Эти ценно-
сти вносят в современную политическую действительность новацию, до
сих пор по-настоящему не осмысленную и не оцененную теорией. Они
раскалывают единое гражданское общество - политическую нацию
классического образца по следующим критериям дифференциации:
половозрастному: выделяются группы, откровенно противопостав-
ляющие себя мобилизационной этике труда, дисциплины и успеха. Эта
1 Fromm E. La crise de la psyhanalysi. P., 1971. P. 159.
2 Tourain A. La societe postindustrielle. P., 1969. P. 78-79.
175
этика питала энергию прометеевых обществ, поставляла надежных рек-
рутов труда и войны в течение многих столетий. Как скажется на со-
стоянии человечества и его будущем разрушение этой этики, если усер-
дие носителей данной контркультуры увенчается успехом?
этническому: обособляются группы, отказывающиеся подчинять свой
этнический "этос" национально безликой гражданственности, противо-
поставляющие культурную память классическим формам политической
идентичности (классовой, идеологической, конституционно-государст-
венной);
региональному: кристаллизуется новая категория жителей региона,
идентифицирующая себя по историко-географическим критериям и за-
щищающая местную среду и ресурсы от "внутреннего колониализма",
олицетворяемого федеральным центром и его промышленными и фи-
нансовыми ведомствами.
Все эти движения выступают под знаком общих постмодернистских
установок экологической и культурной критики прогресса и лежащей в
его основе прометеевой утопии. Самая интересная особенность настоя-
щего исторического момента - 90-х годов нашего века - состоит в том,
что эпицентр этих новых движений, возникших на Западе около четвер-
ти века назад, переместился в Россию. Дважды на протяжении XX сто-
летия Западу удается "переадресовать" России миропотрясательный
протест своих маргиналов. В начале века этими маргиналами выступали
пролетарии Маркса - индустриальное гетто цивилизации; в конце века
ими стали "пролетарии" неофрейдизма, национализма и экологизма —
все те, кто пытается вырваться из состояния мобилизованности прогрес-
сом. Социалистическая индустриализация стала предельным, гротеск-
ным воплощением всех технократических уродств и извращений инду-
стриальной эпохи. Она вскрыла тайну тоталитаризма, до сих пор не
распознанную (или намеренно скрываемую) нашей официозной "демок-
ратической" идеологией: тоталитаризм связан с авангардом, с механиз-
мами модернизационной мобилизации и унификации (нивелирования), а
вовсе не с пережитками традиционалистской культуры. Идеологи, под-
готовившие смену режима в августе 1991 г., мыслили в рамках прежней
дилеммы: тоталитаризм или демократия. Если бы она была справедлива,
то на месте тоталитарного Советского Союза возник бы демократиче-
ский Союз - в основном в прежних границах. Когда говорят, что в то-
талитарном СССР не было гражданского общества - его поглотило го-
сударство, - это справедливо только наполовину. Гражданского общест-
ва не было в смысле таких критериев, как автономия, самодеятельность,
неподопечность. Но единое гражданское общество в смысле политиче-
176
ской нации, объединяющей людей безотносительно к этноконфессио-
нальным и региональным различиям, было. Распад СССР подготовлен
распадом этого единого гражданского общества, осуществленным поли-
тическими субъектами, идеологически вооруженными "принципами па-
мяти". Первоначальной политической мотивацией инициаторов развала,
вероятнее всего, явилось властное самоосуществление местных элит.
