Во-первых, он сжигал за собой мосты, так как взял расчет, строптиво отказа
вшись от бесплатного билета в любой конец. Во-вторых, с названной выше Бас
аргиной, дочерью начальника станции, у него «что-то» было. «Между мной и с
таршей дочерью Басаргина возникла взаимная симпатия…» Ц писал он позж
е. А вот с отцом ее отношения были напряженные. В 1899 году Горький все еще пер
еписывался с Басаргиной, жившей уже в Петербурге. «Будете писать Вашим, п
оклонитесь Захару Ефимовичу. Я виноват перед ним: когда-то заставил его п
ережить неприятные минуты…» В другом письме к ней того же года он писал: «
Я всё помню, Мария Захаровна. Хорошее не забывается, не так уж много его в ж
изни, чтобы можно было забывать…»
Однако в 1889 году на Крутую он возвращаться не собирался и вообще покидал э
то место с душой, очередной раз отравленной ненавистью к «людям». «Уходя
из Царицына, я ненавидел весь мир и упорно думал о самоубийстве (опять дум
ал! Ц П.Б.); род человеческий Ц за исключением двух телеграфис
тов и одной барышни Ц был мне глубоко противен».
Вот с каким настроением он пришел просить у Льва Толстого землю. Вот с как
им настроением он залезал в вагон для скота, чтобы отправиться в родной Н
ижний Новгород. Вот с каким настроением он шел к Короленко.
Конечно, настроение временами менялось. Были смутные мечты о «коммуне».
Было короткое путешествие по центральной России, бескрайние тамбовски
е «черноземы», рязанские леса и Ока, Ясная Поляна. В клеенчатой котомке ле
жала и грела душу молодого графомана бесконечная поэма, написанная ритм
ической прозой, под названием «Песнь старого дуба», от которой до нас дош
ла одна-единственная строка, но зато какая выразительная: «Я в мир пришел
, чтобы не соглашаться!»
С этой-то поэмой он и пришел к Короленко. Но прежде он прочитал его гениал
ьный рассказ «Сон Макара». И этот рассказ не понравился ему. Это очень важ
ный момент! Он касается уже не просто биографии Пешкова, но его духовной с
удьбы. В очерке «Время Короленко» Горький вспомнил: «Сон Макара» «почему
-то» не понравился ему. Это подтверждает наше предположение, что душа это
го молодого человека была не просто изувечена, но «отбита», как бывают от
биты почки, печень, легкие.
«Сон Макара», написанный Короленко в ссылке в 1883 году и напечатанный в 1885-м
в журнале «Русская мысль», читала вся мыслящая Россия. Это шедевр Короле
нко, может быть, лучшая его вещь и, в любом случае, принципиальная для пони
мания его «символа веры». Этот рассказ невозможно читать без хотя бы мин
имального сопереживания, без «катарсиса», если только остались в челове
ке жалость, жажда справедливости. В то же время он написан очень рационал
ьно, как своего рода адвокатская речь на суде. Только это защита не отдель
ного подсудимого, а всего человечества.
Макар, сын северного народа, видит сон, в котором он умер и идет на суд к Той
ону, который в его представлении является Богом. Тойон и его слуги судят М
акара, взвешивая на весах его грехи и добродетели. Добродетелей мало, поч
ти нет, а грехов Ц хоть отбавляй! Он и пьяница, и маловер, и обманывал людей
. Чаша с грехами быстро опускается вниз, и недалека минута, когда Макар ока
жется в аду. Но вдруг он начинает рассказывать Тойону свою жизнь. И оказыв
ается, что в этой жизни почти не было радости, а только ежедневный труд, ну
жда, мысли о хлебе насущном. Когда ему было молиться и думать о душе своей,
когда было совершать добрые дела, если всю жизнь он бился с нуждой, чтобы н
е умереть с голоду? Неужели справедливо после этого вновь наказывать Мак
ара? И так этот рассказ Макара потряс Тойона, что тот заплакал, и медленно
поднялась чаша с грехами. Макар был прощен Богом.
В этом рассказе духовное кредо Короленко. Он судит человека не по внешни
м признакам морали и религиозности, а по справедливости. Оправдан не тот,
кто формально прав, а тот, кто в заданных ему Богом, природой и обществом о
бстоятельствах выполнил все, на что способен.
Делай, что должно, и пусть будет, что будет. Это известный девиз Короленко.

Макар не был способен на строгое соблюдение нравственных норм. Исполняй
он их, он просто не выжил бы. Нельзя Ц несправедливо! Ц требовать от чело
века духовной высоты, если он по рождению своему и обстоятельствам жизни
не знает о ней.
