Толпы соединяют,
таким образом, то, что есть наиболее примитивного в человеке, с
тем, что есть наиболее постоянного в обществе. Именно здесь и
кроется проблема: каким образом форма воздействует на веще-
ство? Как она становится ее матрицей? Согласно схеме Аристо-
теля, необходим третий член силлогизма - демиург, творец, способ-
ный соединить их вместе и сделать из них произведение искусст-
ва: столяр, превращающий дерево в стол; скульптор, отливающий
из бронзы статую, музыкант, который переводит звук в мелодию.
Этим демиургом и является вождь. Он превращает внушаемую
толпу в коллективное движение, сплоченное одной верой, направ-
ляемое одной целью. Он - художник общественной жизни, и его
искусство - это правление, как столярное мастерство - искусство
столяра, а ваяние-искусство скульптора. Именно он формирует
массу, готовит ее к идее, которая наполняет эту массу плотью и
кровью. В чем секрет искусства вождя? В глазах массы он воп-
лощает идею, а по отношению к идее - массу, и в этом обе искры его
власти.
Он осуществляет власть, опираясь не на насилие, имеющее
вспомогательное значение, а на верования, которые составляют
главное. Ведь и скульптор проявляет свой талант не тем, что с
помощью молотка и стамески разбивает камень, а тем, что создает
из него статую.
<Создавать веру, идет ли речь о вере религиозной, политической или
социальной, вере в какое-то произведение, в человека, в идею - именно
такова роль великих вождей... Дать человеку веру значит удесятерить
его силу>.
Иначе говоря, для толпы вера является тем, чем атомная энер-
гия - для материи: наиболее значительной и едва ли не самой
ужасающей силой, которой мог бы располагать чело-рек. Вера
активно действует. И тот, кто ей владеет, обладает возможностью
превратить множество скептически настроенных людей в массу
убежденных индивидов, легко поддающихся мобилизации и еще
более легко управляемых. Однако вернемся к вождю - мастеру в
этом искусстве.
II
Идеи управляют массами, но масса с идеями неуправляема.
Чтобы решить эту насущную задачу, произвести эту алхимию,
необходима определенная категория людей. Они преобразуют
взгляды, основанные на чьих-то рациональных соображениях, в
действие всеобщей страсти. С их помощью идея становится мате-
риальной.
Конечно, эти люди-выходцы из толпы, захваченные верой, бо-
лее и ранее других загипнотизированные общей идеей. И, состав-
ляя единое целое со своей идеей, они превращают ее в страсть:
<Вождь, - пишет Ле Бон, - чаще всего сначала сам был за-
гипнотизированным идеей, се последователем, апостолом которой он
становился позже. Она им овладевает до такой степени, что все, помимо
нее, утрачивается и что любое противоположное мнение кажется ему
ошибкой и суеверием. Таков Робеспьер, загипнотизированный своими
химерическими идеями и использовавший методы Инквизиции, чтобы
их пропагандировать>.
Подобные люди, больные страстью, полные сознания своей
миссии, по необходимости являются своеобразными ин-
дивидуумами. Аномальные, с психическими отклонениями, они
утратили контакт с реальным миром и порвали со своими близ-
кими. Значительное число вождей набирается в особенности среди
<этих невротизированных, этих перевозбужденных, этих полусумас-
шедших, которые находятся на грани безумия. Какой бы абсурдной ни
была идея, которую они защищают, или цель, которую они преследуют,
любое рациональное суждение блекнет перед их убежденностью. Пре-
зрение и гонения лишь еще больше возбуждают их. Личный интерес,
семья - все приносится в жертву. Инстинкт самосохранения у них ут-
рачивается до такой степени, что единственная награда, которой они
домогаются, -это страдание>.
Кстати, Ле Бон пишет: <Полусумасшедшие, как Пьер Лермит
и Лютер, потрясли мир>.
