Потом улегся сам. Пока что жажда не слишком донимала. Он пил из лужицы в святилище до тех пор, пока не начал хлюпать при ходьбе. Потом, возможно, они найдут змею… Принимая во внимание, что случается с другими людьми, жизнь не такая уж плохая штука. Ворбис лежал на своем месте, его черные на черном глаза смотрели в пустоту. Брута старался уснуть. Ему даже не снились сны. Дидактилоса это бы сильно взволновало. «Некто, кто все помнит и не видит снов, должен думать очень медленно», – сказал он. «Представьте себе сердце (подобно многим ранним мыслителям, эфебцы верили, что помыслы рождаются в сердце, и что мозг – всего-навсего устройство по охлаждению крови), – говорил он, – которое почти все занято памятью и расщедривается едва на несколько ударов в день на нужды мышления». Это объясняло бы, почему Брута двигал губами, когда думал. Так что это не могло быть сном. Должно быть, это было солнце. Он слышал голос Ома в голове. Черепаха звучала так, словно разговаривала с людьми, которых Брута не слышал.
– Мой!
– Прочь!
– Нет. Мой!
– Оба!
– Мой!
Брута повернул голову. Черепаха была в щели между двумя камнями, шея вытянута и раскачивается из стороны в сторону. Был и другой звук, что-то вроде комариного писка, появлявшийся и исчезавший… и обещания в голове. Потом замелькали они… лица, обращающиеся к нему, обличья, видения величия, великолепные возможности, поднимающие его, возносящие высоко над миром, все это его, он мог сделать все, требовалось лишь поверить в меня, в меня, в меня… Напротив оформилось видение. Там, на камне неподалеку, поджаренный поросенок, окруженный фруктами, и кружка пива, такого холодного, что воздух конденсировался на краях.
– Мой!
Брута сморгнул. Голоса исчезли. И еда тоже. Он моргнул еще раз. Были странные пост-видения, не видимые, но ощущаемые. Несмотря на свою совершенную память, он не мог вспомнить, что голоса говорили, или что было на остальных картинках. В его голове задержалось лишь воспоминание о жаренном поросенке и холодном пиве.
– Это все потому, что они не знали, что тебе предложить, – тихо сказал голос Ома. – Потому они пытались предложить тебе что-нибудь. Обычно они начинают с видений еды и плотских удовольствий.
– Они добрались лишь до еды, – сказал Брута.
– Стало быть, хорошо, что я их осилил, – сказал Ом. – Страшно сказать, чего они смогли бы достичь с молодым человеком вроде тебя.
Брута поднялся на локтях. Ворбис не двигался.
– Они пытались добраться и до него?
– Думаю, да. Не сработало. Ничто не входит, ничто не выходит. Никогда не видел мозга, столь повернутого внутрь себя.
– Они вернутся?
– О, да. Им больше нечего делать.
– Когда они придут, – сказал Брута, чувствуя себя безрассудным, – не мог бы ты подождать, пока они доберутся до плотских удовольствий?
– Очень вредно для тебя.
– Они изводили Брата Намрода. Но, я думаю, пожалуй, нам следует знать своих противников? – Голос Бруты перешел в хрип.
– Я смог бы справиться с видением питья, – сказал он устало. Тени были длинными. Он с удивлением огляделся. – Как долго они пытались?
– Весь день. И упорные же демоны. Их тут как мошкары.
Почему, Брута понял на закате. Он встретил Св.Унгуланта отшельника-столпника, друга всех маленьких богов. Повсюду.
* * *
– Так, так, так, – сказал Св.Унгулант. – У нас тут не слишком много посетителей. Верно, Ангус?
Он обратился к воздуху перед ним. Брута пытался удержать равновесие, ибо тележное колесо опасно накренялось при каждом его движении. Они оставили Ворбиса сидеть в пустыне, в двадцати футах внизу, обнимая колени и глядя в никуда. Колесо было прибито плоско на тонком шесте. Его ширины едва доставало, чтобы один человек мог неудобно лечь. Но Св.Унгулант выглядел созданным лежать неудобно. Он был так тощ, что даже скелет мог бы спросить: «Разве он не тощ?». Он был одет во что-то вроде набедренной повязки минималиста, насколько об этом было возможно судить под волосами и бородой. Было достаточно трудно не обращать внимания на Св.Унгуланта, скакавшего вверх-вниз на верхушке своего шеста, крича: «Куу-ии!» и «Тут!». В нескольких футах был несколько меньший шест, со старомодной уборной с полумесяцем на дверях.
