Он пытался помахать им, но был прикован к месту. Он пытался говорить, но слова умирали у него во рту. А потом он проснулся.

* * *
И первое, что он увидел, был свет, косо падающий из окна. Напротив света была пара кистей, сложенных в знак святых рогов. С некоторым трудом, ибо голова его кричала на него от боли, Брута проследил вдоль по кистям и паре рук к тому месту, где они соединялись недалеко от склоненной головы…
– Брат Намрод?
Наставник послушников взглянул вверх.
– Брута?
– Да?
– Слава Ому!
Брута изогнул шею, чтобы оглядеться.
– Он тут?
– Тут? Как ты себя чувствуешь?
– Я… – его голова болела, в спине было такое ощущение, словно она была в огне, и глухая боль ощущалась в коленях.
– Ты страшно обгорел, – сказал Намрод, – и страшно ударился головой, когда упал.
– Где упал?
– Упал? Со скал. В пустыне. Ты был с Пророком, – сказал Намрод. – Ты ходил с пророком. Один из моих послушников.
– Я помню… пустыню… – сказал Брута, осторожно дотрагиваясь до головы. – Но… Пророк…?
– Пророк. Ходят слухи, что тебя могут сделать епископом, а то и Ясьмем, – сказал Намрод. – Знаешь ведь, есть прецедент. Самый Святой Бобби был произведен в епископы, ибо он был в пустыне с Пророком Оссорий, а он был ослом.
– Но я не… помню… никакого Пророка. Были только я и…
Брута остановился. Намрод сиял.
– Ворбис?
– Он снисходительнейше поведал мне об этом, – сказал Намрод. – Мне выпала честь находиться на площади Плача, когда он прибыл. Это было как раз после молитв Сестины. Ценобриарх как раз отбывал… ну, да ты знаешь церемонию. А тут, объявляется Ворбис. Покрытый пылью в сопровождении осла. Боюсь, ты был перекинут через спину осла.
– Я не помню осла, – сказал Брута.
– Осла. Он взял его на одной из ферм. С ним была целая толпа!
Возбуждение буквально хлестало из Намрода.
– И он объявил месяц Джаддру, и двойную епимитью, и Консул вручил ему Палку и Узду, и Ценобриарх ушел в отшельничество в Скант!
– Ворбис – восьмой Пророк, – сказал Брута.
– Пророк. Конечно.
– А… тут была черепашка? Он упоминал что-либо о черепахе?
– Черепахе? Причем тут черепаха? – выражение Намрода смягчилось. – Но, конечно, Пророк говорил, что солнце повлияло на тебя. Он говорил, что ты бредил, извини меня, о множестве странных вещей. Он сидел у твоей постели три дня. Это было… воодушевляюще.
– Как давно… мы вернулись?
– Вернулись? Почти неделя.
– Неделя!
– Он сказал, что путешествие очень тебя измотало.
Брута смотрел в стену.
– И он оставил указание доставить тебя к нему, как только ты придешь в полное сознание, – сказал Намрод. – Он был очень категоричен относительно этого. – Тон его голоса говорил, что он не был полностью уверен в состоянии сознания Бруты, даже теперь. – Ты думаешь, ты способен дойти? Я могу послать нескольких послушников, чтобы они тебя отнесли, если хочешь.
– Я должен пойти и увидеться с ним сейчас?
– Сейчас. Незамедлительно. Я думаю, ты захочешь поблагодарить его.

* * *
Об этих областях Цитадели Брута знал только понаслышке. Брат Намрод тоже никогда их не видел. Хотя он и не был специально упомянут в повестке, однако прибыл, с важным видом суетясь вокруг Бруты в то время как двое крепких послушников несли его на чем-то вроде паланкина, обычно используемого куда более дряхлыми пожилыми клериками. В центре Цитадели, позади Святилища, находился окруженный стенами садик. Брута оглядел его взглядом эксперта. На голой скале не было ни дюйма натуральной почвы; каждая лопата, в которой росли эти тенистые деревья, была принесена вручную. Ворбис был там, в окружении епископов и Ясьмей. Он оглянулся, когда прибыл Брута.
– А, мой компаньон по пустыне, – сказал он дружески, – и Брат Намрод, я полагаю. Братья мои, мне хотелось бы, чтобы вы знали, что я собираюсь произвести нашего Бруту в архиепископы.
Раздалось очень слабое бормотание изумления со стороны клериков, а потом звук прочищаемого горла. Ворбис взглянул на Епископа Трима, архивиста Цитадели.
– Ну, практически он даже не рукоположен, – с сомнением сказал Епископ Трим.