Пока СССР существовал, все эти первые секретари республик чувство-
вали себя вторыми лицами, потому что первые сидели в Москве. Отко-
ловшись от Москвы и объявив государственную самостоятельность, они
автоматически становились первыми. Однако сам механизм такого про-
изводства власти мог успешно работать только в особом культурном
климате, характеризующемся настроениями "великого отказа" - демо-
билизации и пробуждением этноконфессиональной памяти. Память
здесь* противостоит принципам Просвещения - унификации людей в
гражданском обществе в духе принципов политической нации. Стоит
задуматься над тем, что стоит за этой активизацией памяти. Это может
быть временной девиацией промежуточной эпохи, когда прежние супер-
этнические синтезы в ряде стран перестали работать, а новые еще не
сформировались в качестве объединяющих и воодушевляющих "проек-
тов". А может быть, само будущее информационное общество больше
нуждается не в унификации, а в новых видах стратификации людей,
основанием которой являются не столько социальные, благоприобре-
тенные признаки, а "природные" - половозрастные, этнические, геогра-
фические. Возможно, именно в процессе этих новых дифференциаций
рождаются новые источники социальной энергии - воодушевляющие
мифы культуры. Настораживает одно: эти новые энергии пока что про-
являют себя как еще не обузданные стихии, способные подорвать сло-
жившиеся принципы общежития и гражданского согласия. Пролетарии
Маркса в свое время провозгласили смерть Бога в культуре. В резуль-
тате возник левый политический радикализм, не подчиняющий себя
морали ("морально все то, что служит делу пролетариата"). Пролетарии
Фрейда провозгласили смерть "Отца" в культуре - фигуры, олицетво-
ряющей дисциплину и мобилизованность. Активизация этих "пролета-
риев" сопровождается дискредитацией привычных норм и ограничений -
провозглашением "принципа удовольствия" в противовес "принципу
реальности". Эти "пролетарии" провозглашают полную автономию и
самодостаточность - отказ существовать под знаком "социальной функ-
ции". Но способно ли общество (цивилизация) выжить, если сам прин-
цип функциональности, требующий известной дисциплины и самообуз-
177
Дания, будет отвергнут как таковой? "Отец", в самом деле, олицетворяет
иерархию. Но способна ли любая культура сохраняться без известной
иерархии, подчинения частного общему, индивида - норме, гедонисти-
ческих импульсов — долгу? Пролетарии постмодернизма выдвинули ло-
зунг: "будьте реалистами, требуйте невозможного". Такой "реализм"
противопоставляет достоверность субъективного желания "абстракциям"
гражданского долга. Но гражданские нормы и обязанности являются
"абстракциями" лишь для тех, кто не прошел процесс политической
социализации, сохраняя инфантильное состояние. Апологетика инфан-
тилизма, осуществляющего "принцип удовольствия" и чурающегося
норм, небезопасна для социума. На Западе волна этого инфантилизма
на какое-то время была сбита другой, неоконсервативной волной, кото-
рую можно рассматривать как реванш нормы и традиции над социаль-
ной утопией. Отбитая на Западе постмодернистская волна нахлынула к
нам, и, следует признать, у нашего общества пока что не хватает сил
мобилизовать свои ресурсы для преодоления нигилистического инфан-
тилизма. Настоящая демократия оказалась недосягаемой, но вседозво-
ленность и узурпация норм оказались более доступными новациями за-
падной культуры, которые она нам переадресовала.
Впрочем, однозначная отрицательная оценка была бы, пожалуй,
преждевременной. Постмодернистские движения, дискредитирующие
фигуру "Отца" в культуре, привнесли в политику некоторые продук-
тивные новации, которые стоит отметить. Большинство этих новаций
выступают как альтернатива авторитарности, олицетворяемой "Отцом".
Во-первых, речь идет о неформальных группах в политике, альтерна-
тивных традиционным формальным структурам. Так, политические пар-
тии - это устойчивая формальная структура. Постмодернисты противо-
поставляют им неформальные гражданские инициативы - временные
объединения людей, созданные по поводу той или иной проблемы. Это
может быть протест против строительства аэропорта, грозящего жите-
лям шумовым загрязнением, или протестом возмущенных родителей
против дискриминационного указа министра просвещения и т.п. Люди
здесь объединяются помимо традиционных классовых различий и поли-
тических пристрастий - их беспокоит повседневность, ускользающая от
игр большой политики. Если воспринимать временные неформальные
объединения как особый вид социальной технологии, не возводя их в
принцип, то они прекрасно дополняют традиционную политику. Но ес-
ли, как это делается доктринерами радикального постмодернизма, воз-
водить неформальный принцип в абсолют, исключающий политическую
дисциплину и устойчивую политическую идентичность, то политические
институты попросту оказались бы разрушенными, а власть невоз-
178
можной. Опыт XX в. представил нам слишком убедительные свидетель-
ства опасности антигосударственных утопий, развязывающих анархию,
но кончающих тиранией, чтобы не разделять установок радикального
постмодерна в политике.
