Полакомившись деликатесом, омар обнаружил, что по-дурацки попался на хитрость человека, и теперь пытался освободиться из своей тюрьмы. Он в ярости бился туловищем в железные прутья, и в воде далеко раздавался звук тяжелых ударов: «Бум! Бу-ум!» Ловушка содрогалась, но свободы омару не давала. Устав молотить закованным в костяной панцирь телом, омар делал попытки перекусить проволоку могучими клешнями, но слышался только противный скрип — железо не поддавалось. Мощные ногочелюсти, которыми омар мог в один миг разодрать пополам большую рыбину, были бессильны против металла.
Измученный бесплодной борьбой, омар затих темно-коричневой шершавой грудой в углу клетки, изредка шевелил длинными усами-хлыстами, высунув их на волю, да вращал черными маленькими глазками из-под раз и навсегда насупленных костяных бровей на столпившуюся вокруг ловушки рыбью мелюзгу, что с тупым любопытством наблюдала за его тщетными попытками освободиться. Набираясь сил для продолжения схватки с коварной ловушкой, омар подавал сигналы о помощи, ожидая поддержки сородичей, но никто не приходил на его призыв, наоборот, услышав сигнал бедствия, стремились подальше обогнуть опасное место.
Увидев Луфаря, омар замер, с надеждой глядя сквозь решетку своей тюрьмы. Но чем мог ему помочь Луфарь? Он, как и омар, был бессилен перед изощренным умом человека.
Луфарь поплыл прочь, слыша за собою звон яростных ударов омара в железные прутья решетки: «Бум! Бу-ум!»
Долго сопровождал его этот звук, долго еще омар продолжал обреченную схватку с клеткой.
Луфарь не знал, конечно, что эта ловушка так и останется на дне со своим пленником, потому что при тралении был оборван линь, соединяющий ловушку с буем-указателем на поверхности океана, и теперь ее не поднять с грунта. И омар умрет голодной смертью и сам станет приманкой, в ловушку полезет другой, чтобы полакомиться своим сородичем,— и тоже погибнет,
Луфарь двигался на север...
Ему попадались затонувшие деревянные корабли, источенные морскими червями, заросшие водорослями и ракушками. Полузатянутые или совсем ушедшие в трясину песка и вековечного ила, они были похожи не столько на корабли, сколько на холмы на дне океана.
Встречались корабли и менее обросшие, но зато разорванные какой-то чудовищной силой, зияющие огромными рваными дырами в бортах, с искореженными мачтами, проржавевшие, погибшие в последнюю войну.
Попадались и недавно затонувшие громады. Они были такими длинными, что приходилось долго плыть вдоль черного корпуса. От этих судов часто пахло той жгучей грязью, что залепляет жабры, и вода вокруг была противной и горькой. И тогда Луфарь стремился побыстрее покинуть это место, добраться до чистой воды, где легче дышать.
Порою из разломов кораблей медленно вытекала густая черная жидкость, разливалась в толще океана, смешиваясь с чистой водой, и образовывала огромные смертоносные течения, тянущиеся на сотни миль, и от них мутнел серебристо-голубой покров над головой, пугая нависшей темнотой и удушливой вонью.
Ему встречались рогатые, уже обросшие ракушками большие шары. Луфарь не знал, да и знать не мог, что это «творение» попало в океан в войну, давно проржавело и в любой момент может взорваться и уничтожить жизнь далеко вокруг себя.
Если бы он знал, что у «хомо сапиенс» есть оружие, способное уничтожить жизнь не только в океане, но и на всей планете, где все извечно, в высшей степени гармонично и обусловлено миллионами лет развития, в течение которых природа отшлифовала сама себя в красоте и целесообразности.
Подчиняясь инстинкту, Луфарь продолжал свой путь...
Однажды он еще издали услышал какой-то странный и чужеродный гул, не похожий ни на что другое в живом океане. В могучем рокочущем гуле чувствовалось что-то ужасное.
Луфарь оцепенел, тревожно вслушиваясь в непонятную надвигающуюся опасность, а мимо уже несся в панике большой косяк ставриды. Вслед за косяком вдруг хлестнуло горячей водой, словно появилось в глубине океана какое-то обжигающее течение.
Луфарь кинулся прочь, но горячая вода и оглушительный грохот настигли его. Луфарь задыхался в горячем пару, обжигал жабры, ошпаривал плавники и, почти теряя сознание, увидел, как зелено-коричневую толщу океана мощно пронзило невообразимо огромное черное чудовище, в утробе которого рокотала умопомрачительная сила. Чудовище было окутано губительными струями кипятка и прожигало мертвый коридор в живой толще воды.
