И мы должны говорить о жгучих по
рывах ненависти, рожденной этим первоначальным злом в других, и о жесток
их, чудовищных преступлениях, вызванных этой ненавистью, Ц ненавистью,
которая залегла глубоко в сердцах и окрасила самые сокровенные человеч
еские чувства.
Мы должны говорить здесь об уродстве, исковеркавшем жизнь миллионов люд
ей, таком грандиозном, что перед ним отступает воображение; таком зловещ
ем, что мы избегаем смотреть на него или думать о нем; таком древнем, что мы
склонны видеть в нем явление природы и с нечистой совестью и лживым пыло
м отстаивать его правомерность.
Мы должны говорить здесь Ц имея в виду обе стороны: белых и черных, рабоч
их и предпринимателей Ц о людях, у которых представление о добре и зле на
столько гипертрофировано, что искажаются все нормальные пропорции и ра
змеры. Когда это происходит, человеку начинает казаться, что перед ним не
такие же люди, как он сам, но горы, реки, моря: силы природы, перед величием к
оторых мысли и чувства достигают предельного напряжения. В буднях город
ской жизни для такого напряжения нет оснований Ц оно существует, вплета
ясь в эту жизнь и в то же время мешая ей.
Позвольте мне, ваша честь, прежде чем я перейду к изложению обстоятельст
в, позволяющих мне рассчитывать на ваше милосердие, самым решительным об
разом подчеркнуть, что я не считаю этого мальчика жертвой несправедливо
сти и не прошу суд отнестись к нему с сочувствием. Не в этом моя цель. Я стою
здесь сегодня не для того, чтобы рассказывать вам только о страданиях, хо
тя случаи линчевания и избиения негров до сих пор нередки в нашей стране.
Если мои слова дошли до вас только в этом смысле, значит, вы так же, как и он,
увязли в трясине слепых ощущении и жестокая игра потянется дальше, точно
кровавая река, текущая в кровавое море. Итак, условимся раз навсегда: ника
кой несчастной жертвы несправедливости здесь нет. Само понятие несправ
едливости предполагает равенство прав, и этот мальчик не просит вас о во
сстановлении справедливости. Если же вы думаете иначе, значит, вы сами ос
леплены чувством, таким же пагубным, как то, которое вы осуждаете в нем, с т
ой разницей, что в вас оно менее оправданно. Чувство вины, которое вызвало
здесь весь этот взрыв стихийного страха и стихийного озлобления, есть об
оротная сторона его ненависти.
Я вас прошу о другом. Я хочу, чтобы вы увидели жизнь, которой живет кто-то в
нашей среде, жизнь, искалеченную и жалкую, но имеющую свои законы и притяз
ания, жизнь, которую ведут люди, выросшие на почве, подготовленной единою,
но слепою волей стомиллионной нации. Я прошу вас присмотреться к этой жи
зни, потому что она хоть и проявляется в формах, отличных от наших, но взош
ла на земле, которую мы сами возделали и обработали. Я прошу вас присмотре
ться к ее законам и условиям, понять их, попытаться их изменить. Если мы не
пожелаем этого сделать, по нужно ужасаться или недоумевать, когда такая
придушенная жизнь находит себе выход в страхе, ненависти и преступлении.
Это жизнь для нас новая и чуждая: чуждая потому, что мы боимся ее; новая пот
ому, что мы отворачиваемся от нее. Это жизнь, зажатая в тесные рамки и равн
яющаяся не по нашим представлениям о добре и зле, а по собственной потреб
ности самоутверждения. Человек есть человек, и жизнь есть жизнь, и мы долж
ны брать их такими, как они есть; если же мы хотим изменить их, мы должны идт
и от тех форм, в которых они существуют.
Ваша честь, мне приходится говорить общими понятиями, потому что я долже
н показать всю совокупность социальных условий, в которых сформировалс
я этот мальчик, условий, которые оказали могучее, решающее влияние на его
судьбу. Наши предки высадились на этих берегах и встретили дикий, суровы
й край. Из страны, где их личность была угнетена Ц точно так же, как теперь
личность этого мальчика угнетена нами, Ц они принесли с собой затаенну
ю мечту. Они прибыли из городов старого мира, где трудно было добывать и со
хранять средства к существованию. Они были колонистами, и им представилс
я нелегкий выбор: или покорить эту дикую страну, или быть покоренными ею. Д
остаточно взглянуть на наши улицы, фабрики, дома, чтобы измерить всю полн
оту одержанной ими победы. Но для того, чтобы победить, они использовали д
ругих людей, использовали их жизнь. Как шахтер, действующий киркой, или пл
отник, действующий рубанком, они подчинили чужую волю своей. Чужая жизнь
послужила для них орудием в борьбе с враждебным климатом и почвой.