Картина этих безумцев веры, каковыми были вожди кажется
вполне завершенной. Тут нет недостатка ни в отчуждении, ни в
жажде страдания, ни в догматической убежденности, ни в упор-
стве воли. Это своеобразный сгусток толпы. Но они также и
радикально от нее отличаются своей несравненной энергией, сво-
им упорством, одним словом, твердостью. Именно это безмерное
упрямство, это стремление идти к цели можно считать признаком
их безумия>. Здоровый, нормальный же человек предпочтет при-
нять компромиссы, необходимые для собственной безопасности и
безопасности своих близких. Те, кто отступает перед этой <невоз-
можной миссией>, не перестают уважать то, на что они не способ-
ны, они признают свое поражение перед реальностью, которая
сильнее их.
Сам Ле Бон никогда не упускает случая оскорбить рабочий
класс, но и он поступается своим уважением к вождям, квалифи-
цируя их в отношении ума как
<способных на чрезвычайное упорство в повторении всегда одного
и того же теми же словами, зачастую готовых пожертвовать своими лич-
ными интересами и своей жизнью ради триумфа идеала, который их
покорил>.
Таким образом, вождю необходимо, и это его важнейшее каче-
ство, быть человеком веры, до крайностей, до коварства. Боль-
шинство людей непостоянны в собственных убеждениях, сомне-
ваются в своих мыслях. Опасаясь быть слишком ангажирован-
ными, люди сохраняют по отношению к ним определенную дис-
танцию. С появлением вождя всякая неуверенность исчезает и
любая дистанция ликвидируется. Безразличие, эта великая доб-
родетель нормальной жизни, для него является смертельной сла-
бостью, гибельной роскошью. Его идея - не просто средство, инст-
румент амбиций, которым он пользуется на свой лад. Она являет-
ся убеждением, безоговорочно внушенным ходом Истории или
Божьим повелением. Любое его действие нацелено на достиже-
ние триумфа - доктрины, религии, нации - любой ценой. Другие
люди, от первого до последнего, покоряются ему и выполняют
свой долг, подчиняясь ему.
Сектантский фанатизм исходит от вождя, и любой великий
вождь - фанатик. Массы заражаются фанатизмом с по разитель-
ной легкостью. Несокрушимая уверенность в себе фанатиков
порождает безмерное доверие других. Они говорят себе: <Он
знает, куда идет, тогда пойдем туда, куда он знает>. Громкие рас-
каты его речи не смущают, а непреодолимо влекут их. Когда он
говорит языком силы, озаренной светом веры, все его слушатели
покоряются. <Религиозный человек думает только о се6е>Б -
пишет Ницше. В <Я> заложена его идея.
Контраст между вождем и просто политическим деятелем был
недавно блестяще описан Фюре, историком Революции. По пово-
ду Робеспьера, одного из образцов вождя для психологии толп,
он пишет:
<Тогда как Мирабо или Дантон, другой виртуоз революционного
слова, выглядят ораторами-лицедеями, мастерами двуязычия, Робеспь-
бср - это пророк. Он верит во все, что говорит, и выражает это языком
Революции, ни один современник не пронес через себя такого, как он,
идеологического воплощения революционного феномена. Можно ска-
зать, что у него нет никакой дистанции между борьбой за власть и борь-
бой за интересы на рода, которые совпадают по определению>.
Таким образом, здесь можно видеть слияние индивидуальной
судьбы и судьбы толпы, идеи и общества, власти и веры. Некото-
рые из этих черт можно найти у Шарля Де Голля, если верить
одному из самых осведомленных наблюдателей:
<Никогда пророк, - пишет Жан Даниэль, - не чувствовал себя на-
столько уверенным в своем предназначении. Никогда страсть не ут-
верждала себя до такой степени самолюбования. Никогда возлюблен-
ный не был настпяько влюблен в предмет своей любви>.
Амбиция вождя, его непреодолимая жажда вырваться вперед
раскрывают, таким образом, смысл призвания, властной миссии.
Он ее выполняет так же, как загипнотизированный исполняет
приказания, данные голосом, и повторяет внушенные слова. Ни-
какое препятствие, ни внешнее, ни внутреннее, его не останавлива-
ет, как будто бы он побуждаем неудержимой волей самого сооб-
щества.
