На следующий день все итальянские газеты сообщали о прибытии Горького в
Италию. Газета «Avanti» писала:
«Мы также хотим публично, от всего сердца приветствовать нашего Горьког
о. Он Ц символ революции, он является ее интеллектуальным началом, он пре
дставляет собой все величие верности идее, и к нему в этот час устремляют
ся братские души пролетарской и социалистической Италии.
Да здравствует Максим Горький!
Да здравствует русская революция!»
На узких неаполитанских улочках его везде поджидали восторженные толп
ы, которые скандировали: «Да здравствует Максим Горький! Да здравствует
русская революция!» И Горький едва не пострадал от всеобщего обожания: в
дело пришлось вмешаться карабинерам.
Неаполитанский театр «Политеама» пригласил Горького и Андрееву на спе
ктакль «Маскотт». Гости опоздали, и когда они вошли в ложу, увертюра уже на
чалась. Представление немедленно остановили, зажгли свет, музыка прерва
лась, артисты вышли из-за кулис, публика вскочила с мест с криками: «Да здр
авствует Горький!», «Да здравствует революция!», «Долой царя!». Оркестр вм
есто увертюры заиграл «Марсельезу». После спектакля народ уже ждал Горь
кого у подъезда, он едва добрался до своего экипажа, который потом долго д
вигался сквозь толпу к отелю. Пожалуй, подобного Горький не знал даже в Ро
ссии.
Вопрос о месте его пребывания в Европе был решен. Горькому полюбился ост
ров Капри, где было относительно тихо, в сравнении с Неаполем, и можно было
спокойно работать, принимать гостей. Для старейшин и жителей острова эт
о была огромная честь. На Капри Горький провел семь лет и написал здесь мн
огие из своих лучших произведений: «Исповедь», «Детство», «Городок Окуро
в», «Хозяин», «По Руси» и другое.
Но в чаду апофеоза встречи великого писателя мало кто обратил внимание н
а два очевидных противоречия. Во-первых, странно, что политический изгна
нник поселяется сперва в роскошном отеле «Везувий», а затем снимает вилл
у на самом дорогом итальянском курорте. Вспомним рассказ Бунина «Господ
ин из Сан-Франциско». Именно на острове Капри останавливались богатые а
мериканские туристы. Во-вторых, непонятно, почему левые итальянские жур
налисты с настойчивостью желали русской революции и свержения русског
о царя, будто в самой Италии, в том же Неаполе, не было проблем с нищетой. Нел
ьзя сказать, что Горький закрыл на это глаза. В его «Сказках об Италии» ска
зано и об этом.
Но Россия посадила его в Петропавловку и выдворила из страны. Европа его
приняла, а Италия почти обожествила. В России было неловко жить богато ав
тору «Челкаша» и «На дне». Русская этика не принимает расхождения между
словом и поведением, а слово и образ жизни у Горького в какой-то момент ст
али расходиться. С точки зрения европейской этики в этом не было противо
речия.
Уже в письме к Андрееву, написанном Горьким в марте 1906 года, когда он впервы
е оказался за границей, в Берлине; чувствуется, что он очарован европейск
ой жизнью Ц внешне чистой, культурной. Для него, видевшего в жизни немало
грязного, смрадного, это был немаловажный аргумент в пользу Запада.
«Когда ворочусь из Америки, Ц пишет он, Ц сделаю турне по всей Европе Ц
то-то приятно будет! А ты живи здесь (то есть за границей. Ц П.Б.).
Ибо в России даже мне стало тошно, на что выносливая лошадка».
И вот они встречаются на Капри. Горький находится в апофеозе своей италь
янской славы, весь переполнен восторгом от Италии, ее моря, ее солнца, весь
насыщен творческими планами. Бодрый, веселый, щедрый Артистичный. Спосо
бный обворожить любого гостя. Даже Бунин, несколько раз побывавший у Гор
ького на Капри вместе с Верой Николаевной Муромцевой, вспоминал, что это
было лучшее время, проведенное им с Горьким, когда он был ему «особенно пр
иятен». Вера же Николаевна была просто без ума от горьковских рассказов,
его остроумия и какого-то аристократического артистизма. Кажется, именн
о она впервые заметила, что у Горького длинные тонкие пальцы музыканта.
А Андреев в это время страдает после страшной потери «дамы Шуры». И не пол
учается у него отдохнуть душой в обществе Горького.
