Через дом своего крестного Лаптев в этот раз не «проходит». Он входи
т в него как один из хозяев новой жизни, которым, увы, решил творчески «пок
лониться» Горький. К чести Горького, это его единственное законченное ху
дожественное творение в данной области.
Наиболее мощной попыткой «склонить» Горького-художника, а не только пуб
лициста, стало недвусмысленное предложение Сталина написать о нем книг
у или хотя бы очерк, вроде воспоминаний о Ленине. И Горький даже взялся был
о за эту работу в конце 1931 года, стал изучать специально подготовленные дл
я него материалы о вожде. Но дело ограничилось кратким описанием истории
Грузии, на этом чернила Горького, так сказать, «иссякли». На дальнейшие по
пытки приставленных к Горькому литературных и издательских чиновников
уговорить писателя взяться за книгу о Сталине Горький делал «глухое ухо
». Эту «миссию» выполнил французский писатель-коммунист Анри Барбюс, со
здавший о Сталине оглушительно бездарную книгу с очевидными подтасовк
ами фактов. Оказывается, Сталин не только «исправлял» все ошибки Троцког
о в гражданской войне, но и октябрьский переворот был его заслугой! В книг
е угодливо описывался аскетизм Сталина, жившего в маленькой квартире в К
ремле, и, конечно, не было ни слова о том, чего Анри Барбюс не мог не знать: ка
кие раблезианские пиры закатывали для Сталина и его окружения на даче Го
рького в Горках.
Горький-художник «дрогнул», но выстоял. Тем не менее эхо «Матери» пронос
ится по всей его последующей жизни. Нельзя, хотя бы раз заставив свое перо
служить сектантским целям, затем до конца «отмыть» его. Это возможно тол
ько через глубокое раскаяние, а Горький каяться не умел да и не желал. Тако
в был тип его духовной личности.
Для нас совершенно очевидно, что на протяжении жизни Горький последоват
ельно разочаровывался во «власовском» сюжете. Иного и быть не могло. Гор
ький был подлинный художник и не мог не чувствовать собственной фальши,
как Шаляпин не мог бы не услышать фальшивую ноту в своем голосе. «Мать» бы
ла первым опытом партийного заказа, который в 1906Ц 1907 годах, когда писалась
эта вещь, отчасти совпадал с мироощущением самого Горького. Он захотел (и
заставил себя) уверовать в РСДРП и конкретно в большевиков как в «апосто
лов» новой веры и созидателей новой церкви. Эта новая церковь должна был
а проповедовать не смирение перед жизнью, но активное вторжение в нее. И в
се это для конечной победы «коллективного разума».
В повести «Исповедь», написанной после «Матери» и без всякого внешнего з
аказа, Горький показывает, на какие чудеса способен «коллектив». Незрима
я энергия, исходящая из толпы богомольцев, излечивает обезноженную деву
шку. Странствуя по Руси, Пешков мог наблюдать подобные случаи в действит
ельности, хотя бы и в Рыжовском монастыре, где он встретился с Иоанном Кро
нштадтским. Но если толпа способна на такие чудеса, то какие волшебства м
ожет творить организованное и сознающее свою мощь человечество? Вот при
мерный абрис новой веры Горького, его «богостроительства», зачатки кото
рого мы найдем в ранней пьесе «На дне», где Сатин обожествляет «коллекти
вного» Человека.
Однако насколько искренен был Горький в собственной вере? Как художник,
он чувствовал, что «Мать» не удалась, а в «Исповеди» самое слабое место Ц
это описание рабочей слободки, где обитают рабочие-«богостроители».
Горький уже знал, что «найти» Бога нельзя. Но можно ли Его «построить»? Ско
рее всего, внутренне он сомневался в этом, как сомневался во всем в этом ми
ре.
И тогда Горький решился на трюк с «иллюзией».
Это была самая страшная и роковая ошибка на его духовном пути!
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не сумеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Эти стихи Бомарше в переводе В.С.Курочкина, шатаясь и держась руками за ко
сяки, декламирует пьяный Актер в «На дне» незадолго до того, как повесить
ся. По сути, это и стало «самоубийственной» религией Горького, а первым си
гналом этого была повесть «Мать». Изображая революционеров «апостолам
и», то есть святыми, Горький лукавил и знал об этом. Но может быть… как-нибу
дь… и выйдет так, что рабочие, прочитав евангелие от Максима, в самом деле
станут новыми святыми и подвижниками? Ведь вера чудеса творит!
