Однако "строительство"
сильной власти требует не только массового идеологического вооду-
шевления и порыва, но и повседневной жертвенности. Поэтому сле-
дующей мишенью нашей власти станет потребительско-гедонистический
комплекс. Когда требовалось отвоевать власть у старого коммунистиче-
ского режима, этот комплекс активно использовался. Коммунистиче-
ская аскеза (пресловутая "сознательность") была высмеяна как фаль-
320
шивая, обусловленная необходимостью оправдания экономической не-
эффективности социализма. Но теперь, когда "демократические" экспе-
рименты в хозяйственной сфере загнали в гетто нищеты большинство
населения и выход пока что не просматривается, нищета непременно
должна снова превратиться в добродетель.
Здесь опять-таки нужно различать конъюнктурные запросы власти, с
одной стороны, и инвариант евразийского пространства - с другой.
Долговременный исторический опыт показывает, что это пространство
обладает особой геополитической жесткостью: чтобы выжить в нем,
нужна государственность, существенно отличающаяся от того "государ-
ство-минимум", которое стало принципом западного либерализма. В
нашем евразийском пространстве требуется существенно иной баланс
общественно необходимого времени: доля ратно-служилого времени
здесь значительно выше, чем в более стабильном западном пространст-
ве, доля трудового времени соответственно ниже. Поэтому внимая сар-
кастическим выпадам российских "западников" в адрес "антиэкономи-
ки", следует четко различать то, что в самом деле достойно "списания в
архив", от того, что принадлежит к неотъемлемым особенностям нашего
народного самосознания.
Дело не в отсутствии аскезы и прилежания в отечественной культу-
ре, а в их специфике. Трудовая аскеза протестантского типа является
индивидуальной и методической - эти особенности продуктивны в хо-
зяйственном отношении. Аскеза служилого государства по необходимо-
сти является коллективной и по определению не может быть столь же
методической: политик и воин живут не в линейном, а в цикличном
времени, когда фазы предельной мобилизации сменяются фазами зати-
шья и расслабленности. Поэтому и сам труд у нас нередко приобретал
несвойственные ему черты аритмичной "героики": сказывается доми-
нанта служилой аскезы. Пропорции между служилым и трудовым
(хозяйственным) временем могут и должны меняться, но все же, по-
видимому, они у нас никогда не достигнут тех значений, которые опре-
делились на Западе в "постгероическую" позитивистскую эпоху.
Сегодня, когда кризис государства и деформация геополитического
пространства достигли своего предела, потребуется, вероятно, новое
повышение роли служилого времени в бюджете национального времени
и сопутствующая этому рокировка доминирующих общественных типов.
В этом, может быть, самый разительный из парадоксов российской
:реформационной эпохи. Реформаторы замыслили искоренить героику
:5 "антиэкономики", заменив ее позитивным хозяйственным творчеством
',;! индивидуалистического типа. Но разрушение государственности сейчас
11 „Ппп
321
объективно требует нового резкого увеличения доли служилой "анти-
экономики", без чего нации не удастся восстановить свое жизненное
пространство.
В свете этих задач многие симптомы времени приходится интерпре-
тировать по-новому. Когда смотришь на предельно агрессивный тип
самоутверждения "крутых" парней из нового поколения, их милитари-
стскую психологию, их неожиданную "стайность", может показаться,
что мы сталкиваемся со своего рода антитоталитарным комплексом -
реакцией на длительную вынужденную приниженность личности, гото-
вящейся теперь к новому, независимому существованию в рамках граж-
данского общества. Многое, однако, заставляет усомниться в том, что в
данном случае имеет место подготовка к самодеятельному существова-
нию. Психология этих "крутых" героев настолько далека от того, что
требуется в настоящей продуктивной экономике, настолько близка к
архетипам кочевнической "удали" набега и захвата, что трудно предста-
вить себе те меры, посредством которых общество могло бы вернуть их
к добродетелям трудового образа жизни. А если исходить из другой
гипотезы - что нашему обществу в ближайшем будущем понадобятся
люди служилой аскезы, в том числе и в ее массовых воинских формах,
тогда черты нынешнего "крутого" поколения станут выглядеть в высшей
степени симптоматичными, соответствующими замыслам и хитростям
"исторического разума".
