, как в его стране
ставится проблема власти и подчинения.
Было бы интересно и даже поучительно проделать такой опыт,
разобрав характер среднего испанца. Однако это было бы на-
столько неприятно, что я ограничусь выводами. Мы обнаружили
бы огромное падение нравов, распущенность, огрубение, деграда-
цию, ибо у Испании уже несколько веков нечиста совесть, если
речь идет о власти и подчинении. Падение нравов происходит
оттого, что пороки становятся привычными, Постоянными, все же
считаясь пороками. Поскольку порочность и ненормальность не
превратишь в здоровый порядок, для индивида не остается иного
выхода, как приспособиться и стать соучастником недолжного. У
всех народов бывали периоды, когда ими пытались править, кто
править не должен; но здоровый инстинкт помогал им напрячь
все силы и отразить неправомерные притязания. Они восставали
против беззакония и тем восстанавливали общественную нрав-
ственность. Испанцы поступили наоборот: вместо того чтобы про-
тивиться власти, неприемлемой для их внутреннего чувства, они
предпочли извратить все свое существо и бытие, приспособив его
к неправде. Пока у нас такое положение, напрасно ожидать чего-
либо от испанцев. В обществе, где государство, самая власть по-
строены на лжи, нет силы и гибкости, а без них не выполнишь
нелегкой задачи - нс утвердишь себя достойно в истории.
Так странно ли, что стоит слегка поколебаться, усомниться, кто
правит миром, чтобы повсюду - и в о.6щественной, и в частной
жизни - началось нравственное разложение?
Человеческая жизнь по самой своей природе должна быть
чему-то посвящена - славному делу или скромному, блестящей
или будничной судьбе. Наше бытие подчинено удивительному, но
неумолимому условию. С одной стороны, человек живет собою и
280
для себя. С другой стороны, если он не направит жизнь на слу-
жение какому-то общему делу, то она будет скомкана, потеряет
цельность, напряженность и <форму>. Мы видим сейчас, как мно-
гие заблудились в собственном лабиринте, потому что им нечему
себя посвятить. Все заповеди, все приказы потеряли силу. Каза-
лось бы, чего лучше - каждый волен делать, что ему вздумается, и
народы тоже. Европа ослабила вожжи, которыми управляла ми-
ром. Но результат оказался другим, чем ожидали. Жизнь, посвя-
щенная самой себе, потеряла себя, стала пустой, бесцельной. А так
как нужно чем-то себя наполнить, она выдумывает пустые заня-
тия, не говорящие ничего ни уму, ни сердцу. Сегодня ее тянет к
адному, завтра к другому, противоположному. Жизнь гибнет, ког-
да она предоставлена самой себе. Эгоизм - это лабиринт. Что ж,
вполне понятно. Подлинная жизнь должна стремиться к чему-то,
идти к цели. Цель - не мое стремление, не моя жизнь, но то, чему я
жизнь посвящаю; таким образом, она вне жизни. Если я посвя-
щаю жизнь только себе самому, живу эгоистом, я не продвигаюсь
вперед и никуда не прихожу; я вращаюсь на одном месте. Это и
есть лабиринт, - путь, который никуда не ведет, теряется сам в
себе, ибо в себе блуждает.
После войны европеец замкнулся; у него ничего нет впереди,
ни для себя, ни для других. Поэтому исторически мы сейчас там
же, где были десять лет назад.
Управлять не так-то просто. Власть - давление, оказываемое
на других; но это еще не все, иначе это было бы просто насилие.
Нельзя забывать, что у власти две стороны: приказывают кому-
то, но приказывают и что-то. Что же? В конечном счете участво-
вать в каком-то деле, в творчестве истории. У каждого прави-
тельства есть жизненная программа, точнее - программа правле-
ния. Как сказал Шиллер: <Когда короли строят, у возчиков есть
работа>.