– То, что ты – отшельник, не значит, что ты должен отказаться ото всего, – сказал Св.Унгулант.
Брута слышал об отшельниках, бывших чем-то вроде пророков в одну сторону. Они уходили в пустыни и не возвращались назад, предпочитая жизнь пустынника в грязи и лишениях, и грязи, и святых размышлениях, и грязи. Многим из них нравилось делать свою жизнь еще более неудобной, замуровываясь в кельях или живя, для примера, на верхушке шеста. Омнианская церковь поощряла это на том основании, что лучше пусть сходят с ума сколь возможно далеко, где они не причинят никакого беспокойства, и пусть о них заботится община, покуда эта община состоит из львов, канюков и грязи.
– Я подумываю об установке еще одного колеса, – сказал Св.Унгулант, – прямо тут. Наслаждаться утренним солнцем, знаешь.
Брута огляделся. Лишь гладкий камень да песок простирались во всех направлениях.
– А разве ты не наслаждаешься солнцем повсюду все время? – сказал он.
– Но утреннее куда важнее, – сказал Св.Унгулант. – Кроме того, Ангус говорит, что нам нужно патио.
– Он будет жарить на нем шашлыки, – сказал Ом внутри головы Бруты.
– Гм, – сказал Брута. – Ты… вообще-то… святой… какой религии?
Выражение замешательства промелькнуло на том крошечном промежутке лица, которое оставалось между бровями Св.Унгуланта и его усами.
– Ну по правде говоря, никакой. Это все – чистое недоразумение, – сказал он. – Мои родители назвали меня Севрияном Ваддеюсом Унгулиантом, а потом, однажды, разумеется, совершенно удивительным образом кто-то обратил внимание на инициалы. Все остальное само собой.
Колесо слегка покачнулось. Кожа Св.Унгуланта была почти черна от солнца пустыни.
– В дальнейшем мне пришлось выбрать отшельничество, конечно, – сказал он. – Я учился. Я полностью самоучка. Невозможно найти отшельника, который бы научил тебя отшельничеству, ибо это, разумеется, испортило бы все дело.
– Ээ… но существует… Ангус? – сказал Брута, глядя на то место, где, по его убеждению, находился Ангус, или по крайней мере, туда, где он был убежден, что тот находится по убеждению Св.Унгулианта.
– Он сейчас здесь, – резко сказал святой, указывая на противоположный конец колеса. – Но он не занимается отшельничеством. Он не обучен, понимаешь. Он просто компания. Говорю тебе, я бы сошел с ума, если бы Ангус не поддерживал меня все это время.
– Да… Пожалуй, сошел бы, – сказал Брута. Он улыбнулся пустому воздуху дабы выразить одобрение. – В принципе, это отличная жизнь. Часы довольно длинны, но еда и питье воистину того стоят.
У Бруты возникло отчетливое ощущение, что он знает, что за этим последует.
– Достаточно холодное пиво? – сказал он.
– Ледяное, – сияя сказал Св.Унгулант.
– А жаренный поросенок?
Маниакальная улыбка расползалась по лицу Св.Унгуланта.
– Да, весь коричневый и хрустящий по краям, – сказал он.
– Но я надеюсь, э… ты съедаешь и случайную змею, или ящерицу?
– Стыдно признаться, да. Время от времени. Просто, для разнообразия.
– А грибы, тоже? – сказал Ом.
– Здесь есть грибы? – невинно спросил Брута.
Св.Унгулант счастливо закивал.
– Да, после ежегодных дождей. Красные с желтыми крапинками. В пустыне становится действительно интересно во время грибного сезона.
– Полно огромных пурпурных поющих улиток? Говорящих столбов пламени? Взрывающихся жирафов? В таком роде? – осторожно сказал Брута.
– Во имя неба, да! – сказал святой. – Понятия не имею, почему. По-моему, их притягивают грибы.
Брута кивнул.
– Ты неплохо схватываешь, малыш, – сказал Ом.
– Я надеюсь, ты иногда пьешь… воду? – сказал Брута.
– Конечно, это глупо, правда? – сказал Св.Унгулант. – Весь этот превосходный набор напитков, но так часто охватывает, не подберу другого слова, жажда нескольких маленьких глоточков воды. Ты можешь это объяснить?
– Это было бы довольно сложно… – сказал Брута, по-прежнему разговаривая очень осторожно, подобно тому, кто водит пятидесятифунтовую рыбину на леске с прочность на разрыв в пятьдесят один фунт.