Во-вторых, альтернатива постмодернизма касается прямой демокра-
тии в противовес традиционной представительской. У представитель-
ской демократии в самом деле существуют несомненные недостатки. В
процессе представительства может теряться аутентичность социального
заказа: те, кто представляет, могут искажать волю тех, кого они пред-
ставляют. Соответствующая "забывчивость" депутатов, парламентских
фракций, партий, получивших доверие избирателей, а затем игнори-
рующих их требования, - нередкий случай в политике. Кроме того,
представительская демократия не всегда обеспечена механизмами об-
ратной связи, посредством которых находят своевременное отражение
изменения в настроении избирателей, их новые социальные потребности
и проблемы. Обескураженному избирателю предлагают подождать до
следующих выборов, что не всегда приемлемо. Отмеченные недостатки
могут быть частично компенсированы параллельно выстраиваемой се-
тью прямой или "партиципативной" демократии, предусматривающей
прямое волеизъявление или прямое участие в решениях заинтересован-
ных групп общества. Однако, опять-таки если противопоставлять пря-
мую демократию представительской и требовать демонтажа последней,
ткань цивилизационных политических отношении может быть разруше-
на. Прямая демократия может быть успешной в малых группах (и то не
всегда), но как ее распространить на современное общество, намного
превышающее масштабы античного полиса, в котором она зародилась!
Современный гражданин политически социализируется не только в ма-
лых группах, в пространстве повседневности, но и в макроструктурах,
имеющих свои законы и нормы, свои неизбежные требования. Игнори-
ровать этот мир большой политики, требовать, чтобы общество уподо-
билось единой семье, связанной неофициальными узами и эмоционально
окрашенным "пониманием", - значит ориентироваться на утопию, осу-
ществление которой давно уже обещали тоталитарные идеологи.
Формальные принципы могут вести к бюрократизму и отчуждению,
но одновременно они ограждают нас от "тоталитарного сентиментализ-
ма", тяготящегося "формализмом права", — по произволу взыскиваю-
щего и по произволу покровительствующего "социально близким". Гра-
жданская самодисциплина и законопослушание, умение подчиниться
большинству и подождать до следующих выборов - это те формы поли-
тической аскезы, вне которых общество ставится перед удручающей
дилеммой: всеразрушительная анархия или всеудушаюший авторита-
179
ризм. Любопытно, что неформальные принципы, отрицающие "безду-
шие" бюрократии или "бездушие" закона, провозглашает еще один но-
вый политический субъект - мафия. Как известно, она строится по
принципу "семьи", ограждающей "своих" от норм закона и других со-
циальных ограничений. Она поистине "неформально" ориентирована
как в достижении своих целей, так и в поощрении тех, кто имеет к ней
какое-либо отношение.
Удручающий парадокс радикального постмодернизма состоит в том,
что мафии вписываются в его парадигму "абсолютно неформальных"
самодеятельных объединений, чурающихся унифицированности, форма-
лизма и нейтральности. Мафия "социализирует" своих членов в малых
неформальных группах. Призадумаемся над этим! В свое время идеоло-
гия левого радикализма, критикующая буржуазное гражданское общест-
во и правовое государство за бездушие, отчуждение и бюрократический
формализм, подготовила тоталитарный коммунистический "рай". Не
готовит ли нам нечто близкое к подобному раю идеология постмодерни-
стской контркультуры, не приемлющая единое гражданское общество и
современное государство за их недостаточную чуткость к неформаль-
ным различиям людей (в том числе ко всем меньшинствам, от этниче-
ских до сексуальных). Искусство жить по законам единой политической
нации, т.е. оставлять за границами формально очерченного и политиче-
ски делегируемого все то, что относится к категориям телесного (раса,
цвет кожи, пол) или к категориям памяти (этнос, конфессия), - это ве-
ликое умение, только и способное обеспечить гражданское согласие,
политическую стабильность и предсказуемость нашей жизни.
Неумеренно сентиментальная сострадательность к пролетариям
Фрейда - марганалам (меньшинствам) тела и памяти - способна произ-
вести не меньшие разрушения в гражданской и политической жизни, в
человеческой культуре, чем неумеренная сострадательность к пролета-
риям Маркса, породившая тяготящийся правом "сентиментальный тота-
литаризм".
Раздел V.