Поэтому мы не согласны с тем банальным взглядом, который
видит в действиях великих людей и народов только эгоистичес-
кие мотивы. Быть чистым эгоистом не так-то легко, да они ни-
когда и не добивались успеха. Кажущийся эгоизм великих наро-
дов и великих людей - не что иное, как неизбежная твердость,
присущая каждому, кто посвятил жизнь какому-то делу. Если
^ам действительно предстоит что-то сделать, если мы должны
посвятить себя служению, от нас нельзя требовать, чтобы мы уде-
ляли внимание прохожим и совершали маленькие <добрые дела>.
Путешественникам очень нравится, что, если спросишь исп_
где такая-то улица или площадь, он часто идет с вами до са>.
места. Но я все думаю: шел ли он вообще куда-нибудь? *
гуляет ли мой соотечественник лишь затем, чтобы встретить
проводить иностранца?
Сомнение в том, что кто-то еще правит миром, ощущае
сейчас Европе; но положение станет угрожающим, когда сок
ние перекинется и к остальным материкам и народам (исклю
разве самых юных, до исторических). Однако еще опаснее,
это <топтание на месте> может совершенно деморализовать ^
мих европейцев. Я говорю так не потому что я сам европеец, и i
потому, что мне безразличны судьбы мира, если его возглавят н*.
европейцы. Отставка Европы не тревожила бы меня, если 61
налицо была другая группа народов, способная заместить ее и,
роли правителя и вождя планеты. Я даже не требую так много. S
Я удовлетворился бы тем, что никто в мире не правит, если бы1
при этом не улетучились все достоинства и таланты европейско-'
го человека.
Но увы! Это неизбежно. Стоит европейцу привыкнуть к тому,
что он больше не управляет, и через полтора поколения старый,j
континент, а за ним и целый свет погрузятся в нравственное^
отупение, духовное бесплодие, всеобщее варварство. Только со-]
знание своей власти и дисциплина ответственности могут дер-'
жать в должном напряжении духовные силы Запада. Наука, ис-
кусство, техника и все остальное могут процветать толы в бодря-
щей атмосфере, созданной ощущением власти. Как только оно:
угаснет, европеец начнет падать все ниже. Он утратит ту несокру-1
шимую веру в себя, благодаря которой он так смело и упорно '
овладевал велики ми, новыми идеями. Он станет непоправимо
будничным. Неспособный более к творческому взлету, он по-
грязнет во вчерашнем, обыденном, рутинном и превратится в пе-
даитичное, надутое существо, подобно грекам периода упадка или .
эпохи Византии. . ;
Творческая жизнь требует высокой чистоты, великой красоты, ^
постоянных стимулов, подстегивающих сознание своего достоин-
ства. Творческая жизнь - жизнь напряженная, она возможна лишь
в одном из двух положений: либо человек правит сам, либо он
живет в мире, которым правит тот, за кем это право всеми при- ^
знано.Либо власть, либо послушание. Но послушание не значит ]
<покорно сносить все> - это было бы падением; наоборот, втю-
слушании чтут правителя, следуют за ним, поддерживают его, ра-
достно становятся под его знамя.
Вернемся теперь к исходному пункту нашего очерка: к тому
странному факту, что в последние годы много говорят об упадке
Европы. Удивляет уже то, что упадок этот открыт не иностран-
цами, а самими европейцами. Когда за пределами старого матери-
ка никто еще об этом и не думал, в Англии, Германии и Франции
нашлись люди, которые пришли тревожной мысли: не стоим ли
мы перед закатом Европы? Печать под хватила эту мысль, и
сегодня весь свет говорит об упадке как о неоспоримом факте.
Но спросите этих глашатаев упадка, на каких конкретных, ося-
заемые данных они основывают свой диагноз? Они тотчас раз-
ведут руками, как люди, потерпевшие крушение. Они и сами не
знают, за что им уцепиться. Единственное, что у них имеется, - это
экономические затруднения, стоящие перед всеми европейскими
нациями. Но когда дело доходит до того, чтобы точнее опреде-
лить эти затруднения, оказывается, что ни один из них не угрожа-
ет серьезно производительным силам Европы, старый континент
переживал и гораздо более тяжелые кризисы.