Вот поучительное сравнение. Государь у Макиавелли - лич-
ность проницательная и лишенная принципов, тонко рассчитыва-
ющая силы, манипулятор, знающий людей. Он действует за кули-
сами, в затхлой атмосфере. Каждая мысль у него имеет и тайный
смысл. Совсем иным нам представляется вождь, загипнотизиро-
ванный идеей, верой. Он идет навстречу толпам открыто, лицом к
лицу. Ему не чужды закулисные махинации, силовые компромис-
сы, коварство власти. Но самая большая его уловка состоит в
том, чтобы делать то, что он говорит, иметь в качестве задних
мыслей только мысли, открыто им выдвигаемые, следовать своим
путем до конца когда никто на это не надеется, не считая его
таким безрассудным, каким он на самом деле является. Когда
замечают, таким образом, совершенную ошибку, чаще всего быва-
ет слитком поздно. Как было слишком поздно в Германии: каж-
дый верил, что Гитлер останется пленником союзов, которые он
заключил, утаит свою ненависть против евреев, социалистов и
т.д. с целью захвата власти, а затем его объявят самозванцем
перед народными массами. Однако упорство и убежденность Гит-
лера в этих роковых идеях разрушили все расчеты, привели всех
в растерянность. Авторы этих махинаций были уничтожены той
простой машиной, запуску которой они способствовали. И этот
случай не уникален в недавней истории.
Второе качество вождя проявляется в преобладании смелости
над интеллектом. Как определить эти пары понятий, которые, как
здоровье и безумие, сила и слабость, объясняются зависимостью
одного от другого? Оставим на уровне здравого смысла, удоб-
ных непонятностей принимаемые значения, которые каждый, по-
видимому, понимает. Остановимся на этом: людей, способных про-
анализировать ситуацию, поразмыслнть над задачей и предложить
решение, в политике, как и везде, достаточно много. Они умеют
рассматривать проблему со всех точек зрения, предвидеть все
ограничения решения и дать объяснения. Они представляют собой
прекрасных советиков, строгих экспертов и грозных исполнителей.
Но верная теория, точное рассуждение ничего не значат без
воли к действию, умения увлечь людей, запасть им в душу. Итак,
смелость - это качество, которое превращает возможность в ре-
альность, рассуждение в действие. В ответственных случаях, в
решающие моменты смелость, а значит, характер, берет верх над
интеллектом и ей принадлежит последнее слово. Из советника
она делает вождя, как Помпиду, из генерала-императора, как На-
полеон, из первого среди равных - властелина равных, как Ста-
лин. Это качество свидетельствует о владении своей волей, что
подчеркивает Гете:
<Человек, владеющий и утверждающий господство над самим со-
бой, решает самые трудные и самые великие задачи>.
Это свойство позволяет ему не бояться насмешек, осмелива-
ясь делать то, на что не осмелилась бы уравновешенная мысль:
встать на колени, чтобы поцеловать землю концентрационного
лагеря, как канцлер Брандт, или воскликнуть <Я - Берлинец>, как
президент Кеннеди. Вопрос отваги всегда является центральным
в управлении, когда дружественные силы ненадежны, а враждеб-
ные - опасны. В сравнении с ней ум кажется скорее помехой, чем
козырем:
<Вождь, - замечает Ле Бон, - может быть порой умным и образован-
ным, но в целом это ему скорее бесполезно, чем полезно. Обнаруживая
сложность вещей, позволяя объяснить и понять их, ум проявляет снис-
ходительность и существенно ослабляет интенсивность и действенность
убеждения, необходимого проповеднику. Великие вожди всех эпох, глав-
ным образом, революционных были людьми ограниченными и, однако,
совершали великие деяния>.
Вот неизменный постуЛат: не бывает слишком много характе-
ра, то есть силы, но можно обладать избыточно большим умом, то
есть слабостью, которая обескровливает отвал и рассеивает ос-
лепление, необходимое, чтобы действовать. Известная поговорка
гласит: <Все понять - значит, все простить>. Эту идею можно
обнаружить в <Цоэзии и Правде> Гете:
<Это не всегда люди, превосходящие других умом или талантами
(как властители толп); редко они отличаются добры> сердцем: но им
свойственна необычайная сила, и они имеют не вероятную власть над
всеми существами и даже над природными силами, и кто может ска-
зать, до каких пределов способно простираться такое влияние? Все
объединенные силы морали бессильны против них; и напрасно самая
здравая часть человечества пытается заподозрить и обвинить их в об-
мане или в том, что они обмануты, масса завлечена ими>.