Я говорю это не в смысле морального осуждения. Я говорю это не для того, чт
обы возбудить в вас жалость к черным людям, которые два с половиной столе
тия были рабами. Глупо было бы теперь задним числом выказывать возмущени
е по этому поводу. Не будем наивны; люди делают то, что они должны делать, да
же если им кажется, что ими руководит бог, даже если им кажется, что они тво
рят божью волю. Наши предки боролись за свою жизнь, и выбор средств у них б
ыл невелик. Мечта феодального века о мировом могуществе Ц вот что заста
вило людей порабощать других. Опьяненные волей к власти, они никогда не с
оздали бы великих держав, если бы не сумели забыть о том, что эти другие Ц
тоже человеческие существа. Но с появлением и распространением машин ра
бство в его прямой форме утратило свой экономический смысл, и потому оно
перестало существовать.
Позвольте мне, ваша честь, коснуться еще одной причины, по которой нам не с
ледует смотреть на этого мальчика как на жертву несправедливости. Если я
назову его так, значит, я хочу возбудить к нему сочувствие; а всякого, кто п
опытается отнестись с сочувствием к Биггеру Томасу, тотчас же захлестне
т чувство вины, такое сильное, что его не отличить от ненависти.
Больше всего на свете люди боятся чувства вины; и, если внушить им это чувс
тво, они делают отчаянные усилия, чтобы найти своим поступкам оправдание
; если же это не удается, если нельзя без особого ущерба для жизни и собств
енности успокоить свою совесть, они попросту физически уничтожают то, чт
о вызвало в них тягостное чувство вины. Это одинаково верно для всех люде
й, независимо от цвета их кожи; такова загадочная и властная потребность,
присущая человеку.
Этот страх вины звучит в словах представителя обвинения и всех, кто выст
упает по данному делу. В глубине души люди помнят о содеянном зле, и каждый
раз, когда негр совершает преступление против них, память об этом зле вст
ает перед ними пугающей уликой. И вот те, против кого эти преступления нап
равлены, богачи и собственники, стремящиеся сохранить свои прибыли, гово
рят своим наемникам, одержимым тем же чувством вины: «Уберите этот призр
ак с дороги!» Или же, как мистер Долтон, решают: «Сделаем что-нибудь для это
го человека, чтобы он забыл свою обиду». Но, увы, уже поздно.
Если бы в рабство были обращены только десять или двадцать негров, можно
было бы назвать это несправедливостью, но рабов в Америке были сотни тыс
яч. Если бы такое положение длилось год или два, вы могли бы сказать, что эт
о несправедливо. Но оно длилось более двухсот лет. Несправедливость по о
тношению к миллионам людей, которая длится почти три столетия на террито
рии в несколько тысяч квадратных миль, уже не несправедливость, это сове
ршившийся факт. Люди приспособляются к земле, на которой живут; создают с
вои нормы поведения, свои понятия о добре и зле. Одинаковый способ добыва
ния средств к жизни вырабатывает у них одинаковое отношение к жизни. Даж
е речь их приобретает отпечаток тех условий, в которых они живут. Ваша чес
ть, несправедливость уничтожает одну форму жизни, но вместо нее созревае
т другая, со своими правами, нуждами и стремлениями. То, что происходит сег
одня в Америке, Ц это не несправедливость, а угнетение, попытка задушить
, затоптать новую форму жизни. Именно эта новая форма жизни, вызревая здес
ь среди нас, точно плевелы, пробивающиеся из-под камня, находит себе выход
в том, что, по-нашему, является преступлением. Если мы не будем помнить об э
том, подходя к решению стоящей перед нами проблемы, нам останется только
утолять свою ярость и чувство вины новыми убийствами каждый раз, когда ч
еловек, живущий в подобных условиях, совершит действие, которое мы назыв
аем преступным.