Разве немцы или англичане не могут теперь производить больше
и лучше, чем раньше? Конечно, могут; и очень важно получше
понять, что чувствует по этому поводу англичанин или немец.
Любопытно, что их бесспорная депрессия вызвана вовсе не тем,
что они чувствуют себя слабыми, а тем, что, сознавая себя более
сильными, чем раньше, они натыкаются на какие-то роковые пре-
грады, которые мешают им осуществить то, что вполне в их си-
лах. Эти преграды для развития германского, французского, анг-
лийского хозяйства - политические границы стран. Затруднения
не в экономических проблемах, но в том, что формы обществен-
ной жизни, в которых должна развиваться экономика, не соответ-
ствуют ее размаху. Ощущение упадка и бессилия - которое, не-
сомненно, отравляет нашу жизнь - проистекает именно из этого
несоответствия между огромными возможностями сегодняшней
Европы и той формой политической структуры, в рамках которой
она вынуждена действовать. Жизненньт импульс, энергия, необ-
ходимые для разрешения насущных проблем, так же велики, как
и раньше; но они стеснены узкими перегородками, которые разде-
ляют материк на мелкие государства. В этом вся причина песси-
мизма и депрессии: Европа напоминает огромную, могучую птицу,
которая отчаянно бьется о железные пруты клетки.
Подтверждение этому мы находим и в других областях, весь-
ма далеких от экономики и тем не менее попавших в такое
положение - например, в области интеллектуальной. Сегодня ка
дый <интеллектуал> в Германии, в Англии или во Франции оп^
щает, что границы его государства стесняют его, он задыхается я
них; его национальная принадлежность лишь ограничивает, умо-
ляет его. Немецкий ученый уже понимает, как нелепо то, трц
вынуждает создавать немецкая ученая среда; он видит, что и емц
не хватает той высокой свободы, которой пользуется французе^
кий писатель или английский эссеист. И, наоборот, парижский лий
тератор догадывается, что галльские традиции словесного изысЗ
ка уже исчерпаны, и он охотно заменил бы их - сохранив лиш^
лучшие их черты - некоторыми достоинствами немецкого ученого.^
То же самое происходит и во внутренней политике. Очевд^
странный вопрос - почему политическая жизнь во всех крупных;
государствах Европы стоит так низко - до сих пор но анализиро^
ван, и удовлетворительного ответа на пего нет. Говорят, что де-
мократические учреждения утратили популярность. Вот это-то щ
требует объяснения, ибо эта утрата поистине удивляет. Во всех
государствах бранят парламент и, однако, нигде не пытаются его
упразднить. И нет никакого плана новой формы государственной
го устройства, нет даже утопической идеи, которая хотя бы ft
теории казалась лучше. Значит, не так уж достоверно, что парла-
мент отслужил свой век. Зло не в самих учреждениях (они инстт
рументы общественной жизни), а в целях, для которых ими пользу-:
ются. Нет программ, отвечающих уровню и возможностям совре-j
менного европейского бытия. ^
Перед нами - оптический обман, который нужно раз и навсег-
да исправить, ибо проблема парламентаризма постоянно вызыва-
ет самые нелепые мнения. Есть немало серьезных возражений;
против традиционной парламентской практики; но при ближай-
шем рассмотрении оказывается: ни одно из них не приводит к1
заключению, что парламент надо упразднить; они указывают, чте1
его надо реформировать. Тем самым парламент признается иеобг',
ходимым и жизнеспособным. Сегодняшний автомобиль возник-S
из поправок, какие выдвигались против автомобиля в 1910 г.