Можно упрекать психологию толп и особенно Ле Бона за
поспешные замечания, грешащие предрассудками, и, откровенно
говоря, поверхностные. Но поразительно, до чего они дублиру-
ются в описаниях двух наиболее показательных вождей нашего
времени: Сталина и Гитлера. По сравнению с другими руководи-
телями российской коммунистической партии, такими великими
ораторами, как Зиновьев и Троцкий, блестящим теоретиком Буха-
риным, Сталин слыл за личность неприметную, с посредственным
интеллектом. Он обладал весьма элементарными познаниями в
области истории, литературы и марксизма. Его тексты были со-
всем не оригинальны, выдавая ограниченность ума, к тому же ему
недоставало полемического дара. -
<В движении, привычном к самым напряженным дебатам идей,
пропитанном романтизмом, где одни великие революционные деяния и
блистательные атаки в область марксистской теории создают ауру, это
a priori неисправимый недостаток...>.
Да, этот человек имел не только этот недостаток, врачи даже
считали его психически больным:
<Врачи Плетнев и Левин диагностировали психическое заболева-
ние, даже произнеся слово паранойя>.
Хрущев констатировал тот же диагноз в своей знаменитой
речи о культе личности. Он подтверждает его, имея на то основа-
ния, так как был одним из его ближайших соратников. А блеск
ума и обширность знаний стали ограничениями не для Сталина,
которому их недоставало, а для Троцкого, который был ими щед-
ро наделен; они сделали его нерешительным в критические мо-
менты, склонным к компромиссам и к ложным расчетам. Один из
его сторонников, Иоффе, признался ему в этом перед самоубий-
ством в одном из писем:
<Но я всегда, думал, что вам недостает ленинского характера, не-
преклонного и неуступчивого, этой способности, которой обладал Ле-
нин, держаться одному, оставаться одному на пути, который он считал
верным... Вы часто отказывались от вашего собственного правильного
взгляда, чтобы прийти к соглашению или к компромиссу, значимость
которых вы переоценивали>.
Известно, каков был вердикт истории, кто из этих двух людей
надолго стал полновластным руководителем одной из самых ве-
ликих держав мира и коммунистического движения в целом.
Интеллектуальное убожество, недостаток культуры, несмотря на
страсть к книгам, нацистского диктатора описаны теми, кто был к
нему приближен, слышал его или читал. Сегодня трудно понять,
как, этот образчик предвзятых идей, пустыня ни-
кудышней прозы, смог прельстить издателя и найти читателя.
Однако многие его прочитали или по крайней мере купили и
говорили о нем. Вопрос страха, говорят некоторые, но это по-
спешно сказано. Во всяком случае, это произведение адекватно
передает посредственный интеллектуальный горизонт его автора,
которого Томас Мани описывает как неудачника, <чрезвычайно
ленивого, пожизненного пансионера приюта бездельников, чет-
верть неудавшегося художника>, другие определяют его проще:
безумцем, одержимым одной идеей. Однако именно этого безу-
мца вознесет на вершину власти страна, где было столько вы-
сочайших умов, мэтров науки, искусства и техники двадцатого
века. Народ, давший миру самых значительных теоретиков соци-
ализма. Когда я говорю о народе, я включаю сюда рабочие мас-
сы, даже если бы они и не обеспечили ему основную часть его
войск и избирателей. Эти примеры наглядно иллюстрируют то,
что Ле Бон писал о вождях:
<Они не слишком прозорливы и не могли бы таковыми быть, про-
зорливость в целом ведет к сомнению и бездействию>.
Бесполезно множить эти черты: в этом смысле портрет все-
гда беднее модели. Выдвинувшийся из людей особого рода, жер-
тва идефикс, идеальный для психологии толп вождь идет в своем
<безумии> до конца. Он взбирается на вершину, жертвуя тем, чем
дорожит человек уравновешенный, в полной мере использующий
свои возможности. Но что толку в сильном честолюбии, если к
этому не иметь веры и убеждений? А это великое преимущество,
по справедливости ему принадлежащее, - соединять честолюбие и
веру. Затем удел вождя состоит в том, чтобы обладать скорее
мужеством, мобилизующим людей, чем интеллектом, обезоружива-
ющим их волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
таким образом, то, что есть наиболее примитивного в человеке, с
тем, что есть наиболее постоянного в обществе. Именно здесь и
кроется проблема: каким образом форма воздействует на веще-
ство? Как она становится ее матрицей? Согласно схеме Аристо-
теля, необходим третий член силлогизма - демиург, творец, способ-
ный соединить их вместе и сделать из них произведение искусст-
ва: столяр, превращающий дерево в стол; скульптор, отливающий
из бронзы статую, музыкант, который переводит звук в мелодию.
