Дядя Ганс поднял — теперь уже с трудом — левую руку с растопыренными пятью пальцами и сказал:
— Слева, где бьется сердце.
Он все продолжал на свой манер возбуждать внимание, отвлекать, толкуя'о чем-то, что в действительности было ему совсем не важно. Теперь он пустил в ход и правую руку, продолжая говорить о сердце, решающих импульсах, убеждениях и добрых делах, которые всегда идут слева.
— Отсюда! — пояснил он и похлопал себя по груди.— Большинство людей чувствительны, хотя это и скрывают, однако зрение у них намного хуже слуха, иначе не существовало бы фокусов. Чтобы ты, мальчик, знал, втихомолку никакие чудеса не свершаются. Без доброго слова самое большое благодеяние не благодеяние.
Тут он взмахнул в воздухе двадцатимарковой бумажкой, причем оставалось загадкой, как ему удалось извлечь ее из лежавшего на тумбочке бумажника.
— Возьми,— сказал он парню.— Это просто фокус, чтобы не возникало вновь никаких проблем. Теперь ты встанешь, выйдешь отсюда, на такси поедешь домой и потом на работу. Засим можешь выбросить все мои фокусы из головы, с этим покончено. Навсегда!
15
Пришла ночная сестра, красавица блондинка. Сейчас она возникла перед стариком и юношей совсем в ином, каком-то лучезарном свете, потому что горел плафон и в коридоре была также включена длинная цепочка неоновых трубок.
-— К сожалению, мне придется вас потревожить,— сказала она и втолкнула в палату каталку, за ней по пятам следовал бородатый мужчина неопределенного возраста, и она сразу на него прикрикнула:
— Минуточку, я еще на дежурстве и меня не сменили, сначала надо больного переложить.
Но затем она предоставила бородачу заботиться о дяде Гансе, а сама осталась стоять возле испуганно на нее смотревшего парня, опасавшегося, что теперь уже нет никакой надежды, никакого шанса на спасение старика, который слишком уж покорно дал переложить себя на каталку и натянуть себе одеяло до самого подбородка. С полуоткрытыми глазами лежал он на ярком свету, на губах у него застыла улыбка, словно он прощался.
~ На рентген, да? — спросил бородач.
— К томографу, врач же ясно сказал, он ждет,— резко ответила сестра, наклонилась над стариком и от<
вернула одеяло до плеч.— Я сейчас за вами следом.— А бородачу кивнула: — Отправляйтесь!
Минуту или две она оставалась наедине с парнем, который хотел знать, что такое томограф.
— Новинка, специальный аппарат для диагностики,— объяснила она и уклончиво заметила, что все, что в человеческих силах, делается, и нужно доверять врачам и набраться немного терпения.— Вы же видите, я все еще здесь, хотя мое дежурство уже давно кончилось,— сказала она.— Без терпения и выдержки я здесь вообще не могла бы работать.
Парень встал, он все еще держал в руках банкноту в двадцать марок и заступил ей дорогу, когда она хотела выйти.
— Я же не могу так уйти, я должен дождаться, пока он вернется,— убеждал он ее.— Он, правда, говорил, чтобы я отправлялся домой и на работу, сейчас же уехал бы на такси, потому-то он мне и дал эти деньги. Но я останусь и уйду только тогда, когда и он сможет уйти. Еще сегодня? Или завтра?
— Нет,— сказала она с грустью, беспомощная перед таким непониманием и отчаянной надеждой, для которой не имелось уже никаких оснований.— Ни сегодня и ни завтра, еще несколько часов я выдержу, а дальше не хочу думать,— ответила она.— Вам не пришлось испытать такого, и вы должны быть разумны, на время отключиться и отдохнуть, иначе вы и себя и других с ума сведете. Завтра или послезавтра вы посмотрите на все это совершенно другими глазами, форсировать тут все равно ничего нельзя, а что случилось, то случилось.— Лихорадочным движением руки она отстранила парня, но потом схватила его руку и крепко стиснула.— Подожди меня,— прошептала она, прежде чем от него оторваться.— Оставайся сколько захочешь, я буду ждать у ворот.
Белый халат взметнулся, красные туфельки застучали по коридору и вниз по лестнице, тогда как бородач с безжизненно лежавшим стариком давно скрылись из виду.
Другие сестры разносили утренний завтрак по палатам, одна спросила парня:
— Тут должен лежать больной с тяжелыми травмами. Это вы?
