У Бунина выбора не было.
Судьба расставила всё по своим местам. Горький, с его неуемной жаждой общ
ественной деятельности, уехал в СССР, чтобы стать тем, кем он стал: вождем
и узником одновременно. Бунин, с его стремлением к свободе, самосохранен
ию, огораживанию своего писательского «я» от постороннего влияния, полу
чив Нобелевскую премию, приобрел краткую материальную «передышку»
Значительна
я часть премии была благородно передана им нуждающимся писателям-эмигр
антам.
, но самое главное Ц мировое признание.
Бунин, «Записи»:
«9 ноября 1933 года, старый добрый Прованс, старый добрый Грасс, где я почти бе
звыездно провел целых десять лет жизни, тихий, теплый, серенький день поз
дней осени…
Такие дни никогда не располагают к работе. Все же, как всегда, я с утра за пи
сьменным столом. Сажусь за него и после завтрака. Но, поглядев в окно и вид
я, что собирается дождь, чувствую: нет, не могу. Нынче в синема дневное пред
ставление Ц пойду в синема.
Спускаясь с горы, на которой стоит Бельведер, в город, гляжу на далекие Кан
ны, на чуть видное в такие дни море, на туманные хребты Эстреля и ловлю себ
я на мысли: «Может быть, как раз сейчас где-то там, на другом краю Европы, ре
шается и моя судьба…»
В синема я, однако, забываю о Стокгольме.
Когда, после антракта, начинается какая-то веселая глупость под названи
ем «Бэби», смотрю на экран с особенным интересом: играет хорошенькая Кис
а Куприна, дочь Александра Ивановича. Но вот в темноте возле меня какой-то
осторожный шум, потом свет ручного фонарика и кто-то трогает меня за плеч
о и торжественно и взволнованно говорит вполголоса:
Ц Телефон из Стокгольма…
И сразу обрывается вся моя прежняя жизнь».


ДЕНЬ ШЕСТОЙ: ДРУЖБА-ВРАЖДА


Мне всегда казалось, что наша
дружба или вражда не есть только наше личное дело.
Из письма Леонида Андреева Г
орькому

Единственный друг

На известной фотографии 1902 года, сделанной в Нижнем Новгороде М.П.Дмитрие
вым, Горький и Леонид Андреев сидят вместе, тесно прижавшись друг к другу.
Горький обнял Андреева за плечо. Давайте внимательно всмотримся в фотог
рафию… Это был, наверное, наиболее романтический период их дружбы, когда
они только что познакомились и с интересом всматривались друг в друга, о
дновременно и узнавая себя в другом, и понимая, насколько они непохожие и
даже противоположные натуры.
«Он сел на диван вплоть ко мне и прекрасно рассказал о том, как однажды, бу
дучи подростком, бросился под товарный поезд, но, к счастью, угодил вдоль р
ельс, и поезд промчался над ним, только оглушив его. В рассказе было что-то
неясное, недействительное, но он украсил его изумительно ярким описание
м ощущений человека, над которым с железным грохотом двигаются тысячепу
довые тяжести. Это было знакомо и мне, Ц мальчишкой лет десяти я ложился
под балластный поезд, соперничая в смелости с товарищами, Ц один из них,
сын стрелочника, делал это особенно хладнокровно. Забава эта почти безоп
асна, если топка локомотива достаточно высоко поднята и если поезд идет
на подъем, а не под уклон; тогда сцепления вагонов туго натянуты и не могут
ударить вас или, зацепив, потащить по шпалам. Несколько секунд переживае
шь жуткое чувство, стараясь прильнуть к земле насколько возможно плотне
е и едва побеждая напряжением всей воли страстное желание пошевелиться,
поднять голову. Чувствуешь, что поток железа и дерева, проносясь над тобо
ю, отрывает тебя от земли, хочет увлечь куда-то, а грохот и скрежет железа р
аздается как будто в костях у тебя. Потом, когда поезд пройдет, с минуту и б
олее лежишь на земле, не в силах подняться, кажется, что ты плывешь вслед п
оезду, а тело твое как будто бесконечно вытягивается, растет, становится
легким, воздушным, Ц и Ц вот сейчас полетишь над землей. Это очень прият
но чувствовать».
