До
лго, до поздней ночи, сидел в столовой и вел беседу на посторонние темы Ц
о войне, о фашизме, но главным образом о ходе работ института <ВИЭМ>. Времен
ами мне было трудно говорить, так как я знал, какая трагедия подготовляла
сь наверху. Однако Горький сидел, лицо его было полно внимания, реплики к м
есту, и только нервное постукивание пальцев лежащей на скатерти руки мог
ло вызвать подозрение о том, что у него делается внутри. Когда через 2 часа
после смерти сына к нему со словами сочувствия пришли старшие товарищи,
он сделал усилие и перевел разговор на рельсы посторонних вопросов, сказ
ав: «Это уже не тема». Также Алексей Максимович умер и сам. Просто, как если
бы исполнял настоятельную обязанность».
В воспоминаниях Сперанского (кстати, опубликованных в «Известиях» 24 июн
я 1936 года, то есть до суда над «убийцами» Горького и Максима) бро
сается в глаза фраза: «мне было трудно говорить, так как я знал, какая
трагедия подготовлялась наверху (курсив мой. Ц П.Б.)». Ес
ли это не случайный неуклюжий оборот речи, можно предположить, что Спера
нский в самом деле намекает либо на сознательное умерщвление Максима «в
редительскими методами лечения», либо на врачебную ошибку Левина и Плет
нева, лечащих докторов Горького, которые находились с Максимом «наверху
», пока Горький со Сперанским скрепя сердце обсуждали проблемы ВИЭМ (Все
союзного института экспериментальной медицины), проблемы долголетия, а
может быть, и бессмертия человека. Но почему Сперанский не спешил «навер
х», где умирал Макс?
«Крючков: Когда Максим Пешков узнал, что он болен крупозным воспалением
легких, он попросил Ц нельзя ли вызвать Алексея Дмитриевича Сперанског
о, который часто бывал в доме Горького. Алексей Дмитриевич Сперанский не
был лечащим врачом, но Алексей Максимович его очень любил и ценил как кру
пного научного работника. Я сообщил об этом Левину. Левин на это сказал: ни
в коем случае не вызывать Сперанского. <…>
Консилиум, который был созван по настоянию Алексея Максимовича Горьког
о, поставил вопрос о применении блокады по методу Сперанского, но доктор
а Виноградов, Левин и Плетнев категорически возражали и говорили, что на
до подождать еще немного. В ночь на 11-е число, когда Максим уже фактически у
мирал и у него появилась синюха, решили применить блокаду по методу Спер
анского, но сам Сперанский сказал, что уже поздно и не имеет смысла этого д
елать».
Таким образом, всё более или менее становится на свои места. Оскорбленны
й недоверием к своему методу Сперанский и сочувствующий ему (но не желаю
щий возражать Левину и Плетневу) Горький, понимая, что «дело кончено» и Ма
ксим обречен, ведут беседу о том, что, по убеждению Горького, важнее смерти
сына. О жизни и долголетии человека. Когда «старшие товарищи» (так не без
иронии называет Сперанский врачей: Левин старше его на восемнадцать лет
, Плетнев Ц на шестнадцать) приходят выразить свое сочувствие, Сперанск
ому остается развести руками. А Горькому с хладнокровием сказать: «Это у
же не тема».
Но все это не доказывает убийства Максима врачами и Крючковым, а только с
видетельствует о разногласиях среди врачей.
Правда, переплетенная с вымыслом, хороша в литературном произведении. Ме
тод художественного преображения действительности, в том числе и ставш
ей прошлым, то есть своеобразная мифологизация жизни и истории в творчес
тве, был излюбленным методом Горького. В 1938 году на «бухаринском» процесс
е этот метод применили на живых людях, принудив их стать творцами собств
енных мифологизированных биографий Ц убийц, шпионов и заговорщиков. Пр
ичем творцами публичными, живописующими свои «злодеяния» прилюдно.
Все, что мешало этой мифологизации, на суде не принималось в расчет. Так, С
перанский, который был бесценным свидетелем реальной смерти Максима, да
же не был допрошен судом. Зачем? Левин и Крючков и так всё на себя взяли.
Это был суд, основанный на одном-единственном доказательстве Ц признан
иях самих подсудимых. А уж как они были получены… Отделить правду от само
оговора в показаниях Крючкова трудно. Гибель Максима (якобы заказанная Г
.Г.Ягодой), наоборот, могла помешать «заговорщикам», возбудив в Горьком не
нависть к «врагам» и крепче привязав его к Сталину. Отчасти так и произош
ло.