– Но, конечно, все мы знаем, что был прецедент – Осел Оссорий, – сказал Брат Намрод быстро. Он закрыл рот рукой и покраснел от стыда и смущения.
Ворибс улыбнулся.
– Добрый Брат Намрод верно указал, – произнес он. – И он тоже не был рукоположен, разве что в те дни обращали меньше внимания на подготовку. Раздался хор нервических смешков, какие всегда исходят от людей, чьи дела и самая жизнь находятся во власти человека, только что не слишком весело пошутившего.
– Однако, осел был произведен только в епископы, – сказал Епископ «Смертник» Трим.
– Должность, для которой он крайне подходил, – колко сказал Ворбис. – А теперь, все удалитесь. Включая Субдьякона Намрода, – добавил он.
Намрод при этом резком повышении перешел от краски к белизне.
– Но Архиепископ Брута пусть останется. Мы желаем поговорить.
Духовенство испарилось. Ворбис сел на каменный стул под старшим деревом. Оно было огромным и древним, совершенно не похожим на своих недолговечных собратьев за стенами сада, на нем зрели ягоды. Пророк сел, положив локти на каменные подлокотники стула, сцепив перед собой руки, и одарил Бруту долгим медленным взглядом.
– Ты… выздоровел? – сказал он в конце концов.
– Да, господин, – сказал Брута. – Но, господин, я не могу быть епископом, я не могу даже…
– Уверяю тебя, это занятие не требует большой интеллигентности, – сказал Ворбис. – Если бы было иначе, епископы не справились бы с ним.
Наступила следующая долгая пауза. Когда Ворбис заговорил в следующий раз, это звучало, словно каждое слово лебедкой поднималось с великих глубин.
– Мы говорили однажды, не правда ли, о природе реальности?
– Да.
– И о том, как часто то, что воспринимается, не является воистину истиной?
– Да.
Следующая пауза. Высоко над головой кружил орел, выискивая черепах.
– Я уверен, твои воспоминания о блужданиях по пустошам помутнены. У тебя сохранились бессвязные воспоминания…
– Нет.
– Этого и следовало ожидать. Солнце, жажда, голод…
– Нет, господин. Мою память нелегко помутить.
– О, да. Припоминаю.
– И я тоже, господин.
Ворбис медленно повернул голову, искоса глядя на Бруту, так, словно пытался спрятаться позади собственного лица…
– В пустыне Великий Бог Ом говорил со мной.
– Да, господин. Говорил. Каждый день.
– Твоя вера велика, хоть и простодушна. Я хорошо разбираюсь в людях…
– Да, господин. Господин?
– Что, мой Брута?
– Намрод сказал, что вы вели меня через пустыню, лорд.
– Помнишь, что я сказал, о фундаментальной истине, Брута? Конечно, помнишь. Это была пустыня в физическом смысле, конечно, но есть еще пустыня души. Мой Бог вел меня, а я вел тебя.
– Ах. Да. Понял.
Над головами, выписывающая спирали точка, являющаяся орлом, казалось, зависла на мгновение в воздухе. Потом он сложил крылья и упал…
– Многое было дано мне в пустыне, Брута. Многое было постигнуто. Теперь я должен поведать миру. Это долг пророка. Идти туда, где другие не были и принести правду об этом.
…быстрее ветра, его мозг и все тело существовали лишь как туман вокруг отвесной целеустремленности цели…
– Я не ожидал, что это случится так скоро, но Ом вел меня на путях моих. И теперь, когда в наших руках власть Ценобриарха, мы должны… воспользоваться этим.
Где-то далеко среди холмов орел устремился вниз, поднял нечто и стал набирать высоту…
– Я всего лишь послушник, Лорд Ворбис. Я не епископ, даже если все будут меня так называть.
– Ты привыкнешь.
Зарождение идеи в голове Бруты происходило очень долго, но как раз сейчас нечто начало наклевываться. Нечто о том, как Ворбис сидит, нечто о натянутости в его голосе. «Почему меня? Из-за пустыни? Какая разница? Насколько я знаю, это всегда так: возможно, это осел вез Оссорий по пустыне, нашел воду, затоптал насмерть льва. Из-за Эфеба? Кто будет слушать? Какая разница? Он – Пророк и Ценобриарх. Он мог бы просто убить меня, и все. Все что он делает – непогрешимо. Все что он говорит – истина. Фундаментальная истина».
– У меня есть кое-что, что может удивить тебя, – сказал Ворбис вставая. – Ты можешь идти?
– О, да. Намрод из доброты преувеличил. Я всего лишь обгорел на солнце.
