Это тоже некрасиво.
И Лаас начинает оттаивать. Наадж здесь, рядом. Она не Мийя, которая бежит от него к другому. У Наадж никогда не было настоящего дома, и этот тоже не очень настоящий, и поэтому она не заботится о порядке. Да и какой особый порядок здесь наведешь? Наверху на ее книжной полке и на столе паутины вроде бы нет. Если бы эта мансардная комната принадлежала одной Наадж, наверное, тут было бы так же чисто, как и в его комнате.
И в эту ночь совершается нечто вроде предварительной помолвки. Летом, не позднее Иванова дня, состоится
свадьба. Уж как-нибудь они обойдутся, может, и он, Лаас, в дальнейшем найдет место получше, возможно в Таллине, и тогда будет учиться. Сейчас на эту учебу немного отложено, есть доля также в боттенгарне отца и зятя, глядишь, к свадьбе удастся получить.
Будущий тесть предлагает завтра же идти регистрироваться, шутит, что, мол, тогда у них будет основание приглядывать за невестой, чтобы не увели. И теща поддакивает. Но Лаас говорит, что ему надо поставить в известность родителей. Возражать они не станут, дело-то решенное, только отцу и матери было бы приятнее. Такой уж обычай, только поэтому.
На том и порешили. Тесть обещает к свадьбе купить дочери велосипед, Наадж давно мечтала о нем, теща собирается отнести в мастерскую полотно, чтобы сшить постельное белье.
В эту ночь они почти официально спят в одной кровати.
На следующий день Лаас уезжает. Наадж на велосипеде брата провожает его. Снег уже растаял — на санях ездили всего пару дней,— и дорога скользкая. С далеких болот наползает холодный плотный туман. Но они счастливы и радостны и едут рядышком.
— Наадж, ты ведь не покинешь меня?— спрашивает Лаас при расставании.
— Конечно, почему ты об этом спрашиваешь! Скорее мне этого надо опасаться.
— Теперь ты моя. Я от тебя никуда не уйду.
Оставшись один, он несколько раз останавливает велосипед и оглядывается. Несмотря на многие смущающие его моменты, он словно бы оставил в Уулуранна часть самого себя. И всю дорогу на него смотрят большие, темные, чуточку грустные глаза Наадж.
В городе он замечает Мийю, которая идет по правой стороне улицы. Видит ее в спину, и точно совсем чужая.
Мийя, почему она здесь?
И тут же вспоминает. Во рту возникает странный привкус.
Значит, это правда. В горле у него застрял комок, который не исчезает. Он останавливается, смотрит вслед Мийе, пока она не исчезает за углом, затем толкает впереди себя ставший вдруг невероятно тяжелым велосипед.
Дорожный мастер Лаас старательно выполняет свою повседневную работу. Если удастся получить с нынешней службы хорошую аттестацию, это поможет ему в поисках новой работы в Тарту или поблизости от него. Надо пополнить свои знания в математике, чтобы поступить в университет. Нельзя больше тратить время на художественную литературу, пусть даже на книги всемирно известных писателей. Долго ли он будет с помощью литературных героев копаться в себе и в других. Вряд ли он найдет в «Преступлении и наказании» дорогу к своей странной мечте, к своим Золотым Воротам.
Какой-то страх за свою жизнь охватывает Лааса, кажется, что она уходит сквозь пальцы, как песок.
И все равно он то и дело копается в себе и других. Увидел случайно в городе Мийю, и опять его взяли сомнения. Как же это она узнала о своей беременности именно в тот день, когда у него здесь была Наадж? Явно знала о ней, когда написала, что придет к нему насовсем. Почему не пришла? Гордость? Оскорбленность? Но это не может быть выше любви.
А Наадж?
Ее письма по-прежнему необычны, однако в них словно бы уже и нет особой новизны. Слова «любовь» и «любимый», правда, встречаются чаще, но между строками как бы поредело.
Вот так, будто бухгалтер, он и подводит баланс своей любви, но, несмотря на все поправки и приписки, сальдо оказывается не в его пользу.
Конечно, Лаас не всегда калькулирует подобным образом. Бывали дни, когда он чувствовал, что Наадж — его первая настоящая, реальная любовь, не какая-то там Руфь из «Мартина Идена», а именно та, которая ему нужна.
Какое родителям до всего этого дело, он ведь выбирает жену для себя. Вот если бы она была из здешних мест, человеком, которого знают. Но ведь Лаас и сам знает, на ком жениться. Свадьбу можно сыграть у Раунов, не в поселке же, на чужой квартире.