– Действительно, странно, – сказал Св.Унгулант. – Особенно, когда ледяное пиво столь доступно.
– А где вы, ух, берете ее? Воду? – сказал Брута.
– Знаешь каменные деревья?
– Те, что с большими цветами?
– Если вскроешь мясистую часть листьев, там есть до полупинты воды, – сказал святой. – Предупреждаю, на вкус это как моча.
– Думаю, мы попробуем это стерпеть, – сказал Брута иссохшими губами.
Он попятился к веревочной лестнице, в которой заключался контакт святого с землей.
– Вы уверены, что не хотите остаться? – сказал Св.Унгулант. – Сегодня Среда. У нас по средам молочный поросенок с поварским подбором залитых солнцем росисто-свежих овощей.
– У нас, ух, много дел, – сказал Брута на полпути вниз по раскачивающейся лестнице.
– Пирожные с тележки?
– Я думаю, пожалуй…
Св.Унгулант грустно смотрел вниз на Бруту, направляющего Ворбиса прочь по пустоши.
– А на десерт, пожалуй, мятные леденцы! – прокричал он через ладони рупором.
– Нет!
Скоро фигуры стали едва различимыми точками среди песка.
– Могут быть видения сексуальных удо… нет, вру, это по четвергам… – пробормотал Св.Унгулант.
Теперь, когда ушли посетители, воздух снова наполнился жужжанием и хныканьем маленьких богов. Здесь были биллионы их. Св.Унгулант улыбался. Он был, без сомнения, сумасшедшим. Он иногда это подозревал. Но он придерживался точки зрения, что безумие не должно пропадать зря. Он ежедневно обедал пищей богов, пил редчайшие вина, ел фрукты, которых не было не только в это время года, но и в действительности. Выпивать иногда пригоршню солоноватой воды и жевать отвратительную ногу ящерицы в медицинских целях было невысокой платой. Он вернулся обратно к заставленному столу, мерцавшему в воздухе. Все это… и все эти маленькие боги хотели, чтобы был кто-нибудь, кто знал бы о них, кто хотя бы верил бы в то, что они существуют. А еще сегодня было желе и мороженое.
– Ну, нам больше достанется, а, Ангус?
– Да, – сказал Ангус.
* * *
Война в Эфебе закончилась. Она не могла продолжаться долго, особенно после того, как в нее включились рабы. Было слишком много узких улочек, слишком много налетов, и, кроме того, слишком много ужасающей решимости. Принято считать, что свободные люди всегда победят рабов, но, пожалуй, это зависит от точки зрения. Кроме того, командующий эфебским гарнизоном что-то нервно продекламировал о том, что с рабством впредь будет покончено, что взъярило рабов. Какой толк выживать, если потом, будучи свободным, не можешь иметь рабов? Кроме того, а что они будут есть?
Омнианцы не могли ничего понять, а неуверенные люди плохо бьются. И Ворбис пропал. Несомненные факты начинали вызывать сомнения, когда повсюду были его глаза. Тирана освободили из тюрьмы. Он провел первый день свободы аккуратно составляя послания другим маленьким странам побережья. Пришло время предпринять что-то против Омнии.
* * *
Брута пел. Его голос эхом разносился среди камней. Стая кривоклювов стряхнула свои ленивые пешеходные привычки и неистово рванула прочь, оставляя позади перья в своем стремлении стать рожденными летать. Змеи втирались в трещины в камнях. В пустыне можно жить. Или по крайней мере выжить… Возвращение в Омнию всего-навсего вопрос времени. Еще один день…
Ворбис плелся немного позади него. Он ничего не говорил, и, когда с ним заговаривали, не подавал ни единого признака, что понял, что ему сказали.
Ом, гремя в Брутином мешке, начал ощущать острую депрессию, которая накатывает на любого реалиста в присутствии горячего оптимиста. Искаженные тона «Стальные когти разорвут безбожников» неслись вдаль.
– Мы живы, – сказал Брута.
– Теперь.
– И мы недалеко от дома.
– Да?
– Я видел дикую козу среди скал чуть раньше.
– Их по-прежнему много вокруг.
– Коз?
– Богов. И те, что были прежде, были ничтожны, уверяю тебя.
– В смысле?
Ом усмехнулся:
– Это ведь логично, разве нет? Подумай. Более сильные крутятся с краю, где есть верую… в смысле, люди. А слабых оттесняют в пески, куда люди забредают редко…
– Сильные боги, – сказал Брута задумчиво. – Боги, знающие, каково быть сильными.