Рискованное, но в то же время слишком правдоподобное предполо-
жение состоит в том, что обычные институты гражданского общества -
от семьи до предприятия - вообще не в состоянии по-настоящему со-
циализировать новое поколение, укротить его стихийность. Это будет
под силу только государству, причем такому, которое сумеет сублими-
ровать эти предельно высокие энергии, придав им форму напряженней-
шего политико-административного и геополитического творчества.
Развал евразийского пространства добавил к глобальным проблемам
человечества, не решив которые оно не может выжить, еще одну -
проблему крушения международной политической стабильности. Безот-
носительно к тому, успело ли человечество, в частности, представители
западной цивилизации, это осознать, ко всеобщим условиям выживае-
мости сегодня добавилось новое: восстановление государства, способно-
го контролировать евразийское пространство и превратить его в форму
устойчивой федерации. Здесь мы усматриваем совпадение национальной
задачи, стоящей перед Россией, с современными общецивилизационны-
ми задачами.
Надо отметить еще одно многозначительное совпадение. Речь идет о
всемирно-историческом противоборстве двух культурных начал: аскезы
и гедонизма. Предельный гедонизм в истории всегда был симптомом
322
декаданса; его проявление на уровне массовой психологии неизменно
сопровождало закат великих цивилизаций. Современная потребитель-
ско-гедонистическая психология является поздним продуктом индустри-
альной цивилизации и свидетельством ее заката. Бели такой цивилиза-
ции суждено преодолеть свой кризис путем перехода в новую формаци-
онную базу постиндустриального общества, она должна найти способы
преодоления этого. По-видимому, всякий новый способ производства
вопреки утверждениям Маркса, предполагает не столько новый уровень
эмансипации, сколько новый уровень духовно-нравственной сосредото-
ченности - аскезы.
Судя по некоторым признакам, эпоха перехода от индустриального
общества к постиндустриальному не является исключением. Растеряв
свою духовную сосредоточенность в конвейерном производстве, парали-
зующем всякую инициативу, потребовав в качестве компенсации за
конвейерную монотонность создания изобретательной фабрики развле-
чений, человек индустриального общества обнаруживает многие типо-
логические признаки эпохи декаданса. Но новое информационное об-
щество уже не может довольствоваться этим пассивным конвейерным
сознанием, оно требует новой мобилизации духа, следовательно, новой
реформации, способной обеспечить новую аскезу. Общества, оказав-
шиеся не в состоянии своевременно осуществить эту духовную рефор-
мацию (в частности, отечественное, подвергнувшееся неслыханному
духовному погрому), наиболее болезненно переживают кризис истори-
ческого перехода. Думается, прошлые цивилизации погибали не столько
в силу устарелости своих производственных отношений, сколько по
причине иссякания своего духовно-нравственного потенциала. Если мы
принимаем тезис А.Тойнби о том, что цивилизации как гигантские су-
перэтнические общности организуются религиями, то и кризис цивили-
зации следует понимать в первую очередь как духовно-религиозный
кризис - иссякание веры, а вместе с нею и поддерживаемых ею ценно-
стей.
Победа Рима над Грецией обусловлена не более совершенными ору-
диями труда и производственными отношениями, а более высоким
уровнем духовно-религиозной мотивации, которую дряхлеющая Греция
успела растерять в контркультуре киников и эпикурейцев. "Римляне
были слабы, римляне грешили, как все люди, - и все же возвышение
Рима действительно было возвышением здравомыслия и народности" .
Возвышение здравомыслия и народности - это рецепт неоконсерватив-
ной волны, силу которой кризисные цивилизации мобилизуют для пре-
дотвращения распада.