Когда они двинулись, Брута увидел нечто, чего не заметил прежде. В саду были члены Святой Гвардии, вооруженные луками. Они находились в тени деревьев, или среди кустов – не слишком явно, но все-таки укрытые. Ступени вели из сада в лабиринт подземных тоннелей и комнат, лежащих под Святилищем и, разумеется, всей Цитаделью. Бесшумно пара стражей плыла позади них на почтительном расстоянии. Брута проследовал за Ворбисом через тоннели в квартал ремесленников, где печи и мастерские сгрудились вокруг одной широкой, глубокой световой шахты. Дымы и чад вздымались вокруг вытесанных в скале стен. Ворбис направлялся прямиком к просторному алькову, сияющему красным в пламени печей. Несколько работающих сгрудились вокруг чего-то обширного и изогнутого.
– Там, – сказал Ворбис. – Как тебе?
Это была черепаха. Литейщики сделали отличную вещь, вплоть до узора на панцире и чешуек на лапах. Она была примерно восьми футов в длину. Брута слышал отрывистые звуки в ушах, когда Ворбис говорил.
– Они распространяют ядовитую ересь о черепахах, не правда ли? Они думают, что живут на спине Великой Черепахи. Ну так пусть умирают на ней. Теперь Брута увидел оковы, прикрепленные к каждой железной лапе. Мужчина, или женщина, с великим дискомфортом лежали бы распростертыми на спине черепахи, прикованные крепко за кисти и лодыжки. Он наклонился. Да, внизу была топка. В некоторых отношениях Квизиция неизменна. Такое количество железа веками будет раскаляться до температуры боли. Много времени, стало быть, чтобы все взвесить…
– Что ты об этом думаешь? – спросил Ворбис.
Видение будущего вспыхнуло в голове Бруты.
– Изобретательно, – сказал он.
– И это станет спасительным уроком для всех остальных, склонных сбиваться с пути истинного знания, – сказал Ворбис.
– Когда вы собираетесь, ух, продемонстрировать это?
– Я думаю, случай подвернется сам, – сказал Ворбис.
Когда Брута выпрямился, Ворбис глядел на него столь пристально, словно читая его задние мысли.
– А теперь, пожалуйста, оставь нас, – сказал Ворбис. – Отдыхай сколько сможешь… сын мой.

* * *
Брута медленно шел по Дворцу, глубоко погруженный в непривычные мысли.
– Добрый День, Ваше Преподобие.
– Ты уже знаешь?
Провались-я-на-этом-месте Дблах засиял поверх своего лотка с тепловатым ледяным шербетом.
– Дошли слухи, – сказал он. – Вот, возьмите плитку Клатчанского Наслаждения. Даром. По рукам?
Площадь была забита больше обычного. Даже Дблаховы горячие пирожки расходились, как горячие пирожки.
– Беспокойно сегодня, – сказал Брута едва ли задумываясь о том, что говорил.
– Время Пророка, видишь ли, – сказал Дблах, – когда Великий Бог объявляет себя миру. И если ты думаешь, что сегодня людно, ты не сможешь и развернуть козу здесь через несколько дней.
– А что тогда произойдет?
– С тобой все в порядке? Ты выглядишь несколько чахлым.
– Что тогда произойдет?
– Законы. Ты знаешь. Книга Ворбиса? Я предполагаю… – Дблах наклонился к Бруте. – Не можешь намекнуть, а? Я предполагаю, что Великий Бог собирается сказать что-нибудь полезное в интересах пищевой промышленности?
– Не знаю. Я думаю, он захочет, чтобы люди выращивали больше салата.
– Действительно?
– Это всего лишь предположение.
Дблах зловеще рассмеялся.
– О, да, но это твое предположение. Намек столь же остер, как тычок острой палкой мертвому верблюду, как говорится. Я знаю, где я смогу запросто прибрать к рукам несколько акров хорошо орошаемой земли. Пожалуй, стоит купить сейчас, раньше всех?
– Не вижу в этом ничего дурного, г-н Дблах.
Дблах бочком подобрался поближе. Это было не сложно. Дблах всюду подбирался бочком. Крабы думали, что он ходит боком.
– Интересно, – сказал он. – В смысле… Ворбис?
– Интересно? – сказал Брута.
– Заставляет задуматься. Даже Оссорий должен был быть живым человеком, как ты или я. Чистить уши, как обычные люди. Интересно.
– Что.
– Да все это. – Дблах снова заговорщицки рассмеялся и потом продал пилигриму со стертыми ногами чашу гумуса, в чем тот тут же начал раскаиваться.