– Верно.
– Не те боги, которые знают, каково быть слабыми.
– Что? Они не продержаться и пяти минут. В этом мире бог пожирает бога.
– Пожалуй, это кое-что объясняет в природе богов. Сила – врожденное качество. Как грех. – Его лицо омрачилось. – Вот только… не так. В смысле, грех. Я думаю, пожалуй, когда мы вернемся, я поговорю с некоторыми людьми.
– Ох, и они послушают, да?
– Говорят, мудрость приходит из пустынь.
– Лишь та мудрость, которую хотят люди. И грибы.
Когда солнце начало взбираться, Брута подоил козу. Она терпеливо стояла, пока Ом успокаивал ее мысли. И Ом не предлагал ее убить, заметил Брута. Они снова нашли тень. Здесь это были кусты, низкие, усаженные колючками, каждый крошечный листочек скрывался за баррикадой из шипов. Ом подождал немного, но маленькие боги окраины были хитрее и менее настырные. Они придут, возможно в полдень, когда солнце превратит ландшафт в адское сияние. Он услышит их. А тем временем можно поесть.
Он пробрался сквозь кусты, шипы которых безвредно ломались о его панцирь. Он миновал другую черепаху, не населенную богом, и одарившую его неопределенным взглядом, которым пользуются черепахи, когда они раздумывают, годится ли то, что тут находится, для того, чтобы съесть или заняться любовью, что является единственными мыслями в мозгу нормальной черепахи. Ом обошел ее, и обнаружил несколько листьев, пропущенных ею. Время от времени он поднимал голову над песком и наблюдал за спящими.
А потом он увидел, как Ворбис сел, огляделся, медленно и методично, поднял камень, внимательно его изучил, а затем резко опустил его на голову Бруты. Брута даже не застонал. Ворбис встал и зашагал напрямую к кустам, скрывавшим Ома. Он раздвинул ветви, не обращая внимания на шипы, и вытащил черепаху, встреченную Омом. Одно мгновение она висел, медленно двигая ногами, пока дьякон не бросил ее с размаха на камни. Потом он с натугой поднял Бруту, перекинул его через плечо и двинулся в сторону Омнии. Все произошло за несколько секунд.
Ом пытался остановить автоматически втягивающиеся под панцирь голову и ноги, инстинктивную паническую реакцию черепахи. Ворбис уже исчезал за скалами. Он исчез. Ом начал двигаться вперед, потом нырнул под панцирь, когда тень промелькнула над землей. Это была знакомая тень, наполнявшая черепаху ужасом. Орел скользнул вниз и вперед к точке, где сучила лапками ударенная черепаха, и, с небольшой паузой на остановку, схватил рептилию и взмыл обратно в небо длинными, медлительными взмахами крыльев. Ом провожал его взглядом, пока он не превратился в пятно, а потом наблюдал, как меньшая точка отделилась и закувыркалась вниз на скалы. Орел медленно опустился, готовясь поесть. Бриз зашумел в колючках кустов и пошевелил песок. Ому казалось, что он слышит колкие издевательские голоса всех маленьких богов.
* * *
Св.Унгулант, стоя на своих костистых коленях, разломил жесткий раздутый лист каменного дерева. «Славный парень, – подумал он. – Много разговаривает сам с собой, но чего же еще ждать!»
– Пустыня забрала многих типа него, верно, Ангус?
– Верно, – сказал Ангус.
Ангус не пожелал немного солоноватой воды. Он сказал, что у него от нее газы.
– Как тебе угодно, – сказал Св.Унгулант. – Хорошо, хорошо! А вот и небольшое угощение.
Здесь, в открытой пустыне не слишком часто попадается Chilopoda aridus, а здесь было целых три, все под одним камнем. Ведь смешно, как приятно что-нибудь пожевать даже после хорошего обеда Petit porc roti avec pommes de terre nouvelles et legumes du jour et biere glacee avec figment de l'imangination. Он выковыривал ножки второй из зубов, когда лев взобрался на вершину ближайшей дюны позади него. Лев ощущал странное чувство благодарности. Он чувствовал, что должен оторваться от отличной еды, которая буквально сама в рот лезла, и, так сказать, воздержаться от поедания ее, вроде как символически. А тут было куда больше еды, не обращающей на него никакого внимания. Ну, этой он ничем не обязан. Он подался вперед, перешел на бег. В неведении о судьбе своей, Св.Унгулант занялся третьей стоножкой. Лев прыгнул… Дела обернулись бы очень плохо для Св.Унгуланта, если бы Ангус не хватил льва камнем прямо за ухом.