Именно Сталину пишет Горький, едва похоронив сына, и в этом письме делает
покойного Максима вроде как живым помощником в их со Сталиным общем деле
Ц развитии оборонной мощи СССР. Конечно, Сталин не может отказать отцу, к
оторый привлекает в качестве эксперта по сварочной технике только что п
огибшего сына. На автографе письма стоит сталинская резолюция: «Сделано
. В мой арх[ив]. И. Ст[алин].», подчеркнутая рукой вождя. Писем изобретателей Л
ьвова и Поспелова в архиве нет. Значит, не легли «под сукно», а были, по край
ней мере, переданы кому надо. Вот «живой» итог смерти сына.
Есть несколько свидетельств того, как внутренне тяжело переносил Горьк
ий потерю Максима. Его крымский шофер, сотрудник Главного управления НКВ
Д Крыма Г.А.Пеширов (кстати, приглашенный на работу именно Максимом, котор
ый лично устраивал жизнь отца на даче в Тессели) в своих воспоминаниях ра
ссказывает: «Похоронив сына, А.М. вернулся в Крым, на дачу в Тессели. Работа
л так же, как раньше, так же вставал в определенный час, завтракал и шел в св
ой рабочий кабинет и работал до обеда. После обеда выходил в парк, но уже н
е работал, а только руководил нами (обитатели дачи, включая самого Горько
го, своими руками расчищали дорожку к морю от колючего кустарника. Ц
П.Б.), а сам, опираясь на палку, ходил от костра к костру и своей па
лкой поправлял горящие ветки. Всем было ясно, что A.M. потерю любимого сына с
ильно переживает, и боялись, как бы он не слег».
В таких же мрачных тонах описывает состояние Горького комендант дома на
Малой Никитской И.М.Кошенков. Судя по записи в дневнике от 28 мая 1934 года, Коше
нков все же подозревал Ягоду с Крючковым в убийстве Максима Пешкова. В дн
евнике рассказывается о том, как после смерти Максима Горький выходит в
сад и подходит к бассейну, куда недавно пустили малька окуня.
«Ц Где же рыба Ц мальки?
Я объяснил, что всё погибло.
Ц Погубили, плохо. Ц С этими словами он ушел в столовую пить кофе».
Впрочем, здесь же Кошенков объясняет и причину гибели мальков: рыба ушла
в канализационную трубу, потому что кто-то сдвинул загораживающую сеть.

Потерянность Горького видна даже из таких, вроде бы незначительных дета
лей, как дважды повторенные слова «посылаю Вам» в цитированном письме к
Сталину, а также в ошибке в подписи под следующим письмом к вождю: «М.Пешко
в». Свои письма к Сталину он подписывал либо «А.Пешков», либо «М.Горький»,
а в данном случае произошло наложение подписей друг на друга. Но какое си
мволическое! «М.Пешков» (Максим Пешков) как бы пишет Сталину рукой отца че
рез тринадцать дней после своей смерти. Есть отчего вздрогнуть!
И все-таки Ц убили Максима или нет? Ответить на этот вопрос однозначно не
возможно. И едва ли когда-нибудь станет возможно. Есть загадки истории, ко
торые обречены быть вечными тайнами.
«В том, что Макса убили, сомневаться не приходится», Ц пишет Вячеслав Ива
нов. Эта его уверенность происходит от уверенности его родителей, которы
е были близки к Горькому, его семье и тем людям, которые семью контролиров
али. Так, Вячеслав Иванов откровенно пишет о близком знакомстве отца, пис
ателя Всеволода Иванова, с самим Сталиным, Дзержинским и Ягодой. Но откуд
а эта уверенность?
Для устранения Максима, полагает Вячеслав Иванов, у Сталина были как лич
ные, так и политические мотивы. Максим имел независимый характер и не жел
ал считаться с тем, что отец является фигурой государственного значения
и потому не может жить свободно. Будучи сам, еще со времен ЧК, тесно связан
с органами, Максим Пешков пытался в обход Сталина и Ягоды обустраивать и
регулировать жизнь в семье. Например, он запретил комендантам в Горках и
особняка в Москве носить при себе личное оружие. «Мы частная семья», Ц на
стаивал он.
В то же время Максим многих раздражал своей бесшабашностью. Однажды он, с
трастный автогонщик, обогнал на шоссе машину Сталина. Горький знал, что д
елать этого категорически нельзя, и сразу же поехал к Сталину с извинени
ями.