Брута спустился в свою спальню. Она была пуста в это время дня. Шатание вокруг спален возбранялось, дабы присутствие каменно-жестких матрацев не возбудило греховных мыслей. Та малость, что ему принадлежала, пропала с полки у его койки. Возможно, где-то у него была своя комната, но никто не сказал ему об этом. Брута почувствовал себя совершенно потерянным. Он лег на койку, на всякий случай, и вознес моление Ому. Ответа не было. Почти всю его жизнь не было ответа, и это не было очень плохо, ибо он его и не ожидал. И прежде всегда было приятное ощущение, что, возможно, Ом слушает, но просто не утруждается что-нибудь сказать. Сейчас не было чего слушать. Он мог бы с тем же успехом говорить с самим собой, и слушать самого себя. Как Ворбис. Эта мысль не уходила. «Мозг, как стальной шар, – сказал Ом. – Ничто не входит и не выходит». Так что все, что Ворбис мог слышать, был дальний отголосок его души. И из этого дальнего отголоска он скует Книгу Ворбиса, и Брута подозревал, что знает, какие там будут указания. Там будет говориться о святых войнах, крови, крестовых походах, крови, набожности и крови. Брута встал, чувствуя себя дураком. Но мысль не уходила. Он был епископом, но он не знал, чем епископы занимаются. Он видел их только издалека, проплывающих мимо, как кучевые облака. Было лишь одно дело, которое он умел. Какой-то прыщавый парень мотыжил огород. Он с удивлением взглянул на Бруту, когда тот забрал мотыгу, и оказался достаточно туп, чтобы несколько мгновений пытаться удержать ее.
– Я, знаешь ли, епископ, – сказал Брута. – В любом случае, ты делаешь это не правильно. Иди и займись чем-нибудь другим.
Брута зло вонзил мотыгу в сорняки вокруг сеянцев. Всего несколько недель, а на земле уже зеленое море. Ты епископ. Чтобы был паинькой. А вот железная черепаха. Если не будешь слушаться. Ибо…
«…в пустыне было двое. И Ом говорил с одним из них. Ничего в этом роде прежде не приходило Бруте на ум. Ом говорил с ним. Возможно, он не говорил того, что Великие Пророки ему приписывали. Возможно, он никогда не говорил ничего подобного…»
Он дошел до конца грядки. Потом он привел в порядок фасолевые плети. Лу-Цзе внимательно следил за Брутой из своего маленького навеса у компостных куч.

* * *
Это был другой сарай. Урн перевидал немало сараев. Они начали с телеги, и потратили кучу времени, уменьшая ее вес, насколько возможно. Он много думал о моторах. Проблемой были зубчатые передачи. Сфера хотела вращаться много быстрее, чем хотели крутиться лопасти. Пожалуй, это была метафора, или что-то в этом роде.
– И я не могу заставить его двигаться задом, – сказал он.
– Не беспокойся, – сказал Симония. – Ему не придется двигаться задом. Как насчет брони?
Урн рассеянно махнул рукой в сторону своей мастерской.
– Это деревенская кузница! – сказал он. – Эта штуковина двадцать футов в длину! Захарос не может сделать пластину больше чем несколько футов в длину. Я пытался прибивать их к раме, но она просто сломалась под их весом. Симония взглянул на скелет паровой машины и пластины, сложенные в стопку рядышком.
– Ты когда-нибудь был в битве, Урн? – спросил он.
– Нет. У меня плоскостопие. И я не слишком силен.
– Ты знаешь, что такое черепаха?
Урн почесал голову.
– Ладно, ответ не рептилия с панцирем, да? Потому, что ты знаешь, что я это знаю.
– Я имел ввиду черепаху из щитов. Когда нападаешь на крепость или стену, а враг бросает на тебя все, что ни попадя, каждый держит свой щит над головой, так чтобы это… вроде как… стекало бы по всем окружающим щитам. Может выдержать немалый вес.
– Перекрывая друг друга, – пробормотал Урн.
– Как чешуя, – сказал Симония.
Урн отстраненно поглядел на повозку.
– Черепаха, – сказал он.
– А таран? – сказал Симония.
– О, это не проблема, – сказал Урн, не обращая большого внимания. – Привернутый к раме ствол дерева. Большая железная трамбовка. Говоришь, там только бронзовые двери?
– Да. Но очень большие.
– Они, пожалуй, полые. Или из бронзовых пластин поверх дерева. По-моему так.
– Не цельная бронза? Да любой тебе скажет, что это цельная бронза.
– Я бы тоже так сказал.
– Извините, сэр. Дородный мужчина выступил вперед. Он носил униформу дворцовой стражи.
– Это Сержант Фергмен, – сказал Симония.
– Да, сержант?
– Двери укреплены Клатчанской сталью. Из-за битв в во времена Ложного Пророка Зога. И они открываются только наружу. Как шлюзы проходы в каналах, понимаете? Если их толкнуть, они только еще крепче закроются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31