Это невероятно, но Б
удберг прямо скажет об этом пять дней спустя, после кончины писателя: «Ум
ирал он, в сущности, 8-го, и если бы не посещение Сталина, вряд ли вернулся к ж
изни. Ощущение смерти было и 12-го». Именно в тот день Сталин приезжал в посл
едний раз. После его посещения Горький проживет еще пять дней.
Семнадцать врачей бьются за жизнь государственно важного пациента. Но с
пасает его… мудрая беседа со Сталиным о женщинах-писательницах и францу
зских пейзанах. Выходит, главный его врач Ц Сталин.
«Надумали болеть!»
«Максимушка» и «товарищи»
Что-то здесь настораживает. Как бы ни был Сталин грубоват в отношении бли
жайшего окружения, как бы ни любил посиделки за полночь, но тот кордебале
т, который он организовал вокруг умиравшего Горького, либо вовсе выходит
за рамки здравого смысла, либо требует какого-то иного истолкования.
«Были у Вас в два часа ночи. Пульс у Вас, говорят, отличный (82, больше, меньше).
Нам запретили эскулапы зайти к Вам. Пришлось подчиниться. Привет от всех
нас, большой привет. И.Сталин».
Эскулап в римской мифологии Ц бог врачевания. Соответствует греческом
у Асклепию. В переносном, ироническом смысле Ц врач, медик. Кстати, Асклеп
ий в греческой мифологии воскрешал мертвых.
Да, «Хозяин» умел быть ироничным.
Что же все-таки происходило?
Горький до конца не входил в сталинское окружение. Сталин мог называть (и
даже считать) его своим соратником, бывшим товарищем по партии. Он мог наз
ывать (и даже считать) его своим другом. Но Ц не частью окружения. Положен
ие Горького в СССР и в мире было слишком значительно, чтобы Сталин посмел
без необходимости «вламываться» к нему ночью в дом, прекрасно зная о его
состоянии.
Впрочем, Ромен Роллан в «Московском дневнике» с удивлением замечает, как
Сталин развязно подшучивает над Горьким во время застолья в Горках-10: «К
то тут секретарь, Горький или Крючков? Есть порядок в этом доме?»
Вячеслав Иванов, лингвист, сын советского писателя Всеволода Иванова, вс
поминает (со слов отца), что Горький был возмущен резолюцией Сталина на по
эме «Девушка и Смерть», начертанной во время визита Сталина осенью 1931 год
а. Вот ее точный текст: «Эта штука сильнее, чем «Фауст» Гёте (любовь побежд
ает смерть). 11/ХЦ 31 г.». Иванов: «Мой отец, говоривший об этом эпизоде с Горьки
м, утверждал решительно, что Горький был оскорблен. Сталин и Ворошилов бы
ли пьяны и валяли дурака…»
Вообще-то «валять дурака» было нормой как раз в семье Горького. Там ценил
ись острые шутки. Особенно когда появлялся неугомонный Максим. Но Сталин
не был членом семьи. Как и Бухарин, который (что с не меньшим изумлением за
мечает Роллан) во время завтрака в Горках летом 35-го «в шутку» «обменивае
тся с Горьким тумаками (но Горький быстро запросил пощады, жалуясь на тяж
елую руку Бухарина)». И дальше: «Уходя, Бухарин целует Горького в лоб. Толь
ко что он в шутку обхватил руками его горло и так сжал его, что Горький зак
ричал».
Горький никогда не был вполне человеком партийного круга. Ег
о культурный и нравственный авторитет был совсем иным. Поэтому он мог св
ободно общаться с пушкинистом Ю.Г.Оксманом, физиологом И.П.Павловым, вост
оковедом С.Ф.Ольденбургом, писателем Вяч.Ивановым.
Сталин (человек очень умный) не мог этого не понимать.
Значит, попытка ночного вторжения была вызвана необходимостью. Ему, Стал
ину, это было зачем-то нужно. И 8-го, и 10-го, и 12-го ему был необходим или откров
енный разговор с Горьким, или стальная уверенность, что такой же разгово
р не состоится с кем-то другим. Например, с ехавшим из Франции к умиравшем
у Горькому Луи Арагоном.
Отношение Сталина к чудесному воскрешению Горького не совсем понятно. Я
сно, что он смущен. И страшно недоволен, что вокруг Горького, по его мнению,
слишком много людей. Особенно он недоволен присутствием Ягоды. На первый
взгляд это кажется нелогичным. Кому же еще, как не главе НКВД, сторожить п
оследнее дыхание (и последние слова!) государственно важного человека? С
которым (это уже не секрет) у вождя с некоторого времени возникли разногл
асия. Который дружит с его противниками Ц Рыковым, Бухариным, Каменевым.