Луфарь не знал, да и знать не мог, что это — атомная подводная лодка.
Чудовище исчезло, продолжая беспощадно уничтожать все живое вокруг себя. На дне осталось огромное количество рыбы, погибшей в отработанных водах, что выпустила из своей утробы подводная лодка.
Луфарь чудом остался жив.
С болью в ошпаренных плавниках и жабрах Луфарь вяло поплыл подальше от этого места, где все дно было покрыто толстым белым слоем обваренной рыбы. Он поплыл к берегу, где можно было под камнем или в гроте отлежаться в ласковой воде, залечить ожоги.
Луфарь хорошо знал, что в океане нет места больным и слабым, и несколько дней отлеживался в расщелине между камней. Во сне он вздрагивал, испуганно просыпался и под призрачной защитой камней тревожно вслушивался: не слышен ли устрашающий гул чудовища?
Он отлеживался в безопасном месте, пока голод не выгнал его на охоту. Помаленьку он стал отплывать от своего убежища, гоняясь за рыбьей мелочью. Медленно набирая силы и возвращая здоровье, Луфарь отплывал все дальше и дальше.
Шли дни...
Луфарь залечил ожоги на плавниках и жабрах — молодой организм победил, и только отмершие кончики грудных плавников напоминали о том, что он попадал в огненную, все уничтожающую на пути воду, выпущенную чужеродным чудовищем.
Пришел день, и, подчиняясь зову любви, Луфарь покинул убежище и направил свой полет на север.
И снова он несся днем и ночью, ощущая сладкое томление и готовность в борьбе добыть любовь.
По пути он охотился, наспех утоляя голод, но не каждый день был удачен, и не всегда к вечеру был он сыт. И в поздний час в погоне за добычей выскакивал он на поверхность ночного океана, видел далекие холодные звезды другого океана, опрокинутого черным куполом над его родной стихией. Видел он и крупные близкие звезды, не зная, что это — ходовые огни кораблей. Разноцветные звезды двигались по поверхности, и всегда их сопровождали пугающий грохот, резкая вонь и горечь воды. Луфарь бросался прочь, уходил вглубь, к привычным живым звездам, и еще долго и настороженно прислушивался к чужеродному шуму над головой, не ведая, что это — рыбацкие суда, не прекращая работу ни днем, ни ночью, процеживают сквозь трал океан.
И в тот поздний вечер он устраивался на ночлег, смирясь с тем, что желудок пуст. За весь день он подкормился лишь ослабевшей летучей рыбкой да заглотал двух ставридок.
Он устал от непрерывного движения, и теперь надо было подыскать укромное местечко для ночлега. К счастью, ему попалась груда камней, поросших мхом и короткими водорослями. В нише под одним из них он и устроился, задвинув свое туловище под карниз и тем самым обезопасив себя от нападения сзади. Ну а спереди он мог постоять за свою жизнь крепкими челюстями.
Устроившись под защитой камня, Луфарь наблюдал, что происходит неподалеку. Здесь было много звезд. Они занимались своим делом — искали добычу. Луфарь увидел, как одна из них захватила своими лучами круглую плоскую раковину гребешка и, подмяв ее под себя, разжимает створки. Гребешок, сидящий внутри раковины, обречен. Сколько бы он ни сопротивлялся и ни сжимал из последних сил створки, звезда все равно разожмет их и выест нежное студенистое мясо моллюска. Луфарь позавидовал звезде — сам он справиться с гребешком не смог бы.
Другая звезда усердно разрывала грунт, отбрасывая лучами-ногами песок в стороны. Луфарь знал, что она будет рыть до тех пор, пока не доберется до гребешка. Выкопав ямку над ним и очистив крышку раковины от песка, она присосется к ней и, приподнявшись на лучах ногах, вытащит гребешка из убежища. А потом — дело времени — неминуемо раскроет створки и съест моллюска.
Уже совсем стемнело, но обитатели океана еще продолжали охотиться друг за другом.
Слабо пошевеливая плавниками и удерживаясь на одном месте, Луфарь погружался в дремотную истому. Ночной сумрак размыто освещался непонятным светом. И это не было свечением лунной ночи, это было что-то иное, и проникал он вглубь сильнее, чем привычный свет луны. Он лился сверху и мешал забыться в чутком сне. В какое время возник он, Луфарь не заметил, но когда устраивался на ночлег, его не было, это Луфарь хорошо помнил.