1 Честертон Б.К. Вечный человек. М., 1991. С. 189.
Мы видим, что задачи перехода от индустриального общества к по-
стиндустриальному успешнее всего решают те страны, которым удалось
хотя бы в превращенных формах сохранить традиционную аскезу. Та-
кую способность продемонстрировали создатели послевоенного тихо-
океанского рынка. Их парадокс - это парадокс успешного сочетания
доиндустриальной аскезы с постиндустриальным духовным производст-
вом - основой новых технологий и решений. Те неистовые реформато-
ры, которые видят основное препятствие в сохранении "доиндустриаль-
ных пережитков", просто не способны оценивать мир в человеческом
измерении, осознавать, что главным источником развития является не
физическая энергия, измеряемая в киловаттах, а социальная, измеряемая
уровнем и качеством человеческой мотивации. Цивилизации создаются,
защищаются, обновляются высокомотивированными людьми, а источни-
ки таких мотиваций отнюдь не сводятся к экономическим - они кроют-
ся в культурном наследии. Поэтому так неуместна беззаботность гос-
подствующего технократического рассудка по части человеческих ис-
точников роста и развития. Технократам казалось, что техническая
эпоха наконец-таки отменила вечную зависимость качества деятельно-
сти от качества субъектов деятельности. Оказалось, что этот принцип
непоколебим: любая техника превращается в ненужный хлам, если
самоустраняется субъект, знающий, во имя чего он действует.
Значение постиндустриальной аскезы прослеживается также в усло-
виях предельного обострения глобальных проблем. Безответственный
потребитель богатств и ресурсов рискует просто исчезнуть с лица пла-
неты. Поэтому ренессанс традиционной аскезы несомненен, причем
назревшее экологическое самоограничение человечества — только один
из симптомов этого ренессанса.
Проблема нашей отечественной глобалистики и философско-
исторической прогностики состоит в том, насколько специфическая для
российской цивилизации служилая аскеза вписывается в этот ренессанс,
как своеобразная энергетика нашего коллективного духа может быть
конвертирована в постиндустриальное творчество высокомобильных
малых форм - в экономике, культуре, в жизненном мире повседневно-
сти.
Глава IV.
ВЛАСТВУЮЩАЯ ЭЛИТА В РОССИИ:
ГРЯДУЩИЕ МЕТАМОРФОЗЫ
Положение России сегодня является чрезвычайным: самое ее бытие
стоит под вопросом. Парадокс состоит в том, что разрушение государ-
ства произошло не в результате внешнего нашествия, а осуществлено I
руками самой российской элиты, то ли не ведающей, что творит, то ли
готовой идти на все во имя сиюминутных своекорыстных интересов.
Особенность российского общества, ставящая его практически в
полную зависимость от правящей элиты и ее решений, превращает ка-
чество элиты в одну из центральных проблем. Сформулируем в этой
связи несколько главных вопросов:
Почему в России периодически происходит денационализация эли-
ты — противопоставление ее "туземному населению", получающему
такие определения, как: "реакционная крестьянская масса", "мелкобур-
жуазное большинство", "красно-коричневые" и т.п.?
Почему эта элита так легко впадает в соблазн утопизма, периодиче-
ски теряя социально-историческую трезвость и ответственность?
Почему, наконец, ее экзальтированная духовность - ориентация на
высшие смыслы и измерения бытия - периодически сменяется нигилиз-
мом предельной бездуховности, не только не маскируемым, а даже
демонстрируемым в качестве бескомпромиссного "постградициона-
лизма"?
Первый вопрос рассматривают в концептуальном контексте цивили-
зационной теории как проблему соотношения великой письменной и
малой устной (народной) традиции. Здесь главной выступает проблема
оспариваемого народного опыта. Второй - в контексте соотношения
желаемого будущего (уровень должного) и повседневности (уровень
сущего). Главная проблема в этой связи - оспариваемая повседневность
("срединное" время). Третий вопрос относится к соотношению мораль-
ного и инструментального, ценности и эффективности. Проблема оспа-
ривания ценностей очередным "новым человеком", готовым "престу-
пить" (Достоевский), здесь выступает как основная для философии
социального реформаторства.