* * *
Брута стоял в пустыне, только песок был черен, как небо, и не было солнца, однако все было ярко освещено. Ах, подумал он. Так вот что такое сны. Здесь были тысячи людей, пересекающих пустыню. Они не обращали на него внимания. Они шли, словно совершенно не подозревали, что находятся в центре толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31
– Мой!
– Прочь!
– Нет. Мой!
– Оба!
– Мой!
Брута повернул голову. Черепаха была в щели между двумя камнями, шея вытянута и раскачивается из стороны в сторону. Был и другой звук, что-то вроде комариного писка, появлявшийся и исчезавший… и обещания в голове. Потом замелькали они… лица, обращающиеся к нему, обличья, видения величия, великолепные возможности, поднимающие его, возносящие высоко над миром, все это его, он мог сделать все, требовалось лишь поверить в меня, в меня, в меня… Напротив оформилось видение. Там, на камне неподалеку, поджаренный поросенок, окруженный фруктами, и кружка пива, такого холодного, что воздух конденсировался на краях.
– Мой!
Брута сморгнул. Голоса исчезли. И еда тоже. Он моргнул еще раз. Были странные пост-видения, не видимые, но ощущаемые. Несмотря на свою совершенную память, он не мог вспомнить, что голоса говорили, или что было на остальных картинках. В его голове задержалось лишь воспоминание о жаренном поросенке и холодном пиве.
– Это все потому, что они не знали, что тебе предложить, – тихо сказал голос Ома. – Потому они пытались предложить тебе что-нибудь. Обычно они начинают с видений еды и плотских удовольствий.
– Они добрались лишь до еды, – сказал Брута.
– Стало быть, хорошо, что я их осилил, – сказал Ом. – Страшно сказать, чего они смогли бы достичь с молодым человеком вроде тебя.
Брута поднялся на локтях. Ворбис не двигался.
– Они пытались добраться и до него?
– Думаю, да. Не сработало. Ничто не входит, ничто не выходит. Никогда не видел мозга, столь повернутого внутрь себя.
– Они вернутся?
– О, да. Им больше нечего делать.
– Когда они придут, – сказал Брута, чувствуя себя безрассудным, – не мог бы ты подождать, пока они доберутся до плотских удовольствий?
– Очень вредно для тебя.
– Они изводили Брата Намрода. Но, я думаю, пожалуй, нам следует знать своих противников? – Голос Бруты перешел в хрип.
– Я смог бы справиться с видением питья, – сказал он устало. Тени были длинными. Он с удивлением огляделся. – Как долго они пытались?
– Весь день. И упорные же демоны. Их тут как мошкары.
Почему, Брута понял на закате. Он встретил Св.Унгуланта отшельника-столпника, друга всех маленьких богов. Повсюду.
* * *
– Так, так, так, – сказал Св.Унгулант. – У нас тут не слишком много посетителей. Верно, Ангус?
Он обратился к воздуху перед ним. Брута пытался удержать равновесие, ибо тележное колесо опасно накренялось при каждом его движении. Они оставили Ворбиса сидеть в пустыне, в двадцати футах внизу, обнимая колени и глядя в никуда. Колесо было прибито плоско на тонком шесте. Его ширины едва доставало, чтобы один человек мог неудобно лечь. Но Св.Унгулант выглядел созданным лежать неудобно. Он был так тощ, что даже скелет мог бы спросить: «Разве он не тощ?». Он был одет во что-то вроде набедренной повязки минималиста, насколько об этом было возможно судить под волосами и бородой. Было достаточно трудно не обращать внимания на Св.Унгуланта, скакавшего вверх-вниз на верхушке своего шеста, крича: «Куу-ии!» и «Тут!». В нескольких футах был несколько меньший шест, со старомодной уборной с полумесяцем на дверях.
– То, что ты – отшельник, не значит, что ты должен отказаться ото всего, – сказал Св.Унгулант.
Брута слышал об отшельниках, бывших чем-то вроде пророков в одну сторону. Они уходили в пустыни и не возвращались назад, предпочитая жизнь пустынника в грязи и лишениях, и грязи, и святых размышлениях, и грязи. Многим из них нравилось делать свою жизнь еще более неудобной, замуровываясь в кельях или живя, для примера, на верхушке шеста. Омнианская церковь поощряла это на том основании, что лучше пусть сходят с ума сколь возможно далеко, где они не причинят никакого беспокойства, и пусть о них заботится община, покуда эта община состоит из львов, канюков и грязи.