После Октябрьской революции эти «святые» по первому приказу Зиновьева
явятся в его дом с обыском. И если б не Ленин, который своей гвардии не сдав
ал, они, может быть, «шлепнули» б его. Вот и вся иллюзия.
Разумеется, «Мать» по содержанию шире внешнего, да и внутреннего заказа,
который выполнял Горький. Есть в этой повести художественно сильные мес
та, в основном связанные с действительно непростым образом Пелагеи Нило
вны. В описании рабочей слободки, быта рабочих сегодняшний внимательный
читатель обнаружит отнюдь не только «свинцовые мерзости», но и, например
, то, что поведение рабочих-революционеров не одобряют наиболее пожилые
и квалифицированные рабочие фабрики. Что вся «революционность» Павла В
ласова не имела бы смысла, если бы на фабрике была возможность создания п
рофсоюза, который защищал бы экономические интересы рабочих…
Вообще, с точки зрения «правды жизни» «Мать» достаточно емкое и интересн
ое произведение. Но нельзя забывать, что в судьбе Горького именно «Мать»
сыграла роковую роль, явив собой первый образец партийной (читай: сектан
тской) художественной литературы. Будущих разрушителей России эта пове
сть изображала «апостолами», святыми, на долгие годы «канонизируя» их. Э
то было первое несомненное духовное поражение Горького, от которого он н
е смог оправиться до конца жизни. Коготок увяз Ц всей птичке пропасть.
Наконец вспомним, что «проповедовал» новый «апостол» Павел Власов и чем
у в течение десятилетий учили школьников.
Вот его знаменитая речь на суде.
«Ц Мы Ц социалисты. Это значит, что мы враги частной собственности, кото
рая разъединяет людей…»
Допустим, это позиция социального идеалиста, хотя Ц как можно быть враг
ом чужой собственности?
Но дальше Павел говорит:
«…мы хотим теперь иметь столько свободы, чтобы она дала нам возможность
со временем завоевать всю власть».
Какой же это идеализм? Это слова политика.
Вспомним самое начало речи Павла:
«Ц Человек партии, я признаю только суд моей партии…»
Нет другого суда, ни юридического, ни человеческого, ни божеского Ц кром
е суда членов своей секты!
«Мы стоим против общества, интересы которого вам приказано защищать, как
непримиримые враги его и ваши, и примирение между нами невозможно до пор
ы, пока мы не победим».
И за все это Павел Власов получил высылку «на поселение», откуда в любой м
омент мог бы убежать.
И последнее. Наброски к неосуществленной повести «Сын», рассказы «Роман
тик» и «Мордовка», написанные в 1910 году, оставляют впечатление безнадежно
го поражения «власовского» сюжета. И в той и в другой вещи фигурируют мол
одые рабочие-революционеры (в «Мордовке» даже имя героя Ц Павел), но акце
нт смещен в область неразделенной либо неудавшейся любви.
Короче говоря: «пролетарского писателя» из Горького не получилось. То, ч
то впоследствии его назвали «великим пролетарским писателем», было под
меной, но подменой, которую он подготовил сам. Вакантное место истинно пр
олетарского писателя мог занять только один человек Ц Андрей Платонов,
который называл рабочий класс своей духовной родиной. Но именно его-то С
талин решительно вычеркнул из списка советских писателей. В творчестве
Горького рабочая тема занимает мало места и не породила ничего выдающег
ося в художественном отношении. Гораздо ярче в творчестве Горького звуч
ит тема, с одной стороны, босячества, а с другой Ц купечества. Такова была
парадоксальная природа горьковского таланта.
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ: В ОГНЕ РЕВОЛЮЦ
ИИ
Лучше гореть в огне революци
и, чем гнить в помойной яме монархии.
Горький. «Революция и культу
ра»
Революция была ему тяжела. Уб
ытки революции приводили его в ужас.
Виктор Шкловский. «Удачи и по
ражения Максима Горького»
Крушение гуманизма
19 января 1918 года в газете «Знамя труда» была опубликована статья Александ
ра Блока «Интеллигенция и революция». В ней поэт романтически приветств
овал революцию (после октябрьского большевистского переворота) и обвин
ял интеллигенцию в трусости и непоследовательности, в ее нежелании разд
елить ответственность за кровь.