Этим демиургом и является вождь. Он превращает внушаемую
толпу в коллективное движение, сплоченное одной верой, направ-
ляемое одной целью. Он - художник общественной жизни, и его
искусство - это правление, как столярное мастерство - искусство
столяра, а ваяние-искусство скульптора. Именно он формирует
массу, готовит ее к идее, которая наполняет эту массу плотью и
кровью. В чем секрет искусства вождя? В глазах массы он воп-
лощает идею, а по отношению к идее - массу, и в этом обе искры его
власти.
Он осуществляет власть, опираясь не на насилие, имеющее
вспомогательное значение, а на верования, которые составляют
главное. Ведь и скульптор проявляет свой талант не тем, что с
помощью молотка и стамески разбивает камень, а тем, что создает
из него статую.
<Создавать веру, идет ли речь о вере религиозной, политической или
социальной, вере в какое-то произведение, в человека, в идею - именно
такова роль великих вождей... Дать человеку веру значит удесятерить
его силу>.
Иначе говоря, для толпы вера является тем, чем атомная энер-
гия - для материи: наиболее значительной и едва ли не самой
ужасающей силой, которой мог бы располагать чело-рек. Вера
активно действует. И тот, кто ей владеет, обладает возможностью
превратить множество скептически настроенных людей в массу
убежденных индивидов, легко поддающихся мобилизации и еще
более легко управляемых. Однако вернемся к вождю - мастеру в
этом искусстве.
II
Идеи управляют массами, но масса с идеями неуправляема.
Чтобы решить эту насущную задачу, произвести эту алхимию,
необходима определенная категория людей. Они преобразуют
взгляды, основанные на чьих-то рациональных соображениях, в
действие всеобщей страсти. С их помощью идея становится мате-
риальной.
Конечно, эти люди-выходцы из толпы, захваченные верой, бо-
лее и ранее других загипнотизированные общей идеей. И, состав-
ляя единое целое со своей идеей, они превращают ее в страсть:
<Вождь, - пишет Ле Бон, - чаще всего сначала сам был за-
гипнотизированным идеей, се последователем, апостолом которой он
становился позже. Она им овладевает до такой степени, что все, помимо
нее, утрачивается и что любое противоположное мнение кажется ему
ошибкой и суеверием. Таков Робеспьер, загипнотизированный своими
химерическими идеями и использовавший методы Инквизиции, чтобы
их пропагандировать>.
Подобные люди, больные страстью, полные сознания своей
миссии, по необходимости являются своеобразными ин-
дивидуумами. Аномальные, с психическими отклонениями, они
утратили контакт с реальным миром и порвали со своими близ-
кими. Значительное число вождей набирается в особенности среди
<этих невротизированных, этих перевозбужденных, этих полусумас-
шедших, которые находятся на грани безумия. Какой бы абсурдной ни
была идея, которую они защищают, или цель, которую они преследуют,
любое рациональное суждение блекнет перед их убежденностью. Пре-
зрение и гонения лишь еще больше возбуждают их. Личный интерес,
семья - все приносится в жертву. Инстинкт самосохранения у них ут-
рачивается до такой степени, что единственная награда, которой они
домогаются, -это страдание>.
Кстати, Ле Бон пишет: <Полусумасшедшие, как Пьер Лермит
и Лютер, потрясли мир>.