– Я подумываю об установке еще одного колеса, – сказал Св.Унгулант, – прямо тут. Наслаждаться утренним солнцем, знаешь.
Брута огляделся. Лишь гладкий камень да песок простирались во всех направлениях.
– А разве ты не наслаждаешься солнцем повсюду все время? – сказал он.
– Но утреннее куда важнее, – сказал Св.Унгулант. – Кроме того, Ангус говорит, что нам нужно патио.
– Он будет жарить на нем шашлыки, – сказал Ом внутри головы Бруты.
– Гм, – сказал Брута. – Ты… вообще-то… святой… какой религии?
Выражение замешательства промелькнуло на том крошечном промежутке лица, которое оставалось между бровями Св.Унгуланта и его усами.
– Ну по правде говоря, никакой. Это все – чистое недоразумение, – сказал он. – Мои родители назвали меня Севрияном Ваддеюсом Унгулиантом, а потом, однажды, разумеется, совершенно удивительным образом кто-то обратил внимание на инициалы. Все остальное само собой.
Колесо слегка покачнулось. Кожа Св.Унгуланта была почти черна от солнца пустыни.
– В дальнейшем мне пришлось выбрать отшельничество, конечно, – сказал он. – Я учился. Я полностью самоучка. Невозможно найти отшельника, который бы научил тебя отшельничеству, ибо это, разумеется, испортило бы все дело.
– Ээ… но существует… Ангус? – сказал Брута, глядя на то место, где, по его убеждению, находился Ангус, или по крайней мере, туда, где он был убежден, что тот находится по убеждению Св.Унгулианта.
– Он сейчас здесь, – резко сказал святой, указывая на противоположный конец колеса. – Но он не занимается отшельничеством. Он не обучен, понимаешь. Он просто компания. Говорю тебе, я бы сошел с ума, если бы Ангус не поддерживал меня все это время.
– Да… Пожалуй, сошел бы, – сказал Брута. Он улыбнулся пустому воздуху дабы выразить одобрение. – В принципе, это отличная жизнь. Часы довольно длинны, но еда и питье воистину того стоят.
У Бруты возникло отчетливое ощущение, что он знает, что за этим последует.
– Достаточно холодное пиво? – сказал он.
– Ледяное, – сияя сказал Св.Унгулант.
– А жаренный поросенок?
Маниакальная улыбка расползалась по лицу Св.Унгуланта.
– Да, весь коричневый и хрустящий по краям, – сказал он.
– Но я надеюсь, э… ты съедаешь и случайную змею, или ящерицу?
– Стыдно признаться, да. Время от времени. Просто, для разнообразия.
– А грибы, тоже? – сказал Ом.
– Здесь есть грибы? – невинно спросил Брута.
Св.Унгулант счастливо закивал.
– Да, после ежегодных дождей. Красные с желтыми крапинками. В пустыне становится действительно интересно во время грибного сезона.
– Полно огромных пурпурных поющих улиток? Говорящих столбов пламени? Взрывающихся жирафов? В таком роде? – осторожно сказал Брута.
– Во имя неба, да! – сказал святой. – Понятия не имею, почему. По-моему, их притягивают грибы.
Брута кивнул.
– Ты неплохо схватываешь, малыш, – сказал Ом.
– Я надеюсь, ты иногда пьешь… воду? – сказал Брута.
– Конечно, это глупо, правда? – сказал Св.Унгулант. – Весь этот превосходный набор напитков, но так часто охватывает, не подберу другого слова, жажда нескольких маленьких глоточков воды. Ты можешь это объяснить?
– Это было бы довольно сложно… – сказал Брута, по-прежнему разговаривая очень осторожно, подобно тому, кто водит пятидесятифунтовую рыбину на леске с прочность на разрыв в пятьдесят один фунт.
– Действительно, странно, – сказал Св.Унгулант. – Особенно, когда ледяное пиво столь доступно.
– А где вы, ух, берете ее? Воду? – сказал Брута.
– Знаешь каменные деревья?
– Те, что с большими цветами?
– Если вскроешь мясистую часть листьев, там есть до полупинты воды, – сказал святой. – Предупреждаю, на вкус это как моча.
– Думаю, мы попробуем это стерпеть, – сказал Брута иссохшими губами.