Этот мальчик лишь отражение в миниатюре той проблемы, которая реально за
трагивает одну треть всего населения Америки. Казните его! Отнимите у не
го жизнь! И все-таки при первом перебое в работе сложного механизма расов
ых взаимоотношений совершится новое убийство. Если закон насилует милл
ионы человеческих жизней, как можно рассчитывать, что он будет действенн
ым? Разве мы верим в волшебство? Разве вы серьезно воображаете, что, поджиг
ая деревянный крест, вы можете запугать миллионы людей, парализовать их
волю и стремления? Или вы думаете, что белые дочери Америки будут в безопа
сности, если вы казните этого мальчика? Нет! Говорю вам со всей ответствен
ностью: нет! Казнь его послужит залогом новых и новых убийств. Ослепленны
е яростью и чувством вины, вы дадите тысячам черных людей почувствовать,
что стены их тюрьмы стали еще выше и прочнее. Казните его Ц и подбавьте к
ипящей лавы в тот сдавленный подземный поток, который в один прекрасный
день найдет себе выход, и не в единичном, случайном, бессмысленном престу
плении, а в неистовом взрыве страстей, который ничем нельзя будет остано
вить. Решая судьбу этого мальчика, суд должен помнить главное: что хотя пр
еступление совершилось случайно, страсти, которые в нем обрели выход, уж
е были налицо; суд должен помнить, что вся жизнь этого мальчика была отмеч
ена печатью вины; что его преступление существовало задолго до гибели Мэ
ри Долтон; и что случайное убийство как бы разорвало завесу, за которой он
жил, и помогло его чувству отверженности и обиды вырваться наружу и вопл
отиться в конкретных внешних формах.
Одержимые чувством вины, мы старались убрать с глаз мертвое тело. Мы выбр
али маленький участок земли и похоронили его. В непроглядном мраке ночи
мы шепчем своей душе: мертвые не возвращаются, и нам тревожиться нечего.
Но мертвый возвращается и вторгается в наш дом! Мы находим своих дочерей
убитыми и сожженными, и мы говорим: «Казнить! Казнить!»
А я говорю, ваша честь: «Стойте! Посмотрите, что вы собираетесь делать!» Иб
о мертвый не умер! Он жив! Он нашел себе пристанище в джунглях наших больши
х городов, в смрадном болоте трущоб! Он позабыл наш язык! Чтобы жить, он отт
очил свои когти! Он стал беспощадным и свирепым! Он научился ненависти и з
лобе, которых нам не понять! Его поступков нельзя предвидеть! По ночам он в
ыползает из своего логовища и крадется к твердыням цивилизации! И при ви
де ласкового лица он не ложится на спину, задрав лапы, чтобы с ним поиграли
. Нет! Он набрасывается и убивает!
Да, Мэри Долтон, добрая, отзывчивая белая девушка, с улыбкой подошла к Бигг
еру Томасу, желая помочь ему. Мистер Долтон, тревожимый смутной мыслью о с
овершенном зле, хотел дать мальчику заработок, чтобы он мог прокормить с
емью и послать брата и сестру в школу. Миссис Долтон, ощупью отыскивая пут
ь к успокоению своей совести, хотела убедить его поступить на курсы и обу
читься ремеслу. Но когда они с самыми лучшими намерениями протянули к не
му руки, грянула смерть! И вот, облаченные в траур, они ждут отмщения. Крова
вое колесо продолжает вертеться.
Я всей душой сочувствую горю этих убеленных сединами родителей. Но мисте
ру Долтону-домовладельцу я могу сказать только одно: «Вы сдавали неграм
квартиры в Черном поясе и отказывались пускать их в другое место. Вы загн
али Биггера Томаса в дремучий лес. Вы сделали так, что человек, убивший ваш
у дочь, всегда был для вас чужим, а она была чужой для него».
Семьи Томасов и Долтонов были связаны отношениями жильцов и хозяев, поку
пателей и продавцов, рабочих и работодателей. Семья Томасов была бедной,
а семья Долтонов Ц богатой. И мистер Долтон, человек порядочный, старалс
я успокоить свою совесть, щедро раздавая деньги. Увы, мой друг, золото не в
сесильно! Мертвеца нельзя подкупить! Скажите себе, мистер Долтон: «Я прин
ес в жертву свою дочь, но даже этого оказалось недостаточно, чтобы загнат
ь обратно в могилу преследующий меня призрак».
А миссис Долтон я скажу: «Ваша благотворительность была так же трагическ
и слепа, как ваши больные глаза!»