К которому даже старый враг Горького Григорий Зиновьев обращается за по
мощью из тюрьмы, зная, что в обычае Горького прощать своих врагов и помога
ть им в безнадежных ситуациях.
«Алексей Максимович!
Искренно прошу Вас, простите мне, что после всего случившегося со мной я в
ообще осмеливаюсь писать Вам. У меня давно не было с Вами ни личного, ни пи
сьменного общения, и мне, по правде говоря, часто казалось, что я лично не п
ользовался Вашими симпатиями и раньше. Но ведь Вам пишут многие, можно ск
азать, все. Причины этого понятны. Так разрешите и мне, сейчас одному из не
счастнейших людей во всем мире, обратиться к Вам.
Самое страшное, что случилось со мною: на меня легло гнуснейшее и преступ
нейшее из убийств, совершившихся на земле, Ц убийство С.М.Кирова, того Ки
рова, о котором Вы так прекрасно сказали, что «убили простого, ясного, непо
колебимо твердого, убили за то, что он был именно таким хорошим и Ц страшн
ым для врагов» (цитата из статьи Горького «Литературные забавы», опублик
ованной в газете «Правда» 24-января 1935года. Ц П.Б). Конечно, раньш
е мне никогда и в голову не приходило, что я могу оказаться хоть в какой-то
степени связанным с таким, по Вашему выражению, «идиотским и подлым прес
туплением». А вышло то, что вышло. И пролетарский суд целиком прав в своем
приговоре. Сколько бы ни пришлось мне еще жить на свете, при слове «Киров»
мое сердце каждый раз должно почувствовать укол иглы, почувствовать про
клятие, идущее от всех лучших людей Союза (да и всего мира). <…>
Два дня суда
В январе 1935 года в Ленинграде состоялось заседание выездной сессии Военн
ой коллегии Верховного суда СССР по делу так называемого «Московского ц
ентра» Ц всего 19 человек, обвинявшихся в убийстве СМ. Кирова. Зиновьева, к
ак главного организатора, осудили на 10 лет тюремного заключения. Лев Каме
нев получил 5 лет, но вскоре после суда по так называемому «Кремлевскому д
елу» ему добавили еще 10. В августе 1936-го Каменев и Зиновьев были в последний
раз осуждены за участие в так называемом «Троцкистско-зиновьевском «Об
ъединенном центре» и казнены.
были для меня настоящей казнью. До чего дошло дело, я здесь увидел це
ликом впервые. Описать мне то, что пережито за эти дни, нет сил. Да для этого
нужно и перо другой силы. В душе настоящий ад. Болит каждый нерв. Страшно д
аже пытаться это описывать. Страшно это бередит. <…>
Вы Ц великий художник. Вы Ц знаток человеческой души, Вы Ц учитель жизн
и, Вы знаете и хотите знать всё. Вдумайтесь, прошу Вас, на минуточку, что озн
ачает мне сидеть сейчас в советской тюрьме. Представьте себе это конкрет
но. <…>
Помогите, Алексей Максимович, если сочтете возможным! Помогите, и, я думаю
, Вам не придется раскаиваться, если поможете.
Живите счастливо, Алексей Максимович, живите побольше Ц на радость всем
у тому, что есть хорошего на земле. Того же от всего сердца я желаю Иосифу В
иссарионовичу Сталину и его соратникам.
Если позволите, жму Вашу руку.
Г. Зиновьев
Я кончаю это письмо 28 января 1935 г. в ДПЗ, и сегодня же меня, как мне сказано, уво
зят… Куда Ц еще не знаю. Самое страшное: книг, которые мне переданы родным
и, я не получил. Мне их не дают пока. Я полон по этому поводу ужасной тревоги
. Помогите! Помогите!»
Ни письмо Зиновьева, ни письмо Каменева с такой же просьбой о помощи, посл
анные из тюрьмы, не были переданы Горькому. Это были гласы вопиющих в пуст
ыне, «увы, не безлюдной», как любил говорить Горький.
Обратим внимание, что Зиновьев отделяет Горького от непосредственного
окружения Сталина. В глазах Зиновьева Горький Ц последняя сила, не толь
ко не подчиненная «Хозяину», но способная сама повлиять на него. Оставим
историкам революции и большевизма разбираться в стилистических, психо
логических и, разумеется, политических тонкостях письма Зиновьева. Поня
тно, что оно написано эзоповым языком, с недвусмысленными намеками, по ка
ким направлениям вести защиту Зиновьева перед Сталиным, если эта защита
состоится. Ясно, что Зиновьев льстил Сталину в расчете на то, что Горький (
например, во время дружеского застолья) передаст «Хозяину» лесть и по до
броте душевной замолвит за него словечко.