Он попятился к веревочной лестнице, в которой заключался контакт святого с землей.
– Вы уверены, что не хотите остаться? – сказал Св.Унгулант. – Сегодня Среда. У нас по средам молочный поросенок с поварским подбором залитых солнцем росисто-свежих овощей.
– У нас, ух, много дел, – сказал Брута на полпути вниз по раскачивающейся лестнице.
– Пирожные с тележки?
– Я думаю, пожалуй…
Св.Унгулант грустно смотрел вниз на Бруту, направляющего Ворбиса прочь по пустоши.
– А на десерт, пожалуй, мятные леденцы! – прокричал он через ладони рупором.
– Нет!
Скоро фигуры стали едва различимыми точками среди песка.
– Могут быть видения сексуальных удо… нет, вру, это по четвергам… – пробормотал Св.Унгулант.
Теперь, когда ушли посетители, воздух снова наполнился жужжанием и хныканьем маленьких богов. Здесь были биллионы их. Св.Унгулант улыбался. Он был, без сомнения, сумасшедшим. Он иногда это подозревал. Но он придерживался точки зрения, что безумие не должно пропадать зря. Он ежедневно обедал пищей богов, пил редчайшие вина, ел фрукты, которых не было не только в это время года, но и в действительности. Выпивать иногда пригоршню солоноватой воды и жевать отвратительную ногу ящерицы в медицинских целях было невысокой платой. Он вернулся обратно к заставленному столу, мерцавшему в воздухе. Все это… и все эти маленькие боги хотели, чтобы был кто-нибудь, кто знал бы о них, кто хотя бы верил бы в то, что они существуют. А еще сегодня было желе и мороженое.
– Ну, нам больше достанется, а, Ангус?
– Да, – сказал Ангус.
* * *
Война в Эфебе закончилась. Она не могла продолжаться долго, особенно после того, как в нее включились рабы. Было слишком много узких улочек, слишком много налетов, и, кроме того, слишком много ужасающей решимости. Принято считать, что свободные люди всегда победят рабов, но, пожалуй, это зависит от точки зрения. Кроме того, командующий эфебским гарнизоном что-то нервно продекламировал о том, что с рабством впредь будет покончено, что взъярило рабов. Какой толк выживать, если потом, будучи свободным, не можешь иметь рабов? Кроме того, а что они будут есть?
Омнианцы не могли ничего понять, а неуверенные люди плохо бьются. И Ворбис пропал. Несомненные факты начинали вызывать сомнения, когда повсюду были его глаза. Тирана освободили из тюрьмы. Он провел первый день свободы аккуратно составляя послания другим маленьким странам побережья. Пришло время предпринять что-то против Омнии.
* * *
Брута пел. Его голос эхом разносился среди камней. Стая кривоклювов стряхнула свои ленивые пешеходные привычки и неистово рванула прочь, оставляя позади перья в своем стремлении стать рожденными летать. Змеи втирались в трещины в камнях. В пустыне можно жить. Или по крайней мере выжить… Возвращение в Омнию всего-навсего вопрос времени. Еще один день…
Ворбис плелся немного позади него. Он ничего не говорил, и, когда с ним заговаривали, не подавал ни единого признака, что понял, что ему сказали.
Ом, гремя в Брутином мешке, начал ощущать острую депрессию, которая накатывает на любого реалиста в присутствии горячего оптимиста. Искаженные тона «Стальные когти разорвут безбожников» неслись вдаль.
– Мы живы, – сказал Брута.
– Теперь.
– И мы недалеко от дома.
– Да?
– Я видел дикую козу среди скал чуть раньше.
– Их по-прежнему много вокруг.
– Коз?
– Богов. И те, что были прежде, были ничтожны, уверяю тебя.
– В смысле?
Ом усмехнулся:
– Это ведь логично, разве нет? Подумай. Более сильные крутятся с краю, где есть верую… в смысле, люди. А слабых оттесняют в пески, куда люди забредают редко…
– Сильные боги, – сказал Брута задумчиво. – Боги, знающие, каково быть сильными.
– Верно.
– Не те боги, которые знают, каково быть слабыми.
– Что? Они не продержаться и пяти минут. В этом мире бог пожирает бога.
– Пожалуй, это кое-что объясняет в природе богов. Сила – врожденное качество. Как грех. – Его лицо омрачилось. – Вот только… не так. В смысле, грех. Я думаю, пожалуй, когда мы вернемся, я поговорю с некоторыми людьми.
