Он был по-прежнему очень далеко, но Брута смотрел на него со страхом и ожиданием, которые увеличивали лучше телескопа.
– Он быстро идет, – сказал Симония. – Я не понимаю, ведь нет ветра.
Урн оглянулся с непоколебимым спокойствием.
– Ветер не может быть там и не быть здесь, – сказал он.
– Я спросил, ты плавать умеешь? – упорствовал голос черепахи в голове Бруты.
– Не знаю, – сказал Брута.
– Ты сможешь быстро выбраться отсюда?
Урн взглянул вверх.
– Ох, – сказал он.
Над Безымянным Кораблем собирались тучи. Было заметно, как они двигаются.
– Ты должен знать! – кричал Ом. – По-моему, у тебя была отличная память!
– Мы плескались в большой бочке в деревне, – прошептал Брута, – но я не знаю, считается ли это!
Мгла покрыла поверхность моря. У Бруты заложило уши. А Омнианский корабль по-прежнему приближался, летя по волнам.
– Как называется участок мертвого покоя, окруженный ветром… – начал Урн.
– Ураган? – сказал Дидактилос.
Молния протрещала между небом и морем. Урн рванул рычаг и опустил винт в воду. Его глаза светились почти так же ярко, как молния.
– Вот это мощность! – сказал он. – Впрячь молнию! Мечта человечества!
Безымянный корабль рванулся вперед.
– Да? Не моя мечта, – сказал Дидактилос. – Я всегда мечтал об огромной колеснице, влекущей меня по полю, полному крабов.
– Я имел ввиду метафорическую мечту, мастер, – сказал Урн.
– Что такое метафора? – спросил Симония.
Брута сказал:
– Что такое мечта?
Колонна молнии врезалась в дымку. Следующие молнии отражались во вращающейся сфере.
– Их можно получать из кошек, – сказал Урн, заплутавший в мире философии, в то время как Корабль оставлял позади белый кильватер. – Гладя их янтарной палочкой мы получим слабые разряды… если бы я сумел усилить это в миллион раз, ни один человек не был бы больше рабом, и мы могли бы поймать их в кувшин и отменить ночь…
В нескольких ярдах ударила молния.
– Мы находимся на корабле с большим медным шаром среди массы соленой воды, – сказал Дидактилос. – Спасибо, Урн.
– И святилища богов были бы великолепно освещены, конечно, – быстро сказал Урн.
Дидактилос постучал своей палкой по корпусу.
– Это хорошая идея, но у тебя никогда не будет достаточно кошек, сказал он.
Море взволновалось.
– Прыгай в воду! – крикнул Ом.
– Зачем? – сказал Брута.
Волна почти перевернула корабль. Дождь шипел на поверхности сферы, отскакивая обжигающими брызгами.
– У меня нет времени объяснять! Прыгай за борт! Это к лучшему! Верь мне!
Брута встал, держась, для устойчивости, за раму сферы.
– Сядь! – сказал Урн.
– Я просто выйду, – сказал Брута. – Меня не будет некоторое время.
Корабль закачался под ним, когда он наполовину выпрыгнул, наполовину упал в бурлящее море. Молния попала в сферу. Ударяясь о поверхность, Брута увидел, на мгновение, сферу, светящуюся белым калением и Безымянный Корабль, с винтом, почти что над водой, мчащийся, подобно комете сквозь туман. Он пропал среди облаков и дождя. Мгновением позже, покрывая грохот шторма, раздалось приглушенное «бум». Брута поднял руку. Ом всплыл на поверхность, выдувая морскую воду из ноздрей.
– Ты говорил, что это к лучшему! – завопил Брута.
– Ну? Мы по-прежнему живы! И держи меня над водой! Черепахи не умеют плавать!
– Но они могли умереть!
– Ты хочешь к ним присоединиться?
Волна накрыла Бруту. На мгновение мир стал темно зеленой занавесью, звенящей в ушах.
– Я не могу плыть с одной рукой! – крикнул он, когда снова всплыл.
– Мы спасемся! Она не рискнет!
– В смысле?
Следующая волна ударила Бруту в лицо, а абсорбция промочила его одежду.
– Ом?
– Да?
