– Нет. Пожалуй, и речи об этом быть не может. Нет, забудь, что я спросил.
В воздухе просвистели несколько летучих рыб, преследуемых дельфином.
– Не могу не чувствовать некоторого сожаления об этом молодом человеке, Бруте, – сказал Дидактилос.
– Велика потеря! – сказал Симония. – Священников и так слишком много.
– У него – все наши книги, – сказал Урн.
– Он, пожалуй, всплывет от такого количества знаний в нем, – сказал Дидактилос.
– В любом случае, он сумасшедший, – сказал Симония. – Я видел, как он шептался с той черепашкой.
– Я надеюсь, она все еще при нем. Некоторые из них довольно вкусны, – сказал Дидактилос.

* * *
Пещера – громко сказано, просто глубокая ложбина, вытесанная бесконечными ветрами пустыни и, давным-давно, водой. Но и этого хватало.
Брута стал на колени на каменном полу и поднял камень над головой. В ушах звенело и глазные яблоки, казалось, катались по песку. Никакой воды с заката и сто лет никакой еды. Он должен это сделать.
– Извини, – сказал он и опустил камень вниз.
Змея внимательно наблюдала за ним, но охваченная утренней апатией, была слишком медлительна, чтобы увернуться. Этот трещащий звук, Брута знал, его совесть будет снова и снова повторять ему.
– Отлично, – произнес рядышком Ом. – Теперь обдери ее, и не теряй сока. Кожу тоже сохрани.
– Не хочу этого делать, – сказал Брута.
– Посмотри на это так, – сказал Ом, – если бы ты вошел в эту пещеру, и не было бы меня, чтобы тебя предупредить, ты бы лежал на полу с ногой размером со шкаф. Упреди, дабы не быть упрежденным…
– И змея эта не слишком большая, – сказал Брута.
– А потом, когда ты бы корчился в неописуемой агонии, ты воображал бы все те вещи, которые проделал бы с этой проклятой змеей, если бы добрался до нее первым, – сказал Ом. – Ну, твое желание исполнилось. И не давай Ворбису, – добавил он.
– У него продолжается жар. Он все что-то бормочет.
– Ты действительно думаешь, что ты доставишь его в Цитадель, и они тебе поверят? – сказал Ом.
– Брат Намрод всегда говорил, что я очень правдив, – сказал Брута.
Он разбил камень о стену пещеры чтобы получить грубое острие, и осторожно начал разделывать змею.
– В любом случае, у меня нет выбора. Не могу же я просто оставить его.
– Можешь, – сказал Ом.
– Умирать в пустыне?
– Да. Это просто. Куда проще, чем не оставлять его умирать в пустыне.
– Нет.
– Это как поступают в Этике, да? – саркастически сказал Ом.
– Не знаю. Это как поступаю я.

* * *
«Безымянный» Корабль втянули в лощину между скал. Позади пляжа стоял невысокий утес. Симония спустился с него туда, где ежились от ветра философы.
– Я эти места знаю, сказал он. – Мы в нескольких милях от деревни, где живут друзья. Нам всего лишь нужно подождать до ночи.
– Зачем ты все это делаешь? – сказал Урн. – В смысле, какой в этом прок?
– Ты когда-нибудь слышал о стране, называвшейся Истанция? – спросил Симония. – Она была небольшая. В ней не было ничего, нужного другим. Просто место, где жили люди.
– Омния захватила ее пятнадцать лет назад, – сказал Дидактилос.
– Верно. Моя родина… – сказал Симония. – Я тогда был еще малышом. Но я не забуду. И другие не забудут. У множества людей есть причины ненавидеть Церковь.
– Я видел тебя стоящим рядом с Ворбисом, – сказал Урн. – Я думал, что ты его защищаешь.
– Да, верно, верно, – сказал Симония. – Я не хочу, чтобы кто-нибудь убил его раньше меня.
Дидактилос завернулся в тогу и поежился.