Статья вызвала бурю возмущения в стане недавних соратников Блока. Особе
нно возмущалась Зинаида Гиппиус. В лучшем случае Блока жалели как «овцу
заблудшую».
В 1921 году, когда Блок умирал от болезней, вызванных недоеданием, а также сос
тоянием глубочайшей депрессии, большевики во главе с Лениным «отблагод
арили» поэта тем, что на своем заседании отказались выпустить его в Финл
яндию на лечение, хотя на этом многократно настаивал Горький, а накануне
заседания о выезде Блока непосредственно с Лениным разговаривал нарко
м просвещения Луначарский. Зато разрешили выехать Федору Сологубу, Конс
тантину Бальмонту и Михаилу Арцыбашеву. Затем Блока «отпустили», но стал
и затягивать с разрешением на выезд его жене Л.Д.Менделеевой, хотя понятн
о было, что ехать один Блок не в состоянии. Пока «рассматривали вопрос», Бл
ок скончался.
Казалось бы, обстоятельства смерти Блока, которого Ахматова назвала «на
ше солнце, в муке погасшее», несовместимы с его взглядами на революцию 1917
Ц 1918 годов (статья «Интеллигенция и революция», поэмы «Скифы» и «Двенадца
ть»). Напомним, что в конце «Двенадцати» во главе революционного патруля
Блок поставил Христа «в белом венчике из роз».
В контексте блоковской статьи «Интеллигенция и революция» Горький кон
ечно же «интеллигент». Но выбор Горького был опять-таки «еретический». В
то время, когда к коммунистам переметывались писатели из лагеря прежних
врагов, от крупного поэта-символиста Брюсова до незначительного беллет
риста Ясинского, который до революции печатался в суворинском «Новом вр
емени» (одно это участие стоило «нововременцу» М.О.Меньшикову жизни), Гор
ький вдруг рассорился со своими партийными товарищами, публично назвал
октябрьский переворот «авантюрой», которая «погубит Россию», и напечат
ал в газете «Новая жизнь» цикл обличительных статей против власти.
После 1917 года все партийцы проходили перерегистрацию. Горький не стал ее
проходить, то есть фактически вышел из партии и затем в нее уже никогда не
возвращался. Его отношения с «дружищем» Лениным, которого Горький атако
вал просьбами-требованиями, портились день ото дня, потому что Ленин отн
осился к интеллигенции в лучшем случае равнодушно. Например, он предлага
л разрешить петроградским профессорам иметь лишние комнаты для кабине
та или лаборатории, мотивируя это тем, что Питер стал город «архипустой». (
Правильно: из «буржуйских» квартир голодного Петрограда бежали все, кто
мог: за границу, во внутренние, более сытые губернии.) В худшем случае Лени
н считал мозг нации просто «г…»(о чем, не смущаясь, написал Горькому в связ
и с В.Г.Короленко) и лично распоряжался использовать интеллигенцию в вид
е заложников, «живого щита», например, во время наступления на Петроград
Юденича. Председателем Петросовета до 1926 года (когда пришел С.М.Киров) был л
енинский ставленник Григорий Зиновьев, человек (и Ленин это знал) редкой
трусости, лживости и двуличности.
Расстрелянный по распоряжению Зиновьева поэт Николай Гумилев встретил
смерть с такой спокойной улыбкой, что палачи его были потрясены. Когда в
1937 году Зиновьева вели на расстрел, он, по воспоминаниям заместителя Ягод
ы Ежова, не мог идти сам, пришлось нести его на носилках, при этом он кричал
и умолял «позвонить товарищу Сталину».
Но, как утверждал Ленин, в апреле 17-го, когда он вернулся в Россию из эмигра
ции, у него было только два верных соратника Ц «Надя (Крупская. Ц П.
Б.) и Зиновьев». Поэтому он сделал преданного Зиновьева фактическим
хозяином Северной области, отдав в его распоряжение и «град Петров», и ми
ллионы жизней, а также «дружища» Горького, которого Зиновьев в 1921 году нач
ал методично травить, а до этого в его квартире устроил обыск.