Однако всеобщее разочарование в парламенте проистекает не из
этих возражений. Говорят: парламент непригоден! Позвольте спро-
сить: непригоден к чему? Годность - это способность выполнить
задание, достигнуть цели. В данном случае цель - разрешение
общественных проблем в государстве. Поэтому каждый, кто на-
зывает парламент непригодным, должен указать иной способ ре-
шения современных общественных проблем. Так как иного спо-
соба ни у кого нет И даже теоретически вопрос еще не уяснен, мы
не вправе ставить парламентаризм к позорному столбу. Полезней
было бы вспомнить, что за всю историю не было создано ничего
более величественного, более действенного, чем парламентарные
государств XIX века. Это очевидно, и забывать об этом глупо.
Таким образом, моя но говорить лишь о том, что необходима
радикальная реформа Законодательного Собрания, чтобы повы-
сить его дееспособность; но вовсе не о его бесполезности.
Разочарование в парламенте не имеет ничего общего с его
общеизвестными недостатками и даже с самим парламентом, как
политическим инструментом. Оно вызвано тем, что европеец не
знает, как использовать это учреждение. Он разочаровался в тра-
диционных целях общественной жизни. Он не питает больше
иллюзий насчет национального государства, в котором чувству-
ет себя ограниченным, вроде пленника. Если внимательно при-
смотреться к этому общеизвестному факту, то мы заметим, что в
большинстве стран граждане не питают больше уважения к соб-
ственному государству, будь то Англия, Германия или Франция.
Поэтому бесцельно менять детали государственной структуры -
дело не в них, а в самом государстве, оно стало слишком малым.
Впервые в своей политической, экономической и духовной де-
ятельности европеец наталкивается на границы своего государ-
ства; впервые он чувствует, что его жизненные возможности
непропорциональны размерам того политического образования, в
которое он включен. И тут он делает открытие: быть англичани-
ном, немцем, французом значит быть провинциалом. Ему прихо-
дит на ум, что он как бы уменьшился по сравнению с прошлым,
ибо раньше англичанин, француз, немец думали про себя, что они -
вселенная. Здесь, как мне кажется, подлинная причина того ощу-
щения упадка, которое мучает европейца. Причина субъективная,
иллюзорная, парадокс - ведь иллюзия упадка возникла потому,
что способности человека возросли и старая организация стала
Для них тесна.
Чтобы пояснить сказанное на конкретном примере, возьмем
хотя бы автомобильное производство. Автомобиль - чисто евро-
пейское изобретение; однако на первом месте сейчас Америка.
Вывод: европейская машина в упадке. Тем не менее европейские
техники и промышленники ясно видят, что преимущества амери-
канской продукции объясняются вовсе не превосходством людйщц
за океаном, а просто тем, что американская промышленность ра-
ботает без всяких ограничений на свой рынок в 20 миллионов
населения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
Что за случайность! Снова европейское, а не свое, не американс-
кое изобретение. Техника создана Европой в XVIII и XIX столе-
тиях. И опять совпадение - в эти века создавалась Америка. А
нас еще серьезно уверяют, что сущность Америки в ее практичес-
ком и техническом восприятии жизни! Гораздо вернее было бы
сказать: Америка, как всякая колония, омолодила старые пароды,
особенно европейские. Подобно России, хотя и по другим причи-
нам, США являют собою тот особый исторический феномен, ко-
торый мы называем <новым народом>. Это могут счесть лишь
фразой, но это реальный факт. Америка сильна своей юностью,
которая служит современной заповеди, <технизации>, но с таким
же успехом могла бы служить буддизму, если бы он был лозун-
гом эпохи. Этим Америка только начинает свою историю. Ее
испытания, затруднения, конфликты только развертываются. Еще
многое должно прийти, в том числе - и ничуть не связанное с
практицизмом и техникой. Америка моложе России.. Я всегда
утверждал, что американцы - народ первобытный, закамуфлиро-
ванный новейшими изобретениями; и боялся, что преувеличиваю.
Но Уолдо Франк в <Новом открытии Америки> откровенно го-
ворит то же самое. Америка еще не страдала, и было бы иллюзией
считать, что она уже обладает добродетелями властителя.