Но сравним это письмо с посланием бежавшего после революции из Петрогра
да в Сергиев Посад писателя-философа В.В.Розанова. Розанов погибал с семь
ей от голода и холода и в конце 1917-го обратился за помощью к Горькому. «Макс
имушка, спаси меня от последнего отчаяния. Квартира не топлена, и дров нет
у; дочки смотрят на последний кусочек сахару около холодного самовара; ж
ена лежит полупарализованная и смотрит тускло на меня. Испуганные детск
ие глаза… и я, глупый… Максимушка, родной, как быть? <…> Максимушка, я хватаюс
ь за твои руки. Ты знаешь, что значит хвататься за руки? Я не понимаю ни как ж
ить, ни как быть. Гибну, гибну, гибну…»
Жертвы и палачи революции на краю могилы Ц как они похожи друг на друга! К
ак новорожденные дети, которых только родные матери способны различить.
И как это всё разительно противоречило горьковской мечте о гордом Челов
еке! Вот они, «человеки», умоляют его, «Максимушку», который еще чем-то мож
ет помочь. А чем «Максимушка» может им помочь? Он сам бессилен.
Впрочем, в 1918 году он помог Розанову. Передал через М.О.Гершензона 4000 рублей,
позволившие семье философа выжить лютой подмосковной зимой 1917Ц 1918 годов.
Но спасло ли бы Зиновьева заступничество Горького, если бы таковое состо
ялось? Нет, не спасло. Обречен был не только Зиновьев. Обречен был сам Горь
кий. Слишком запутался. И даже если б не грипп, не пекло, не майский ветер… И
не смерть сына Максима…
«Погубили, плохо»
«Председательствующий. Подсудимый Крючков, поскольку вы под
твердили уже свои показания, данные на предварительном следствии, расск
ажите вкратце о ваших преступлениях».
Крючкова обвиняли в том, что он вместе с Левиным по заданию Ягоды «вредит
ельскими методами лечения» «умертвил» сына Горького Максима. Но зачем? Е
сли верить показаниям других подсудимых, политический расчет был у «зак
азчиков» Ц Бухарина, Рыкова, Зиновьева и остальных «оппозиционеров», ко
торые таким вот иезуитским способом стремились ускорить смерть самого
Горького и тем самым выполнить задание их «главаря» Троцкого. У Крючкова
, если опять-таки верить его признаниям (а верить им практически нельзя), б
ыли «экономические» задачи. Убивая Максима, он якобы надеялся стать собс
твенником всего огромного творческого наследия писателя. Но каким обра
зом? Для этого Крючкову следовало устранить еще и Е.П.Пешкову, невестку Ти
мошу и внучек Марфу и Дарью. Этого вполне естественного вопроса А.Я.Вышин
ский, который допрашивал Крючкова, подсудимому не задал.
« Крючков. Он (Ягода. Ц П.Б.) тогда говорил мне так: дел
о тут не в Максиме Пешкове, Ц необходимо уменьшить активность Горького,
которая мешает «большим людям» Ц Рыкову, Бухарину, Каменеву, Зиновьеву.
Разговор происходил в кабинете Ягоды. Он мне говорил также о контрреволю
ционном перевороте. Насколько я помню его слова, он говорил о том, что в СС
СР скоро будет новая власть, которая вполне будет отвечать моим политиче
ским настроениям. Активность Горького стоит на пути государственного п
ереворота, эту активность нужно уменьшить.
«Вы знаете, как Алексей Максимович любит своего сына Максима. Из этой люб
ви он черпает большие силы», Ц сказал он».
С одной стороны, налицо самооговор. Крючков говорит как по писаному. Прич
ем писанному плохим литератором. С другой стороны, если на время принять
правила игры, заданные на этом суде, возникает впечатление, что между это
й «плохой» литературой и реальной жизнью имеется прямая связь. И эта свя
зь является самой жуткой в этом деле.
Проблема в том, что Горький относился к породе людей, которых удары судьб
ы не ослабляли, а закаляли. Мобилизовали волю. Кто-кто, но уж Крючков, знавш
ий Горького с давних пор, не мог этого не учитывать.
Горький не был обычным человеком. У него было особое отношение к жизни и с
мерти. В том числе и к судьбам близких людей. Даже такие удары, как смерть с
обственных детей, он переносил (внешне) со странным хладнокровием.