Нам предстоит затронуть болевые точки национального самосозна-
ния, касающиеся таких пар как, "народ и государство", "народ и интел-
лигенция", "народ и цивилизация".
Современный эпистемологический кризис - неспособность общества,
даже в лице своей интеллектуальной элиты, ориентироваться в настоя-
щем и предвидеть хотя бы ближайшее будущее, - связан с устареванием
основных парадигм мышления, частью восходящих к наследию Просве-
щения, частью - к наследию марксизма. От Просвещения мы унаследо-
вали натуралистическую парадигму "естественного порядка", от мар-
ксизма - базисно-надстроечный детерминизм и экономикоцентризм. На
этом наследии основаны представления о народе как "естественно-
исторической общности", поддерживаемой, в первую очередь, единым
экономическим пространством (национальным рынком). На самом деле
в больших исторических общностях очень мало "естественности": сти-
325
хия народной жизни толкает скорее к изоляционизму, к образованию
замкнутых локусов, не сверяющих своей ритмики с эталонами большо-
го пространства - времени. И для преодоления этого локализма одного
только рыночно-экономического творчества недостаточно. Напротив,
само это творчество стоит под знаком другого, гуманитарного, касаю-
щегося созидания единого духовного пространства - общенационального
(надэтнического, надрегаоналыюго) консенсуса по поводу базовых цен-
ностей и жизнестроительных принципов. Поэтому процесс образования
единых национальных государств необходимо осмыслить и описать в
гуманитарном измерении как совпадающий со становлением националь-
ной интеллигенции, насаждающей великую письменную традицию. Па-
радоксальная особенность этой традиции состоит в том, что она одно-
временно должна как-то вписываться в более древнюю устную народ-
ную традицию (иначе она будет отторгаться "почвой") и в то же время
дистанцироваться от нее. В этом она наследует миссию великих миро-
вых религий, осуществляя в превращенных (светских) формах основное
задание этих религий. Оно состоит в том, что "ослабляется (а в крайних
вариантах преодолевается) связь человека с локальной природной и
социальной средой, с тем чтобы способствовать универсальной связи
верующих между собой и мирозданием через сверхобъект"1.
Особенность России в том, что напряжение между великой письмен-
ной и малой народной (устной) традициями в ней периодически дости-
гает остроты, не виданной ни в какой другой стране. Российские ре-
форматоры в значительно большей степени идентифицировали себя с
тем или иным передовым цивилизационным "текстом", чем с собствен-
ной "почвой", и не останавливались перед крайностями в деле расчист-
ки почвы под очередной цивилизационный проект. При этом им прихо-
дилось опираться на государство, способное не только убеждением, но
и силой привести народ к присяге тому или иному цивилизационному
"учению". Отсюда - парадокс российского реформаторства: чаще всего
его представляют не либералы, ориентирующиеся на гражданское обще-
ство и волю избирателя, а авторитарные радикалы, готовые навязывать
свою волю народу, "не ведающему своих высших интересов". Такой
была реформа патриарха Никона. Церковь Никона - это не народная, а
отстраненная от всего местного цивилизапионная церковь, ориентирую-
щаяся на заемный письменный (в данном случае, греческий) текст. И,
как всегда в периоды борьбы с народной традицией, на авансцену вы-
двигаются иностранцы и инородцы - те, кому не жаль ломать. "У Нико-
на была почти болезненная склонность все переделывать и переоблачать
по-гречески, как у Петра впоследствии страсть всех и все переодевать
1 Ерасов Б.С. Социально-культурные традиции и общественное сознание в
развивающихся странах Азии и Африки. М., 1982. С. 62.