Андреев пишет Евгению Чирикову с Капри: «Скучновато без людей. Горький о
чень милый, и любит меня, и я очень люблю, Ц но от жизни, простой жизни, с ее б
олями, он так же далек, как картинная галерея какая-нибудь. Во всяком случ
ае, с ним мне приятно Ц хоть часть души находит удовлетворение. Занятный
человек и Пятницкий, но сблизиться с ним невозможно. Остальное же, что вок
руг Горького, только раздражает. <…> И неуютно у них. Придешь иной раз вечер
ом Ц и вдруг назад на пустую виллу потянет».
Вспоминает Горький:
«Андреев приехал на Капри, похоронив «даму Шуру» в Берлине, Ц она умерла
от послеродовой горячки. Смерть умного и доброго друга очень тяжело отра
зилась на психике Леонида. Все его мысли и речи сосредоточенно вращались
вокруг воспоминаний о бессмысленной гибели «дамы Шуры».
Ц Понимаешь, Ц говорил он, странно расширяя зрачки, Ц лежит она еще жив
ая, а дышит уже трупным запахом. Это очень иронический запах.
Одетый в какую-то черную бархатную куртку, он даже и внешне казался измят
ым, раздавленным. Его мысли и речи были жутко сосредоточены на вопросе см
ерти. Случилось так, что он поселился на вилле Карачиолло, принадлежавше
й вдове художника, потомка маркиза Карачиолло, сторонника французской п
артии, казненного Фердинандом Бомбой. В темных комнатах этой виллы было
сыро и мрачно, на стенах висели незаконченные грязноватые картины, напом
иная о пятнах плесени. В одной из комнат был большой закопченный камин, а п
еред окнами ее, затеняя их, густо разросся кустарник; в стекла со стен дома
заглядывал плющ. В этой комнате Леонид устроил столовую.
Как-то под вечер, придя к нему, я застал его в кресле пред камином. Одетый в
черное, весь в багровых отсветах тлеющего угля, он держал на коленях сына
своего, Вадима, и вполголоса, всхлипывая, говорил ему что-то. Я вошел тихо; м
не показалось, что ребенок засыпает, я сел в кресло у двери и слышу: Леонид
рассказывает ребенку о том, как смерть ходит по земле и душит маленьких д
етей.
Ц Я боюсь, Ц сказал Вадим.
Ц Не хочешь слушать?
Ц Я боюсь, Ц повторил мальчик.
Ц Ну, иди спать…
Но ребенок прижался к ногам отца и заплакал. Долго не удавалось нам успок
оить его. Леонид был настроен истерически, его слова раздражали мальчика
, он топал ногами и кричал:
Ц Не хочу спать! Не хочу умирать!
Когда бабушка увела его, я заметил, что едва ли следует пугать ребенка так
ими сказками, какова сказка о смерти, непобедимом великане.
Ц А если я не могу говорить о другом? Ц резко сказал он. Ц Теперь я поним
аю, насколько равнодушна «прекрасная природа», и мне одного хочется Ц в
ырвать мой портрет из этой пошло-красивенькой рамки.
Говорить с ним было трудно, почти невозможно, он нервничал, сердился и, каз
алось, нарочито растравлял свою боль».
Вспоминает Е.П.Пешкова:
«Вскоре после смерти жены Леонид Николаевич решил уехать на Капри, зная,
что там живет Горький. Когда они встретились, он просил Алексея Максимов
ича быть крестным отцом несчастного ребенка, на что Алексей Максимович д
ал письменное согласие
Как политический эмигрант, Горький не мог лично присутство
вать на крещении Даниила в Москве. Сохранилась записка Горького, которая
была адресована в духовную консисторию и передана в церковь Преображен
ия на Песках в Москве, где крестили Даниила: «11 марта 1907 года. Сим заявляю о ж
елании своем быть крестным отцом сына Леонида Николаевича Андреева Ц Д
аниила. Алексей Максимович Пешков». В метрической записи в графе «воспри
емники» указано: «Города Нижнего Новгорода цеховой малярного цеха Алек
сей Максимович Пешков».
.
На другой же день я отправилась к Леониду Николаевичу. Он жил в большой мр
ачной вилле, густо заросшей деревьями, которые подступали к окнам. Жил он
с матерью, Анастасией Николаевной, и маленьким сыном Вадимом.
Леонид Николаевич мне обрадовался, повел в столовую, усадил за стол, на ко
тором стоял горячий самовар, привезенный Анастасией Николаевной из Мос
квы, Ц налил мне и себе чаю и тут же стал подробно рассказывать о болезни
Александры Михайловны. Говорил, что ее лечили неправильно, обвинял берли
нских врачей.
Рассказывал Леонид Николаевич медленно, с остановками, глядя куда-то вд
аль, точно оживляя для себя то, о чем рассказывал. Стакан за стаканом пил о
н очень крепкий чай, потом опять ходил по комнате, порою подходил к буфету
, доставал фиаско
Бутыль для вина.