Когда в Нижнем Новгороде умирала от менингита дочь Горького Катя, писате
ль находился в Америке. Выступал, встречался с Марком Твеном, давал интер
вью журналистам, собирал деньги для московского восстания и писал «Мать
». Вдруг 17 августа 1906 года приходит телеграмма от Е.П.Пешковой. Положение Го
рького было вдвойне мучительным. Известие о смерти пятилетней Катюши пр
ишло не просто от безутешной матери, но и оставленной жены, которую Горьк
ий бросил ради актрисы Московского Художественного театра М.Ф.Андреево
й. Она и была с ним в американской поездке как его гражданская жена. Всякий
мужчина (если он не циник) растерялся бы в этой ситуации. Только не Горьки
й.
«Я прошу тебя Ц следи за сыном, Ц пишет он Пешковой. Ц Прошу не только ка
к отец, но Ц как человек. В повести, которую я теперь пишу, Ц «Мать» Ц гер
оиня ее, вдова и мать рабочего-революционера <…> говорит:
Ц В мире идут дети… к новому солнцу, идут дети к новой жизни… Дети наши, об
рекшие себя на страдание за все люди, идут в мире Ц не оставляйте их, не бр
осайте кровь свою вне заботы».
Но ведь это как раз Горький «бросил кровь свою вне заботы». И потом Ц каки
м образом и за что обречена на страдание пятилетняя девочка? «За вс
е люди?» Вот пропасть, отделявшая Горького от Достоевского с его сле
зинкой ребенка, не оправданной «светлым» будущим.
Горький мог расплакаться над литературным произведением, о чем с доволь
но злой и обидной иронией писал Маяковский, вспомнив (возможно, присочин
ив В письме И
.А.Груздеву, написанном после самоубийства Маяковского, Горький вспомин
ал, что это как раз Маяковский рыдал от избытка чувств, когда гостил у Горь
кого в Финляндии в 1915 году.
) в автобиографии, что Горький разрыдался у него на плече после проч
тения поэмы «Облако в штанах».
Но вот конец одного из самых пронзительных рассказов Горького Ц «Страс
ти-мордасти». В рассказе говорится о несчастном обезноженном мальчике и
его матери, проститутке, больной сифилисом, с которой сын живет в подвале
. Покидая эту семью, автор от имени своего героя говорит: «Я быстро пошел с
о двора, скрипя зубами, чтобы не зареветь».
Ну и почему бы не зареветь?
Рассказ автобиографичен. Эту семейку Алексей Пешков встретил, когда ему
был двадцать один год и он разносил в Нижнем Новгороде «баварский квас».
Очень может быть, что в реальности он и заплакал, наблюдая сцены нежности
пьяной больной проститутки к своему сыну-калеке, слушая ее страшненькую
колыбельную:
Придут Страсти-Мордасти,
Приведут с собой Напасти;
Приведут они Напасти,
Изорвут сердце на части!
Ой беда, ой беда!
Куда спрячемся, куда?
Сердце автора (и героя) разрывается на части. Он скрипит зубами, сдерживая
рыдания. Но здесь именно важно, что слезы нужно сдерживать! Нел
ьзя ослаблять волю, давая свободу слезам над обреченными людьми. Тем бол
ее умершими. Даже если это твои дети.
22 мая 1934 года, через одиннадцать дней после смерти Максима, Горький пишет С
талину:
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Согласно разрешению Вашему посылаю Вам письма изобретателей Поспелова
и Львова. Поспелов утверждает, что устрашающий шум Ц треск пулеметов, кр
ики ура, топот конницы и т.д. Ц можно перенести в тыл позиции врага и этим с
мутить его. Сын мой видел электросварочный аппарат Львова в работе и гов
орил мне, что работает аппарат безукоризненно Ц с техникой электросвар
ки Максим был неплохо знаком, изучая ее в Италии. Львов Ц конструктор аэр
оплана «Сталь-2», имеет орден Ленина. Болен: туберкулез и ревматизм, нужно
бы усилить и улучшить его питание. Я очень прошу Вас предложить Серго Орд
жоникидзе вызвать Львова к себе и немножко приласкать его, позаботиться
о нем, он человек высокой ценности.
Будьте здоровы».
А.Д.Сперанский вспоминает: «В семье Горького мне пришлось уже пережить о
дно тяжелое событие. Два года назад умер его сын Ц Максим Алексеевич Пеш
ков, человек большого своеобразия, талантливая, искренняя, несколько отв
леченная натура, преданная делу своего отца, оставивший многие из подлин
но своих начинаний, чтобы служить ему. Болезнь сразу приняла катастрофич
еский характер. В последний день Алексей Максимович не ложился спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
удберг прямо скажет об этом пять дней спустя, после кончины писателя: «Ум
ирал он, в сущности, 8-го, и если бы не посещение Сталина, вряд ли вернулся к ж
изни. Ощущение смерти было и 12-го». Именно в тот день Сталин приезжал в посл
едний раз. После его посещения Горький проживет еще пять дней.