Это строки из очерка Горького о Леониде Андрееве. Он был написан осенью 1919
года, сразу после известия о смерти Андреева в Финляндии. Корней Чуковск
ий вспоминал о том, как Горький узнал о кончине Леонида Андреева:
«В сентябре 1919 года в одну из комнат «Всемирной литературы» вошел, сутуля
сь сильнее обычного, Горький и глухо сказан, что из Финляндии ему сейчас с
ообщили о смерти Леонида Андреева…
И, не справившись со слезами, умолк. Потом пошел к выходу, но повернулся и п
роговорил с удивлением:
Ц Как это ни странно, это был мой единственный друг. Единственный».
Вот как! Не Ромась, не Шаляпин. Не десятки и не сотни других людей, с которым
и Горький общался на протяжении жизни, с которыми вел переписку, встреча
лся более или менее постоянно. Леонид Андреев. Какой же широтой натуры об
ладал Горький, если, занятый мыслями о революции, общественной и литерат
урной деятельностью, этот борец и жизнелюб, оказывается, душой тянулся к
Леониду Андрееву, главной мыслью которого была мысль о смерти человечес
кой!..

Горький, Андреев и Толстой

И снова мы имеем дело с неслучайной случайностью. Очерк об Андрееве был н
аписан почти сразу после воспоминаний о Толстом. В этом не было воли само
го Горького. Просто одновременно были обретены записки о Толстом и умер
Леонид Андреев.
Но как это важно, что «портрет» Андреева писался Горьким, еще не «остывши
м» после схватки с великим Львом! Эти два «портрета», Толстого и Андреева,
Ц как два зеркала, направленных друг на друга. Они создают два бесконечн
ых коридора в обе стороны. И в каждом коридоре, в бесконечной перспективе,
блуждает Горький.
Толстой и Андреев не похожи друг на друга ничем, кроме главной мысли. Это
Ц мысль о смерти. Для Толстого смерть Ц его, великого Льва, смерть Ц так
ое же недоразумение природы и Бога, как слава раннего Горьког
о. Для Андреева смерть Ц это единственное, что есть «настоящего» в жизни.
Что не призрачно, не обманчиво.
А вот Горький словно «пережил» смерть. Ее для него не существует. Вернее, о
на для него «недоразумение» не в личном плане, а во вселенском. Но это «нед
оразумение» Ц такая же ошибка природы и Бога, как всякое несовершенство
человеческое, которое необходимо исправить. Не сейчас, так потом. Когда ч
еловек возвысится до Бога.
Горький отодвигает вопрос о смерти не в сторону, а в будущее. Когда он писа
л об Андрееве, им уже был прочитан русский философ Николай Федоров, тоже в
ысказавший идею о необходимости уничтожить смерть как причину страдан
ий людских.
Позиция Горького разумна. Смерть, мысли о ней не должны мешать человеку с
овершенствоваться Ц прочь эти мысли, и да здравствует жизнь! Эта позици
я противоположна христианской, где мысль о смерти («memento mori») занимает центр
альное место. «Помни о смерти», о том, что предстоит после нее, и это органи
зует твою жизнь, направив ее в религиозное русло.
Толстой и Андреев ближе к позиции христианства. Но странно! Мысль о смерт
и гнетет и отравляет существование обоих, а Горький живет как человек ис
тинно верующий, без страха, не испытывая ни малейшего ужаса перед неизбе
жным концом. В этом, наверное, главный парадокс его мировоззрения. Горьки
й Ц это верующий без Бога, бессмертный без веры в загробное существован
ие. Его вера Ц в пределах человеческого разума. А поскольку разум челове
ческий, по его вере, беспределен, всё, что находится за пределами разума, д
о поры до времени не имеет никакого смысла.
Например, смерть…
Андреев считал это трусостью.
«Ц Это, брат, трусость Ц закрыть книгу, не дочитав ее до конца! Ведь в книг
е Ц твой обвинительный акт, в ней ты отрицаешься Ц понимаешь? Тебя отриц
ают со всем, что в тебе есть, Ц с гуманизмом, социализмом, эстетикой, любов
ью, Ц все это Ц чепуха по книге? Это смешно и жалко: тебя приговорили к сме
ртной казни Ц за что? А ты, притворяясь, что не знаешь этого, не оскорблен э
тим, Ц цветочками любуешься, обманывая себя и других, глупенькие цветоч
ки!..
Я указывал ему на некоторую бесполезность протестов против землетрясе
ния, убеждал, что протесты никак не могут повлиять на судороги земной кор
ы, Ц все это только сердило его».
И вновь во время этого разговора Андреев «льнет» к Горькому, тянется к не
му «вплоть», как к земле под проносящимся железным составом. И в то же врем
я ненавидит его.