326 •
по-немецки или по-голландски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
сильной власти требует не только массового идеологического вооду-
шевления и порыва, но и повседневной жертвенности. Поэтому сле-
дующей мишенью нашей власти станет потребительско-гедонистический
комплекс. Когда требовалось отвоевать власть у старого коммунистиче-
ского режима, этот комплекс активно использовался. Коммунистиче-
ская аскеза (пресловутая "сознательность") была высмеяна как фаль-
320
шивая, обусловленная необходимостью оправдания экономической не-
эффективности социализма. Но теперь, когда "демократические" экспе-
рименты в хозяйственной сфере загнали в гетто нищеты большинство
населения и выход пока что не просматривается, нищета непременно
должна снова превратиться в добродетель.
Здесь опять-таки нужно различать конъюнктурные запросы власти, с
одной стороны, и инвариант евразийского пространства - с другой.
Долговременный исторический опыт показывает, что это пространство
обладает особой геополитической жесткостью: чтобы выжить в нем,
нужна государственность, существенно отличающаяся от того "государ-
ство-минимум", которое стало принципом западного либерализма. В
нашем евразийском пространстве требуется существенно иной баланс
общественно необходимого времени: доля ратно-служилого времени
здесь значительно выше, чем в более стабильном западном пространст-
ве, доля трудового времени соответственно ниже. Поэтому внимая сар-
кастическим выпадам российских "западников" в адрес "антиэкономи-
ки", следует четко различать то, что в самом деле достойно "списания в
архив", от того, что принадлежит к неотъемлемым особенностям нашего
народного самосознания.
Дело не в отсутствии аскезы и прилежания в отечественной культу-
ре, а в их специфике. Трудовая аскеза протестантского типа является
индивидуальной и методической - эти особенности продуктивны в хо-
зяйственном отношении. Аскеза служилого государства по необходимо-
сти является коллективной и по определению не может быть столь же
методической: политик и воин живут не в линейном, а в цикличном
времени, когда фазы предельной мобилизации сменяются фазами зати-
шья и расслабленности. Поэтому и сам труд у нас нередко приобретал
несвойственные ему черты аритмичной "героики": сказывается доми-
нанта служилой аскезы. Пропорции между служилым и трудовым
(хозяйственным) временем могут и должны меняться, но все же, по-
видимому, они у нас никогда не достигнут тех значений, которые опре-
делились на Западе в "постгероическую" позитивистскую эпоху.
Сегодня, когда кризис государства и деформация геополитического
пространства достигли своего предела, потребуется, вероятно, новое
повышение роли служилого времени в бюджете национального времени
и сопутствующая этому рокировка доминирующих общественных типов.
В этом, может быть, самый разительный из парадоксов российской
:реформационной эпохи. Реформаторы замыслили искоренить героику
:5 "антиэкономики", заменив ее позитивным хозяйственным творчеством
',;! индивидуалистического типа. Но разрушение государственности сейчас
11 „Ппп
321
объективно требует нового резкого увеличения доли служилой "анти-
экономики", без чего нации не удастся восстановить свое жизненное
пространство.
В свете этих задач многие симптомы времени приходится интерпре-
тировать по-новому. Когда смотришь на предельно агрессивный тип
самоутверждения "крутых" парней из нового поколения, их милитари-
стскую психологию, их неожиданную "стайность", может показаться,
что мы сталкиваемся со своего рода антитоталитарным комплексом -
реакцией на длительную вынужденную приниженность личности, гото-
вящейся теперь к новому, независимому существованию в рамках граж-
данского общества. Многое, однако, заставляет усомниться в том, что в
данном случае имеет место подготовка к самодеятельному существова-
нию. Психология этих "крутых" героев настолько далека от того, что
требуется в настоящей продуктивной экономике, настолько близка к
архетипам кочевнической "удали" набега и захвата, что трудно предста-
вить себе те меры, посредством которых общество могло бы вернуть их
к добродетелям трудового образа жизни. А если исходить из другой
гипотезы - что нашему обществу в ближайшем будущем понадобятся
люди служилой аскезы, в том числе и в ее массовых воинских формах,
тогда черты нынешнего "крутого" поколения станут выглядеть в высшей
степени симптоматичными, соответствующими замыслам и хитростям
"исторического разума".