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО
и ПОЛИТИЧЕСКИЙ стиль
Величие великого человека обнаруживается
в том, как он обращается с маленькими
людьми.
Т.Карлейль
Лидерство и стиль - синтетические понятия; они характеризуют
власть не столько с институциональной, сколько с социокультурной и
социально-психологической стороны.
Лидерство означает эффективное социальное влияние людей, безот-
носительно к тому, пользуются ли они административными рычагами
власти или нет. Стиль политического руководства определяется тем,
как руководитель интерпретирует, реализует и демонстрирует свои
властные функции.
Господствующие в данном обществе политические стили существен-
но влияют на реальное качество политической среды, которое наряду с
качеством экономической, социальной и культурной среды определяет
качество жизни современного человека.
В своем анализе стиля политического руководства, как и во многих
других случаях, политология в качестве молодой науки опирается на
достижение более зрелых наук, таких, как социология и социальная
психология. Вполне операциональной для политической теории является
классификация управленческих стилей американского социального
психолога Курта Левина, данная им в 1934 г.
Он выделяет:
авторитарный (директивный) стиль, означающий жесткое руково-
дство с акцентом на административное принуждение и эгоцентризм
лидера при выработке решений;
демократический (коллегиальный) стиль, предполагающий коллеги-
альность решений (принцип участия) и акцент на побуждающих, а не
принуждающих возможностей системы управления;
либеральный, при котором руководитель предоставляет людям и со-
бытиям идти своим чередом, уповая на то, что природа человека или
природа процесса сами по себе гарантирует искомый результат.
Либеральный стиль, таким образом, характеризуется своего рода
"оптимистическим фатализмом", оправдывающим слабую готовность к
181
действиям и вялую управленческую волю. Известный из нашего недав-
него прошлого афоризм "процесс пошел" хорошо иллюстрирует это
фаталистическое благодушие либерального стиля.
Обсуждение таких понятий, как политическое лидерство и полити-1
ческий стиль, сталкивает нас со своего рода корпускулярно-волновым!
дуализмом, более известным из физики. Постклассическая физика, как!
известно, описывает ряд явлений на двух параллельных языках: на язы-|
ке корпускулярной теории и на языке "теории поля". Автономность и|
взаимную незаменимость этих языков фиксирует известный "принцип*
дополнительности". КЛевин распространил этот принцип на описание
социально-психологических явлений, в котором понятие поля означает
"психологическое единство" личности и ее окружения.
Поле в общем случае означает, что личность погружена в некую не
совсем структурированную среду, которая способна оказывать на нее
влияние внеинституциональным (помимо конкретных механизмов соци-
альной детерминации) и неосознанным образом. Например, когда мы
говорим о влиянии на политическое поведение людей общего климата,
господствующего в обществе, или типа политической культуры, мы
приближаемся к тому, что предполагает "теория поля".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
сти вносят в современную политическую действительность новацию, до
сих пор по-настоящему не осмысленную и не оцененную теорией. Они
раскалывают единое гражданское общество - политическую нацию
классического образца по следующим критериям дифференциации:
половозрастному: выделяются группы, откровенно противопостав-
ляющие себя мобилизационной этике труда, дисциплины и успеха. Эта
1 Fromm E. La crise de la psyhanalysi. P., 1971. P. 159.
2 Tourain A. La societe postindustrielle. P., 1969. P. 78-79.
175
этика питала энергию прометеевых обществ, поставляла надежных рек-
рутов труда и войны в течение многих столетий. Как скажется на со-
стоянии человечества и его будущем разрушение этой этики, если усер-
дие носителей данной контркультуры увенчается успехом?
этническому: обособляются группы, отказывающиеся подчинять свой
этнический "этос" национально безликой гражданственности, противо-
поставляющие культурную память классическим формам политической
идентичности (классовой, идеологической, конституционно-государст-
венной);
региональному: кристаллизуется новая категория жителей региона,
идентифицирующая себя по историко-географическим критериям и за-
щищающая местную среду и ресурсы от "внутреннего колониализма",
олицетворяемого федеральным центром и его промышленными и фи-
нансовыми ведомствами.