«Ц Почему вы такой спокойный?»
Это Пешков спросил у Короленко во время их второй встречи. Спросил нервн
о, искренне не понимая этого спокойствия.
«Ц Я знаю, что мне нужно делать, и убежден в полезности того, что делаю…»
На самом деле Короленко вовсе не был таким уж спокойным и уравновешенным
человеком. После революции, в Полтаве, он с пистолетом погнался за бандит
ами, которые хотели ограбить его дом. До революции он страстно защищал по
дсудимых по «мултанскому делу». Он был достаточно беспощадным редактор
ом, в чем Пешков убедился при первой же встрече с ним.
«Ц Вы часто допускаете грубые слова, Ц должно быть, потому, что они кажу
тся вам сильными? Это Ц бывает. <…>
Внимательно взглянув на меня, он продолжал ласково:
Ц Вы пишете: «Я в мир пришел, чтобы не соглашаться. Раз это так…» «Раз так»
Ц не годится! Это Ц неловкий, некрасивый оборот речи. Раз так, раз этак, Ц
вы слышите?..
Далее оказалось, что в моей поэме кто-то сидит «орлом» на развалинах храм
а.
Ц Место мало подходящее для такой позы, и она не столько величественна, к
ак неприлична, Ц сказал Короленко, улыбаясь».
Вот так «ласково», «улыбаясь», он уничтожил поэму Пешкова, которую тот но
сил в своей котомке как главную «драгоценность».
Уходя от него, Пешков решил больше не писать стихов. Обещания не сдержал. Н
о можно сказать, что именно после первой встречи с Короленко Пешков-граф
оман превратился в Пешкова-писателя.
Через три года появится «Макар Чудра», первый рассказ, который писатель
подпишет псевдонимом Горький. Спустя три года благодаря Короленко в жур
нале «Русское богатство» будет опубликован «Челкаш». А еще через три год
а выйдут «Очерки и рассказы», и в Петербурге русская интеллигенция даст
банкет в честь новорожденного гения. На этом банкете будет присутствова
ть Короленко.

Переход и гибель

«Человек Ц это переход и гибель», Ц говорил Заратустра Ницше, имея в вид
у, что человек есть «мост», протянутый природой (в Бога к тому времени Ницш
е уже не верил, Бог для него «умер») между животным и сверхчеловеком. С это
й «истиной» молодой Пешков познакомился еще до того, как стал Горьким.
Но прежде Ц некоторые бытовые подробности его пребывания в Нижнем. С ок
тября 1889 года он устроился работать письмоводителем к присяжному повере
нному А.И.Ланину за двадцать рублей в месяц. Двадцать рублей Ц деньги хор
ошие. Это меньше тридцати рублей, которые «весовщик» Пешков получал на ж
елезной дороге, но и не три рубля, получаемые им за работу в адской пекарне
Семенова. Тем более что Ланин работой Пешкова не обременял, зато позволя
л ему в любое время пользоваться своей роскошной библиотекой.
Ланин был личностью в Нижнем Новгороде известной. Прекрасный адвокат, ли
беральный общественный деятель, председатель совета Нижегородского об
щества распространения начального образования. «Влияние его на мое обр
азование было неизмеримо огромным, Ц писал затем Горький. Ц Это высоко
образованный и благороднейший человек, коему я обязан больше всех…»
Любопытно сравнить его и Ромася фотопортреты, поместив между ними портр
ет Короленко. Если совместить лица Ромася и Ланина, то получится почти Ко
роленко. Во внешности Ланина сочетались барин и интеллигент. Густая шелк
овистая борода, в которой было что-то «тургеневское», как и в умных, прони
цательных и очень доброжелательных глазах. Огромный лоб, но без «упрямст
ва» Ромася. Большие, красиво очерченные уши, кажется, созданные для того, ч
тобы внимательно слушать собеседника.
Трудно вообразить, какой из полуграмотного Пешкова был письмоводитель,
но хлопоты Ланину он доставил тотчас же. Уже в октябре Пешков был арестов
ан и заключен в первый корпус нижегородского замка.