Семнадцать врачей бьются за жизнь государственно важного пациента. Но с
пасает его… мудрая беседа со Сталиным о женщинах-писательницах и францу
зских пейзанах. Выходит, главный его врач Ц Сталин.
«Надумали болеть!»
«Максимушка» и «товарищи»
Что-то здесь настораживает. Как бы ни был Сталин грубоват в отношении бли
жайшего окружения, как бы ни любил посиделки за полночь, но тот кордебале
т, который он организовал вокруг умиравшего Горького, либо вовсе выходит
за рамки здравого смысла, либо требует какого-то иного истолкования.
«Были у Вас в два часа ночи. Пульс у Вас, говорят, отличный (82, больше, меньше).
Нам запретили эскулапы зайти к Вам. Пришлось подчиниться. Привет от всех
нас, большой привет. И.Сталин».
Эскулап в римской мифологии Ц бог врачевания. Соответствует греческом
у Асклепию. В переносном, ироническом смысле Ц врач, медик. Кстати, Асклеп
ий в греческой мифологии воскрешал мертвых.
Да, «Хозяин» умел быть ироничным.
Что же все-таки происходило?
Горький до конца не входил в сталинское окружение. Сталин мог называть (и
даже считать) его своим соратником, бывшим товарищем по партии. Он мог наз
ывать (и даже считать) его своим другом. Но Ц не частью окружения. Положен
ие Горького в СССР и в мире было слишком значительно, чтобы Сталин посмел
без необходимости «вламываться» к нему ночью в дом, прекрасно зная о его
состоянии.
Впрочем, Ромен Роллан в «Московском дневнике» с удивлением замечает, как
Сталин развязно подшучивает над Горьким во время застолья в Горках-10: «К
то тут секретарь, Горький или Крючков? Есть порядок в этом доме?»
Вячеслав Иванов, лингвист, сын советского писателя Всеволода Иванова, вс
поминает (со слов отца), что Горький был возмущен резолюцией Сталина на по
эме «Девушка и Смерть», начертанной во время визита Сталина осенью 1931 год
а. Вот ее точный текст: «Эта штука сильнее, чем «Фауст» Гёте (любовь побежд
ает смерть). 11/ХЦ 31 г.». Иванов: «Мой отец, говоривший об этом эпизоде с Горьки
м, утверждал решительно, что Горький был оскорблен. Сталин и Ворошилов бы
ли пьяны и валяли дурака…»
Вообще-то «валять дурака» было нормой как раз в семье Горького. Там ценил
ись острые шутки. Особенно когда появлялся неугомонный Максим. Но Сталин
не был членом семьи. Как и Бухарин, который (что с не меньшим изумлением за
мечает Роллан) во время завтрака в Горках летом 35-го «в шутку» «обменивае
тся с Горьким тумаками (но Горький быстро запросил пощады, жалуясь на тяж
елую руку Бухарина)». И дальше: «Уходя, Бухарин целует Горького в лоб. Толь
ко что он в шутку обхватил руками его горло и так сжал его, что Горький зак
ричал».
Горький никогда не был вполне человеком партийного круга. Ег
о культурный и нравственный авторитет был совсем иным. Поэтому он мог св
ободно общаться с пушкинистом Ю.Г.Оксманом, физиологом И.П.Павловым, вост
оковедом С.Ф.Ольденбургом, писателем Вяч.Ивановым.
Сталин (человек очень умный) не мог этого не понимать.
Значит, попытка ночного вторжения была вызвана необходимостью. Ему, Стал
ину, это было зачем-то нужно. И 8-го, и 10-го, и 12-го ему был необходим или откров
енный разговор с Горьким, или стальная уверенность, что такой же разгово
р не состоится с кем-то другим. Например, с ехавшим из Франции к умиравшем
у Горькому Луи Арагоном.
Отношение Сталина к чудесному воскрешению Горького не совсем понятно. Я
сно, что он смущен. И страшно недоволен, что вокруг Горького, по его мнению,
слишком много людей. Особенно он недоволен присутствием Ягоды. На первый
взгляд это кажется нелогичным. Кому же еще, как не главе НКВД, сторожить п
оследнее дыхание (и последние слова!) государственно важного человека? С
которым (это уже не секрет) у вождя с некоторого времени возникли разногл
асия. Который дружит с его противниками Ц Рыковым, Бухариным, Каменевым.