Все эти движения выступают под знаком общих постмодернистских
установок экологической и культурной критики прогресса и лежащей в
его основе прометеевой утопии. Самая интересная особенность настоя-
щего исторического момента - 90-х годов нашего века - состоит в том,
что эпицентр этих новых движений, возникших на Западе около четвер-
ти века назад, переместился в Россию. Дважды на протяжении XX сто-
летия Западу удается "переадресовать" России миропотрясательный
протест своих маргиналов. В начале века этими маргиналами выступали
пролетарии Маркса - индустриальное гетто цивилизации; в конце века
ими стали "пролетарии" неофрейдизма, национализма и экологизма —
все те, кто пытается вырваться из состояния мобилизованности прогрес-
сом. Социалистическая индустриализация стала предельным, гротеск-
ным воплощением всех технократических уродств и извращений инду-
стриальной эпохи. Она вскрыла тайну тоталитаризма, до сих пор не
распознанную (или намеренно скрываемую) нашей официозной "демок-
ратической" идеологией: тоталитаризм связан с авангардом, с механиз-
мами модернизационной мобилизации и унификации (нивелирования), а
вовсе не с пережитками традиционалистской культуры. Идеологи, под-
готовившие смену режима в августе 1991 г., мыслили в рамках прежней
дилеммы: тоталитаризм или демократия. Если бы она была справедлива,
то на месте тоталитарного Советского Союза возник бы демократиче-
ский Союз - в основном в прежних границах. Когда говорят, что в то-
талитарном СССР не было гражданского общества - его поглотило го-
сударство, - это справедливо только наполовину. Гражданского общест-
ва не было в смысле таких критериев, как автономия, самодеятельность,
неподопечность. Но единое гражданское общество в смысле политиче-
176
ской нации, объединяющей людей безотносительно к этноконфессио-
нальным и региональным различиям, было. Распад СССР подготовлен
распадом этого единого гражданского общества, осуществленным поли-
тическими субъектами, идеологически вооруженными "принципами па-
мяти". Первоначальной политической мотивацией инициаторов развала,
вероятнее всего, явилось властное самоосуществление местных элит.
Пока СССР существовал, все эти первые секретари республик чувство-
вали себя вторыми лицами, потому что первые сидели в Москве. Отко-
ловшись от Москвы и объявив государственную самостоятельность, они
автоматически становились первыми. Однако сам механизм такого про-
изводства власти мог успешно работать только в особом культурном
климате, характеризующемся настроениями "великого отказа" - демо-
билизации и пробуждением этноконфессиональной памяти. Память
здесь* противостоит принципам Просвещения - унификации людей в
гражданском обществе в духе принципов политической нации. Стоит
задуматься над тем, что стоит за этой активизацией памяти. Это может
быть временной девиацией промежуточной эпохи, когда прежние супер-
этнические синтезы в ряде стран перестали работать, а новые еще не
сформировались в качестве объединяющих и воодушевляющих "проек-
тов". А может быть, само будущее информационное общество больше
нуждается не в унификации, а в новых видах стратификации людей,
основанием которой являются не столько социальные, благоприобре-
тенные признаки, а "природные" - половозрастные, этнические, геогра-
фические. Возможно, именно в процессе этих новых дифференциаций
рождаются новые источники социальной энергии - воодушевляющие
мифы культуры. Настораживает одно: эти новые энергии пока что про-
являют себя как еще не обузданные стихии, способные подорвать сло-
жившиеся принципы общежития и гражданского согласия. Пролетарии
Маркса в свое время провозгласили смерть Бога в культуре. В резуль-
тате возник левый политический радикализм, не подчиняющий себя
морали ("морально все то, что служит делу пролетариата"). Пролетарии
Фрейда провозгласили смерть "Отца" в культуре - фигуры, олицетво-
ряющей дисциплину и мобилизованность. Активизация этих "пролета-
риев" сопровождается дискредитацией привычных норм и ограничений -
провозглашением "принципа удовольствия" в противовес "принципу
реальности". Эти "пролетарии" провозглашают полную автономию и
самодостаточность - отказ существовать под знаком "социальной функ-
ции". Но способно ли общество (цивилизация) выжить, если сам прин-
цип функциональности, требующий известной дисциплины и самообуз-
177
Дания, будет отвергнут как таковой? "Отец", в самом деле, олицетворяет
иерархию. Но способна ли любая культура сохраняться без известной
иерархии, подчинения частного общему, индивида - норме, гедонисти-
ческих импульсов — долгу? Пролетарии постмодернизма выдвинули ло-
зунг: "будьте реалистами, требуйте невозможного". Такой "реализм"
противопоставляет достоверность субъективного желания "абстракциям"
гражданского долга. Но гражданские нормы и обязанности являются
"абстракциями" лишь для тех, кто не прошел процесс политической
социализации, сохраняя инфантильное состояние. Апологетика инфан-
тилизма, осуществляющего "принцип удовольствия" и чурающегося
норм, небезопасна для социума. На Западе волна этого инфантилизма
на какое-то время была сбита другой, неоконсервативной волной, кото-
рую можно рассматривать как реванш нормы и традиции над социаль-
ной утопией. Отбитая на Западе постмодернистская волна нахлынула к
нам, и, следует признать, у нашего общества пока что не хватает сил
мобилизовать свои ресурсы для преодоления нигилистического инфан-
тилизма. Настоящая демократия оказалась недосягаемой, но вседозво-
ленность и узурпация норм оказались более доступными новациями за-
падной культуры, которые она нам переадресовала.