А Мэри Долтон, если только она меня слышит, я скажу: «Я стою здесьсегодня д
ля того, чтобы ваша смерть не прошла даром!» Разрешите мне, ваша честь, про
должить свой рассказ о жизни Биггера Томаса. Он и все подобные ему во мног
ом напоминают наших предков, сотни лет назад высадившихся на этих берега
х. Но нам повезло. А им Ц нет. Мы нашли здесь землю, которая нуждалась в при
ложении всех наших способностей и сил; и мы построили на ней могуществен
ную и грозную страну. Мы всю свою душу отдали этому и продолжаем отдавать.
Но им мы сказали: «Это страна белого человека!» И вот теперь они тоже ищут
землю, которая нуждается в приложении их способностей и сил.
Ваша честь, задумайтесь над чисто внешним обликом нашей цивилизации. Ско
лько в нем ослепительного и заманчивого! Как он возбуждает желания! Как о
н дразнит мнимой доступностью счастья! Как оглушает нас непрерывной шум
ихой рекламы, газет, радио и кино! Но не забывайте, что для многих все это Ц
злая насмешка. Яркие краски, которые радуют наш глаз, многим причиняют бо
ль. Представьте себе человека, который неотделимой частицей бродит сред
и всего этого великолепия и в то же время знает, что оно не для него!
Мы сами подготовили убийство Мэри Долтон, а теперь мы являемся в суд и вос
клицаем: «Мы здесь ни при чем!» Но ведь любой школьный учитель знает, что э
то не так, потому что любому школьному учителю известно, как урезаны прог
раммы негритянских школ. И власти знают, что это не так, потому что во всех
их мероприятиях видна твердая решимость не дать Биггеру Томасу и ему под
обным перешагнуть установленные границы. И домовладельцы знают, что это
не так, потому что они сговорились между собой загнать всех негров в тесн
ые кварталы городских гетто. Ваша честь, все мы, присутствующие в зале, мож
ем выступать здесь в качестве свидетелей. Нам знакомы все обстоятельств
а дела, потому что мы сами создавали их.
Но тут может встать вопрос: если Биггер Томас чувствовал, что с ним поступ
ают несправедливо, почему он не обратился с жалобой в суд? Почему предпоч
ел восстановить справедливость своей властью? Ваша честь, ни до совершен
ия убийства, ни после у этого мальчика не являлось мысли, что в нанесенной
ему обиде повинно одно какое-нибудь лицо. А кроме того, сказать по правде,
жизнь, которую он вел, выработала в нем такое отношение к миру, что едва ли
он мог возлагать какие-либо надежды на этот суд.
Преступление Биггера Томаса не было актом мести обидчику со стороны оби
женного. Будь это так, все дело было бы очень просто для нас. Но здесь челов
ек ошибочно понял роль целой расы в естественной системе мироздания и по
ступил соответственно своей ошибке. Он убил Мэри Долтон случайно, без мы
сли, без расчета, без осознанного повода. Но, убив, он принял это преступле
ние. И вот в этом и заключается самое главное. Это был первый полноценный а
кт в его жизни; это было самое сильное, волнующее и острое из всего, что ему
до сих пор приходилось переживать. И он принял его полностью, потому что о
но дало ему ощущение свободы, возможность выбора, решения, повод действо
вать и знать, что его действия имеют смысл и цель.
Мы должны говорить здесь о побуждениях, идущих из самых глубин человечес
кого существа. Мы должны говорить здесь не о том, как человек поступает с ч
еловеком, но о том, как человек поступает, когда он чувствует, что должен з
ащищаться против мира, в котором живет, Ц либо защищаться, либо приспосо
биться к нему. Основное, что здесь надо понять, Ц это не кто обидел этого м
альчика, но как он видел мир и откуда возникло у него это видение мира, зас
тавившее его без размышлений уничтожить чужую жизнь и сделать это так ст
ремительно и инстинктивно, что элемент случайности, сыгравший здесь рол
ь, не помешал ему заявить потом: «Да, я сделал это, я должен был это сделать».
В наше время обвиняемые часто прибегают к отговорке: «Я был как в тумане».
Но этот мальчик не прибегает к ней. Напротив. Он говорит: «Я знал, что делаю,
но не мог не сделать». И он говорит, что не жалеет о том, что сделал.