местного вина, наливал в бокал и залпом выпивал. И снова молча ходил
по комнате.
Я старалась перевести разговор на другое. Рассказывала о жизни в Москве.
Он слушал рассеянно, видимо, думая о другом.
В одно из моих посещений, когда мы были одни, Леонид Николаевич сказал:
Ц Знаете, я очень часто вижу Шуру во сне. Вижу так реально, так ясно, что, ко
гда просыпаюсь, ощущаю ее присутствие; боюсь пошевелиться. Мне кажется, ч
то она только что вышла и вот-вот вернется. Да и вообще я ее часто вижу. Это
не бред. Вот и сейчас, перед вашим приходом, я видел в окно, как она в чем-то б
елом медленно прошла между деревьями… точно растаяла…
Мы долго сидели молча».
«Когда я уехала с Капри, Ц продолжала Екатерина Павловна, Ц он собиралс
я мне писать, но получила я только одно письмо:
«14 февраля 1907
Милая Екатерина Павловна!
Не пишу, потому что в ужасно мерзком состоянии. И душа и тело развалились.

Бессонница, мигрень и пр. Кроме того, пишу рассказ («Иуда Искариот». Ц
П.Б.) и десятки, сотни деловых писем.
И писать мне вам Ц скучно. Хочется поговорить, а не писать. Вероятно, прие
ду Ц к вам. Вы верите, что я вас люблю? Даже Ц когда молчу и ничего не пишу. И
Максимку (сын Горького Ц Максим Пешков. Ц П.Б). Алексей Ц крес
тный отец у моего несчастного Данилки, а я Ц разве я не чувствую себя крес
тным отцом Максимки? Вы не смеетесь? Вы не сердитесь?
И вы мне всего не сказали, и я вам всего не сказал. Но это Ц впереди. Крепко,
так, чтобы почувствовалось, жму вашу милую руку. И Софье Федоровне хороши
й поклон. Мне до сих пор жалко, что не отдал ей калош!»
С.Ф.Витютнева, наша приятел
ьница, приехавшая со мной в Италию. Как-то Леонид Николаевич пошел меня пр
оводить, и мы попали под сильный дождь. Софья Федоровна заставила его сня
ть мокрые каприйские полотняные сандалии и дала ему надеть свои калоши.
Ц Прим. Е.М.Пешковой.
»
В гостях у Горького на его вилле «Спинола» в период с 1906 по 1913 год побывали д
есятки гостей Ц Ленин, переводчик «Капитала» Маркса Генрих Лопатин, Ива
н Бунин, Федор Шаляпин, издатель А.Н.Тихонов, приемный сын Горького Зинови
й Пешков, будущий боевой генерал, герой французского Сопротивления. Быва
ли здесь и сын Максим с матерью, Е.П.Пешковой И все они получали заряд силы,
бодрости, радости. Чудотворные лучи каприйского солнца и морской воздух
как бы умножались энергетической натурой Горького, который поистине «р
асцвел» на Капри.
И только с Андреевым, его лучшим другом, отношения не заладились. Судя по п
исьму Е.П.Пешковой, даже с первой женой Горького Андреев чувствовал себя
свободнее. Отчасти это объяснено в письме Андреева к Чирикову. Вокруг Го
рького находилось слишком много людей, как это всегда бывает вокруг чело
века, когда он находится «в силе и славе». Андреев после смерти «дамы Шуры
» нуждался в особом отношении к себе. По-видимому, он этого не получил.

Вражда

Горький вспоминал:
«Уехал он с Капри неожиданно; еще за день перед отъездом говорил о том, что
скоро сядет за стол и месяца три будет писать, но в тот же день вечером ска
зал мне:
Ц А знаешь, я решил уехать отсюда. Надо все-таки жить в России, а то здесь о
долевает какое-то оперное легкомыслие. Водевили писать хочется, водевил
и с пением. В сущности здесь не настоящая жизнь, а Ц опера, здесь гораздо б
ольше поют, чем думают. Ромео, Отелло и прочих в этом роде изобрел Шекспир,
Ц итальянцы неспособны к трагедии. Здесь не мог бы родиться ни Байрон, ни
Поэ.
Ц А Леопарди?
Ц Ну, Леопарди… кто знает его? Это из тех, о ком говорят, но кого не читают.

Уезжая, он говорил мне:
Ц Это, Алексеюшка, тоже Арзамас, Ц веселенький Арзамас, не более того.
Ц А помнишь, как ты восхищался?