К которому даже старый враг Горького Григорий Зиновьев обращается за по
мощью из тюрьмы, зная, что в обычае Горького прощать своих врагов и помога
ть им в безнадежных ситуациях.
«Алексей Максимович!
Искренно прошу Вас, простите мне, что после всего случившегося со мной я в
ообще осмеливаюсь писать Вам. У меня давно не было с Вами ни личного, ни пи
сьменного общения, и мне, по правде говоря, часто казалось, что я лично не п
ользовался Вашими симпатиями и раньше. Но ведь Вам пишут многие, можно ск
азать, все. Причины этого понятны. Так разрешите и мне, сейчас одному из не
счастнейших людей во всем мире, обратиться к Вам.
Самое страшное, что случилось со мною: на меня легло гнуснейшее и преступ
нейшее из убийств, совершившихся на земле, Ц убийство С.М.Кирова, того Ки
рова, о котором Вы так прекрасно сказали, что «убили простого, ясного, непо
колебимо твердого, убили за то, что он был именно таким хорошим и Ц страшн
ым для врагов» (цитата из статьи Горького «Литературные забавы», опублик
ованной в газете «Правда» 24-января 1935года. Ц П.Б). Конечно, раньш
е мне никогда и в голову не приходило, что я могу оказаться хоть в какой-то
степени связанным с таким, по Вашему выражению, «идиотским и подлым прес
туплением». А вышло то, что вышло. И пролетарский суд целиком прав в своем
приговоре. Сколько бы ни пришлось мне еще жить на свете, при слове «Киров»
мое сердце каждый раз должно почувствовать укол иглы, почувствовать про
клятие, идущее от всех лучших людей Союза (да и всего мира). <…>
Два дня суда
В январе 1935 года в Ленинграде состоялось заседание выездной сессии Военн
ой коллегии Верховного суда СССР по делу так называемого «Московского ц
ентра» Ц всего 19 человек, обвинявшихся в убийстве СМ. Кирова. Зиновьева, к
ак главного организатора, осудили на 10 лет тюремного заключения. Лев Каме
нев получил 5 лет, но вскоре после суда по так называемому «Кремлевскому д
елу» ему добавили еще 10. В августе 1936-го Каменев и Зиновьев были в последний
раз осуждены за участие в так называемом «Троцкистско-зиновьевском «Об
ъединенном центре» и казнены.
были для меня настоящей казнью. До чего дошло дело, я здесь увидел це
ликом впервые. Описать мне то, что пережито за эти дни, нет сил. Да для этого
нужно и перо другой силы. В душе настоящий ад. Болит каждый нерв. Страшно д
аже пытаться это описывать. Страшно это бередит. <…>
Вы Ц великий художник. Вы Ц знаток человеческой души, Вы Ц учитель жизн
и, Вы знаете и хотите знать всё. Вдумайтесь, прошу Вас, на минуточку, что озн
ачает мне сидеть сейчас в советской тюрьме. Представьте себе это конкрет
но. <…>
Помогите, Алексей Максимович, если сочтете возможным! Помогите, и, я думаю
, Вам не придется раскаиваться, если поможете.
Живите счастливо, Алексей Максимович, живите побольше Ц на радость всем
у тому, что есть хорошего на земле. Того же от всего сердца я желаю Иосифу В
иссарионовичу Сталину и его соратникам.
Если позволите, жму Вашу руку.
Г. Зиновьев
Я кончаю это письмо 28 января 1935 г. в ДПЗ, и сегодня же меня, как мне сказано, уво
зят… Куда Ц еще не знаю. Самое страшное: книг, которые мне переданы родным
и, я не получил. Мне их не дают пока. Я полон по этому поводу ужасной тревоги
. Помогите! Помогите!»
Ни письмо Зиновьева, ни письмо Каменева с такой же просьбой о помощи, посл
анные из тюрьмы, не были переданы Горькому. Это были гласы вопиющих в пуст
ыне, «увы, не безлюдной», как любил говорить Горький.
Обратим внимание, что Зиновьев отделяет Горького от непосредственного
окружения Сталина. В глазах Зиновьева Горький Ц последняя сила, не толь
ко не подчиненная «Хозяину», но способная сама повлиять на него. Оставим
историкам революции и большевизма разбираться в стилистических, психо
логических и, разумеется, политических тонкостях письма Зиновьева. Поня
тно, что оно написано эзоповым языком, с недвусмысленными намеками, по ка
ким направлениям вести защиту Зиновьева перед Сталиным, если эта защита
состоится. Ясно, что Зиновьев льстил Сталину в расчете на то, что Горький (
например, во время дружеского застолья) передаст «Хозяину» лесть и по до
броте душевной замолвит за него словечко.