Луфарь уже засыпал — усталость брала свое, когда услышал шум надвигающегося косяка. По плотному шороху, по густому писку, по колебанию воды Луфарь определил, что идет большой косяк анчоуса — его лакомая пища. И сразу же возвратилось чувство голода и выгнало его из убежища.
Луфарь затаился за выступом большого камня.
Шум огромной массы надвигался, и Луфарь вдруг почувствовал, что анчоусы возбуждены и идут со скоростью, на какую только способны. Видимо, они уходили от погони, а это значит, что косяк плотно сбит и каждая рыба зорко наблюдает, что происходит рядом, все время начеку, и потому охота будет нелегкой. Когда рыба, почуяв опасность, сбивается в монолит, оторвать от него добычу очень трудно, это Луфарь знал по опыту. Но голод требовал утоления, и Луфарь приготовился к охоте.
Шум надвинулся вплотную, и Луфарь увидел в ночной воде тускло-серебристое тело косяка, на предельной скорости проносящегося мимо. Вода вихрилась возле него, вскипала пузырьками, слабо светилась.
Нет, это не был плотно сбитый страхом косяк, который уходит от погони. Он двигался куда-то с другой целью. Были и отставшие, чего не бывает, если рыба уходит от преследования. И Луфарь с удовольствием полакомился двумя-тремя отставшими анчоусами.
Но закуска только растравила аппетит, и Луфарь кинулся вдогонку, надеясь поживиться еще. И чем дальше он двигался за уходящей рыбой, тем сильнее становился свет, бьющий откуда-то спереди и сверху. Неведомая звезда, каких еще не видывал Луфарь, манила к себе с одуряющей силой.
Луфарь, позабыв про охоту, про голод, нагнал косяк и устремился вместе с ним к загадочному свету, что становился все ярче и ярче.
Луфаря толкали анчоусы, терлись о бока, пересекали путь, мешали — он был уже в самой гуще косяка,— и все неслись к свету, к свету, к свету!
Косяк был охвачен единым желанием побыстрее достичь этой ослепительной, сводящей с ума звезды. Уже не было никаких чувств, никаких помыслов, кроме одного—достичь звезды! Яркий серебристый свет пронзал воду и властно звал к себе. Какая-то высшая и сладостная сила, приглушив все инстинкты, заставляла неудержимо двигаться к свету. Завороженная притягательным лучом, с притуплённым чувством опасности вся масса рыбы — хищники и жертвы, забыв в этот миг друг о друге,— неслась все быстрее и быстрее к единой цели. Достичь ее! Достичь!
Они не знали, что уже охвачены со всех сторон огромной сетью и единственный выход из пока еще невидимого капкана вот-вот захлопнется. Снизу той же сетью они были отрезаны от спасительного дна. Оставался свободным только верх океана, но граница двух стихий была извечно враждебна для обитателей воды.
Огромная масса рыбы кишела, терлась, обезумев, давила друг друга, нижние ряды напирали на верхние, стремясь пробиться ближе к свету, и косяк становился все плотнее и плотнее, уже тяжело было дышать, трудно пошевелиться, уже раздались крики задыхающихся...
И вдруг ослепительное око погасло. Огромное стадо анчоуса и все, кто был захвачен его движением, замерли — их поразил шок. Во внезапно наступившей мгле был слышен лишь сдавленный шорох.
Луфарь вдруг забеспокоился — инстинкт самосохранения, освобожденный от магической силы света, дал сигнал опасности. И Луфарь, напрягая все силы, расталкивая рыб, скользя меж плотных рядов, кинулся прочь, по пути заглотав с десяток анчоусов.
Почувствовала смертельную опасность и вся огромная масса рыб. Тесня друг друга, они ринулись в коридор еще не захлопнувшейся ловушки.
Луфарь не знал, конечно, что от неминуемой гибели его спасла случайность — на траулере кошелькового лова вышел из строя двигатель, и свет на судне погас. Выключился и многотысячесвечовый прожектор, направленный на воду.
Притягательную силу света человек использует при ночном лове. И рыба обречена. Она сама всеми силами стремится попасть в трал, поближе к этому обманному свету.
И только счастливый случай — один из тысячи — на этот раз избавил Луфаря от неминуемой гибели. Пока еще судьба хранила его.
А в это время из другой точки океана стрелой неслась на нерестилище Она. Прекрасная и молодая, полная неистраченных сил и готовая к исполнению вечного закона продолжения рода. Неслась на встречу с Луфарем. И ласковые струи родной стихии обтекали гибкое, сильное тело самки.