16
Совсем мало времени потребовалось компьютерному томографу, чтобы воспроизвести на экране поперечный срез сердца пациента, увеличенный во много раз, и с такой точностью, что можно было увидеть малейшее повреждение и патологию каждой мышцы, каждой ткани и сосуда. Сильно сфокусированные рентгеновские лучи пронизали тело, тридцать детекторов за это же время передали тридцать тысяч данных компьютеру, который тотчас рассчитал поглощение лучей, обратил их в световые импульсы и показал на дисплее то, что доселе никогда не видел человеческий глаз: открытое пульсирующее сердце, слой тринадцатимиллиметровой толщины, будто разрезанный ножом без того, чтобы кожа пациента была даже поцарапана. Даже рубашки не пришлось расстегивать ему на груди. Не требовалось ни принимать, ни вспрыскивать контрастное вещество или вводить через вены и артерии катетер. Никакого неприятного ощущения, опасности для пациента или неясности при установлении диагноза, и снимок сохранялся, части его могли быть при желании увеличены, левый и правый желудочки, венечные сосуды и мышцы, артерии.
— Вот,— произнес врач, бледный, утомленный бессонной ночью, с трудом владея собой и потрясенный увиденным,— это был тот самый случай, которого всегда опасаешься, но здесь его ни по каким признакам нельзя было распознать: истончение сосудов, струйка крови, крохотное повреждение коронарной артерии, разрыв или опасность разрыва, грозящая, надвигающаяся смерть.
Рентгенолог, венгр, закурил сигарету и, качая головой, поглядел через стеклянную стенку на старика, который словно бы восхищался аппаратом, включавшимся и выключавшимся с едва слышным щелчком.
Бородач уложил дядю Ганса обратно на каталку, подошла сестра и, ни словом не обменявшись с врачом, уже знала, что теперь надлежит делать: медикаменты, в худшем случае морфий, ожидание, несколько ободряющих слов: «Ничего, все обойдется». Вымученная улыбка, какая-то неуловимая поспешность, хотя никакой поспешности тут не требовалось.
— Осторожно! — шепнула она бородачу у двери. Однако сама повезла каталку к лифту, затем на нижнем этаже в палату, предназначенную для инфарктных
больных. Вместе со старшей сестрой — та уже была на месте — они объяснили старику, что необходимы интенсивные методы лечения.
— Для верности, мы хотим действовать наверняка,— все повторяла она.— Кроме того, вам требуется переливание крови а затем покой, для этого мы вас сюда и перевели.
Старик кивнул:
— Что ж, пусть так.
Он не спросил о парне, хотя думал, что вернется в ту же самую палату. Но здесь рядом с тумбочкой не стояло стула, тут был столик с пузырьками и склянками, с потолка свисали капельницы с резиновыми трубками, а стены были заставлены аппаратурой, шкафчиками и полками. Ночная сестра быстрым движением задернула занавески, но в щелку можно было разглядеть туманную утреннюю серость, стену стоявшего напротив дома и водонапорную башню из красного кирпича, а за ней дерево с голым стволом, рассеченным молнией надвое.
Внезапно дядя Ганс вспомнил, что он уже однажды был в этой палате, когда навещал Флемминга.
— Да, да, у Флемминга,— сказал он старшей сестре, которую тоже теперь узнал.— Вы не припоминаете?
Обе сестры были очень заняты; блондинка, наклонившись над ним, возилась с трубками, канюлями, склянками, салфетками и бинтами, но с таким видом, будто это самое обычное дело на свете.
— Пожалуйста, не двигайте рукой и головой,— предупредила его старшая сестра.— Попытайтесь отключиться, ни о чем не думать и спокойно дышать.
Врач, прислонясь к дверному косяку, тихо давал какие-то непонятные указания. Появился и рентгенолог со своим помощником, опять нервно закурил сигарету, но тут же ее погасил и вслед за врачом вошел в палату. Старик повернулся было к ним, хотя обе сестры их загораживали и вновь напомнили, что ему нельзя двигаться.
— Вы должны сказать мне правду,— прошептал дядя Ганс, пытаясь оставаться спокойным и дышать, хотя это и было ему трудно.— Сколько еще? Сколько мне остается времени?
Вливание начало действовать, взволнованный вопрос с минуты на минуту, казалось, забудется. Пульс и сокращения сердца нормальны, установил врач и выслал
из палаты сестер и рентгенологов. Старик лежал с полузакрытыми глазами.