Перечитывая статью Блока «Интеллигенция и революция» уже сегодня, посл
е ознакомления с письмами Короленко к Луначарскому, «Несвоевременными
мыслями» Горького, бунинскими «Окаянными днями» и многими другими публ
ицистическими и художественными произведениями о революции тем не мен
ее вновь убеждаешься: это великая статья! В ней нет и тени фальши, нет ни од
ной попытки спрятаться от истины или солгать. Но, говоря об этой статье, ну
жно помнить, насколько «интимно» переживал Блок революцию, как своеобра
зен был его взгляд на тогдашние события не только в России, но и во всем ми
ре. Статьи Блока, как и поэмы этого времени, нужно рассматривать как «лири
ческие величины», как страстный человеческий документ бесчеловечной э
похи.
Дело в том, что Блок взял на себя ответственность интеллигенции за револ
юцию. А за революцию интеллигенция, конечно, была ответственна. Но не хоте
ла этого признать, как не признал этого Горький.
В отличие от Горького, раз и навсегда отказавшегося от фаталистического
взгляда на историю, Блок был фаталистом и смотрел на революцию как на про
цесс почти природный, подобный вихрю или землетрясению. К ней нелепо при
ступать с требованиями морали. Она «легко калечит в своем водовороте дос
тойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных», но это все
Ц «частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозно
го и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда
Ц о великом».
Взгляд Горького на революцию был более конкретен. Он видел не просто пот
ок, но гибнущих художников, ученых, поэтов (и Блока) и на этом фоне Ц рыхлог
о, похожего на истеричную бабу Зиновьева, который раскатывал по Петрогра
ду в автомобиле царя.
Кроме того, Горький мог публично не признавать, но не мог не чувствовать в
нутренней личной вины за Октябрь 17-го. Ведь большевиков к влас
ти привел отчасти и он.
В логике рассуждений Блока о революции, казалось бы, был один шаг до этики
коммунистов: «лес рубят Ц щепки летят», «цель оправдывает средства». Но
Блок, говоря о «стихийном» характере революции, предлагал видеть ее гряд
ущую цель: «Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лжив
ая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, в
еселой и прекрасной жизнью».
А это уже не «фатализм». Это уже по-горьковски. Как Горький, Блок верил, что
старое целиком отомрет и на смену ему явится не только новое общество, но
и «новый человек». Но в то же самое верил и Горький. В реальности все это пр
едопределяло грандиозный эксперимент над человеком как Божьим творени
ем, оправдывало операцию (хирургическую, страшную) по отсекновению «стар
ой», «ветхой» морали.
Вот выразительный пример.
В № 3 журнала «Октябрь» за 1930 год был напечатан очерк Михаила Пришвина «Дев
ятая ель», написанный под впечатлением его поездки на территорию бывшег
о Гефсиманского скита недалеко от Троице-Сергиевой лавры. Кстати, именн
о в Гефсиманском скиту похоронены русские философы Константин Леонтье
в и Василий Розанов. С конца двадцатых годов там размещался «дом инвалид
ов труда с примыкающим к нему исправительным домом имени Каляева»
Эсер-террорист, эк
зальтированно веровавший во Христа, убийца московского генерал-губерн
атора великого князя Сергея Александровича Романова.
. «Оба эти учреждения революционной силой внедрились в святая свят
ых старой России…» Ц писал Пришвин.
Цель заведения объяснил Пришвину заведующий: «Сила коллектива в будуще
м затянет всех в работу (в том числе и инвалидов труда? Ц П.Б.), ни
щие и всякого рода бродяги исчезнут с лица земли».
Судя по описанию Пришвина, «коллектив» этого исправительного учрежден
ия был весьма пестрый: нищие, бродяги, калеки, умственно и физически непол
ноценные люди, проститутки, беспризорные, воры. Все они вместе трудились
и «перековывались» в «людей будущего».
Если вспомнить, что монастыри на Руси издавна служили прибежищем для нищ
их, сирых, убогих, станет понятна зловещая ирония истории. Всякая попытка
радикально изменить то, что создавалось веками, оборачивается не создан
ием нового, но дурной пародией на старое. В данном случае это была пародия
на Святую Русь, в которую так отчаянно хотелось «пальнуть пулей» блоковс
ким красногвардейцам из «Двенадцати».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
т в него как один из хозяев новой жизни, которым, увы, решил творчески «пок
лониться» Горький. К чести Горького, это его единственное законченное ху
дожественное творение в данной области.