Картина этих безумцев веры, каковыми были вожди кажется
вполне завершенной. Тут нет недостатка ни в отчуждении, ни в
жажде страдания, ни в догматической убежденности, ни в упор-
стве воли. Это своеобразный сгусток толпы. Но они также и
радикально от нее отличаются своей несравненной энергией, сво-
им упорством, одним словом, твердостью. Именно это безмерное
упрямство, это стремление идти к цели можно считать признаком
их безумия>. Здоровый, нормальный же человек предпочтет при-
нять компромиссы, необходимые для собственной безопасности и
безопасности своих близких. Те, кто отступает перед этой <невоз-
можной миссией>, не перестают уважать то, на что они не способ-
ны, они признают свое поражение перед реальностью, которая
сильнее их.
Сам Ле Бон никогда не упускает случая оскорбить рабочий
класс, но и он поступается своим уважением к вождям, квалифи-
цируя их в отношении ума как
<способных на чрезвычайное упорство в повторении всегда одного
и того же теми же словами, зачастую готовых пожертвовать своими лич-
ными интересами и своей жизнью ради триумфа идеала, который их
покорил>.
Таким образом, вождю необходимо, и это его важнейшее каче-
ство, быть человеком веры, до крайностей, до коварства. Боль-
шинство людей непостоянны в собственных убеждениях, сомне-
ваются в своих мыслях. Опасаясь быть слишком ангажирован-
ными, люди сохраняют по отношению к ним определенную дис-
танцию. С появлением вождя всякая неуверенность исчезает и
любая дистанция ликвидируется. Безразличие, эта великая доб-
родетель нормальной жизни, для него является смертельной сла-
бостью, гибельной роскошью. Его идея - не просто средство, инст-
румент амбиций, которым он пользуется на свой лад. Она являет-
ся убеждением, безоговорочно внушенным ходом Истории или
Божьим повелением. Любое его действие нацелено на достиже-
ние триумфа - доктрины, религии, нации - любой ценой. Другие
люди, от первого до последнего, покоряются ему и выполняют
свой долг, подчиняясь ему.
Сектантский фанатизм исходит от вождя, и любой великий
вождь - фанатик. Массы заражаются фанатизмом с по разитель-
ной легкостью. Несокрушимая уверенность в себе фанатиков
порождает безмерное доверие других. Они говорят себе: <Он
знает, куда идет, тогда пойдем туда, куда он знает>. Громкие рас-
каты его речи не смущают, а непреодолимо влекут их. Когда он
говорит языком силы, озаренной светом веры, все его слушатели
покоряются. <Религиозный человек думает только о се6е>Б -
пишет Ницше. В <Я> заложена его идея.
Контраст между вождем и просто политическим деятелем был
недавно блестяще описан Фюре, историком Революции. По пово-
ду Робеспьера, одного из образцов вождя для психологии толп,
он пишет:
<Тогда как Мирабо или Дантон, другой виртуоз революционного
слова, выглядят ораторами-лицедеями, мастерами двуязычия, Робеспь-
бср - это пророк. Он верит во все, что говорит, и выражает это языком
Революции, ни один современник не пронес через себя такого, как он,
идеологического воплощения революционного феномена. Можно ска-
зать, что у него нет никакой дистанции между борьбой за власть и борь-
бой за интересы на рода, которые совпадают по определению>.
Таким образом, здесь можно видеть слияние индивидуальной
судьбы и судьбы толпы, идеи и общества, власти и веры. Некото-
рые из этих черт можно найти у Шарля Де Голля, если верить
одному из самых осведомленных наблюдателей:
<Никогда пророк, - пишет Жан Даниэль, - не чувствовал себя на-
столько уверенным в своем предназначении. Никогда страсть не ут-
верждала себя до такой степени самолюбования. Никогда возлюблен-
ный не был настпяько влюблен в предмет своей любви>.
Амбиция вождя, его непреодолимая жажда вырваться вперед
раскрывают, таким образом, смысл призвания, властной миссии.
Он ее выполняет так же, как загипнотизированный исполняет
приказания, данные голосом, и повторяет внушенные слова. Ни-
какое препятствие, ни внешнее, ни внутреннее, его не останавлива-
ет, как будто бы он побуждаем неудержимой волей самого сооб-
щества.