Если вы не хотите прийти к пессимистическому выводу, что
править некому, и тем самым исторический мир снова обратится
в хаос, вернемся к исходному пункту и серьезно спросим себя:
верно ли, что Европа - на закате и слагает.с себя господство,
отрекается от него? Быть, может, видимость упадка - благотвор-
ный кризис, который поможет Европе стать подлинной Европой?
Быть может, упадок европейских нации неизбежен a priori, чтобы
в один прекрасный день возникли Соединенные Штаты Европы
и плюрализм ее сменился истинным единством?
Власть и подчинение решают в каждом обществе. Если неяс-
но, кто приказывает и кто повинуется, все идет туго. Даже внут-
ренняя, личная жизнь каждого индивида (за исключением гени-
ев) нарушается и искажается. Если бы человек был одиночкой,
лишь случайно вступающей в общение с остальными людьми, он,
вероятно, мог бы избежать потрясений, которые порождает кри-
зис власти. Но человек по внутренней своей природе - существо
социальное, и на его личность влияют те события, которые непос-
редственно касаются только общества как целого. Поэтому дос-
таточно рассмотреть индивида, чтобы понять, как в его стране
ставится проблема власти и подчинения.
Было бы интересно и даже поучительно проделать такой опыт,
разобрав характер среднего испанца. Однако это было бы на-
столько неприятно, что я ограничусь выводами. Мы обнаружили
бы огромное падение нравов, распущенность, огрубение, деграда-
цию, ибо у Испании уже несколько веков нечиста совесть, если
речь идет о власти и подчинении. Падение нравов происходит
оттого, что пороки становятся привычными, Постоянными, все же
считаясь пороками. Поскольку порочность и ненормальность не
превратишь в здоровый порядок, для индивида не остается иного
выхода, как приспособиться и стать соучастником недолжного. У
всех народов бывали периоды, когда ими пытались править, кто
править не должен; но здоровый инстинкт помогал им напрячь
все силы и отразить неправомерные притязания. Они восставали
против беззакония и тем восстанавливали общественную нрав-
ственность. Испанцы поступили наоборот: вместо того чтобы про-
тивиться власти, неприемлемой для их внутреннего чувства, они
предпочли извратить все свое существо и бытие, приспособив его
к неправде. Пока у нас такое положение, напрасно ожидать чего-
либо от испанцев. В обществе, где государство, самая власть по-
строены на лжи, нет силы и гибкости, а без них не выполнишь
нелегкой задачи - нс утвердишь себя достойно в истории.
Так странно ли, что стоит слегка поколебаться, усомниться, кто
правит миром, чтобы повсюду - и в о.6щественной, и в частной
жизни - началось нравственное разложение?
Человеческая жизнь по самой своей природе должна быть
чему-то посвящена - славному делу или скромному, блестящей
или будничной судьбе. Наше бытие подчинено удивительному, но
неумолимому условию. С одной стороны, человек живет собою и
280
для себя. С другой стороны, если он не направит жизнь на слу-
жение какому-то общему делу, то она будет скомкана, потеряет
цельность, напряженность и <форму>. Мы видим сейчас, как мно-
гие заблудились в собственном лабиринте, потому что им нечему
себя посвятить. Все заповеди, все приказы потеряли силу. Каза-
лось бы, чего лучше - каждый волен делать, что ему вздумается, и
народы тоже. Европа ослабила вожжи, которыми управляла ми-
ром. Но результат оказался другим, чем ожидали. Жизнь, посвя-
щенная самой себе, потеряла себя, стала пустой, бесцельной. А так
как нужно чем-то себя наполнить, она выдумывает пустые заня-
тия, не говорящие ничего ни уму, ни сердцу. Сегодня ее тянет к
адному, завтра к другому, противоположному. Жизнь гибнет, ког-
да она предоставлена самой себе. Эгоизм - это лабиринт. Что ж,
вполне понятно. Подлинная жизнь должна стремиться к чему-то,
идти к цели. Цель - не мое стремление, не моя жизнь, но то, чему я
жизнь посвящаю; таким образом, она вне жизни. Если я посвя-
щаю жизнь только себе самому, живу эгоистом, я не продвигаюсь
вперед и никуда не прихожу; я вращаюсь на одном месте. Это и
есть лабиринт, - путь, который никуда не ведет, теряется сам в
себе, ибо в себе блуждает.