Наиболее мощной попыткой «склонить» Горького-художника, а не только пуб
лициста, стало недвусмысленное предложение Сталина написать о нем книг
у или хотя бы очерк, вроде воспоминаний о Ленине. И Горький даже взялся был
о за эту работу в конце 1931 года, стал изучать специально подготовленные дл
я него материалы о вожде. Но дело ограничилось кратким описанием истории
Грузии, на этом чернила Горького, так сказать, «иссякли». На дальнейшие по
пытки приставленных к Горькому литературных и издательских чиновников
уговорить писателя взяться за книгу о Сталине Горький делал «глухое ухо
». Эту «миссию» выполнил французский писатель-коммунист Анри Барбюс, со
здавший о Сталине оглушительно бездарную книгу с очевидными подтасовк
ами фактов. Оказывается, Сталин не только «исправлял» все ошибки Троцког
о в гражданской войне, но и октябрьский переворот был его заслугой! В книг
е угодливо описывался аскетизм Сталина, жившего в маленькой квартире в К
ремле, и, конечно, не было ни слова о том, чего Анри Барбюс не мог не знать: ка
кие раблезианские пиры закатывали для Сталина и его окружения на даче Го
рького в Горках.
Горький-художник «дрогнул», но выстоял. Тем не менее эхо «Матери» пронос
ится по всей его последующей жизни. Нельзя, хотя бы раз заставив свое перо
служить сектантским целям, затем до конца «отмыть» его. Это возможно тол
ько через глубокое раскаяние, а Горький каяться не умел да и не желал. Тако
в был тип его духовной личности.
Для нас совершенно очевидно, что на протяжении жизни Горький последоват
ельно разочаровывался во «власовском» сюжете. Иного и быть не могло. Гор
ький был подлинный художник и не мог не чувствовать собственной фальши,
как Шаляпин не мог бы не услышать фальшивую ноту в своем голосе. «Мать» бы
ла первым опытом партийного заказа, который в 1906Ц 1907 годах, когда писалась
эта вещь, отчасти совпадал с мироощущением самого Горького. Он захотел (и
заставил себя) уверовать в РСДРП и конкретно в большевиков как в «апосто
лов» новой веры и созидателей новой церкви. Эта новая церковь должна был
а проповедовать не смирение перед жизнью, но активное вторжение в нее. И в
се это для конечной победы «коллективного разума».
В повести «Исповедь», написанной после «Матери» и без всякого внешнего з
аказа, Горький показывает, на какие чудеса способен «коллектив». Незрима
я энергия, исходящая из толпы богомольцев, излечивает обезноженную деву
шку. Странствуя по Руси, Пешков мог наблюдать подобные случаи в действит
ельности, хотя бы и в Рыжовском монастыре, где он встретился с Иоанном Кро
нштадтским. Но если толпа способна на такие чудеса, то какие волшебства м
ожет творить организованное и сознающее свою мощь человечество? Вот при
мерный абрис новой веры Горького, его «богостроительства», зачатки кото
рого мы найдем в ранней пьесе «На дне», где Сатин обожествляет «коллекти
вного» Человека.
Однако насколько искренен был Горький в собственной вере? Как художник,
он чувствовал, что «Мать» не удалась, а в «Исповеди» самое слабое место Ц
это описание рабочей слободки, где обитают рабочие-«богостроители».
Горький уже знал, что «найти» Бога нельзя. Но можно ли Его «построить»? Ско
рее всего, внутренне он сомневался в этом, как сомневался во всем в этом ми
ре.
И тогда Горький решился на трюк с «иллюзией».
Это была самая страшная и роковая ошибка на его духовном пути!
Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не сумеет,
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!
Эти стихи Бомарше в переводе В.С.Курочкина, шатаясь и держась руками за ко
сяки, декламирует пьяный Актер в «На дне» незадолго до того, как повесить
ся. По сути, это и стало «самоубийственной» религией Горького, а первым си
гналом этого была повесть «Мать». Изображая революционеров «апостолам
и», то есть святыми, Горький лукавил и знал об этом. Но может быть… как-нибу
дь… и выйдет так, что рабочие, прочитав евангелие от Максима, в самом деле
станут новыми святыми и подвижниками? Ведь вера чудеса творит!