– Я думаю, я не умею плавать…

* * *
Боги не слишком склонны к самоанализу. Это никогда не было необходимо для выживания. Способности угрожать, хитрить и пугать всегда работали достаточно хорошо. Когда можешь по своей прихоти сравнять с землей целые города, редко необходима бывает склонность к мирному размышлению и восприятию-вещей-с-точки-зрения-кого-то-другого. Это приводит к тому, что мужчины и женщины потрясающей яркости и способности к сопереживанию, по всему мультиверсуму, посвящают всю свою жизнь служению божествам, которые не смогли бы обыграть их в мирной игре в домино. Например, Сестра Сестина из Квирма пренебрегла яростью местного царька и прошла без вреда для себя по ложу из углей, и пропагандировала философию разумной этики от имени богини, которая в действительности не интересовалась ничем, кроме причесок; или Брат Зефайлят из Клатча, покинувший свои обширные имения и свою семью, и проведший свою жизнь помогая больным и бедным от имени невидимого бога Ф'рума, который был бы вообще-то не способен, если у него и был зад, найти его обеими руками. Богам не обязательно быть очень умными, когда вокруг есть люди, которые делают это за них. Королеву Моря считали достаточно тупой даже остальные боги. Но в ее мыслях была явная логика, когда она двигалась глубоко под вздымаемыми ветром волнами. Маленький корабль был соблазнительной целью… но тут был другой, больший, полный людей, плывущий прямо в шторм. Это была честная игра. У Королевы Моря было внимание, величиной с луковицу баджи. И, в общем, она устраивала свои собственные жертвоприношения. Она верила в количество.

* * *
«Плавник Бога» нырял с гребня волны к ее подножию, буря рвала его паруса. Капитан, по пояс в воде, пробился на нос, где стоял, вцепившись в ограду Ворбис, явно не замечавший того факта, что корабль барахтался полупотопленным.
– Сир! Надо спустить паруса! Мы не можем обогнать это!
Зеленое пламя потрескивало на верхушках мачт. Ворбис повернулся. Свет отразился в бездне его глаз.
– Это все во славу Ома, – сказал он. – Вера – наши паруса, и слава его наше предназначение.
С капитана было довольно. Он был профаном в вопросах религии, но совершенно уверен, что после тридцати лет он кое-что знал о море.
– Дно морское – наше предназначение! – прокричал он.
Ворбис пожал плечами.
– Я не говорил, что по пути не будет остановок, – сказал он.
Капитан уставился на него, потом пробился обратно по оседающей палубе. Из того, что он знал о море, следовало, что штормы вроде этого не случаются просто так. Нельзя просто так вплыть со спокойной воды в центр бушующего урагана. Это не море. Это нечто личное. Молния ударила в грот-мачту. Раздался вопль из темноты, когда масса оторванных парусов и снастей рухнула на палубу. Капитан наполовину вплыл, наполовину влез по трапу на корму, где кормчий был тенью среди водяной пыли и жуткого сияния шторма.
– Мы не выберемся отсюда живыми!
– ВЕРНО.
– Придется бросить корабль!
– НЕТ. МЫ ВОЗЬМЕМ ЕГО С СОБОЙ. ЭТО ХОРОШИЙ КОРАБЛЬ.
Капитан получше всмотрелся во мрак.
– Это ты, боцман Копли?
– НЕТ ЛИ У ВАС ДРУГИХ ВОПРОСОВ?
Корпус напоролся на подводную скалу и раскололся. Молния ударила в остатки мачты и, подобно бумажному кораблику, слишком долго пробывшему в воде, «Плавник Бога» расползся на части. Балки тимберса раскололись и взмыли вверх, в бушующее небо. И наступила неожиданная, бархатная тишина. Капитан почувствовал, что обрел новенькие воспоминания. Они включали в себя воду, звон в ушах и ощущение холодного огня в легких. Но это исчезло. Он прошел к ограде, его шаги гремели в тишине, и взглянул за борт. Несмотря на то, что его свежая память заключала в себе нечто о полностью разбитом корабле, теперь он снова казался совершенно целым. И на ходу.
– Ух, – сказал он. – Кажется, мы удрали от моря.
– ДА.
– И от земли, тоже. – Капитан похлопал по ограде. Она была сероватой и слегка прозрачной. – Гм. Это дерево?
– МОРФИЧЕСКАЯ ПАМЯТЬ.
– Извините?
– ТЫ МОРЯК. ТЫ СЛЫШАЛ ОБ ОТНОШЕНИИ К КОРАБЛЮ КАК К ЖИВОМУ СУЩЕСТВУ?
– О, да. Невозможно провести ночь на корабле и не почувствовать, что у него есть ду…
– ДА.
Воспоминание «Плавника Бога» плыло сквозь тишину. Слышались далекие вздохи ветра, или призрака ветра. Угасшие тела умерших штормов.
– Ох, – сказал дух капитана, вы только что сказали «был»?
– ДА.
– Так я и думал.
Капитан посмотрел вниз. Команда собралась на палубе, озабоченно глядя вверх на него. Он посмотрел дальше. Напротив команды собрались корабельные крысы. Перед ними стояла неясная фигурка в плаще. Она сказала:
– Пи-пи-пи.
Он подумал: «Даже у крыс есть Смерть…»
Стоявший в стороне Смерть кивнул капитану.