Рискованное, но в то же время слишком правдоподобное предполо-
жение состоит в том, что обычные институты гражданского общества -
от семьи до предприятия - вообще не в состоянии по-настоящему со-
циализировать новое поколение, укротить его стихийность. Это будет
под силу только государству, причем такому, которое сумеет сублими-
ровать эти предельно высокие энергии, придав им форму напряженней-
шего политико-административного и геополитического творчества.
Развал евразийского пространства добавил к глобальным проблемам
человечества, не решив которые оно не может выжить, еще одну -
проблему крушения международной политической стабильности. Безот-
носительно к тому, успело ли человечество, в частности, представители
западной цивилизации, это осознать, ко всеобщим условиям выживае-
мости сегодня добавилось новое: восстановление государства, способно-
го контролировать евразийское пространство и превратить его в форму
устойчивой федерации. Здесь мы усматриваем совпадение национальной
задачи, стоящей перед Россией, с современными общецивилизационны-
ми задачами.
Надо отметить еще одно многозначительное совпадение. Речь идет о
всемирно-историческом противоборстве двух культурных начал: аскезы
и гедонизма. Предельный гедонизм в истории всегда был симптомом
322
декаданса; его проявление на уровне массовой психологии неизменно
сопровождало закат великих цивилизаций. Современная потребитель-
ско-гедонистическая психология является поздним продуктом индустри-
альной цивилизации и свидетельством ее заката. Бели такой цивилиза-
ции суждено преодолеть свой кризис путем перехода в новую формаци-
онную базу постиндустриального общества, она должна найти способы
преодоления этого. По-видимому, всякий новый способ производства
вопреки утверждениям Маркса, предполагает не столько новый уровень
эмансипации, сколько новый уровень духовно-нравственной сосредото-
ченности - аскезы.
Судя по некоторым признакам, эпоха перехода от индустриального
общества к постиндустриальному не является исключением. Растеряв
свою духовную сосредоточенность в конвейерном производстве, парали-
зующем всякую инициативу, потребовав в качестве компенсации за
конвейерную монотонность создания изобретательной фабрики развле-
чений, человек индустриального общества обнаруживает многие типо-
логические признаки эпохи декаданса. Но новое информационное об-
щество уже не может довольствоваться этим пассивным конвейерным
сознанием, оно требует новой мобилизации духа, следовательно, новой
реформации, способной обеспечить новую аскезу. Общества, оказав-
шиеся не в состоянии своевременно осуществить эту духовную рефор-
мацию (в частности, отечественное, подвергнувшееся неслыханному
духовному погрому), наиболее болезненно переживают кризис истори-
ческого перехода. Думается, прошлые цивилизации погибали не столько
в силу устарелости своих производственных отношений, сколько по
причине иссякания своего духовно-нравственного потенциала. Если мы
принимаем тезис А.Тойнби о том, что цивилизации как гигантские су-
перэтнические общности организуются религиями, то и кризис цивили-
зации следует понимать в первую очередь как духовно-религиозный
кризис - иссякание веры, а вместе с нею и поддерживаемых ею ценно-
стей.
Победа Рима над Грецией обусловлена не более совершенными ору-
диями труда и производственными отношениями, а более высоким
уровнем духовно-религиозной мотивации, которую дряхлеющая Греция
успела растерять в контркультуре киников и эпикурейцев. "Римляне
были слабы, римляне грешили, как все люди, - и все же возвышение
Рима действительно было возвышением здравомыслия и народности" .
Возвышение здравомыслия и народности - это рецепт неоконсерватив-
ной волны, силу которой кризисные цивилизации мобилизуют для пре-
дотвращения распада.