После войны европеец замкнулся; у него ничего нет впереди,
ни для себя, ни для других. Поэтому исторически мы сейчас там
же, где были десять лет назад.
Управлять не так-то просто. Власть - давление, оказываемое
на других; но это еще не все, иначе это было бы просто насилие.
Нельзя забывать, что у власти две стороны: приказывают кому-
то, но приказывают и что-то. Что же? В конечном счете участво-
вать в каком-то деле, в творчестве истории. У каждого прави-
тельства есть жизненная программа, точнее - программа правле-
ния. Как сказал Шиллер: <Когда короли строят, у возчиков есть
работа>.
Поэтому мы не согласны с тем банальным взглядом, который
видит в действиях великих людей и народов только эгоистичес-
кие мотивы. Быть чистым эгоистом не так-то легко, да они ни-
когда и не добивались успеха. Кажущийся эгоизм великих наро-
дов и великих людей - не что иное, как неизбежная твердость,
присущая каждому, кто посвятил жизнь какому-то делу. Если
^ам действительно предстоит что-то сделать, если мы должны
посвятить себя служению, от нас нельзя требовать, чтобы мы уде-
ляли внимание прохожим и совершали маленькие <добрые дела>.
Путешественникам очень нравится, что, если спросишь исп_
где такая-то улица или площадь, он часто идет с вами до са>.
места. Но я все думаю: шел ли он вообще куда-нибудь? *
гуляет ли мой соотечественник лишь затем, чтобы встретить
проводить иностранца?
Сомнение в том, что кто-то еще правит миром, ощущае
сейчас Европе; но положение станет угрожающим, когда сок
ние перекинется и к остальным материкам и народам (исклю
разве самых юных, до исторических). Однако еще опаснее,
это <топтание на месте> может совершенно деморализовать ^
мих европейцев. Я говорю так не потому что я сам европеец, и i
потому, что мне безразличны судьбы мира, если его возглавят н*.
европейцы. Отставка Европы не тревожила бы меня, если 61
налицо была другая группа народов, способная заместить ее и,
роли правителя и вождя планеты. Я даже не требую так много. S
Я удовлетворился бы тем, что никто в мире не правит, если бы1
при этом не улетучились все достоинства и таланты европейско-'
го человека.
Но увы! Это неизбежно. Стоит европейцу привыкнуть к тому,
что он больше не управляет, и через полтора поколения старый,j
континент, а за ним и целый свет погрузятся в нравственное^
отупение, духовное бесплодие, всеобщее варварство. Только со-]
знание своей власти и дисциплина ответственности могут дер-'
жать в должном напряжении духовные силы Запада. Наука, ис-
кусство, техника и все остальное могут процветать толы в бодря-
щей атмосфере, созданной ощущением власти. Как только оно:
угаснет, европеец начнет падать все ниже. Он утратит ту несокру-1
шимую веру в себя, благодаря которой он так смело и упорно '
овладевал велики ми, новыми идеями. Он станет непоправимо
будничным. Неспособный более к творческому взлету, он по-
грязнет во вчерашнем, обыденном, рутинном и превратится в пе-
даитичное, надутое существо, подобно грекам периода упадка или .