Но сравним это письмо с посланием бежавшего после революции из Петрогра
да в Сергиев Посад писателя-философа В.В.Розанова. Розанов погибал с семь
ей от голода и холода и в конце 1917-го обратился за помощью к Горькому. «Макс
имушка, спаси меня от последнего отчаяния. Квартира не топлена, и дров нет
у; дочки смотрят на последний кусочек сахару около холодного самовара; ж
ена лежит полупарализованная и смотрит тускло на меня. Испуганные детск
ие глаза… и я, глупый… Максимушка, родной, как быть? <…> Максимушка, я хватаюс
ь за твои руки. Ты знаешь, что значит хвататься за руки? Я не понимаю ни как ж
ить, ни как быть. Гибну, гибну, гибну…»
Жертвы и палачи революции на краю могилы Ц как они похожи друг на друга! К
ак новорожденные дети, которых только родные матери способны различить.
И как это всё разительно противоречило горьковской мечте о гордом Челов
еке! Вот они, «человеки», умоляют его, «Максимушку», который еще чем-то мож
ет помочь. А чем «Максимушка» может им помочь? Он сам бессилен.
Впрочем, в 1918 году он помог Розанову. Передал через М.О.Гершензона 4000 рублей,
позволившие семье философа выжить лютой подмосковной зимой 1917Ц 1918 годов.
Но спасло ли бы Зиновьева заступничество Горького, если бы таковое состо
ялось? Нет, не спасло. Обречен был не только Зиновьев. Обречен был сам Горь
кий. Слишком запутался. И даже если б не грипп, не пекло, не майский ветер… И
не смерть сына Максима…
«Погубили, плохо»
«Председательствующий. Подсудимый Крючков, поскольку вы под
твердили уже свои показания, данные на предварительном следствии, расск
ажите вкратце о ваших преступлениях».
Крючкова обвиняли в том, что он вместе с Левиным по заданию Ягоды «вредит
ельскими методами лечения» «умертвил» сына Горького Максима. Но зачем? Е
сли верить показаниям других подсудимых, политический расчет был у «зак
азчиков» Ц Бухарина, Рыкова, Зиновьева и остальных «оппозиционеров», ко
торые таким вот иезуитским способом стремились ускорить смерть самого
Горького и тем самым выполнить задание их «главаря» Троцкого. У Крючкова
, если опять-таки верить его признаниям (а верить им практически нельзя), б
ыли «экономические» задачи. Убивая Максима, он якобы надеялся стать собс
твенником всего огромного творческого наследия писателя. Но каким обра
зом? Для этого Крючкову следовало устранить еще и Е.П.Пешкову, невестку Ти
мошу и внучек Марфу и Дарью. Этого вполне естественного вопроса А.Я.Вышин
ский, который допрашивал Крючкова, подсудимому не задал.
« Крючков. Он (Ягода. Ц П.Б.) тогда говорил мне так: дел
о тут не в Максиме Пешкове, Ц необходимо уменьшить активность Горького,
которая мешает «большим людям» Ц Рыкову, Бухарину, Каменеву, Зиновьеву.
Разговор происходил в кабинете Ягоды. Он мне говорил также о контрреволю
ционном перевороте. Насколько я помню его слова, он говорил о том, что в СС
СР скоро будет новая власть, которая вполне будет отвечать моим политиче
ским настроениям. Активность Горького стоит на пути государственного п
ереворота, эту активность нужно уменьшить.
«Вы знаете, как Алексей Максимович любит своего сына Максима. Из этой люб
ви он черпает большие силы», Ц сказал он».
С одной стороны, налицо самооговор. Крючков говорит как по писаному. Прич
ем писанному плохим литератором. С другой стороны, если на время принять
правила игры, заданные на этом суде, возникает впечатление, что между это
й «плохой» литературой и реальной жизнью имеется прямая связь. И эта свя
зь является самой жуткой в этом деле.
Проблема в том, что Горький относился к породе людей, которых удары судьб
ы не ослабляли, а закаляли. Мобилизовали волю. Кто-кто, но уж Крючков, знавш
ий Горького с давних пор, не мог этого не учитывать.
Горький не был обычным человеком. У него было особое отношение к жизни и с
мерти. В том числе и к судьбам близких людей. Даже такие удары, как смерть с
обственных детей, он переносил (внешне) со странным хладнокровием.