1 Честертон Б.К. Вечный человек. М., 1991. С. 189.
Мы видим, что задачи перехода от индустриального общества к по-
стиндустриальному успешнее всего решают те страны, которым удалось
хотя бы в превращенных формах сохранить традиционную аскезу. Та-
кую способность продемонстрировали создатели послевоенного тихо-
океанского рынка. Их парадокс - это парадокс успешного сочетания
доиндустриальной аскезы с постиндустриальным духовным производст-
вом - основой новых технологий и решений. Те неистовые реформато-
ры, которые видят основное препятствие в сохранении "доиндустриаль-
ных пережитков", просто не способны оценивать мир в человеческом
измерении, осознавать, что главным источником развития является не
физическая энергия, измеряемая в киловаттах, а социальная, измеряемая
уровнем и качеством человеческой мотивации. Цивилизации создаются,
защищаются, обновляются высокомотивированными людьми, а источни-
ки таких мотиваций отнюдь не сводятся к экономическим - они кроют-
ся в культурном наследии. Поэтому так неуместна беззаботность гос-
подствующего технократического рассудка по части человеческих ис-
точников роста и развития. Технократам казалось, что техническая
эпоха наконец-таки отменила вечную зависимость качества деятельно-
сти от качества субъектов деятельности. Оказалось, что этот принцип
непоколебим: любая техника превращается в ненужный хлам, если
самоустраняется субъект, знающий, во имя чего он действует.
Значение постиндустриальной аскезы прослеживается также в усло-
виях предельного обострения глобальных проблем. Безответственный
потребитель богатств и ресурсов рискует просто исчезнуть с лица пла-
неты. Поэтому ренессанс традиционной аскезы несомненен, причем
назревшее экологическое самоограничение человечества — только один
из симптомов этого ренессанса.
Проблема нашей отечественной глобалистики и философско-
исторической прогностики состоит в том, насколько специфическая для
российской цивилизации служилая аскеза вписывается в этот ренессанс,
как своеобразная энергетика нашего коллективного духа может быть
конвертирована в постиндустриальное творчество высокомобильных
малых форм - в экономике, культуре, в жизненном мире повседневно-
сти.
Глава IV.
ВЛАСТВУЮЩАЯ ЭЛИТА В РОССИИ:
ГРЯДУЩИЕ МЕТАМОРФОЗЫ
Положение России сегодня является чрезвычайным: самое ее бытие
стоит под вопросом. Парадокс состоит в том, что разрушение государ-
ства произошло не в результате внешнего нашествия, а осуществлено I
руками самой российской элиты, то ли не ведающей, что творит, то ли
готовой идти на все во имя сиюминутных своекорыстных интересов.
Особенность российского общества, ставящая его практически в
полную зависимость от правящей элиты и ее решений, превращает ка-
чество элиты в одну из центральных проблем. Сформулируем в этой
связи несколько главных вопросов:
Почему в России периодически происходит денационализация эли-
ты — противопоставление ее "туземному населению", получающему
такие определения, как: "реакционная крестьянская масса", "мелкобур-
жуазное большинство", "красно-коричневые" и т.п.?
Почему эта элита так легко впадает в соблазн утопизма, периодиче-
ски теряя социально-историческую трезвость и ответственность?
Почему, наконец, ее экзальтированная духовность - ориентация на
высшие смыслы и измерения бытия - периодически сменяется нигилиз-
мом предельной бездуховности, не только не маскируемым, а даже
демонстрируемым в качестве бескомпромиссного "постградициона-
лизма"?
Первый вопрос рассматривают в концептуальном контексте цивили-
зационной теории как проблему соотношения великой письменной и
малой устной (народной) традиции. Здесь главной выступает проблема
оспариваемого народного опыта. Второй - в контексте соотношения
желаемого будущего (уровень должного) и повседневности (уровень
сущего). Главная проблема в этой связи - оспариваемая повседневность
("срединное" время). Третий вопрос относится к соотношению мораль-
ного и инструментального, ценности и эффективности. Проблема оспа-
ривания ценностей очередным "новым человеком", готовым "престу-
пить" (Достоевский), здесь выступает как основная для философии
социального реформаторства.