Вот поучительное сравнение. Государь у Макиавелли - лич-
ность проницательная и лишенная принципов, тонко рассчитыва-
ющая силы, манипулятор, знающий людей. Он действует за кули-
сами, в затхлой атмосфере. Каждая мысль у него имеет и тайный
смысл. Совсем иным нам представляется вождь, загипнотизиро-
ванный идеей, верой. Он идет навстречу толпам открыто, лицом к
лицу. Ему не чужды закулисные махинации, силовые компромис-
сы, коварство власти. Но самая большая его уловка состоит в
том, чтобы делать то, что он говорит, иметь в качестве задних
мыслей только мысли, открыто им выдвигаемые, следовать своим
путем до конца когда никто на это не надеется, не считая его
таким безрассудным, каким он на самом деле является. Когда
замечают, таким образом, совершенную ошибку, чаще всего быва-
ет слитком поздно. Как было слишком поздно в Германии: каж-
дый верил, что Гитлер останется пленником союзов, которые он
заключил, утаит свою ненависть против евреев, социалистов и
т.д. с целью захвата власти, а затем его объявят самозванцем
перед народными массами. Однако упорство и убежденность Гит-
лера в этих роковых идеях разрушили все расчеты, привели всех
в растерянность. Авторы этих махинаций были уничтожены той
простой машиной, запуску которой они способствовали. И этот
случай не уникален в недавней истории.
Второе качество вождя проявляется в преобладании смелости
над интеллектом. Как определить эти пары понятий, которые, как
здоровье и безумие, сила и слабость, объясняются зависимостью
одного от другого? Оставим на уровне здравого смысла, удоб-
ных непонятностей принимаемые значения, которые каждый, по-
видимому, понимает. Остановимся на этом: людей, способных про-
анализировать ситуацию, поразмыслнть над задачей и предложить
решение, в политике, как и везде, достаточно много. Они умеют
рассматривать проблему со всех точек зрения, предвидеть все
ограничения решения и дать объяснения. Они представляют собой
прекрасных советиков, строгих экспертов и грозных исполнителей.
Но верная теория, точное рассуждение ничего не значат без
воли к действию, умения увлечь людей, запасть им в душу. Итак,
смелость - это качество, которое превращает возможность в ре-
альность, рассуждение в действие. В ответственных случаях, в
решающие моменты смелость, а значит, характер, берет верх над
интеллектом и ей принадлежит последнее слово. Из советника
она делает вождя, как Помпиду, из генерала-императора, как На-
полеон, из первого среди равных - властелина равных, как Ста-
лин. Это качество свидетельствует о владении своей волей, что
подчеркивает Гете:
<Человек, владеющий и утверждающий господство над самим со-
бой, решает самые трудные и самые великие задачи>.
Это свойство позволяет ему не бояться насмешек, осмелива-
ясь делать то, на что не осмелилась бы уравновешенная мысль:
встать на колени, чтобы поцеловать землю концентрационного
лагеря, как канцлер Брандт, или воскликнуть <Я - Берлинец>, как
президент Кеннеди. Вопрос отваги всегда является центральным
в управлении, когда дружественные силы ненадежны, а враждеб-
ные - опасны. В сравнении с ней ум кажется скорее помехой, чем
козырем:
<Вождь, - замечает Ле Бон, - может быть порой умным и образован-
ным, но в целом это ему скорее бесполезно, чем полезно. Обнаруживая
сложность вещей, позволяя объяснить и понять их, ум проявляет снис-
ходительность и существенно ослабляет интенсивность и действенность
убеждения, необходимого проповеднику. Великие вожди всех эпох, глав-
ным образом, революционных были людьми ограниченными и, однако,
совершали великие деяния>.
Вот неизменный постуЛат: не бывает слишком много характе-
ра, то есть силы, но можно обладать избыточно большим умом, то
есть слабостью, которая обескровливает отвал и рассеивает ос-
лепление, необходимое, чтобы действовать. Известная поговорка
гласит: <Все понять - значит, все простить>. Эту идею можно
обнаружить в <Цоэзии и Правде> Гете:
<Это не всегда люди, превосходящие других умом или талантами
(как властители толп); редко они отличаются добры> сердцем: но им
свойственна необычайная сила, и они имеют не вероятную власть над
всеми существами и даже над природными силами, и кто может ска-
зать, до каких пределов способно простираться такое влияние? Все
объединенные силы морали бессильны против них; и напрасно самая
здравая часть человечества пытается заподозрить и обвинить их в об-
мане или в том, что они обмануты, масса завлечена ими>.