Ц До брака мы все восхищаемся. Ты скоро уедешь отсюда? Уезжай, пора. Ты ста
новишься похожим на монаха…»
И все же недолгий период пребывания на Капри благотворно отразился на тв
орчестве Андреева. Здесь он написал «Иуду Искариота», затеял одну из сам
ых знаменитых пьес Ц «Черные маски», создал план большого романа «Сашка
Жегулев», сделал две или три главы повести «Мои записки» и, наконец, напис
ал самую скандальную после «Бездны» вещь Ц рассказ «Тьма». Именно «Тьма
» явилась причиной решительной ссоры Горького с Андреевым.
Впрочем, были и еще причины. На Капри Андреев стал уговаривать Горького и
Пятницкого реорганизовать «Знание», привлечь туда новых талантливых п
исателей из лагеря символистов, в частности Александра Блока и Федора Со
логуба. Нельзя отказать Андрееву в удивительной точности в выборе этих и
мен. Блок Ц первый поэт среди символистов, к тому же явно тяготеющий к «на
родной» теме. Сологуб Ц один из самых талантливых символистских прозаи
ков, автор романа «Мелкий бес». Пятницкий отказался от соредакторства с
Андреевым, и Андрееву было предложено самому взяться за редактуру сборн
иков.
После возвращения в Россию Андреев с жадностью взялся за дело. В письмах
к знакомым писателям он отговаривал их от участия в только что созданном
издательстве «Шиповник». В письме к Чирикову он писал: «И согласился я с т
ем, чтобы ведение сборников сделать нашим общим делом, твоим, зайцевским,
серафимовическим и т.д. Сообща, я убежден, мы двинем к достоинствам первых
сборников, но перещеголяем их. Все малоценное выбросим к черту, подберем
новых ценных сотрудников, реформируем и внешность Ц одним словом, созда
дим то, что называется «своим журналом». Будут у нас и собрания и всё. И уже
в денежном отношении ты получишь больше, чем в «Шиповнике» или где бы то н
и было. Таких гонораров, как у «Знания», ни одно издательство долго не выде
ржит».
В письме к Серафимовичу повторял: «…Хочу я к работе привлечь всю компани
ю: тебя, Чирикова, Зайчика (Б. Н. Зайцева. Ц П.Б.) Ц сообща сооруди
ть такие сборники, чтобы небу жарко стало. В сборнике будут только шедевр
ы».
В.В.Вересаев, марксист, пытался ввести Андреева в литературный марксистс
кий кружок. Несколько человек из этого кружка он пытался приводить на мо
сковские собрания «Среды», где на квартире Телешова собирались по среда
м писатели-реалисты. Андреев наивно восторгался: «Да, необходимо освежи
ть у нас атмосферу. Как бы было хорошо, если бы кто-нибудь прочел у нас докл
ад, например, о разных революционных партиях, об их программах, о намечаем
ых ими путях революционной борьбы».
Кстати, на квартире Телешова еще до первой русской революции в Москве со
бирались Бунин, Серафимович, Вересаев, Зайцев и другие, впоследствии и об
ъединившиеся в кружок под названием «Среда». Иногда приезжали из Петерб
урга Горький и Шаляпин. В отсутствие Горького всегда заходил разговор о
нем и его искренности. Спорили до хрипоты. Однажды Вересаев не выдержал и
сказал: «Господа! Давайте раз и навсегда решим не касаться проклятых воп
росов. Не будем говорить об искренности Горького…»
В 1907 году, уже вплотную взявшись за издание сборников «Знания» и, вероятно,
пообещав кому-то какие-то денежные авансы, Андреев пишет Горькому: «А сей
час Ц дело. Нужно собирать материал для сборника, вообще начать редакто
рствовать. Нужно приглашать новых (на одних старых никуда не уедешь, жизн
ь уходит от них), а я не знаю, насколько в этом случае я могу быть самостояте
лен. По-моему, например, следует… пригласить теперь же: Блока, Сологуба, Ау
слендера, еще кой-кого. Как бы не вышло у нас недоразумений! Вообще, веришь
ли ты, что я не подведу? Выбор материала будет у меня параллелен моей собст
венной работе: «буду помещать только то, что ведет к освобождению челове
ка». Точнее формулировать трудно, ибо все, в конце концов, дело такта и пон
имания. Так вот: как ты думаешь?
Очень мешает отсутствие Константина Петровича (Пятницкого. Ц П.Б.
). Некоторые просят аванса, и дать необходимо, а как я могу? И вообще пол
учается какая-то неопределенность. «Шиповник» же действует энергично».

Горький решительно отказался печатать новых сотрудников, предложенных
Андреевым, а кроме того, напомнил ему о его ограниченных финансовых полн
омочиях:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40