Нам предстоит затронуть болевые точки национального самосозна-
ния, касающиеся таких пар как, "народ и государство", "народ и интел-
лигенция", "народ и цивилизация".
Современный эпистемологический кризис - неспособность общества,
даже в лице своей интеллектуальной элиты, ориентироваться в настоя-
щем и предвидеть хотя бы ближайшее будущее, - связан с устареванием
основных парадигм мышления, частью восходящих к наследию Просве-
щения, частью - к наследию марксизма. От Просвещения мы унаследо-
вали натуралистическую парадигму "естественного порядка", от мар-
ксизма - базисно-надстроечный детерминизм и экономикоцентризм. На
этом наследии основаны представления о народе как "естественно-
исторической общности", поддерживаемой, в первую очередь, единым
экономическим пространством (национальным рынком). На самом деле
в больших исторических общностях очень мало "естественности": сти-
325
хия народной жизни толкает скорее к изоляционизму, к образованию
замкнутых локусов, не сверяющих своей ритмики с эталонами большо-
го пространства - времени. И для преодоления этого локализма одного
только рыночно-экономического творчества недостаточно. Напротив,
само это творчество стоит под знаком другого, гуманитарного, касаю-
щегося созидания единого духовного пространства - общенационального
(надэтнического, надрегаоналыюго) консенсуса по поводу базовых цен-
ностей и жизнестроительных принципов. Поэтому процесс образования
единых национальных государств необходимо осмыслить и описать в
гуманитарном измерении как совпадающий со становлением националь-
ной интеллигенции, насаждающей великую письменную традицию. Па-
радоксальная особенность этой традиции состоит в том, что она одно-
временно должна как-то вписываться в более древнюю устную народ-
ную традицию (иначе она будет отторгаться "почвой") и в то же время
дистанцироваться от нее. В этом она наследует миссию великих миро-
вых религий, осуществляя в превращенных (светских) формах основное
задание этих религий. Оно состоит в том, что "ослабляется (а в крайних
вариантах преодолевается) связь человека с локальной природной и
социальной средой, с тем чтобы способствовать универсальной связи
верующих между собой и мирозданием через сверхобъект"1.
Особенность России в том, что напряжение между великой письмен-
ной и малой народной (устной) традициями в ней периодически дости-
гает остроты, не виданной ни в какой другой стране. Российские ре-
форматоры в значительно большей степени идентифицировали себя с
тем или иным передовым цивилизационным "текстом", чем с собствен-
ной "почвой", и не останавливались перед крайностями в деле расчист-
ки почвы под очередной цивилизационный проект. При этом им прихо-
дилось опираться на государство, способное не только убеждением, но
и силой привести народ к присяге тому или иному цивилизационному
"учению". Отсюда - парадокс российского реформаторства: чаще всего
его представляют не либералы, ориентирующиеся на гражданское обще-
ство и волю избирателя, а авторитарные радикалы, готовые навязывать
свою волю народу, "не ведающему своих высших интересов". Такой
была реформа патриарха Никона. Церковь Никона - это не народная, а
отстраненная от всего местного цивилизапионная церковь, ориентирую-
щаяся на заемный письменный (в данном случае, греческий) текст. И,
как всегда в периоды борьбы с народной традицией, на авансцену вы-
двигаются иностранцы и инородцы - те, кому не жаль ломать. "У Нико-
на была почти болезненная склонность все переделывать и переоблачать
по-гречески, как у Петра впоследствии страсть всех и все переодевать
1 Ерасов Б.С. Социально-культурные традиции и общественное сознание в
развивающихся странах Азии и Африки. М., 1982. С. 62.
326 •
по-немецки или по-голландски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63