«Обняв меня за плечи, он сказал, усмехаясь:
Ц Ты Ц все видел, черт тебя возьми! <…> И, бодая меня головою в бок:
Ц Иногда я тебя за это ненавижу.
Я сказал, что чувствую это.
Ц Да, Ц подтвердил он, укладывая голову на колени мне. Ц Знаешь Ц почем
у? Хочется, чтоб ты болел моей болью, Ц тогда мы были бы ближе друг к другу,
Ц ты ведь знаешь, как я одинок!»
В отношениях с Толстым Горький был в большей степени испытуемым, нежели
испытателем. Для Толстого Горький был эпизодом, «недоразумением», в кото
ром великий Лев пытался разобраться, но которое, конечно, не являлось гла
вным содержанием его духовной и умственной жизни. Горький мог его интере
совать, раздражать, даже, пожалуй, испытывать (образом Луки). Но изменить Т
олстого Горький не мог, да и никто уже не мог. Наоборот: Толстой мощно влия
л на Горького. Как художник Горький знал свою зависимость от могучей и ка
кой-то уже почти нечеловеческой мощи реализма Толстого, но, тем не менее,
развивался именно в реалистическом ключе. Один раз вкусив божественног
о меда эстетической правды Толстого и Чехова, он, как и Иван Бунин, уже не м
ог полюбить эрзац псевдоромантической эстетики, которой изрядно послу
жил в молодые годы. Мучаясь и бесконечно работая над словом, Горький не то
лько врожденным талантом, но и неустанным трудом выбился в мастера реали
зма, не обращая внимания на шумный успех своих ранних вещей. И конечно, стр
огие глаза автора «Казаков» и «Хаджи-Мурата» всегда были перед его глаз
ами.
В очерке о Леониде Андрееве есть эпизод, когда в гости к Горькому в Нижнем
Новгороде приходит отец Феодор Владимирский, арзамасский протоиерей, ч
лен второй Государственной думы, интересный человек, философ, дочери кот
орого стали революционерками, а сын Ц коммунистом, с 1930-го по 1934 год работа
вшим наркомом здравоохранения РСФСР. В это время к Горькому в Нижний при
ехал Леонид Андреев и быстро сошелся с отцом Феодором на почве философск
их споров. «По стеклам хлещет дождь, на столе курлыкает самовар, старый и м
алый ворошат древнюю мудрость, а со стены вдумчиво смотрит на них Лев Тол
стой с палочкой в руке Ц великий странник мира сего…»
Ирония Горького очевидна. «Старый и малый», как дети неразумные, «вороша
т» вечные вопросы, а со стены на них смотрит с портрета Толстой, который дл
я Горького в этот период являлся Учителем, причем таким, которого еще нуж
но постичь, ибо он учит не «теориями», а личным духовным масштабом. От тако
го Учителя возможно заслужить презрение, а можно Ц легкое (но не более!) о
добрение. Но самое высшее, что можно заслужить, Ц это интерес Учителя к т
воей духовной личности.
Вот чем в это время озадачен Горький. Эпизод, описанный в очерке об Андрее
ве, относится к октябрю 1902 года. В апреле этого же года Горький приехал в Ни
жний из Крыма, где в Гаспре встречался с Толстым. Именно тогда он видел Тол
стого-Посейдона на берегу моря и навсегда запомнил его таким. И, возможно
, тогда родились записи: «Его интерес ко мне Ц этнографический интерес…
» и «Он Ц чёрт, а я еще младенец, и не трогать бы ему меня».
Критик и литературовед В.А.Сурганов, занимавшийся творчеством Горького,
однажды указал автору этой книги на ключевое слово во второй записи. Это:
еще. В 1902 году еще младенец? Но позвольте! Именно 1902 год
был ключевым, поворотным в жизни Горького, когда из молодого и популярно
го автора «Очерков и рассказов», романов «Фома Гордеев» и «Трое» он стан
овится одной из главных фигур русской культурной и общественной жизни н
ачала двадцатого века. И уже не только русской, но и мировой. Им активно ин
тересуются в Европе и США, его рассказы спешно переводят на английский, б
олгарский, венгерский, голландский, датский, испанский, литовский, немец
кий, норвежский, польский, сербский, французский, чешский и шведский язык
и Ц и все это за один лишь 1902 год!
Младенец?!