* * *
Солнце было приклепано к медному куполу неба. Брута дремал в пещере. В своем углу беспокойно метался Ворбис. Ом в ожидании сидел у входа в пещеру. Ждал готовясь. Ждал боясь. И они пришли. Они явились из-под кусочков камней и из трещин в скалах. Они брызнули из песка, они закапали с колеблющегося неба. Воздух наполнился их голосами, слабыми, как шепот мошкары. Ом напрягся. Их речь не была речью больших богов. Это едва ли было речью вообще. Это были слабые модуляции желаний, без существительных и со считанными глаголами.
– …Хочу…
Ом ответил:
– Мой.
Их были тысячи. Да, он был сильнее, у него был верующий, но они заполняли небо подобно саранче. Тяжестью расплавленного свинца на него изливалось страстное желание. Его единственное преимущество заключалось в том, что у маленьких богов отсутствовала концепция сотрудничества. Это была та роскошь, которая приходит с эволюцией.
– …Хочу…
– Мой!
Бормотание перешло в скулеж.
– Но вы можете обзавестись другими, – сказал Ом.
– …Глухо, тяжело, закрыто, заткнуто…
– Знаю, – сказал Ом. – Но этот – мой!
Психический вопль прокатился по пустыне. Маленькие боги бежали. За исключением одного. Как заметил Ом, этот не роился вместе с остальными, а мягко парил над куском выбеленной солнцем кости. Он ничего не говорил. Он обратил свое внимание на него.
– Ты. Мой!
– Знаю, – сказал маленький бог.
Он знал язык, настоящий язык богов, однако разговаривал, словно каждое слово приходилось лебедкой поднимать из глубин памяти.
– Кто ты? – сказал Ом.
Маленький бог пришел в возбуждение.
– Здесь некогда был город, – сказал маленький бог. – Не просто город. Империя городов. Я, Я, Я помню, были сады и парки. Было озеро. На озере были плавучие сады, Я помню. Я. Я. И были святилища. О каких только можно мечтать. Великие пирамиды святилищ, достигавшие неба. Тысячи приносились в жертву. Во славу.
Ома замутило. Это был не просто маленький бог. Это был бог, который не всегда был маленьким…
– Кем ты был?
– И были святилища. Я, Я, мне. Такие святилища, о каких можно только мечтать. Великие пирамиды святилищ, достигавшие неба. Слава. Тысячи приносились в жертву. Мне. Во славу. И были святилища. Мне, мне, мне. Великая слава. Святилища такая слава, о какой только мечтать. Великие пирамиды святилищ мечта, достававшая до неба. Мне, мне. Жертвовали. Мечта. Тысячи приносились в жертву. Мне во славу великого неба.
– Ты был их богом? – рискнул Ом.
– Тысячи были принесены в жертву. Во славу.
– Ты меня слышишь?
– Тысячи принесли в жертву во славу. Мне, мне, мне.
– Как тебя звали? – закричал Ом.
– Звали?

* * *
Горячий ветер подувший над пустыней передвинул несколько песчинок. Эхо потерянного бога улетело, вновь и вновь перекувыркиваясь, пока исчезло среди камней. Где ты?
Нет ответа. Вот так и случается, подумал Ом. Быть маленьким богом плохо, однако в это время ты едва ли осознаешь, что это плохо, ибо лишь смутно осознаешь что-либо вообще, но все время существует нечто, что является, возможно, зародышем надежды, знания и веры, что в один день ты можешь стать чем-то большим, чем ты сейчас. Но куда как хуже быть богом в прошлом, а теперь – не более, чем кучкой туманных воспоминаний, носимой туда-сюда по песку из искрошившихся камней твоих святилищ…. Ом повернулся и, на коротких толстых лапках зашагал целеустремленно назад в пещеру, пока подошел к голове Бруты, которую он и боднул.
– Ась?
– Просто проверяю, жив ли.
– Фгфл.
– Хорошо. – Пошатываясь, Ом направился обратно на свой пост у входа в пещеру.
Говорят, что в пустынях бывают оазисы, но они никогда не бывают в одном месте дважды. Пустыня не картографична. Она пожирает картографов. Этим занимаются львы. Ом помнил их. Тощие, не похожие на львов Ховондаландских степей. Скорее волк, чем лев, скорее гиена, чем что-либо другое. Не смелые, а с какой-то злобной, мускулистой трусостью, куда более опасной… Львы. Ой-ей…. Ему надо найти львов. Львы пьют.

* * *
Брута проснулся, когда послеполуденный свет тащился через пустыню. Во рту был привкус змеи. Ом бодал его ногу.
– Ну, давай, давай, ты теряешь лучшую часть дня.
– Есть вода? – слабо пробормотал Брута.
– Будет. Всего в пяти милях. Удивительная удача.
Брута заставил себя встать. Каждый мускул болел.
– Откуда ты знаешь?
– Я это чувствую. Я – бог, знаешь ли.
– Ты говорил, что можешь чувствовать только мысли.
Ом выругался. Брута ничего не забывал.
– Это сложнее, – соврал Ом. – Верь мне. Пошли, пока не смерклось. И не забудь своего приятеля Ворбиса.
Ворбис лежал свернувшись. Он взглянул на Бруту несфокусированными глазами, встал, когда Брута ему помог, как человек все еще спящий.
– Думаю, его могли ужалить, – сказал Брута. – Есть морские животные с жалом. И ядовитые кораллы. Он продолжает шевелить губами, но я не могу разобрать, что он пытается сказать.
– Возьми его с собой, – сказал Ом. – Возьми его с собой, о, да.
– Прошлой ночью ты хотел, чтобы я его оставил, – сказал Брута.
– Разве? – сказал Ом, весь его панцирь лучился невинностью. – Ну, может быть я побывал в Этике. Что-то изменилось в моем сердце. Я вижу, что он с нами с определенной целью. Старый добрый Ворбис. Возьми его с собой.