Это было «эхо» Казани. После разгрома студенческого, движения, отчислени
я и высылки многих студентов часть из них осела в Нижнем. Вообще в Нижнем п
роизошло своеобразное повторение казанской ситуации, и Горький вновь о
казался среди своих бывших приятелей. Среди них были А.В.Чекин и С.Г.Сомов,
с которыми он поселился в трехкомнатной квартире по Жуковской улице. Чек
ин Ц педагог, организатор народнических кружков в Казани Ц продолжал з
аниматься этим и в Нижнем. Сомов был странный человек. В письме к Груздеву
Горький утверждал, что Сомова описал Боборыкин в романе «Солидные добро
детели» и Лесков в рассказе «Шерамур». Когда Груздев усомнился, что кари
катурный персонаж эмигранта, выведенный в рассказе Лескова, и есть бывши
й приятель Горького, тот стал на этом настаивать: «С.Г.Сомов именно таков б
ыл, как его написал Лесков: среднего роста, квадратный, с короткой шеей, от
чего казался сутулым. На квадратном лице Ц темненькие, пренебрежительн
ые глазки, черная, тупая бородка. Уши без мочек. Голос Ц ворчливый, бурчащ
ий, фраза небрежная, короткая. Черноволосость, прямота и жесткость волос
а указывали как будто на инородческую, всего скорее калмыцкую кровь. Пос
ле остался сын в Саратове. Писал мне в 17 или 18 гг. С.Г. был убежден в своей искл
ючительной гениальности, но это выходило у него не смешно и не тяжело, а ка
к-то по-детски забавно. «Гениальность» делала его отчаянным эгоистом. Бы
л прожорлив. Съедал молоко своих девочек; у него было две, обе очень болезн
енные. Когда их мать, некрасивая, нездоровая и задавленная нищетой, говор
ила ему: «Как же дети? Ты съел их молоко!» Ц он ворчал, что неизвестно еще, д
адут ли дети миру что-нибудь ценное, тогда как он Ц уже… В общем же это был
все-таки хороший человек. Странно, что некоторые его идеи Ц напр<имер> о К
итае Ц совпадали с идеями Н.Ф.Федорова».
Остается добавить, что Сергей Григорьевич Сомов родился в 1842 году и, значи
т, был старше Пешкова на двадцать шесть лет. За совместное проживание с эт
им «темным» человеком Пешкова и арестовали. На первом же допросе, по заме
чанию полиции, он «держал себя в высшей степени дерзко и нахально». В очер
ке «Время Короленко» Горький описывает пребывание свое в замке с ироние
й.
Допрашивал Пешкова начальник нижегородского жандармского управления
генерал И.Н.Познанский Ц это говорит о том, какое значение придавали раз
ным «странным» людям, вроде Сомова и Пешкова, в нижегородской жандармери
и. Познанский был человеком глубоко несчастным, и Пешков знал об этом, как
и весь город.
18 апреля 1879 года, когда Познанский служил начальником Санкт-Петербургско
го жандармского управления, его шестнадцатилетний сын, ученик Первой пе
тербургской гимназии, был найден мертвым после сильнейшего отравления
морфием. В убийстве его подозревалась гувернантка, француженка Маргари
та Жюжан. Адвокатом ее выступил знаменитый А.Ф.Кони, в результате чего суд
вынес оправдательный приговор, а сын главного петербургского жандарма
был признан морфинистом.
Горький описывает генерала в мягких, хотя и иронических тонах. «Какой вы
революционер? Ц брюзгливо говорил он. Ц Вы не еврей, не поляк. Вот Ц вы п
ишете, ну, что же? Вот когда я выпущу вас Ц покажите ваши рукописи Королен
ко, Ц знакомы с ним? Нет? Это Ц серьезный писатель, не хуже Тургенева…» Та
ким образом, первым серьезным «ценителем» его творчества был добрый жан
дармский генерал, который и благословил его на литературную стезю. Ведь
известно, что Пешков прятал от друзей свои стихи, стеснялся их. После обыс
ка они, разумеется, оказались у генерала.
Дочь генерала была талантливой пианисткой. О том, как Пешков с улицы слуш
ал ее музыкальные упражнения дома, Горький описал в рассказе «Музыка». Т
ак что генерал Познанский сыграл в судьбе Горького определенную роль.