Разве на войне испытывают сожаление, убив? Разве в рукопашной схватке ду
маешь о личности солдата, первым бросившегося на тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
рывах ненависти, рожденной этим первоначальным злом в других, и о жесток
их, чудовищных преступлениях, вызванных этой ненавистью, Ц ненавистью,
которая залегла глубоко в сердцах и окрасила самые сокровенные человеч
еские чувства.
Мы должны говорить здесь об уродстве, исковеркавшем жизнь миллионов люд
ей, таком грандиозном, что перед ним отступает воображение; таком зловещ
ем, что мы избегаем смотреть на него или думать о нем; таком древнем, что мы
склонны видеть в нем явление природы и с нечистой совестью и лживым пыло
м отстаивать его правомерность.
Мы должны говорить здесь Ц имея в виду обе стороны: белых и черных, рабоч
их и предпринимателей Ц о людях, у которых представление о добре и зле на
столько гипертрофировано, что искажаются все нормальные пропорции и ра
змеры. Когда это происходит, человеку начинает казаться, что перед ним не
такие же люди, как он сам, но горы, реки, моря: силы природы, перед величием к
оторых мысли и чувства достигают предельного напряжения. В буднях город
ской жизни для такого напряжения нет оснований Ц оно существует, вплета
ясь в эту жизнь и в то же время мешая ей.
Позвольте мне, ваша честь, прежде чем я перейду к изложению обстоятельст
в, позволяющих мне рассчитывать на ваше милосердие, самым решительным об
разом подчеркнуть, что я не считаю этого мальчика жертвой несправедливо
сти и не прошу суд отнестись к нему с сочувствием. Не в этом моя цель. Я стою
здесь сегодня не для того, чтобы рассказывать вам только о страданиях, хо
тя случаи линчевания и избиения негров до сих пор нередки в нашей стране.
Если мои слова дошли до вас только в этом смысле, значит, вы так же, как и он,
увязли в трясине слепых ощущении и жестокая игра потянется дальше, точно
кровавая река, текущая в кровавое море. Итак, условимся раз навсегда: ника
кой несчастной жертвы несправедливости здесь нет. Само понятие несправ
едливости предполагает равенство прав, и этот мальчик не просит вас о во
сстановлении справедливости. Если же вы думаете иначе, значит, вы сами ос
леплены чувством, таким же пагубным, как то, которое вы осуждаете в нем, с т
ой разницей, что в вас оно менее оправданно. Чувство вины, которое вызвало
здесь весь этот взрыв стихийного страха и стихийного озлобления, есть об
оротная сторона его ненависти.
Я вас прошу о другом. Я хочу, чтобы вы увидели жизнь, которой живет кто-то в
нашей среде, жизнь, искалеченную и жалкую, но имеющую свои законы и притяз
ания, жизнь, которую ведут люди, выросшие на почве, подготовленной единою,
но слепою волей стомиллионной нации. Я прошу вас присмотреться к этой жи
зни, потому что она хоть и проявляется в формах, отличных от наших, но взош
ла на земле, которую мы сами возделали и обработали. Я прошу вас присмотре
ться к ее законам и условиям, понять их, попытаться их изменить. Если мы не
пожелаем этого сделать, по нужно ужасаться или недоумевать, когда такая
придушенная жизнь находит себе выход в страхе, ненависти и преступлении.
Это жизнь для нас новая и чуждая: чуждая потому, что мы боимся ее; новая пот
ому, что мы отворачиваемся от нее. Это жизнь, зажатая в тесные рамки и равн
яющаяся не по нашим представлениям о добре и зле, а по собственной потреб
ности самоутверждения. Человек есть человек, и жизнь есть жизнь, и мы долж
ны брать их такими, как они есть; если же мы хотим изменить их, мы должны идт
и от тех форм, в которых они существуют.
Ваша честь, мне приходится говорить общими понятиями, потому что я долже
н показать всю совокупность социальных условий, в которых сформировалс
я этот мальчик, условий, которые оказали могучее, решающее влияние на его
судьбу. Наши предки высадились на этих берегах и встретили дикий, суровы
й край. Из страны, где их личность была угнетена Ц точно так же, как теперь
личность этого мальчика угнетена нами, Ц они принесли с собой затаенну
ю мечту. Они прибыли из городов старого мира, где трудно было добывать и со
хранять средства к существованию. Они были колонистами, и им представилс
я нелегкий выбор: или покорить эту дикую страну, или быть покоренными ею. Д
остаточно взглянуть на наши улицы, фабрики, дома, чтобы измерить всю полн
оту одержанной ими победы. Но для того, чтобы победить, они использовали д
ругих людей, использовали их жизнь. Как шахтер, действующий киркой, или пл
отник, действующий рубанком, они подчинили чужую волю своей. Чужая жизнь
послужила для них орудием в борьбе с враждебным климатом и почвой.