эпохи Византии. . ;
Творческая жизнь требует высокой чистоты, великой красоты, ^
постоянных стимулов, подстегивающих сознание своего достоин-
ства. Творческая жизнь - жизнь напряженная, она возможна лишь
в одном из двух положений: либо человек правит сам, либо он
живет в мире, которым правит тот, за кем это право всеми при- ^
знано.Либо власть, либо послушание. Но послушание не значит ]
<покорно сносить все> - это было бы падением; наоборот, втю-
слушании чтут правителя, следуют за ним, поддерживают его, ра-
достно становятся под его знамя.
Вернемся теперь к исходному пункту нашего очерка: к тому
странному факту, что в последние годы много говорят об упадке
Европы. Удивляет уже то, что упадок этот открыт не иностран-
цами, а самими европейцами. Когда за пределами старого матери-
ка никто еще об этом и не думал, в Англии, Германии и Франции
нашлись люди, которые пришли тревожной мысли: не стоим ли
мы перед закатом Европы? Печать под хватила эту мысль, и
сегодня весь свет говорит об упадке как о неоспоримом факте.
Но спросите этих глашатаев упадка, на каких конкретных, ося-
заемые данных они основывают свой диагноз? Они тотчас раз-
ведут руками, как люди, потерпевшие крушение. Они и сами не
знают, за что им уцепиться. Единственное, что у них имеется, - это
экономические затруднения, стоящие перед всеми европейскими
нациями. Но когда дело доходит до того, чтобы точнее опреде-
лить эти затруднения, оказывается, что ни один из них не угрожа-
ет серьезно производительным силам Европы, старый континент
переживал и гораздо более тяжелые кризисы.
Разве немцы или англичане не могут теперь производить больше
и лучше, чем раньше? Конечно, могут; и очень важно получше
понять, что чувствует по этому поводу англичанин или немец.
Любопытно, что их бесспорная депрессия вызвана вовсе не тем,
что они чувствуют себя слабыми, а тем, что, сознавая себя более
сильными, чем раньше, они натыкаются на какие-то роковые пре-
грады, которые мешают им осуществить то, что вполне в их си-
лах. Эти преграды для развития германского, французского, анг-
лийского хозяйства - политические границы стран. Затруднения
не в экономических проблемах, но в том, что формы обществен-
ной жизни, в которых должна развиваться экономика, не соответ-
ствуют ее размаху. Ощущение упадка и бессилия - которое, не-
сомненно, отравляет нашу жизнь - проистекает именно из этого
несоответствия между огромными возможностями сегодняшней
Европы и той формой политической структуры, в рамках которой
она вынуждена действовать. Жизненньт импульс, энергия, необ-
ходимые для разрешения насущных проблем, так же велики, как
и раньше; но они стеснены узкими перегородками, которые разде-
ляют материк на мелкие государства. В этом вся причина песси-
мизма и депрессии: Европа напоминает огромную, могучую птицу,
которая отчаянно бьется о железные пруты клетки.
Подтверждение этому мы находим и в других областях, весь-
ма далеких от экономики и тем не менее попавших в такое
положение - например, в области интеллектуальной. Сегодня ка
дый <интеллектуал> в Германии, в Англии или во Франции оп^
щает, что границы его государства стесняют его, он задыхается я
них; его национальная принадлежность лишь ограничивает, умо-
ляет его. Немецкий ученый уже понимает, как нелепо то, трц
вынуждает создавать немецкая ученая среда; он видит, что и емц
не хватает той высокой свободы, которой пользуется французе^
кий писатель или английский эссеист. И, наоборот, парижский лий
тератор догадывается, что галльские традиции словесного изысЗ
ка уже исчерпаны, и он охотно заменил бы их - сохранив лиш^
лучшие их черты - некоторыми достоинствами немецкого ученого.^
То же самое происходит и во внутренней политике. Очевд^
странный вопрос - почему политическая жизнь во всех крупных;
государствах Европы стоит так низко - до сих пор но анализиро^
ван, и удовлетворительного ответа на пего нет. Говорят, что де-
мократические учреждения утратили популярность. Вот это-то щ
требует объяснения, ибо эта утрата поистине удивляет. Во всех
государствах бранят парламент и, однако, нигде не пытаются его
упразднить. И нет никакого плана новой формы государственной
го устройства, нет даже утопической идеи, которая хотя бы ft
теории казалась лучше. Значит, не так уж достоверно, что парла-
мент отслужил свой век. Зло не в самих учреждениях (они инстт
рументы общественной жизни), а в целях, для которых ими пользу-:
ются. Нет программ, отвечающих уровню и возможностям совре-j
менного европейского бытия. ^
Перед нами - оптический обман, который нужно раз и навсег-
да исправить, ибо проблема парламентаризма постоянно вызыва-
ет самые нелепые мнения. Есть немало серьезных возражений;
против традиционной парламентской практики; но при ближай-
шем рассмотрении оказывается: ни одно из них не приводит к1
заключению, что парламент надо упразднить; они указывают, чте1
его надо реформировать. Тем самым парламент признается иеобг',
ходимым и жизнеспособным. Сегодняшний автомобиль возник-S
из поправок, какие выдвигались против автомобиля в 1910 г.