Когда в Нижнем Новгороде умирала от менингита дочь Горького Катя, писате
ль находился в Америке. Выступал, встречался с Марком Твеном, давал интер
вью журналистам, собирал деньги для московского восстания и писал «Мать
». Вдруг 17 августа 1906 года приходит телеграмма от Е.П.Пешковой. Положение Го
рького было вдвойне мучительным. Известие о смерти пятилетней Катюши пр
ишло не просто от безутешной матери, но и оставленной жены, которую Горьк
ий бросил ради актрисы Московского Художественного театра М.Ф.Андреево
й. Она и была с ним в американской поездке как его гражданская жена. Всякий
мужчина (если он не циник) растерялся бы в этой ситуации. Только не Горьки
й.
«Я прошу тебя Ц следи за сыном, Ц пишет он Пешковой. Ц Прошу не только ка
к отец, но Ц как человек. В повести, которую я теперь пишу, Ц «Мать» Ц гер
оиня ее, вдова и мать рабочего-революционера <…> говорит:
Ц В мире идут дети… к новому солнцу, идут дети к новой жизни… Дети наши, об
рекшие себя на страдание за все люди, идут в мире Ц не оставляйте их, не бр
осайте кровь свою вне заботы».
Но ведь это как раз Горький «бросил кровь свою вне заботы». И потом Ц каки
м образом и за что обречена на страдание пятилетняя девочка? «За вс
е люди?» Вот пропасть, отделявшая Горького от Достоевского с его сле
зинкой ребенка, не оправданной «светлым» будущим.
Горький мог расплакаться над литературным произведением, о чем с доволь
но злой и обидной иронией писал Маяковский, вспомнив (возможно, присочин
ив В письме И
.А.Груздеву, написанном после самоубийства Маяковского, Горький вспомин
ал, что это как раз Маяковский рыдал от избытка чувств, когда гостил у Горь
кого в Финляндии в 1915 году.
) в автобиографии, что Горький разрыдался у него на плече после проч
тения поэмы «Облако в штанах».
Но вот конец одного из самых пронзительных рассказов Горького Ц «Страс
ти-мордасти». В рассказе говорится о несчастном обезноженном мальчике и
его матери, проститутке, больной сифилисом, с которой сын живет в подвале
. Покидая эту семью, автор от имени своего героя говорит: «Я быстро пошел с
о двора, скрипя зубами, чтобы не зареветь».
Ну и почему бы не зареветь?
Рассказ автобиографичен. Эту семейку Алексей Пешков встретил, когда ему
был двадцать один год и он разносил в Нижнем Новгороде «баварский квас».
Очень может быть, что в реальности он и заплакал, наблюдая сцены нежности
пьяной больной проститутки к своему сыну-калеке, слушая ее страшненькую
колыбельную:
Придут Страсти-Мордасти,
Приведут с собой Напасти;
Приведут они Напасти,
Изорвут сердце на части!
Ой беда, ой беда!
Куда спрячемся, куда?
Сердце автора (и героя) разрывается на части. Он скрипит зубами, сдерживая
рыдания. Но здесь именно важно, что слезы нужно сдерживать! Нел
ьзя ослаблять волю, давая свободу слезам над обреченными людьми. Тем бол
ее умершими. Даже если это твои дети.
22 мая 1934 года, через одиннадцать дней после смерти Максима, Горький пишет С
талину:
«Дорогой Иосиф Виссарионович!
Согласно разрешению Вашему посылаю Вам письма изобретателей Поспелова
и Львова. Поспелов утверждает, что устрашающий шум Ц треск пулеметов, кр
ики ура, топот конницы и т.д. Ц можно перенести в тыл позиции врага и этим с
мутить его. Сын мой видел электросварочный аппарат Львова в работе и гов
орил мне, что работает аппарат безукоризненно Ц с техникой электросвар
ки Максим был неплохо знаком, изучая ее в Италии. Львов Ц конструктор аэр
оплана «Сталь-2», имеет орден Ленина. Болен: туберкулез и ревматизм, нужно
бы усилить и улучшить его питание. Я очень прошу Вас предложить Серго Орд
жоникидзе вызвать Львова к себе и немножко приласкать его, позаботиться
о нем, он человек высокой ценности.
Будьте здоровы».
А.Д.Сперанский вспоминает: «В семье Горького мне пришлось уже пережить о
дно тяжелое событие. Два года назад умер его сын Ц Максим Алексеевич Пеш
ков, человек большого своеобразия, талантливая, искренняя, несколько отв
леченная натура, преданная делу своего отца, оставивший многие из подлин
но своих начинаний, чтобы служить ему. Болезнь сразу приняла катастрофич
еский характер. В последний день Алексей Максимович не ложился спать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40