После Октябрьской революции эти «святые» по первому приказу Зиновьева
явятся в его дом с обыском. И если б не Ленин, который своей гвардии не сдав
ал, они, может быть, «шлепнули» б его. Вот и вся иллюзия.
Разумеется, «Мать» по содержанию шире внешнего, да и внутреннего заказа,
который выполнял Горький. Есть в этой повести художественно сильные мес
та, в основном связанные с действительно непростым образом Пелагеи Нило
вны. В описании рабочей слободки, быта рабочих сегодняшний внимательный
читатель обнаружит отнюдь не только «свинцовые мерзости», но и, например
, то, что поведение рабочих-революционеров не одобряют наиболее пожилые
и квалифицированные рабочие фабрики. Что вся «революционность» Павла В
ласова не имела бы смысла, если бы на фабрике была возможность создания п
рофсоюза, который защищал бы экономические интересы рабочих…
Вообще, с точки зрения «правды жизни» «Мать» достаточно емкое и интересн
ое произведение. Но нельзя забывать, что в судьбе Горького именно «Мать»
сыграла роковую роль, явив собой первый образец партийной (читай: сектан
тской) художественной литературы. Будущих разрушителей России эта пове
сть изображала «апостолами», святыми, на долгие годы «канонизируя» их. Э
то было первое несомненное духовное поражение Горького, от которого он н
е смог оправиться до конца жизни. Коготок увяз Ц всей птичке пропасть.
Наконец вспомним, что «проповедовал» новый «апостол» Павел Власов и чем
у в течение десятилетий учили школьников.
Вот его знаменитая речь на суде.
«Ц Мы Ц социалисты. Это значит, что мы враги частной собственности, кото
рая разъединяет людей…»
Допустим, это позиция социального идеалиста, хотя Ц как можно быть враг
ом чужой собственности?
Но дальше Павел говорит:
«…мы хотим теперь иметь столько свободы, чтобы она дала нам возможность
со временем завоевать всю власть».
Какой же это идеализм? Это слова политика.
Вспомним самое начало речи Павла:
«Ц Человек партии, я признаю только суд моей партии…»
Нет другого суда, ни юридического, ни человеческого, ни божеского Ц кром
е суда членов своей секты!
«Мы стоим против общества, интересы которого вам приказано защищать, как
непримиримые враги его и ваши, и примирение между нами невозможно до пор
ы, пока мы не победим».
И за все это Павел Власов получил высылку «на поселение», откуда в любой м
омент мог бы убежать.
И последнее. Наброски к неосуществленной повести «Сын», рассказы «Роман
тик» и «Мордовка», написанные в 1910 году, оставляют впечатление безнадежно
го поражения «власовского» сюжета. И в той и в другой вещи фигурируют мол
одые рабочие-революционеры (в «Мордовке» даже имя героя Ц Павел), но акце
нт смещен в область неразделенной либо неудавшейся любви.
Короче говоря: «пролетарского писателя» из Горького не получилось. То, ч
то впоследствии его назвали «великим пролетарским писателем», было под
меной, но подменой, которую он подготовил сам. Вакантное место истинно пр
олетарского писателя мог занять только один человек Ц Андрей Платонов,
который называл рабочий класс своей духовной родиной. Но именно его-то С
талин решительно вычеркнул из списка советских писателей. В творчестве
Горького рабочая тема занимает мало места и не породила ничего выдающег
ося в художественном отношении. Гораздо ярче в творчестве Горького звуч
ит тема, с одной стороны, босячества, а с другой Ц купечества. Такова была
парадоксальная природа горьковского таланта.
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ: В ОГНЕ РЕВОЛЮЦ
ИИ
Лучше гореть в огне революци
и, чем гнить в помойной яме монархии.
Горький. «Революция и культу
ра»
Революция была ему тяжела. Уб
ытки революции приводили его в ужас.
Виктор Шкловский. «Удачи и по
ражения Максима Горького»
Крушение гуманизма
19 января 1918 года в газете «Знамя труда» была опубликована статья Александ
ра Блока «Интеллигенция и революция». В ней поэт романтически приветств
овал революцию (после октябрьского большевистского переворота) и обвин
ял интеллигенцию в трусости и непоследовательности, в ее нежелании разд
елить ответственность за кровь.