Но все-таки главная причина, считает Вячеслав Иванов, была политическая.
Максим мешал контролировать Горького через Крючкова. Кроме того, Иванов
выдвигает любопытную гипотезу, что Максим, как и отец, был причастен к ант
исталинской оппозиции и ездил весной 1934 года в Ленинград с поручением к С.
М.Кирову. Это было во время напряженной внутрипартийной борьбы на XVII съез
де партии. Вскоре Киров был убит террористом Николаевым прямо в Смольном
при загадочных обстоятельствах.
«В день убийства Кирова, Ц пишет Вячеслав Иванов, Ц Горький был на даче
в Тессели. Утром он вышел в столовую, где была одна В.М.Ходасевич (художниц
а и племянница поэта Владислава Ходасевича, в семье Горького ее звали Ку
пчихой. Ц П.Б.). Было еще темно. Шторы были задернуты. Горький по
двел Валентину Михайловну к окну, отодвинул занавеску и показал ей на че
кистов, окруживших дачу сплошным кольцом и сидевших под каждым кустом в
саду. Горький сказал ей, что они не охраняют его, а стерегут».
Максим мог оказаться жертвой политических интриг. Если так, то признания
Крючкова на суде могли быть полуправдой. Еще Крючков признался, что по за
данию Ягоды «спаивал» Максима.
Но о пристрастии Максима к алкоголю можно судить не по слухам, а по косвен
ным свидетельствам. Например, покинув из-за разногласий с Лениным осень
ю 1921 года Россию и приехав в Берлин, Горький пишет своей жене и матери Макси
ма Е.П.Пешковой: «Многоуважаемая мамаша! Приехав, после различных приклю
чений на суше и на воде, в немецкий городок Берлин, густо населенный разно
образными представителями русского народа, я увидал на вокзале самое ин
тересное для Вас существо Ц Вашего собственноручного сына. Мы с ним поз
доровались обоюдно почтительно и радостно, а затем поехали на автомобил
е пить различные алкоголические жидкости в улицу, которая называется Фр
идрихсдамменштрассе Ц по-русски: Фридриховых дам».
За внешней иронией, с которой Горький пишет о многочисленной русской эми
грации в Берлине и о встрече с сыном, легко не заметить важные слова, котор
ых, очевидно, ждала от него Пешкова. Вот они: «В опровержение тех совершенн
о точных сведений, которые ты получила от справедливых людей, доподлинно
знающих всяческие интимности о жизни ближних своих, свидетельствую: М.А.
Пешков в употреблении спиртуозных напитков очень скромен и даже более ч
ем скромен. Это наблюдение мое клятвенно подтверждают люди, живущие с Ма
ксимом под одной крышей и тоже очень трезвого поведения. Полагая, что юно
ша не совсем здоров, потому и не спиртоспособен, я тщательно исследовал с
остояние его души и тела».
Если опустить иронию, то обнаружится истинный смысл письма. Горький выпо
лняет настоятельную просьбу обеспокоенной Пешковой, до которой дошли с
лухи о пьянстве Максима за границей.
В данном случае не столь важно, пил ли недавно женившийся Максим в Герман
ии. Важно, что проблема существовала.
У Горького, который довольно часто пил с гостями, такой проблемы не было. Р
омен Роллан описывает пир, который устроили для него, а также для Сталина,
Молотова, Ворошилова и Кагановича на даче Горького в Горках-10: «Стол ломи
тся от яств: тут и холодные закуски, и всякого рода окорока, и рыба Ц солен
ая, копченая, заливная. Блюдо стерляди с креветками. Рябчики в сметане Ц и
все в таком духе. Они много пьют. Тон задает Горький. Он опрокидывает рюмк
у за рюмкой водки и расплачивается за это сильным приступом кашля, котор
ый заставляет его подняться из-за стола и выйти на несколько минут. Ни у к
ого из присутствующих Ц даже у Крючкова, любящего его и присматривающег
о за ним, Ц не хватает смелости помешать ему нарушать запреты врача».
Напомним, что Горькому остается год до смерти. Но его «пьянство» никого н
е волнует. «Я должен добавить, Ц продолжает Ромен Роллан, Ц что в обычно
е время Горький всегда трезв и ест на удивление мало, даже слишком, но докт
ора Левина это не беспокоит: у Горького вне сомнений конституция человек
а, лучше приспосабливающегося к недостатку, чем к избытку». Иными словам
и, Горький даже в старости был способен перепить Сталина и такого любите
ля спиртного, как Ворошилов, но при этом не был алкоголиком.