И Наадж приезжает на неделю к Лаасу и две ночи проводит у Раунов. Бродят' по заснеженному лесу, по замерзшему морю, потом Наадж уезжает, и Лаас не очень и удерживает, еще успеют побыть вдвоем.
Лаас верен Наадж. Ни на одном вечере на танцы не остается. Фотография Наадж у него всегда с собой. И не скрывает своей верности, а дает невесте в письмах понять, чтобы и она блюла честь.
Мороз на два месяца сковывает крепким льдом залив, и курсирующий по побережью автобус довозит своих пассажиров до Памманаского выступа. В начале марта ветер заводит свои карусели, мокрый снег валит будто из мешка, пока наконец не переходит в дождь. И все же пару ночей морозит, и снова снег сковывает коркой. Серое небо посыпает ее снежинками, и люди радуются хорошему санному пути — можно будет еще по весне завершить перевозки.
Тут в поселке разнесся слух, что у Кообассяяреского выступа объявилось скопище тюленей. К вечеру того же дня в поселок привезли уже первые трофеи, и торговец Антон Саулин скупает товар.
Лаас встретил ванатоаского Яана.
— Ну, вам тоже повезло?
— Да. Пять лет ни одного не видели. В прошлую зиму двое мужиков, правда, добыли несколько штук, но такого, как в этот год, прямо целое стадо, не бывало! Если бы знать и подготовить инструмент, можно было бы набить прилично. У нашего парня тоже казенная винтовка, взял разрешение, кое-что он настрелял. И уйеэлуский парень тоже. Но должен быть острый глаз и твердая рука, на ту самую секунду, а то уйдет под воду, и, даже если угодил, поминай как звали.
— Деньги идут!
— Если бы так и дальше пошло, то скоро, чего доброго, в какие-никакие богатеи можно было бы выбиться. Двадцать крон за беляша, за старых по пяти. Но, видать, уже конец, ломался в море лед, вот и занесло. Кто знает, добудут ли хоть одного сегодня. Парень, правда, пошел караулить.
— А собаку тоже надо брать с собой?
— Да что там брать, и без того увяжется.
— Вашему псу, наверное, уже много лет. Горб не по- уменьшился?
— Горб исправляет могила. Животному и человеку.
— У Раунов кто-нибудь ходил?
— Был Юри. Подшиб одного беляша. Красивая белая шкурка.
Лаас никогда не наблюдал охоту на тюленей — сейчас хороший случай. Как думает Яан, а что, если завтра пойти? Лед пока держит. Правда, он, Лаас, не такой уж стрелок, только...
— Ну что ж, поглядеть можно, если есть свободное время. На добычу полагаться особо по первому разу не следует. Но как ты попадешь туда? Если на ночь пойти к Раунам, то рано утром можно в компанию с Юри и нашим парнем. И смелостью надо запастись, а то уже разводья пошли.
Сегодня Лаас не может, но у него есть лыжи, ночью на них и пойдет. Есть ли там в море на льду снег, чтобы идти на лыжах?
— На лыжах? Тогда беды никакой. Учитель, бывает, носится на них. Ладно, зайди за нашим парнем.
Еще ночь, небо насупленное, темное, и так как Лаас ничего не видит, то у него появляется ощущение, что тяжелая туча повисла прямо над его головой. Он часто сбивается с санной колеи, однако огни Кообассяяреского маяка все же проглядывают, на них он сейчас и ориентируется. С берега дует легкий, ровный ветерок, он тоже помогает держать правильное направление, да и с какой стати именно его поджидают разводья? Лыжи хорошо скользят, купил прошлой зимой, вот только ружье не держится на вещмешке и мешает при движении. Наверно, и Рауны тоже пошли на тюленя.
В пять полшестого чуть-чуть посветлело, но берегов все еще не видно. И тут он слышит впереди голоса. Подъезжает ближе, пока не различает в темноте две мужские фигуры. С финскими санками. Задние санки толкает пограничник, перед ним дюжий мужчина в кожаном пальто.
Саулин, муж Мийи, узнает Лаас и поправляет вещмешок. И кажется, что лыжные крепления вдруг ослабли и требуют, чтобы их подтянули.
Лаас не разбирает слов, но по голосу догадывается, что другой мужчина — лейтенант Рийвес, начальник кордона. Затем оба они смеются: Антон громко — гы-гы-гы, и в голосе лейтенанта тоже сквозит какой-то подтекст.
Лаас мог бы пойти быстрее, опередить их, но что-то словно бы заставляет его замедлить шаг. Уж не о нем ли разговор, может, над ним потешаются...