– У ТЕБЯ ЕСТЬ РУЛЬ.
– Но… но куда мы плывем?
– КТО ЗНАЕТ?
Капитан беспомощно схватился за спицу руля.
– Но… здесь нет знакомых звезд! Нет карты! Какие здесь ветра? Где проходят течения?
Смерть пожал плечами. Капитан бесцельно повернул руль. Корабль скользил по призраку моря. Потом до капитана дошло – худшее уже случилось. Удивительно, как хорошо было знать это. А если худшее уже случилось…
– Где Ворбис? – прорычал он.
– ОН ВЫЖИЛ.
– Да? Нет справедливости!
– СУЩЕСТВУЮ ВСЕГО ЛИШЬ Я.
Смерть исчез. Капитан немного повернул руль, чтобы удостовериться. В конце концов, он все еще капитан, а это, в любом случае, корабль.
– Помощник?
Помощник отдал честь.
– Сир!
– Гм. Куда мы теперь направимся?
Помощник почесал затылок.
– Ну, кэп, я слышал, что у клатчанских язычников есть райское место, в котором есть выпивка и песни, и молодые женщины с колокольчиками, и… вы понимаете… не взирая на…
Помощник с надеждой взглянул на капитана.
– Не взирая на… Да? – сказал задумчиво капитан.
– Я так слышал.
Капитан чувствовал, что ему кое-что причитается не взирая на…
– Есть идеи, как туда добраться?
– Я думал, когда мы были живы, вам были даны инструкции, – сказал помощник.
– Ох.
– И еще есть варвары, по направлению к Пупу, – сказал помощник, смакуя это слово, – которые считают, что они отправляются в большую залу, где находятся всевозможные яства и пития.
– И женщины?
– Непременно.
Капитан нахмурился.
– Это класс, – сказал он, – но почему получается так, что язычники и варвары заняли лучшие места, куда уйти после смерти?
– Это трудный вопрос, – согласился помощник. – Я думаю, это делает их… счастливыми и пока они живы? – он выглядел озадаченным. Теперь, когда он мертв, все звучало подозрительно.
– И у тебя опять нет идей, как туда добраться? – спросил капитан.
– Извините, капитан.
– Но, думаю, поискать стоит. – Капитан взглянул за борт. Если плыть достаточно долго, обязательно наткнешься на берег. А поискать стоит. Он заметил движение. Улыбнулся. Хорошо. Знак. Может быть, это все к лучшему, в конце концов.
Провожаемый призраками дельфинов, призрак корабля отправился в путь…

* * *
Чайки никогда не заглядывали так далеко в сторону побережья пустыни. Их нишу занимали кривоклювы, член семейства врановых, от которых семейство врановых отреклось бы в первую очередь, и о которых оно никогда не упоминает публично. Они редко летают, передвигаясь повсюду какими-то раскачивающимися прыжками. Их звучный голос наводит слушателя на мысли о несварении желудка. Они выглядят так, как остальные птицы выглядят после нефтяной пленки. Никто не ест кривоклювов, кроме других кривоклювов. И едят они то, от чего стошнило бы грифа. Кривоклювы съели бы и то, чем стошнило бы грифа. Кривоклювы всеядны.
Один из них этим новым ясным утром прохаживался бочком по кишащему крабами песку, бесцельно поклевывая, в надежде, что галька и кусочки дерева стали съедобнее за ночь. По опыту кривоклювов, практически все становится съедобным, если полежит достаточно долго. Он прошелся по холму, лежащему на линии прилива и дал пробный тычок клювом. Холм застонал. Кривоклюв спешно ретировался и занялся маленьким куполообразным камнем неподалеку от холма. Он был совершенно уверен, что его не было здесь вчера. Он отважился на исследовательский клевок. Скала высунула голову и сказала:
– Сгинь, кусок грязи.
Кривоклюв отскочил назад и проделал нечто вроде прыжка с разбега, что является ближайшим эквивалентом полета, каким только когда-либо утруждали себя кривоклювы, на кучу обесцвеченного солнцем плавника. Положение улучшалось. Если этот камень жив, следовательно рано или поздно, он будет мертв.
Великий Бог Ом шатаясь подполз к Бруте и стукал его панцирем по голове, пока тот не застонал.
– Вставай, парень, – сказал Ом. «Жизнь – это пляж, – вспомнил он. – А потом ты умираешь».
Брута подтянул себя в позицию на коленях.
Есть пляжи, взывающие о ярких зонтиках. Есть пляжи, повествующие о величии моря. Этот пляж был другим. Это была всего лишь бесплодная полоса, где земля встречалась с океаном. Эродируемый ветром плавник высился на верхней границе прилива. Воздух гудел от мелких противных насекомых. Здешний запах наводил на мысль о том, что тут что-то сгнило, давно, где-то, где его не смогли найти кривоклювы. Это был нехороший пляж.