* * *
Симония и двое философов стояли на вершине скалы, глядя через иссушенные угодья Омнии на далекую скалу Цитадели. Двое из них, по крайней мере, смотрели.
– Дайте мне рычаг и место встать, и я разобью это место, как яйцо, – сказал Симоний, ведя Дидактилоса вниз по узкому проходу.
– Выглядит большой, – сказал Урн.
– Видишь отблеск? Это те двери.
– Выглядят массивными.
– Я спрашивал, – сказал Симония, – о корабле. Как он движется. Нечто в этом роде могло бы разнести ворота, верно?
– Пришлось бы затопить долину, – сказал Урн.
– В смысле, если бы оно было на колесах.
– Ха, да, – сказал Урн саркастически. Был долгий день. – Да, если бы у меня была кузница, полдюжины кузнецов и куча помощников. Колеса? Нет проблем, но…
– Надо будет посмотреть, – сказал Симония, – что мы сможем сделать.

* * *
Солнце опустилось к горизонту, когда Брута, обвивая рукой плечи Ворбиса, достиг следующего скалистого островка. Он был больше, чем тот, со змеей. Ветер придал камням неприятную, вытянутую форму, и они торчали, словно пальцы. Здесь были даже деревья, приютившись в расселинах между камнями.
– Где-то тут есть вода, – сказал Брута.
– Всегда есть вода, даже в худших из пустынь, – сказал Ом. – Дюйм, ох, может, два дюйма дождя в год.
– Я что-то чую, – сказал Брута, ступая ногами по песку и хрустя известняком вокруг валунов. – Что-то отвратительное.
– Подними меня над головой. – Ом оглядел скалы. – Правильно. Теперь опусти меня обратно. И иди к той скале, которая выглядит, как… которая выглядит очень необычно, действительно.
Брута взглянул.
– Действительно, – прокаркал он, в конце концов. – Удивительно, что может сделать ветер.
– У ветра есть чувство юмора, – сказал Ом. – Однако, оно довольно приземленное.
Около основания скалы огромные плиты, наваленные за долгие годы, создавали зубчатую насыпь с темными зевами то тут, то там.
– Этот запах, – начал Брута.
– Возможно, животные приходят пить воду, – сказал Ом.
Нога Бруты поддала нечто желтовато-белое, что покатилось прочь среди камней производя звук, как мешок кокосов. Звук громко раскатился в удушающе-пустой тишине пустыни.
– Что это было?
– Определенно, не череп, – соврал Ом, – не волнуйся…
– Здесь всюду кости!
– Да ну? А чего ты ожидал? Это пустыня! Люди здесь умирают! Это очень популярное времяпровождение в здешних местах!
Брута поднял кость. Он был, как он сам отлично знал, туп. Но люди, после того, как умирают, не грызут собственных костей.
– Ом…
– Здесь есть вода! – кричал Ом. – Она нам нужна! Но… возможно, есть небольшие препятствия!
– Препятствия какого рода?
– Природные опасности!
– Вроде…?
– Ну, знаешь львов? – в отчаянии сказал Ом.
– Здесь есть львы?
– Ну… слегка.
– Слегка львы?
– Всего один лев.
– Всего один…
– «…исключительно одиночное создание. Самые опасные – старые самцы, вытесненные молодыми соперниками в самые негостеприимные регион. Они злобны и хитры, и по крайности своего положения теряют всякий страх перед людьми…». Память испарилась, позволяя двигаться голосовым связкам Бруты.
– Какой?
– Если он сыт, он не обратит на нас никакого внимания, – сказал Ом.
– Да?
– Они тогда засыпают.
– После поедания…?
Брута оглянулся на Ворбиса, тяжело осевшего на камень.
– Поедания? – повторил он.
– Это было бы милосердием, – сказал Ом.
– Ко льву – да! Ты хочешь использовать его как наживку?
– Он не переживет пустыни. В любом случае, он поступил много хуже с тысячами людей. Он умрет во имя благой цели.
– Благая цель?
– Мне это угодно.
Раздалось рычание, где-то среди камней. Оно не было громким, но в нем слышалась сила. Брута попятился.
– Мы не бросаем львам людей просто так!
– Он бросает.
– Да. Я – нет.
– Отлично, мы взберемся на вершину плиты и когда лев примется за него, ты сможешь размозжить ему голову камнем. Он, скорее всего, удерет с рукой или ногой. Этого он не упустит.
– Нет! Нельзя поступать так с людьми только потому, что они беспомощны!
– Знаешь ли, я не мог выбрать лучшее время!