Ланин не зря натерпелся от своего служащего, которого он даже готовил в п
рисяжные поверенные. Первая книга Горького носила посвящение А.И.Ланину
. Между прочим, его имя на титульном листе могло всерьез навредить легенд
е по имени «М.Горький». Как и тот несомненный, но пока неизвестный широкой
публике факт, что невольный (или сознательный?) творец этой легенды, якобы
«босяк», еще до выхода первой книги был знаком (лично или по письмам) с вид
нейшими личностями своеговремени Ц Н.Ф.Анненским и В.Г.Короленко, Ф.Д.Бат
юшковым и Н.К.Михайловским, Д.В.Григоровичем и А.С.Скабичевским. Это было п
росто тогда: заявиться в дом Короленко (да хоть бы и Льва Толстого), показа
ть рукопись, получить отклик. Будучи провинциальным журналистом, переки
нуться парой слов с художником Верещагиным, оказавшимся на нижегородск
ой Всероссийской промышленной и торговой выставке, где Пешков был аккре
дитован. Послать рассказ по почте в столичные «Русские ведомости» (даже
не сам отправил, а его приятель Н.З.Васильев, без ведома автора) и через мес
яц читать рассказ («Емельян Пиляй») напечатанным. Сидючи в «глухой прови
нции», искать в столице издателей через посредников (В.А.Поссе) и находить
Ц не одного, так другого. Отказались издавать «Очерки и рассказы» О.Н.Поп
ова, М.Н.Семенов и А.М.Калмыкова. Зато взялись А.П.Чарушников и С.П.Дороватов
ский.
Поражает невероятная плотность культурного пространства в гигантской
бездорожной стране! Словно между столицами и провинцией не было никаког
о расстояния! Вот еще пример. Через два месяца после выхода «Очерков и рас
сказов» литературная знаменитость опять попадает в тюрьму. На сей раз по
садили уже как политического преступника, по старым, еще тифлисским рево
люционным делам. Арестовали в Нижнем, но сидеть надлежало в Тифлисе, на ме
сте, так сказать, преступления. И вот из Метехского замка Горький как бы ме
жду прочим пишет жене: «Гиббона» скоро прочту». То есть что же еще читать в
провинциальной тюрьме, как не гиббоновскую «Историю упадка Римской имп
ерии», сравнивая ее с упадком империи собственной!
Когда главный редактор «Русского богатства» критик и публицист Н.К.Миха
йловский обозревал в своем журнале «Очерки и рассказы» «господина М.Гор
ького», то естественно задался вопросом: каким образом в произведения эт
ого «самоучки», не знавшего иностранные языки, проникли идеи Ницше, кото
рого в самой Европе в то время еще считали обычным умалишенным?
Вероятно, решил Михайловский, эти идеи попали туда случайно. Они «носятс
я в воздухе» и «могут прорезываться самостоятельно». Замечание, достойн
ое той эпохи. Европейская профессура в большинстве своем все еще считает
Ницше «неудавшимся филологом», «зарвавшимся мыслителем», а в России его
идеи «носятся в воздухе», «прорезываются самостоятельно» в творчестве
провинциального самоучки.
Михайловский переосторожничал. Ничего случайного в «ницшеанстве» само
учки из Нижнего Новгорода не было. Не сам ли Михайловский еще в 1894 году выст
упил в «Русском богатстве» с двумя капитальнейшими статьями о Ницше, рав
ных по глубине которым в европейской периодике еще не было? Не он ли едва л
и не первым заговорил об особой «морали» Ницше («он Ц моралист и притом г
ораздо, например, строже и требовательнее гр.Л.Н.Толстого»)? И это в то врем
я, когда Европа считала Ницше исключительно аморальным мыслителем. Не он
ли задолго до экзистенциалистов написал работу «Ницше и Достоевский»? Э
тих статей Горький не мог не знать. Знал он, как сегодня известно, и о специ
альных исследованиях: статьях московских профессоров Н.Грота, Л.Лопатин
а, П.Астафьева и В.Преображенского, появившихся в «Вопросах философии и п
сихологии» в 1892Ц 1893 годах. Спорил о них со студентами ярославского лицея.
В конце восьмидесятых, находясь на пороге окончательного безумия, Ницше
только-только получал первые весточки о том, что его признали одинокие у
мы Европы и Скандинавии. Только-только Георг Брандес в Дании выступил с л
екциями о «базельском мудреце». Законодатель интеллектуальной моды во
Франции Ипполит Тэн только-только бросил свой благосклонный взор на евр
опейского мыслителя, уже завершающего свой творческий путь. А через неск
олько лет ярославские студенты ожесточенно спорят с каким-то типом, не о
кончившим даже начального училища Кунавинской слободы в Нижнем Новгор
оде, о феномене Фридриха Ницше!
Это и была Россия, «которую мы потеряли». И в этой стране не могла не накоп
иться та критическая масса, которая вскоре породила взрыв. В культуре то
й эпохи была какая-то чрезмерная избыточность. Что ни писатель, то мирово
е событие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40