Статья вызвала бурю возмущения в стане недавних соратников Блока. Особе
нно возмущалась Зинаида Гиппиус. В лучшем случае Блока жалели как «овцу
заблудшую».
В 1921 году, когда Блок умирал от болезней, вызванных недоеданием, а также сос
тоянием глубочайшей депрессии, большевики во главе с Лениным «отблагод
арили» поэта тем, что на своем заседании отказались выпустить его в Финл
яндию на лечение, хотя на этом многократно настаивал Горький, а накануне
заседания о выезде Блока непосредственно с Лениным разговаривал нарко
м просвещения Луначарский. Зато разрешили выехать Федору Сологубу, Конс
тантину Бальмонту и Михаилу Арцыбашеву. Затем Блока «отпустили», но стал
и затягивать с разрешением на выезд его жене Л.Д.Менделеевой, хотя понятн
о было, что ехать один Блок не в состоянии. Пока «рассматривали вопрос», Бл
ок скончался.
Казалось бы, обстоятельства смерти Блока, которого Ахматова назвала «на
ше солнце, в муке погасшее», несовместимы с его взглядами на революцию 1917
Ц 1918 годов (статья «Интеллигенция и революция», поэмы «Скифы» и «Двенадца
ть»). Напомним, что в конце «Двенадцати» во главе революционного патруля
Блок поставил Христа «в белом венчике из роз».
В контексте блоковской статьи «Интеллигенция и революция» Горький кон
ечно же «интеллигент». Но выбор Горького был опять-таки «еретический». В
то время, когда к коммунистам переметывались писатели из лагеря прежних
врагов, от крупного поэта-символиста Брюсова до незначительного беллет
риста Ясинского, который до революции печатался в суворинском «Новом вр
емени» (одно это участие стоило «нововременцу» М.О.Меньшикову жизни), Гор
ький вдруг рассорился со своими партийными товарищами, публично назвал
октябрьский переворот «авантюрой», которая «погубит Россию», и напечат
ал в газете «Новая жизнь» цикл обличительных статей против власти.
После 1917 года все партийцы проходили перерегистрацию. Горький не стал ее
проходить, то есть фактически вышел из партии и затем в нее уже никогда не
возвращался. Его отношения с «дружищем» Лениным, которого Горький атако
вал просьбами-требованиями, портились день ото дня, потому что Ленин отн
осился к интеллигенции в лучшем случае равнодушно. Например, он предлага
л разрешить петроградским профессорам иметь лишние комнаты для кабине
та или лаборатории, мотивируя это тем, что Питер стал город «архипустой». (
Правильно: из «буржуйских» квартир голодного Петрограда бежали все, кто
мог: за границу, во внутренние, более сытые губернии.) В худшем случае Лени
н считал мозг нации просто «г…»(о чем, не смущаясь, написал Горькому в связ
и с В.Г.Короленко) и лично распоряжался использовать интеллигенцию в вид
е заложников, «живого щита», например, во время наступления на Петроград
Юденича. Председателем Петросовета до 1926 года (когда пришел С.М.Киров) был л
енинский ставленник Григорий Зиновьев, человек (и Ленин это знал) редкой
трусости, лживости и двуличности.
Расстрелянный по распоряжению Зиновьева поэт Николай Гумилев встретил
смерть с такой спокойной улыбкой, что палачи его были потрясены. Когда в
1937 году Зиновьева вели на расстрел, он, по воспоминаниям заместителя Ягод
ы Ежова, не мог идти сам, пришлось нести его на носилках, при этом он кричал
и умолял «позвонить товарищу Сталину».
Но, как утверждал Ленин, в апреле 17-го, когда он вернулся в Россию из эмигра
ции, у него было только два верных соратника Ц «Надя (Крупская. Ц П.
Б.) и Зиновьев». Поэтому он сделал преданного Зиновьева фактическим
хозяином Северной области, отдав в его распоряжение и «град Петров», и ми
ллионы жизней, а также «дружища» Горького, которого Зиновьев в 1921 году нач
ал методично травить, а до этого в его квартире устроил обыск.