Приблизившись к Саулину и Рийвесу, он здоровается. Для них это было неожиданно, шуршания лыж они не слышали.
— Тысячу чертей!— клянет лейтенант.— Так, чего доброго, и медвежью болезнь схватишь.
Саулин ничего не говорит. Лейтенант болтает еще о том о сем: где и как, значит, тоже на войну с тюленями, да, говорят, высадились десантом на Кообассяяреский выступ, надо бы их оттуда выбить... Но так как Антон и Лаас участия в разговоре не принимают, то у него пропадает охота болтать, наконец разговор и вовсе обрывается.
Становится светлее. Они уже успели пройти мимо пустых рыбацких сарайчиков на Тоолсеранна и пробираются над высоким берегом, на котором стоит домик Нигуласа. Дымит труба.
— Старик на охоте,— замечает Рийвес.
— Говорит, что тюленей не убивает, он крови не проливает,— коротко объясняет Саулин.
— Рыба тоже живность и тоже кровь имеет.
— Тогда он это кровью не считает.
Ветер, повернув на северо-запад, дует по-прежнему ровно, доносится шум моря.
У Кообассяяреского выступа слышится далекий выстрел. Судя по шуму, граница льда уже недалеко. Они время от времени проверяют топором крепость льда и идут дальше. Местами ветер смел снег, здесь с финскими санками идти легче, Лаасу же приходится переступать лыжами. И все же он идет вплотную с Саулиным и Рийвесом. Ни о чем не думает, ни о Мийе, ни о ком, но следит за каждым движением Антона и держится от него на одном и том же расстоянии. И десятым чувством угадывает, как тот замечает каждую его неловкость, как он оступается, поправляет ружье или посильнее отталкивается лыжей.
Ветер, кажется, повернул еще больше, и с моря стал наползать густой туман, в его влажности словно бы чувствуется странный, слегка тепловатый и соленый привкус крови. Очертания суши исчезают, острый палец маяка обволакивают клубы холодного молочного тумана.
— Так я и думал, сегодня тюлени останутся в живых,— опечаленно говорит начальник кордона.
Антон стучит топором по льду и идет дальше. И остальные двигаются следом, все на том же одинаковом расстоянии.
Вдруг где-то впереди разом грохают два ружья, и они прибавляют шаг в направлении выстрелов. Потом прислушиваются... Никаких голосов не слышно, лишь совсем близко шумит море, и густо и кучно, подобно огромному дракону, наплывает туман.
— Послушайте, вы уходите все дальше от берега, тут могут быть разводья,— беспокоится лейтенант.
— Могут, конечно, могут, тюлени посуху не разгуливают,— буркает Саулин, и в его насмешливом голосе слышится мрачная угроза.
— Какой смысл идти по льду, можно держаться и берега. Все равно стрелять нельзя, сейчас такой туман, что...
Антон и Лаас не отзываются, безмолвно идут дальше, начальник кордона все больше отстает. Затем он вдруг останавливается и кричит:
— Я топиться не пойду! Возвращайтесь, черт бы вас драл! Это уже никакая не храбрость. А еще бывалый человек...
И они приостанавливаются. У Лааса вдруг тоже возникает ощущение большой беды. Но когда Саулин кричит начальнику кордона, мол, чего он ждет, пусть бежит скорее прочь, неужто не видит, что уже проваливается, Лаас застывает на месте. Успел отойти всего ничего, пока Антон говорил свои слова. В тумане по-прежнему странный, соленый привкус крови, и он, этот проклятый Саулин, совсем рядом.
Они идут дальше, не говоря ни слова, вокруг туман, и где-то поблизости тихий шум открытой воды и трущихся льдин.
Вдруг раздается резкий треск, будто грохнула рядом пушка. Они застывают, их взгляды на мгновение встречаются, затем Лаас и Антон оглядываются и поворачивают назад. Хотя впору уже бежать, но они стыдятся друг друга.
Дойдя до разлома, видят: трещина столь широкая, что ее уже не одолеть. Они ходят по краю льдины, снега тут нет, и Лаас снял лыжи. Разводина все ширится, и скоро на темной воде появляется редкая зыбь, напоминая издевательскую усмешку Саулина. И снова громкий треск — лед разламывается прямо возле ног, оставляя их обоих все же на одной льдине, которую течение медленно относит в открытое море. Они не видят, куда их несет, потому что вокруг густой туман.