ДЕЛАЙ, КАК Я!
Пошла большая рыба.
Трал за тралом таскаем саблю и бекаса. Сабля, плоская длинная рыбина, выдернутая из глубины, красиво блестит и переливается серебром. Зубы у нее острые, страшные, загнутые внутрь. Ощерит пасть — холодок по коже! А бекас — малюсенькая, в пол-ладони, рыбка с длинным трубчатым носиком, как у птицы бекаса. Матросы зовут ее долгоносиком, а кое-кто и носачиком. Но это — тихо, чтобы капитан Носач не слышал.
Тралы приходят, полные этого добра. Бекас торчит из ячей — не разберешь: есть ли настоящая рыба, или только этот сор? Бекаса отправляем в мукомолку на рыбью муку, саблю — на шкерочный стол. И хотя все проклинают эту мелкую рыбку бекаса—колючая она, мешает добраться до сабли, но в то же время и хорошо, что она попадается: эта сорная рыбешка — «солома», как называют ее рыбаки,— пойдет на муку, не надо будет тратить хорошую, которая должна попасть на прилавок.
Все на подхвате. На палубе стоят на треногах сколоченные из толстых плах два длинных шкерочных стола. По обе стороны столов — матросы с короткими шкероч-ными ножами. Матросы в резиновых бахилах, в резиновых фартуках, в резиновых шершавых перчатках и в нарукавниках. Все это надето прямо на голое тело. Душно. Африка рядом. Небо и горизонт затянуты сизой дымкой. Мы как в парилке.
На одном столе есть циркульная пила для отсечки рыбьих голов, а возле другого стола вместо пилы стоит Володя Днепровский с топором. Одним взмахом отрубает он рыбине голову.
— Натренируюсь вот и прямо с рейса пойду в лесорубы.— Володя показывает крепкие зубы из-под пшеничных усов.
Палуба завалена рыбой. «Песчаный карьер»,— говорят матросы. Из сыпучей горы бекаса надо выбирать саблю и кидать ее на стол. Подавать рыбу на стол — самая тяжелая работа. Кто может подсчитать, сколько раз надо нагнуться, взять рыбину, выпрямиться и кинуть ее на стол!
Подают рыбу Мартов и штурман Гена. Здоровенные мужики! Только пот блестит на обнаженных спинах да лицо штурмана Гены все больше и больше наливается бурой кровью.
Сабля мокро шлепается на стол. Володя хватает ее одной рукой и взмахом топора отрубает голову, движением левой руки толкает обезглавленную рыбину вдоль стола. И тут уж кто вперед схватит ее. Вырываем друг у друга. Хватаешь рыбину, одним движением ножа вспарываешь ей живот, вторым — вытаскиваешь внутренности, третьим — отбрасываешь ошкеренную рыбу в корзину. Раз, два, три! Раз, два, три! Работа как на конвейере.
Порою попадает такая длинная сабля, что приходится ее рассекать на две, а то и на три части. Чаще всего это делает топором Володя. Работает он с азартом, весело, чувствуется, что ему это в удовольствие: поразмяться всласть, помахать топориком, разогнать молодую кровь.
Корзины не успевают оттаскивать, и ошкеренная сабля лежит на палубе.
— Эй, мариманы, почему хвосты не рубите? — кричит
Мишель де Бре.
Он заметил, что кто-то в спешке не отсек хвост.
— Рыба должна быть с хвостом, иначе что это за рыба! — отшучивается старший тралмастер.
Он стоит за столом против меня и работает сноровисто, ловко, красиво. Сразу видать — рыбак бывалый. И вдруг замечаю, что он делает ножом на одно движение меньше, чем я,— одним взмахом руки ошкеривает рыбину. Я же на эту операцию трачу два движения. А он: взмах — и рыба ошкерена! Взмах — и готово! Взмах — и давай другую!
А ну-ка и я так. Взмах — и осечка! Взмах — и ничего не получается. Что за черт! Как это он делает?
Приглядываюсь. Он держит нож совсем не так, как я, держит чуть наискосок. Поэтому передней острой гранью ножа он вспарывает рыбу, а другой, задней гранью, тут же тащит внутренности. Вон как, оказывается. Давай-ка попробуем. Взмах — и не получается! Взмах — и уже лучше! Взмах —еще лучше! Во-от, мы тоже не лыком шиты.
Замечаю, что Соловьев начинает работать медленнее, аккуратнее. Встречаемся глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44