8 феврале 1902 года он избран в почетные академики на заседании Отделения ру
сского языка и словесности императорской Академии наук и изящной слове
сности. В марте получает от академии извещение об этом и уведомление, что
диплом ему будет послан дополнительно. Увы, академики поспешили. Министе
рство внутренних дел представило Николаю II доклад об избрании Горького
в почетные академики вместе с подробной справкой о его политической неб
лагонадежности. Известны слова императора, начертанные на докладе: «Бол
ее чем оригинально». Менее известно его письмо к министру народного прос
вещения П.С.Ванновскому с требованием отменить избрание. Между тем, в это
м письме есть свои резоны:
«Чем руководствовались почтенные мудрецы при этом избрании, понять нел
ьзя.
Ни возраст Горького, ни даже коротенькие сочинения его не представляют д
остаточное наличие причин в пользу его избрания на такое почетное звани
е.
Гораздо серьезнее то обстоятельство, что он состоит под следствием. И та
кого человека в теперешнее смутное время Акад<емия> наук позволяет себе
избирать в свою среду. Я глубоко возмущен всем этим и поручаю вам объявит
ь, что <по> моему повелению выбор Горького отменяется. Надеюсь хоть немног
о отрезвить этим состояние умов в Академии».
9 марта министр просвещения П.С.Ванновский пишет президенту Академии нау
к России великому князю К.К.Романову: «Государь император мне повелеть с
оизволил: объявить соединенному собранию Отделения русского языка и сл
овесности и Разряда изящной словесности императорской Академии наук, ч
то Его Величество глубоко огорчен избранием вышеупомянутым соединенны
м собранием в свою среду Алексея Максимовича Пешкова (псевдоним «Максим
Горький»)».
В «Правительственном вестнике» появляется сообщение о недействительн
ости выборов Горького: «Ввиду обстоятельств, которые не были известны со
единенному собранию Отделения русского языка и словесности и Разряда и
зящной словесности императорской Академии наук, выборы в почетные акад
емики Алексея Максимовича Пешкова (псевдоним «Максим Горький»), привлеч
енного к дознанию в порядке ст. 1035 уголовного судопроизводства, объявляют
ся недействительными».
Горький в это время находится в Крыму. Встречается с Чеховым, читает Толс
тому сцены из еще не законченной пьесы «На дне», над которой в это время ра
ботает. К.К.Романов обращается к таврическому губернатору В.Ф.Трепову с р
аспоряжением отобрать у Горького уведомление об избрании «почетным ак
адемиком».
Горький закусывает удила: «…С просьбой о возврате этого уведомления Ака
демия должна обратиться непосредственно ко мне».
6 апреля В.Г.Короленко пишет председателю II Отделения Академии наук А.Н.Ве
селовскому письмо, в котором не соглашается с отменой выборов Горького и
просит созвать собрание Отделения русского языка и словесности и Разря
да изящной словесности, чтобы сделать заявление о сложении с себя звания
почетного академика.
25 июля В.Г.Короленко посылает на имя А.Н.Веселовского новое письмо Ц с отк
азом от звания почетного академика. Ровно через месяц, 25 августа, то же сде
лает А.П.Чехов.
Младенец?!
Рядом с Толстым Ц да, духовный младенец. Горький понимал это и в 1902 году, ко
гда была сделана запись о «чёрте» и «младенце», и в 1919-м Ц когда писался оч
ерк о Льве Толстом. Но уже в 1926 году он напишет биографу И.А.Груздеву: «Мой ми
р развивался от Протея к Шекспиру, Сервантесу, Пушкину, переживал атавис
тические кризисы в лице Л.Толстого и т. д., но его тенденция остается несок
рушимой, Ц несмотря на изгибы, вызванные усталостью, это тенденция к Чел
овеку, сложнейшему <из> всех сложных явлений».
Итак, увлечение Толстым Ц это «атавистический кризис». Но атавизм Ц эт
о пережиток прошлого. Какое же прошлое переживал Горький в 1902 году, в тот бу
рный для него год, когда он лично разозлил государя, написав свою самую зн
аменитую пьесу и ведя жизнь революционера? Ведь в 1902 году Толстой для Горь
кого бог (или чёрт, но сравнение с Богом звучит в очерке чаще), а он, Горький,
младенец.
С Леонидом Андреевым ситуация почти полностью противоположная. И хотя А
ндреев был слишком увлечен собой, чтобы обоготворять Горького, как Горьк
ий обоготворял Льва Толстого, он, несомненно, долго находился под мощным
влиянием Горького и переживал это как личную духовную проблему. Проблем
а «Горький Ц Толстой» во многом напоминает проблему «Андреев Ц Горьки
й», и характерно, что обе эти проблемы обозначаются именно в 1902 году.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40