Однако всеобщее разочарование в парламенте проистекает не из
этих возражений. Говорят: парламент непригоден! Позвольте спро-
сить: непригоден к чему? Годность - это способность выполнить
задание, достигнуть цели. В данном случае цель - разрешение
общественных проблем в государстве. Поэтому каждый, кто на-
зывает парламент непригодным, должен указать иной способ ре-
шения современных общественных проблем. Так как иного спо-
соба ни у кого нет И даже теоретически вопрос еще не уяснен, мы
не вправе ставить парламентаризм к позорному столбу. Полезней
было бы вспомнить, что за всю историю не было создано ничего
более величественного, более действенного, чем парламентарные
государств XIX века. Это очевидно, и забывать об этом глупо.
Таким образом, моя но говорить лишь о том, что необходима
радикальная реформа Законодательного Собрания, чтобы повы-
сить его дееспособность; но вовсе не о его бесполезности.
Разочарование в парламенте не имеет ничего общего с его
общеизвестными недостатками и даже с самим парламентом, как
политическим инструментом. Оно вызвано тем, что европеец не
знает, как использовать это учреждение. Он разочаровался в тра-
диционных целях общественной жизни. Он не питает больше
иллюзий насчет национального государства, в котором чувству-
ет себя ограниченным, вроде пленника. Если внимательно при-
смотреться к этому общеизвестному факту, то мы заметим, что в
большинстве стран граждане не питают больше уважения к соб-
ственному государству, будь то Англия, Германия или Франция.
Поэтому бесцельно менять детали государственной структуры -
дело не в них, а в самом государстве, оно стало слишком малым.
Впервые в своей политической, экономической и духовной де-
ятельности европеец наталкивается на границы своего государ-
ства; впервые он чувствует, что его жизненные возможности
непропорциональны размерам того политического образования, в
которое он включен. И тут он делает открытие: быть англичани-
ном, немцем, французом значит быть провинциалом. Ему прихо-
дит на ум, что он как бы уменьшился по сравнению с прошлым,
ибо раньше англичанин, француз, немец думали про себя, что они -
вселенная. Здесь, как мне кажется, подлинная причина того ощу-
щения упадка, которое мучает европейца. Причина субъективная,
иллюзорная, парадокс - ведь иллюзия упадка возникла потому,
что способности человека возросли и старая организация стала
Для них тесна.
Чтобы пояснить сказанное на конкретном примере, возьмем
хотя бы автомобильное производство. Автомобиль - чисто евро-
пейское изобретение; однако на первом месте сейчас Америка.
Вывод: европейская машина в упадке. Тем не менее европейские
техники и промышленники ясно видят, что преимущества амери-
канской продукции объясняются вовсе не превосходством людйщц
за океаном, а просто тем, что американская промышленность ра-
ботает без всяких ограничений на свой рынок в 20 миллионов
населения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82