С Максимом было сложнее… В своих воспоминаниях о Леониде Андрееве Горьк
ий как будто невзначай приводит слова Андреева, сказанные ему: «Ты пьешь
много, а не пьянеешь, от этого дети твои будут алкоголиками. Мой отец тоже
много пил и не пьянел, а я алкоголик…»
Невозможно было придумать лучшего способа убить Максима, чем напоить и о
ставить спать на холодном воздухе, зная о его слабости к алкоголю и насле
дственно уязвимых для пневмонии легких, Ц такая комбинация была убийст
венной для него. Смерть Максима могла произойти и без непосредственного
участия в «заговоре» врачей. Но если Сталин «заказал» Максима, то через Я
году. Преданный Горькому секретарь Крючков в данном случае мог выступат
ь только запуганным исполнителем. Таким образом, все могло происходить и
менно так, как рассказывал Крючков на суде. За исключением одной-единств
енной детали. Максим мешал не «большим людям» Рыкову, Бухарину, Зиновьев
у и другим, но самому-самому «большому человеку» Ц Сталину.
При этом, как показывают недавно обнародованные факты («Генрих Ягода. На
рком внутренних дел СССР, Генеральный комиссар государственной безопа
сности». Ц Казань, 1997), проблема состояла в том, что именно Генрих Ягода и бы
л одной из главных фигур «правой оппозиции», а вовсе не исполнителем чуж
ой воли. Об этом намекал уже Вячеслав Иванов в статье «Почему Сталин убил
Горького?»: «Горький в этом смысле был в уникальном положении. Он был в бли
зких отношениях с Ягодой и то же время связан давними политическими разг
оворами с«Ивановичами» (Николай Иванович Бухарин и Алексей Иванович Ры
ков. Ц П.Б.). Если тот союз Ягоды с правыми, о котором шла речь на
подложном процессе, и мог существовать, то только при посредничестве Гор
ького, о чем на процессе, где Ягоду винили в его убийстве, говорить было не
льзя».
Помощник Ягоды П.П.Буланов на закрытом допросе 25 апреля 1937 года (материалы
допроса не были оглашены в суде, и это как раз свидетельствует в пользу их
истинности) рассказал, что Ягода, в случае победы «оппозиции», видел себя
в кресле премьер-министра: «Ягода до того был уверен в успехе переворота,
что намечал даже будущее правительство. Так, о себе он говорил, что он стан
ет во главе Совета народных комиссаров, что народным комиссаром внутрен
них дел он назначит Прокофьева, на наркомпуть он намечал Благонравова. О
н говорил также, что у него есть кандидатура и на наркома обороны, но фамил
ию не назвал, на пост народного комиссара по иностранным делам он имел в в
иду Карахана. Секретарем ЦК, говорил он, будет Рыков. Бухарину он отводил р
оль секретаря ЦК, руководителя агитации и пропаганды. <…> Бухарин, говорил
он, будет у меня не хуже Геббельса».
Таким образом, обстоятельства вероятного убийства Максима стягиваются
в поистине гордиев узел. В смерти сына Горького одновременно заинтересо
ваны и не заинтересованы все возможные участники дела.
Самая непонятная фигура здесь Ц Крючков. Он Ц «крайний». Преданность е
го Горькому не вызывает сомнений. Доброе отношение к нему Горького Ц то
же. Вот письма к нему Горького, написанные в разные годы:
31 октября 1924 года Ц из Сорренто:
«Теперь, по тону письма вижу, что Вы на «посту» (в советском торгпредстве в
Германии. Ц П.Б.) и что роль «Дизеля» продолжает увлекать Вас.
О голове, превратившейся в самопишущую машинку, Вы написали хорошо. Не хо
чу говорить Вам комплименты, Ц уже говорил, и очень искренне говорил, а в
се-таки скажу: настоящую человечью жизнь строят только художники, люди, в
любленные в свое дело, люди эти Ц редки, но встречаются всюду, среди кузне
цов и ученых, среди купцов и столяров. Вот Вы один из таких художников и вл
юбленных. Да».
23 декабря 1926 года Ц из Сорренто:
«…желаю найти в России работу по душе и встретить людей, которые оценили
бы Вашу энергию так высоко, как я ее ценю и как она того заслуживает. И чтоб
ы Вы нашли товарищей, которые полюбили бы Вас, как я люблю.
Крепко жму руку, дорогой друг мой».
4 февраля 1927 года Ц из Сорренто:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40