– Ох, и они послушают, да?
– Говорят, мудрость приходит из пустынь.
– Лишь та мудрость, которую хотят люди. И грибы.
Когда солнце начало взбираться, Брута подоил козу. Она терпеливо стояла, пока Ом успокаивал ее мысли. И Ом не предлагал ее убить, заметил Брута. Они снова нашли тень. Здесь это были кусты, низкие, усаженные колючками, каждый крошечный листочек скрывался за баррикадой из шипов. Ом подождал немного, но маленькие боги окраины были хитрее и менее настырные. Они придут, возможно в полдень, когда солнце превратит ландшафт в адское сияние. Он услышит их. А тем временем можно поесть.
Он пробрался сквозь кусты, шипы которых безвредно ломались о его панцирь. Он миновал другую черепаху, не населенную богом, и одарившую его неопределенным взглядом, которым пользуются черепахи, когда они раздумывают, годится ли то, что тут находится, для того, чтобы съесть или заняться любовью, что является единственными мыслями в мозгу нормальной черепахи. Ом обошел ее, и обнаружил несколько листьев, пропущенных ею. Время от времени он поднимал голову над песком и наблюдал за спящими.
А потом он увидел, как Ворбис сел, огляделся, медленно и методично, поднял камень, внимательно его изучил, а затем резко опустил его на голову Бруты. Брута даже не застонал. Ворбис встал и зашагал напрямую к кустам, скрывавшим Ома. Он раздвинул ветви, не обращая внимания на шипы, и вытащил черепаху, встреченную Омом. Одно мгновение она висел, медленно двигая ногами, пока дьякон не бросил ее с размаха на камни. Потом он с натугой поднял Бруту, перекинул его через плечо и двинулся в сторону Омнии. Все произошло за несколько секунд.
Ом пытался остановить автоматически втягивающиеся под панцирь голову и ноги, инстинктивную паническую реакцию черепахи. Ворбис уже исчезал за скалами. Он исчез. Ом начал двигаться вперед, потом нырнул под панцирь, когда тень промелькнула над землей. Это была знакомая тень, наполнявшая черепаху ужасом. Орел скользнул вниз и вперед к точке, где сучила лапками ударенная черепаха, и, с небольшой паузой на остановку, схватил рептилию и взмыл обратно в небо длинными, медлительными взмахами крыльев. Ом провожал его взглядом, пока он не превратился в пятно, а потом наблюдал, как меньшая точка отделилась и закувыркалась вниз на скалы. Орел медленно опустился, готовясь поесть. Бриз зашумел в колючках кустов и пошевелил песок. Ому казалось, что он слышит колкие издевательские голоса всех маленьких богов.
* * *
Св.Унгулант, стоя на своих костистых коленях, разломил жесткий раздутый лист каменного дерева. «Славный парень, – подумал он. – Много разговаривает сам с собой, но чего же еще ждать!»
– Пустыня забрала многих типа него, верно, Ангус?
– Верно, – сказал Ангус.
Ангус не пожелал немного солоноватой воды. Он сказал, что у него от нее газы.
– Как тебе угодно, – сказал Св.Унгулант. – Хорошо, хорошо! А вот и небольшое угощение.
Здесь, в открытой пустыне не слишком часто попадается Chilopoda aridus, а здесь было целых три, все под одним камнем. Ведь смешно, как приятно что-нибудь пожевать даже после хорошего обеда Petit porc roti avec pommes de terre nouvelles et legumes du jour et biere glacee avec figment de l'imangination. Он выковыривал ножки второй из зубов, когда лев взобрался на вершину ближайшей дюны позади него. Лев ощущал странное чувство благодарности. Он чувствовал, что должен оторваться от отличной еды, которая буквально сама в рот лезла, и, так сказать, воздержаться от поедания ее, вроде как символически. А тут было куда больше еды, не обращающей на него никакого внимания. Ну, этой он ничем не обязан. Он подался вперед, перешел на бег. В неведении о судьбе своей, Св.Унгулант занялся третьей стоножкой. Лев прыгнул… Дела обернулись бы очень плохо для Св.Унгуланта, если бы Ангус не хватил льва камнем прямо за ухом.
* * *
Брута стоял в пустыне, только песок был черен, как небо, и не было солнца, однако все было ярко освещено. Ах, подумал он. Так вот что такое сны. Здесь были тысячи людей, пересекающих пустыню. Они не обращали на него внимания. Они шли, словно совершенно не подозревали, что находятся в центре толпы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31