Я говорю это не в смысле морального осуждения. Я говорю это не для того, чт
обы возбудить в вас жалость к черным людям, которые два с половиной столе
тия были рабами. Глупо было бы теперь задним числом выказывать возмущени
е по этому поводу. Не будем наивны; люди делают то, что они должны делать, да
же если им кажется, что ими руководит бог, даже если им кажется, что они тво
рят божью волю. Наши предки боролись за свою жизнь, и выбор средств у них б
ыл невелик. Мечта феодального века о мировом могуществе Ц вот что заста
вило людей порабощать других. Опьяненные волей к власти, они никогда не с
оздали бы великих держав, если бы не сумели забыть о том, что эти другие Ц
тоже человеческие существа. Но с появлением и распространением машин ра
бство в его прямой форме утратило свой экономический смысл, и потому оно
перестало существовать.
Позвольте мне, ваша честь, коснуться еще одной причины, по которой нам не с
ледует смотреть на этого мальчика как на жертву несправедливости. Если я
назову его так, значит, я хочу возбудить к нему сочувствие; а всякого, кто п
опытается отнестись с сочувствием к Биггеру Томасу, тотчас же захлестне
т чувство вины, такое сильное, что его не отличить от ненависти.
Больше всего на свете люди боятся чувства вины; и, если внушить им это чувс
тво, они делают отчаянные усилия, чтобы найти своим поступкам оправдание
; если же это не удается, если нельзя без особого ущерба для жизни и собств
енности успокоить свою совесть, они попросту физически уничтожают то, чт
о вызвало в них тягостное чувство вины. Это одинаково верно для всех люде
й, независимо от цвета их кожи; такова загадочная и властная потребность,
присущая человеку.
Этот страх вины звучит в словах представителя обвинения и всех, кто выст
упает по данному делу. В глубине души люди помнят о содеянном зле, и каждый
раз, когда негр совершает преступление против них, память об этом зле вст
ает перед ними пугающей уликой. И вот те, против кого эти преступления нап
равлены, богачи и собственники, стремящиеся сохранить свои прибыли, гово
рят своим наемникам, одержимым тем же чувством вины: «Уберите этот призр
ак с дороги!» Или же, как мистер Долтон, решают: «Сделаем что-нибудь для это
го человека, чтобы он забыл свою обиду». Но, увы, уже поздно.
Если бы в рабство были обращены только десять или двадцать негров, можно
было бы назвать это несправедливостью, но рабов в Америке были сотни тыс
яч. Если бы такое положение длилось год или два, вы могли бы сказать, что эт
о несправедливо. Но оно длилось более двухсот лет. Несправедливость по о
тношению к миллионам людей, которая длится почти три столетия на террито
рии в несколько тысяч квадратных миль, уже не несправедливость, это сове
ршившийся факт. Люди приспособляются к земле, на которой живут; создают с
вои нормы поведения, свои понятия о добре и зле. Одинаковый способ добыва
ния средств к жизни вырабатывает у них одинаковое отношение к жизни. Даж
е речь их приобретает отпечаток тех условий, в которых они живут. Ваша чес
ть, несправедливость уничтожает одну форму жизни, но вместо нее созревае
т другая, со своими правами, нуждами и стремлениями. То, что происходит сег
одня в Америке, Ц это не несправедливость, а угнетение, попытка задушить
, затоптать новую форму жизни. Именно эта новая форма жизни, вызревая здес
ь среди нас, точно плевелы, пробивающиеся из-под камня, находит себе выход
в том, что, по-нашему, является преступлением. Если мы не будем помнить об э
том, подходя к решению стоящей перед нами проблемы, нам останется только
утолять свою ярость и чувство вины новыми убийствами каждый раз, когда ч
еловек, живущий в подобных условиях, совершит действие, которое мы назыв
аем преступным.