Из-за каменной гряды раздался еще один рык. Он звучал громче. Брута растерянно взглянул вниз, на разрозненные кости. Среди них, полускрытый мусором, лежал меч. Он был старый и не очень хороший, и изъеденный песком. Он робко поднял его за лезвие.
– Другой конец, – сказал Ом.
– Знаю!
– Ты умеешь им пользоваться?
– Не знаю.
– Я крепко надеюсь, что ты учишься на лету.
Лев появился, медленно. Львы пустыни, как уже было сказано, не похожи на степных львов. Они были похожи…
…Когда великие пустыни были зелеными рощами (т.е. до того, как жители позволили козам пастись повсюду. Ничто так не создает пустыни, как козы). Тогда можно было почти весь день (но недостаточно) величественно лежать, в промежутках между почти регулярным употреблением козлятины. Но рощи перешли в кустарники, кустарники перешли в, так скажем, более жидкие кустарники, и козы, и люди, и, под конец, даже города, исчезли. Львы остались. Почти всегда есть, что есть, если ты достаточно голоден. Людям по-прежнему приходится пересекать пустыню. Тут есть ящерицы. Тут есть змеи. Это трудно назвать экологической нишей, но львы накрепко обосновались в ней, как неумолимая смерть, поджидающая большинство из тех, кто встретился с пустынным львом. С этим уже кто-то повстречался. Его грива были спутанной. Его шкуру полосовали старые шрамы. Он потащился в сторону Бруты, волоча бесполезную заднюю ногу.
– Он ранен, – сказал Брута.
– Ох, хорошо. И это такая куча еды! – сказал Ом. – Пусть, немного жестковат, но…
Лев рухнул, его грудная клетка, напоминающая сушилку для посуды, тяжело вздымалась. Из его бока торчало копье. Мухи, которые всегда, в любой пустыне находят, что поесть, поднялись роем. Брута положил меч. Ом втянул голову в панцирь.
– О, нет, – пробормотал он. – В мире двадцать миллионов людей, а тот единственный, который в меня верит, самоубий…
– Мы не можем бросить его вот так, – сказал Брута.
– Можем. Можем. Это лев. Львов оставляют.
Брута встал на колени. Лев открыл один покрытый коркой желтый глаз, слишком ослабший даже чтобы его укусить.
– Ты же умрешь, ты же умрешь. Я не смогу найти никого, кто бы верил в меня, тут…
Знания Бруты по анатомии животных были рудиментарными. Хотя некоторые инквизиторы обладали завидными знаниями внутренностей человеческого тела, что недоступно тем, кто не располагает возможностью вскрывать его, пока оно еще функционирует, на медицину как таковую в Омнии смотрели неодобрительно. Но повсюду, в каждой деревне, был кто-то, кто официально не вправлял костей и кто не знал самой малости об определенных растениях, и кто стоял вне досягаемости Квизиции, благодаря хрупкой благодарности пациентов. И каждый крестьянин располагал крупицами знаний. Острая зубная боль способна сломить даже самых стойких в вере. Брута ухватился за рукоять копья. Лев зарычал, когда он пошевелил его.
– Не мог бы ты поговорить с ним? – сказал Брута.
– Это животное.
– Как и ты. Ты можешь попытаться его успокоить. Ибо если он возбудится…
Ом аж коготками зацарапал от сосредоточенности. В действительности, мысли льва не содержали ничего, кроме расширяющейся туманности боли, заволакивающей даже фоновый голод. Ом попытался обуздать боль, заставить ее улетать… и не думать о том, что случится, когда она пропадет. Судя по обстоятельствам, лев не ел много дней. Лев заворчал, когда Брута вытащил наконечник дротика.
– Омнийский, – сказал он. – Он тут недавно. Он должен был встретить солдат по пути в Эфеб. Они должны были проходить недалеко. Он оторвал еще одну полосу от своей рубахи и попытался прочистить рану.
– Мы хотим его съесть, а не вылечить! – кричал Ом. – О чем ты думаешь? Ты думаешь, он будет тебе благодарен?
– Он жаждет помощи.
– И скоро возжаждет, быть сытым, об этом ты подумал?
– Он трогательно смотрит на меня.
– Возможно, никогда прежде не выдел недельный запас пищи бродящий вокруг на двух ногах.
«Это было не так, – подумал Ом. – Брута терял вес, как тающий кусок льда, здесь в пустыне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31