— Спасибо, что вы не ответили на мой вопрос,— сказал он.— Спасибо за все.
17
Непогода, дождь вперемешку со снегом, на дорогах гололедица. Тот, кому не надо было непременно выйти из дома, оставался, где был. Ночная сестра искала парня на четвертом этаже и нашла его спящим в палате, где сначала лежал старик. Со стула он повалился на кровать и лежал там съежившись, упираясь ногами в тумбочку.
Она тихонько подошла, подняла ему ноги на кровать и сняла с него ботинки, но он и не почувствовал. Она тоже валилась с ног от усталости и держалась за стул, не решаясь сесть, потому что ей ни в коем случае нельзя было здесь оставаться и уснуть, а нужно было бодриться и являться полпервому зову врача.
Услышав в коридоре звон посуды, она открыла дверь и попросила санитарку, которую немного знала, принести ей и молодому человеку завтрак.
— С крепким кофе,— добавила она.— Я едва держусь на ногах. В долгу не останусь.
Тут она все-таки присела и поглядела на спящего, который то и дело стонал и вздрагивал, словно видел дурной сон. Она дотронулась до его плеча, но отдернула руку, подумав о том, что ему сказать, когда он проснется. Во всяком случае, ничего, касающегося этой ночи, которая уже почти миновала, но еще не пришла к страшному своему концу.
Когда внесли завтрак, уже один только запах кофе ее подбодрил. Она торопливо сделала несколько глотков, что-то поела и собралась уже идти, а поднос оставить на тумбочке. Но тут парень открыл глаза и удивленно на нее посмотрел.
— Неужели я уснул? — спросил он, опустил ноги с кровати и стал сконфуженно искать свои ботинки.
— Я не хотела вас будить,— ответила она.— Тут кофе, и поешьте чего-нибудь. На улице похолодало.
Он посмотрел на свои часы, потом в окно, на деревья и крыши в вихре дождя и снега.
— Мне давно надо было уйти,— сказал он.— А теперь уже слишком поздно. Можно мне здесь откуда-нибудь позвонить на работу?
Она кивнула и улыбнулась, когда он протянул ей поднос.
— Я уже давно позавтракала. Поешьте и попейте кофе, чтобы согреться,— уговаривала она его, чувствуя облегчение оттого, что он не задает вопросов.
Но парень, надев ботинки и стоя против сестры у двери, когда она показала налево по коридору, где был телефон, окинул взглядом палату, кровать и спросил:
— Где он?
Сестра отвернулась, прошла несколько шагов и, будто не расслышав вопроса, сказала:
— Если хотите позвонить, вон там, последняя дверь. Но лучше уж я дала бы вам еще поспать.
Он последовал за ней, удержал за руку, попросил все же ему посоветовать и помочь.
— Что же мне сказать на работе? Я теперь вообще не знаю, могу ли я уйти сейчас или днем. Как вы считаете, когда? — И вдруг спохватился: — Что случилось? Почему вы меня раньше не разбудили? Вы же знаете... Она вырвалась и резко его оборвала:
— Откуда мне знать? — Она быстрыми шагами пошла прочь.— Ничего я не знаю.
18
— Где мальчик? — спросил старик.
Кризис миновал, молчание становилось тягостным. Сидевший на краю кровати измученный врач пожал плечами, опираясь на обе руки, приподнялся и снова опустился на кровать. Всю ночь напролет у него не было ни минуты передышки, ему давно надо было быть дома. Жене нужна машина, в такую погоду она ездила на работу на машине и отвозила обоих детей в ясли, которые находились довольно далеко от дома. У него даже не нашлось времени позвонить, он подумал было послать домой с машиной одного из шоферов клиники, но продолжал сидеть.
— Ну вот,— сказал он,— наконец-то у нас есть возможность поговорить с глазу на глаз.
Время от времени, после долгих часов напряжения,
ожидания и страха, у врачей наступают минуты слабости. Надежда, будившая все органы чувств и подхлестывавшая последние силы, грозит обратиться в покорность, бессилие — в отчаяние, сочувствие — в скорбь. Что требовалось сделать, сделано, и теперь уже ничто не помогает переносить сознание беспомощности, которое наступает, когда вынесен приговор: будет жить или умрет.
— Обещаю вам позаботиться о юноше,— сказал врач.— Не беспокойтесь.
— Я и не беспокоюсь,— заметил старик.