Этот мальчик лишь отражение в миниатюре той проблемы, которая реально за
трагивает одну треть всего населения Америки. Казните его! Отнимите у не
го жизнь! И все-таки при первом перебое в работе сложного механизма расов
ых взаимоотношений совершится новое убийство. Если закон насилует милл
ионы человеческих жизней, как можно рассчитывать, что он будет действенн
ым? Разве мы верим в волшебство? Разве вы серьезно воображаете, что, поджиг
ая деревянный крест, вы можете запугать миллионы людей, парализовать их
волю и стремления? Или вы думаете, что белые дочери Америки будут в безопа
сности, если вы казните этого мальчика? Нет! Говорю вам со всей ответствен
ностью: нет! Казнь его послужит залогом новых и новых убийств. Ослепленны
е яростью и чувством вины, вы дадите тысячам черных людей почувствовать,
что стены их тюрьмы стали еще выше и прочнее. Казните его Ц и подбавьте к
ипящей лавы в тот сдавленный подземный поток, который в один прекрасный
день найдет себе выход, и не в единичном, случайном, бессмысленном престу
плении, а в неистовом взрыве страстей, который ничем нельзя будет остано
вить. Решая судьбу этого мальчика, суд должен помнить главное: что хотя пр
еступление совершилось случайно, страсти, которые в нем обрели выход, уж
е были налицо; суд должен помнить, что вся жизнь этого мальчика была отмеч
ена печатью вины; что его преступление существовало задолго до гибели Мэ
ри Долтон; и что случайное убийство как бы разорвало завесу, за которой он
жил, и помогло его чувству отверженности и обиды вырваться наружу и вопл
отиться в конкретных внешних формах.
Одержимые чувством вины, мы старались убрать с глаз мертвое тело. Мы выбр
али маленький участок земли и похоронили его. В непроглядном мраке ночи
мы шепчем своей душе: мертвые не возвращаются, и нам тревожиться нечего.
Но мертвый возвращается и вторгается в наш дом! Мы находим своих дочерей
убитыми и сожженными, и мы говорим: «Казнить! Казнить!»
А я говорю, ваша честь: «Стойте! Посмотрите, что вы собираетесь делать!» Иб
о мертвый не умер! Он жив! Он нашел себе пристанище в джунглях наших больши
х городов, в смрадном болоте трущоб! Он позабыл наш язык! Чтобы жить, он отт
очил свои когти! Он стал беспощадным и свирепым! Он научился ненависти и з
лобе, которых нам не понять! Его поступков нельзя предвидеть! По ночам он в
ыползает из своего логовища и крадется к твердыням цивилизации! И при ви
де ласкового лица он не ложится на спину, задрав лапы, чтобы с ним поиграли
. Нет! Он набрасывается и убивает!
Да, Мэри Долтон, добрая, отзывчивая белая девушка, с улыбкой подошла к Бигг
еру Томасу, желая помочь ему. Мистер Долтон, тревожимый смутной мыслью о с
овершенном зле, хотел дать мальчику заработок, чтобы он мог прокормить с
емью и послать брата и сестру в школу. Миссис Долтон, ощупью отыскивая пут
ь к успокоению своей совести, хотела убедить его поступить на курсы и обу
читься ремеслу. Но когда они с самыми лучшими намерениями протянули к не
му руки, грянула смерть! И вот, облаченные в траур, они ждут отмщения. Крова
вое колесо продолжает вертеться.
Я всей душой сочувствую горю этих убеленных сединами родителей. Но мисте
ру Долтону-домовладельцу я могу сказать только одно: «Вы сдавали неграм
квартиры в Черном поясе и отказывались пускать их в другое место. Вы загн
али Биггера Томаса в дремучий лес. Вы сделали так, что человек, убивший ваш
у дочь, всегда был для вас чужим, а она была чужой для него».
Семьи Томасов и Долтонов были связаны отношениями жильцов и хозяев, поку
пателей и продавцов, рабочих и работодателей. Семья Томасов была бедной,
а семья Долтонов Ц богатой. И мистер Долтон, человек порядочный, старалс
я успокоить свою совесть, щедро раздавая деньги. Увы, мой друг, золото не в
сесильно! Мертвеца нельзя подкупить! Скажите себе, мистер Долтон: «Я прин
ес в жертву свою дочь, но даже этого оказалось недостаточно, чтобы загнат
ь обратно в могилу преследующий меня призрак».
А миссис Долтон я скажу: «Ваша благотворительность была так же трагическ
и слепа, как ваши больные глаза!»