Перечитывая статью Блока «Интеллигенция и революция» уже сегодня, посл
е ознакомления с письмами Короленко к Луначарскому, «Несвоевременными
мыслями» Горького, бунинскими «Окаянными днями» и многими другими публ
ицистическими и художественными произведениями о революции тем не мен
ее вновь убеждаешься: это великая статья! В ней нет и тени фальши, нет ни од
ной попытки спрятаться от истины или солгать. Но, говоря об этой статье, ну
жно помнить, насколько «интимно» переживал Блок революцию, как своеобра
зен был его взгляд на тогдашние события не только в России, но и во всем ми
ре. Статьи Блока, как и поэмы этого времени, нужно рассматривать как «лири
ческие величины», как страстный человеческий документ бесчеловечной э
похи.
Дело в том, что Блок взял на себя ответственность интеллигенции за револ
юцию. А за революцию интеллигенция, конечно, была ответственна. Но не хоте
ла этого признать, как не признал этого Горький.
В отличие от Горького, раз и навсегда отказавшегося от фаталистического
взгляда на историю, Блок был фаталистом и смотрел на революцию как на про
цесс почти природный, подобный вихрю или землетрясению. К ней нелепо при
ступать с требованиями морали. Она «легко калечит в своем водовороте дос
тойного; она часто выносит на сушу невредимыми недостойных», но это все
Ц «частности, это не меняет ни общего направления потока, ни того грозно
го и оглушительного гула, который издает поток. Гул этот все равно всегда
Ц о великом».
Взгляд Горького на революцию был более конкретен. Он видел не просто пот
ок, но гибнущих художников, ученых, поэтов (и Блока) и на этом фоне Ц рыхлог
о, похожего на истеричную бабу Зиновьева, который раскатывал по Петрогра
ду в автомобиле царя.
Кроме того, Горький мог публично не признавать, но не мог не чувствовать в
нутренней личной вины за Октябрь 17-го. Ведь большевиков к влас
ти привел отчасти и он.
В логике рассуждений Блока о революции, казалось бы, был один шаг до этики
коммунистов: «лес рубят Ц щепки летят», «цель оправдывает средства». Но
Блок, говоря о «стихийном» характере революции, предлагал видеть ее гряд
ущую цель: «Переделать все. Устроить так, чтобы все стало новым; чтобы лжив
ая, грязная, скучная, безобразная наша жизнь стала справедливой, чистой, в
еселой и прекрасной жизнью».
А это уже не «фатализм». Это уже по-горьковски. Как Горький, Блок верил, что
старое целиком отомрет и на смену ему явится не только новое общество, но
и «новый человек». Но в то же самое верил и Горький. В реальности все это пр
едопределяло грандиозный эксперимент над человеком как Божьим творени
ем, оправдывало операцию (хирургическую, страшную) по отсекновению «стар
ой», «ветхой» морали.
Вот выразительный пример.
В № 3 журнала «Октябрь» за 1930 год был напечатан очерк Михаила Пришвина «Дев
ятая ель», написанный под впечатлением его поездки на территорию бывшег
о Гефсиманского скита недалеко от Троице-Сергиевой лавры. Кстати, именн
о в Гефсиманском скиту похоронены русские философы Константин Леонтье
в и Василий Розанов. С конца двадцатых годов там размещался «дом инвалид
ов труда с примыкающим к нему исправительным домом имени Каляева»
Эсер-террорист, эк
зальтированно веровавший во Христа, убийца московского генерал-губерн
атора великого князя Сергея Александровича Романова.
. «Оба эти учреждения революционной силой внедрились в святая свят
ых старой России…» Ц писал Пришвин.
Цель заведения объяснил Пришвину заведующий: «Сила коллектива в будуще
м затянет всех в работу (в том числе и инвалидов труда? Ц П.Б.), ни
щие и всякого рода бродяги исчезнут с лица земли».
Судя по описанию Пришвина, «коллектив» этого исправительного учрежден
ия был весьма пестрый: нищие, бродяги, калеки, умственно и физически непол
ноценные люди, проститутки, беспризорные, воры. Все они вместе трудились
и «перековывались» в «людей будущего».
Если вспомнить, что монастыри на Руси издавна служили прибежищем для нищ
их, сирых, убогих, станет понятна зловещая ирония истории. Всякая попытка
радикально изменить то, что создавалось веками, оборачивается не создан
ием нового, но дурной пародией на старое. В данном случае это была пародия
на Святую Русь, в которую так отчаянно хотелось «пальнуть пулей» блоковс
ким красногвардейцам из «Двенадцати».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40