Он поднял глаза к потолку, избегая встретиться взглядом с врачом, который уж очень явно силился казаться спокойным, хотя голос его и выдавал. Занятно было бы попытаться его утешить, или ввести в заблуждение, или попросить, чтобы убрали подальше ампулы, трубки и тикающие приборы.
— Если правда и ложь исчерпаны, так и увиливать нечего.
Никаких уверток, никаких обиняков, лишь горькое сознание, что нечего больше скрывать. И от парня тоже, которого надо позвать сюда, потому что каждое слово старика могло быть последним, последним желанием и волей, которые непреложны.
— Больше ничего? — спросил врач и испугался сухих слов, лишающих возможности задавать другие вопросы и делиться последними мыслями.— Я сейчас его позову, попытаюсь ему объяснить.
Однако он не двинулся с места и вперил взгляд в монитор, показывавший неровное, трепыхающееся биение сердца, это длилось какие-то доли секунды, пока он следил, затаив дыхание. Потом врач поднялся и покачал головой:
— Но что я ему скажу?
— Нельзя увиливать, мы ведь в этом с вами согласны,— ответил дядя Ганс, на миг прикрыв глаза и будто с отвращением скривив губы.— Что-нибудь да придет нам в голову, мы-то, в конце концов, знаем,— сказал он, очевидно подразумевая, что хватит теперь со всякими «если» и «но» зря тратить время, последнее, исполненное безнадежности терпение иссякло.
Врач кивнул и, подойдя к двери, столкнулся лицом к лицу с ночной сестрой, которая не решалась войти в палату.
— Пожалуйста, позовите сюда молодого человека,— сказал он ей,— а потом ступайте домой. Я сейчас отсылаю свою машину, с ней и отправитесь! Она кивнула, но, уходя, бросила:
— Только если мы все поедем.
19
— Они уже знают,— сказал молодой человек сестре-блондинке с облегчением, но также и с беспокойством.
Хотя ему не пришлось ничего объяснять по телефону, он сам остался в неведении о том, что его ждет, когда он придет на работу, домой к матери и к своей подружке Хайди. «Все в порядке, нас давно известили»,— сказал мастер, но этим, по существу, и ограничился. Его на этот день отпускают, да и на следующий тоже, если потребуется. Звонили из полиции, а к его матери и к Хайди поехали еще ночью. Все в деревне знали еще с раннего утра, что у зандбергской автобусной остановки произошел тяжелый несчастный случай.
— Это можно было предположить, но тут ведь не до предположений,— сказала сестра.
Взяв его за руку, она провела его к лифту. В коридоре второго этажа, где находилось также и родильное отделение, перед отделением интенсивной терапии она потащила его к окну, кивнула на белый вихрь хлопьев, на заснеженную улицу и уронила:
— Хуже не бывает.
Парень до сих пор ничего не замечал, он почти утратил чувство места и времени, а сестра отвлекла его разговорами и втолкнула в угол коридора, когда из палаты со стеклянной дверью вывезли на каталке умершую старуху, только по шею накрытую простыней. Лишь по знаку сестры мертвой натянули простыню на лицо, после чего каталка исчезла в лифте.
— Веди себя тихо и, главное, крепись,— удерживая парня за плечо, наставляла сестра, когда они очутились перед дверью палаты, где лежал старик.— Тихо,— шепнула она,— и не с таким лицом, и никаких вопросов. Вообще не говори, если он говорить не захочет, и не оставайся ни минуты дольше, чем тебе разрешат. Ты меня понял?
Парень уставился, на свет лампы, пробивавшийся сквозь матовое стекло двери, ему казалось, он слышит голоса и словно бы издалека голос старика.
— Я понял,— сказал он.— Мне разрешается его увидеть еще только раз. Значит, это так серьезно?
20
Старик неподвижно лежал в постели,, не чувствуя ни рук, ни ног, даже боли никакой не ощущая. Шаги и голоса удалились, врач и другие, кого он надеялся еще увидеть. Словно бы даже убывали свет, воздух, земля, по которой ногам его никогда уже не суждено ступать. Словно его уносило, будто он куда-то соскальзывал, и ощущение одиночества и пустоты, гаснущие мысли — и внезапно страх, уже не во сне, а взаправду и навсегда выскользнуть из жизни.
Нет, еще нет, потому что свет снова сделался ярче, а воздухом, хоть и перегретым, можно было дышать и даже как бы всем телом его чувствовать. На оконной раме скопилось много снега, вот бы схватить пригоршню, если бы преодолеть слабость, протянуть руку и раскрыть окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31