А Мэри Долтон, если только она меня слышит, я скажу: «Я стою здесьсегодня д
ля того, чтобы ваша смерть не прошла даром!» Разрешите мне, ваша честь, про
должить свой рассказ о жизни Биггера Томаса. Он и все подобные ему во мног
ом напоминают наших предков, сотни лет назад высадившихся на этих берега
х. Но нам повезло. А им Ц нет. Мы нашли здесь землю, которая нуждалась в при
ложении всех наших способностей и сил; и мы построили на ней могуществен
ную и грозную страну. Мы всю свою душу отдали этому и продолжаем отдавать.
Но им мы сказали: «Это страна белого человека!» И вот теперь они тоже ищут
землю, которая нуждается в приложении их способностей и сил.
Ваша честь, задумайтесь над чисто внешним обликом нашей цивилизации. Ско
лько в нем ослепительного и заманчивого! Как он возбуждает желания! Как о
н дразнит мнимой доступностью счастья! Как оглушает нас непрерывной шум
ихой рекламы, газет, радио и кино! Но не забывайте, что для многих все это Ц
злая насмешка. Яркие краски, которые радуют наш глаз, многим причиняют бо
ль. Представьте себе человека, который неотделимой частицей бродит сред
и всего этого великолепия и в то же время знает, что оно не для него!
Мы сами подготовили убийство Мэри Долтон, а теперь мы являемся в суд и вос
клицаем: «Мы здесь ни при чем!» Но ведь любой школьный учитель знает, что э
то не так, потому что любому школьному учителю известно, как урезаны прог
раммы негритянских школ. И власти знают, что это не так, потому что во всех
их мероприятиях видна твердая решимость не дать Биггеру Томасу и ему под
обным перешагнуть установленные границы. И домовладельцы знают, что это
не так, потому что они сговорились между собой загнать всех негров в тесн
ые кварталы городских гетто. Ваша честь, все мы, присутствующие в зале, мож
ем выступать здесь в качестве свидетелей. Нам знакомы все обстоятельств
а дела, потому что мы сами создавали их.
Но тут может встать вопрос: если Биггер Томас чувствовал, что с ним поступ
ают несправедливо, почему он не обратился с жалобой в суд? Почему предпоч
ел восстановить справедливость своей властью? Ваша честь, ни до совершен
ия убийства, ни после у этого мальчика не являлось мысли, что в нанесенной
ему обиде повинно одно какое-нибудь лицо. А кроме того, сказать по правде,
жизнь, которую он вел, выработала в нем такое отношение к миру, что едва ли
он мог возлагать какие-либо надежды на этот суд.
Преступление Биггера Томаса не было актом мести обидчику со стороны оби
женного. Будь это так, все дело было бы очень просто для нас. Но здесь челов
ек ошибочно понял роль целой расы в естественной системе мироздания и по
ступил соответственно своей ошибке. Он убил Мэри Долтон случайно, без мы
сли, без расчета, без осознанного повода. Но, убив, он принял это преступле
ние. И вот в этом и заключается самое главное. Это был первый полноценный а
кт в его жизни; это было самое сильное, волнующее и острое из всего, что ему
до сих пор приходилось переживать. И он принял его полностью, потому что о
но дало ему ощущение свободы, возможность выбора, решения, повод действо
вать и знать, что его действия имеют смысл и цель.
Мы должны говорить здесь о побуждениях, идущих из самых глубин человечес
кого существа. Мы должны говорить здесь не о том, как человек поступает с ч
еловеком, но о том, как человек поступает, когда он чувствует, что должен з
ащищаться против мира, в котором живет, Ц либо защищаться, либо приспосо
биться к нему. Основное, что здесь надо понять, Ц это не кто обидел этого м
альчика, но как он видел мир и откуда возникло у него это видение мира, зас
тавившее его без размышлений уничтожить чужую жизнь и сделать это так ст
ремительно и инстинктивно, что элемент случайности, сыгравший здесь рол
ь, не помешал ему заявить потом: «Да, я сделал это, я должен был это сделать».
В наше время обвиняемые часто прибегают к отговорке: «Я был как в тумане».
Но этот мальчик не прибегает к ней. Напротив. Он говорит: «Я знал, что делаю,
но не мог не сделать». И он говорит, что не жалеет о том, что сделал.
Разве на войне испытывают сожаление, убив? Разве в рукопашной схватке ду
маешь о личности солдата, первым бросившегося на тебя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48