– Ох. Боже.
– Это лучше, чем стонать, – ободряюще сказал Ом.
– Не знаю. – Брута поглядел вдоль берега. – Здесь есть вода попить?
– Не думаю, – сказал Ом.
– Оссорий 5, стих 3, говорит, что ты заставил течь живительную воду в сухой пустыне, – сказал Брута.
– Это небольшое поэтическое преувеличение, – сказал Ом.
– Ты не можешь даже этого?
– Нет.
Брута снова оглядел пустыню. Позади линии плавника и нескольких лоскутков травы, казавшейся жухлой даже в процессе роста, простирались дюны.
– Какая дорога в Омнию? – спросил он.
– Мы не хотим идти в Омнию, – сказал Ом.
Брута посмотрел на черепаху. Потом поднял ее вверх.
– Я думаю, эта, – сказал он.
Лапки Ома бешенно колотились.
– Зачем ты хочешь идти в Омнию? – спросил он.
– Я не хочу, – сказал Брута. – Но я все равно иду.

* * *
Солнце висело высоко над пляжем. Или, возможно, не висело. Теперь Брута знал про Солнце. Это истекало в его голове. Эфебцы очень интересовались астрономией. Эксплетиус доказал, что Диск имеет десять тысяч миль в поперечнике. Фебриус, расставив на рассвете рабов с хорошей реакцией и звонкими голосами, на всей протяженности страны, доказал, что свет движется примерно с той же скоростью, что и звук. И Дидактилос заключил, что, в таком случае, чтобы пройти между слонами, солнце должно проделывать по крайней мере тридцать пять тысяч миль по орбите каждый день, или, иначе говоря, двигаться вдвое быстрее, чем его свет. Что означает, что самое большее, что можно увидеть, это где солнце было, разве что дважды в день, когда оно догоняет себя самое, и это значит, что все солнце целиком является движущейся со сверхсветовой скоростью частицей, тахионом, или, как сказал Дидактилос, сволочью.
Было по-прежнему жарко. Безжизненное море, казалось, испарялось. Брута устало тащился вдоль берега, прямо над единственным участком тени на сотни миль. Было слишком жарко. Там и тут в пене на краю моря крутились кусочки дерева. Впереди над песком висело мерцающее облако. В центре него была черная клякса. Подойдя, он взглянул на него без эмоций, неспособный нормально рассуждать. Это было всего лишь смутное пятно в мире оранжевой жары, расширяющееся и сжимающееся в вибрирующем мареве. Ближе, это превратилось в Ворбиса.
Прошло долгое время, пока эта мысль просочилась в мозг Бруты. Ворбис. Без робы. Все сорвано. В одной майке. Пробитой гвоздями. В крови. Одна нога. Разодрана. Камни. Ворбис. Ворбис. Брута рухнул на колени. На линии прилива закричал кривоклюв.
– Он еще… жив, – заключил он.
– Жаль, – сказал Ом.
– Мы должны что-нибудь сделать… для него.
– Да? Может, найти камень и проломить ему череп? – сказал Ом.
– Мы не можем просто бросить его тут.
– Взгляни на нас.
– Нет.
Брута подсунул руку под дьякона и попытался его поднять. К его тупому удивлению, Ворбис почти ничего не весил. Роба дьякона скрывала тело, состоявшее из натянутой на кости кожи. Брута смог бы переломить его голыми руками.
– А как же я? – захныкал Ом.
Брута перебросил Ворбиса через плечо.
– У тебя четыре ноги, – сказал он.
– Я – твой Бог!
– Да. Я знаю. – Брута потащился вдоль пляжа.
– Что ты собираешься с ним делать?
– Возьму в Омнию, – слабо сказал Брута. – Люди должны узнать. Что он делал.
– Безумец! Безумец! Ты что, собираешься нести его до Омнии?
– Не знаю. Попытаюсь.
– Ты! Ты! – Ом заколотил коготком по песку. – Миллионы людей в мире, и это должен быть ты! Глупец! Глупец!
Брута превратился в колыхающуюся тень в мареве.
– Вот как? – кричал Ом. – Ты мне не нужен! Думаешь, ты мне нужен? Не нужен! Я скоро найду другого верующего! Уж не волнуйся!
Брута исчез.
– Я не собираюсь гнаться за тобой! – вопил Ом.

* * *
Брута следил, как его ноги волоклись одна за другой. Он уже покинул область мышления. По его жарящемуся мозгу текли разрозненные видения и фрагменты воспоминаний. Сны. Это картинки в голове. Коаксес написал о них целый свиток. Бытует мнение, что это послания Бога, но в действительности они создаются самим мозгом, выбрасываются на поверхность, когда он ночью сортирует дневной опыт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31