Лааса охватывает страх. Наверное, надо звать на помощь, кричать во все горло, но он не в состоянии. Может, и Саулин чувствует то же самое. Невозможно думать о чем-то другом — только шорох трущихся льдин и кровавый привкус обволакивающего тумана и страха. Невысокие волны плещутся о край льдины и постепенно размывают ее.
Лаас держится середины. Саулин подходит к нему, некоторое время смотрит, прищурившись, мимо, потом с издевкой спрашивает:
— Чего не орешь на помощь?
— Моя жизнь не ценней твоей,— отвечает Лаас и тоже смотрит мимо.
Антон стоит напротив и кусает губы, руки его дрожат. Затем подступает шага на два поближе и спрашивает глухим спокойным голосом:
— Блудил с моей женой?
— А ты разве с ней блудишь?— в ответ спрашивает Лаас, все еще не смотря на него.
— Значит, ты, чертов мерзавец, совращал! — говорит Саулин, и тяжелое, поднятое для выстрела ружье дрожит в его руках.
Лаас отшатывается. Он готов ухватиться за ствол, чтобы отвести выстрел. Но выстрела не последовало. Лаас смотрит в глаза Саулину и заносчиво говорит:
— Когда я был с ней, тогда она твоей женой не была.
— Мать твою так! У нее от меня ребенок — и она не моя жена.
— И у меня мог быть с ней ребенок.
— Лжец! Прохвост! Забрался в мой дом, как вор, соблазнил мою жену. Я убью тебя, свинья!
Он готов был накинуться на Лааса, но так как тот стоял спокойно, не сделав никакой попытки защититься, то удар задержался на полпути.
Саулин трезвеет от собственного бешенства и озирается вокруг.
— Лед! Лед!— повторяет он. По-прежнему густо наплывает туман, большими клубами, и не стихает шуршание трущихся льдин.
Кажется, что откуда-то доносятся голоса — возможно, что вскрики чаек, и в душе Лааса и Саулина мощно пробуждается инстинкт самосохранения, и почти одновременно разносится крик двоих охваченных страхом людей:
— На помощь! Помогите!
Потом они прислушиваются. Не донесется ли что-нибудь оттуда, сверху, где, по их мнению, находится, Кийгариский выступ? Или не раздается ли там, пониже, у берега, плеск спускаемой в воду лодки?
И они кричат снова, во все горло, кричат до изнеможения. Их крик должен был разнестись на многие километры, и все же у них такое ощущение, что голоса тонут тут же, в этом влажном, волнисто-ватном тумане. Все чаще
и пронзительнее трутся друг о друга льдины, и все громче треск разламывающихся льдин.
Вдруг раздается какой-то жуткий, придушенный голос, будто вздох умирающего человека. Лааса охватывает страх, резкая дрожь пробегает по спине, сверху вниз, однако Антон успокаивает — это сирена Кообассяяреского маяка. Он прислушивается к ее повторяющемуся реву, затем определяет, в каком направлении им надо двигаться,— если течение останется прежним, то оно должно вынести их льдину к Кообассяярескому выступу.
В Антоне пробудился закаленный опасностями человек. Желание выжить отметает все другое в сторону, и он уже прикидывает, нельзя ли из лыж Лааса, своих финских санок и льдин скомбинировать какую-то несущую опору, которая бы не зависела целиком от воли течения. Несколькими ударами топора он отбивает у санок длинные железные полозья, которыми собирается соединить льдины, и отправляется искать глыбины потолще.
— Сходи посмотри с той стороны!— приказывает он Лаасу с жесткостью в голосе, словно между ними ничего и не было.— Надень лыжи, будет надежнее!
И Лаас идет, пытаясь углядеть край льдины и простукать палкой ее толщину.
Раздается новый треск. Лаас мгновенно оборачивается и в тот же миг видит проваливающегося в воду Антона. Волоча лыжи, бежит ему на помощь, но льдина под ним раскололась на несколько частей. Он перескакивает через первую трещину, но другая разошлась уже слишком широко — не перескочишь.
Антон барахтается между льдинами: как только он ухватывается за какую-нибудь, она тут же ломается.
— Гнилая, черт! Что, не можешь перейти? Кинь лыжу!— кричит Антон.
Лаас бросает, но столь неловко, что она оказывается в воде и, прежде чем Антон хватает ее, отплывает в сторону.
— Мимо бросаешь! Черт побери, неужто глаз нету! Давай с наветренной стороны, тогда я ее выловлю.
Лаас пытается бросить другую лыжу как можно лучше, примеривается, размахивается, но в момент броска его собственная нога проваливается сквозь лед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26