Можно упрекать психологию толп и особенно Ле Бона за
поспешные замечания, грешащие предрассудками, и, откровенно
говоря, поверхностные. Но поразительно, до чего они дублиру-
ются в описаниях двух наиболее показательных вождей нашего
времени: Сталина и Гитлера. По сравнению с другими руководи-
телями российской коммунистической партии, такими великими
ораторами, как Зиновьев и Троцкий, блестящим теоретиком Буха-
риным, Сталин слыл за личность неприметную, с посредственным
интеллектом. Он обладал весьма элементарными познаниями в
области истории, литературы и марксизма. Его тексты были со-
всем не оригинальны, выдавая ограниченность ума, к тому же ему
недоставало полемического дара. -
<В движении, привычном к самым напряженным дебатам идей,
пропитанном романтизмом, где одни великие революционные деяния и
блистательные атаки в область марксистской теории создают ауру, это
a priori неисправимый недостаток...>.
Да, этот человек имел не только этот недостаток, врачи даже
считали его психически больным:
<Врачи Плетнев и Левин диагностировали психическое заболева-
ние, даже произнеся слово паранойя>.
Хрущев констатировал тот же диагноз в своей знаменитой
речи о культе личности. Он подтверждает его, имея на то основа-
ния, так как был одним из его ближайших соратников. А блеск
ума и обширность знаний стали ограничениями не для Сталина,
которому их недоставало, а для Троцкого, который был ими щед-
ро наделен; они сделали его нерешительным в критические мо-
менты, склонным к компромиссам и к ложным расчетам. Один из
его сторонников, Иоффе, признался ему в этом перед самоубий-
ством в одном из писем:
<Но я всегда, думал, что вам недостает ленинского характера, не-
преклонного и неуступчивого, этой способности, которой обладал Ле-
нин, держаться одному, оставаться одному на пути, который он считал
верным... Вы часто отказывались от вашего собственного правильного
взгляда, чтобы прийти к соглашению или к компромиссу, значимость
которых вы переоценивали>.
Известно, каков был вердикт истории, кто из этих двух людей
надолго стал полновластным руководителем одной из самых ве-
ликих держав мира и коммунистического движения в целом.
Интеллектуальное убожество, недостаток культуры, несмотря на
страсть к книгам, нацистского диктатора описаны теми, кто был к
нему приближен, слышал его или читал. Сегодня трудно понять,
как
кудышней прозы, смог прельстить издателя и найти читателя.
Однако многие его прочитали или по крайней мере купили и
говорили о нем. Вопрос страха, говорят некоторые, но это по-
спешно сказано. Во всяком случае, это произведение адекватно
передает посредственный интеллектуальный горизонт его автора,
которого Томас Мани описывает как неудачника, <чрезвычайно
ленивого, пожизненного пансионера приюта бездельников, чет-
верть неудавшегося художника>, другие определяют его проще:
безумцем, одержимым одной идеей. Однако именно этого безу-
мца вознесет на вершину власти страна, где было столько вы-
сочайших умов, мэтров науки, искусства и техники двадцатого
века. Народ, давший миру самых значительных теоретиков соци-
ализма. Когда я говорю о народе, я включаю сюда рабочие мас-
сы, даже если бы они и не обеспечили ему основную часть его
войск и избирателей. Эти примеры наглядно иллюстрируют то,
что Ле Бон писал о вождях:
<Они не слишком прозорливы и не могли бы таковыми быть, про-
зорливость в целом ведет к сомнению и бездействию>.
Бесполезно множить эти черты: в этом смысле портрет все-
гда беднее модели. Выдвинувшийся из людей особого рода, жер-
тва идефикс, идеальный для психологии толп вождь идет в своем
<безумии> до конца. Он взбирается на вершину, жертвуя тем, чем
дорожит человек уравновешенный, в полной мере использующий
свои возможности. Но что толку в сильном честолюбии, если к
этому не иметь веры и убеждений? А это великое преимущество,
по справедливости ему принадлежащее, - соединять честолюбие и
веру. Затем удел вождя состоит в том, чтобы обладать скорее
мужеством, мобилизующим людей, чем интеллектом, обезоружива-
ющим их волю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82