Впрочем, однозначная отрицательная оценка была бы, пожалуй,
преждевременной. Постмодернистские движения, дискредитирующие
фигуру "Отца" в культуре, привнесли в политику некоторые продук-
тивные новации, которые стоит отметить. Большинство этих новаций
выступают как альтернатива авторитарности, олицетворяемой "Отцом".
Во-первых, речь идет о неформальных группах в политике, альтерна-
тивных традиционным формальным структурам. Так, политические пар-
тии - это устойчивая формальная структура. Постмодернисты противо-
поставляют им неформальные гражданские инициативы - временные
объединения людей, созданные по поводу той или иной проблемы. Это
может быть протест против строительства аэропорта, грозящего жите-
лям шумовым загрязнением, или протестом возмущенных родителей
против дискриминационного указа министра просвещения и т.п. Люди
здесь объединяются помимо традиционных классовых различий и поли-
тических пристрастий - их беспокоит повседневность, ускользающая от
игр большой политики. Если воспринимать временные неформальные
объединения как особый вид социальной технологии, не возводя их в
принцип, то они прекрасно дополняют традиционную политику. Но ес-
ли, как это делается доктринерами радикального постмодернизма, воз-
водить неформальный принцип в абсолют, исключающий политическую
дисциплину и устойчивую политическую идентичность, то политические
институты попросту оказались бы разрушенными, а власть невоз-
178
можной. Опыт XX в. представил нам слишком убедительные свидетель-
ства опасности антигосударственных утопий, развязывающих анархию,
но кончающих тиранией, чтобы не разделять установок радикального
постмодерна в политике.
Во-вторых, альтернатива постмодернизма касается прямой демокра-
тии в противовес традиционной представительской. У представитель-
ской демократии в самом деле существуют несомненные недостатки. В
процессе представительства может теряться аутентичность социального
заказа: те, кто представляет, могут искажать волю тех, кого они пред-
ставляют. Соответствующая "забывчивость" депутатов, парламентских
фракций, партий, получивших доверие избирателей, а затем игнори-
рующих их требования, - нередкий случай в политике. Кроме того,
представительская демократия не всегда обеспечена механизмами об-
ратной связи, посредством которых находят своевременное отражение
изменения в настроении избирателей, их новые социальные потребности
и проблемы. Обескураженному избирателю предлагают подождать до
следующих выборов, что не всегда приемлемо. Отмеченные недостатки
могут быть частично компенсированы параллельно выстраиваемой се-
тью прямой или "партиципативной" демократии, предусматривающей
прямое волеизъявление или прямое участие в решениях заинтересован-
ных групп общества. Однако, опять-таки если противопоставлять пря-
мую демократию представительской и требовать демонтажа последней,
ткань цивилизационных политических отношении может быть разруше-
на. Прямая демократия может быть успешной в малых группах (и то не
всегда), но как ее распространить на современное общество, намного
превышающее масштабы античного полиса, в котором она зародилась!
Современный гражданин политически социализируется не только в ма-
лых группах, в пространстве повседневности, но и в макроструктурах,
имеющих свои законы и нормы, свои неизбежные требования. Игнори-
ровать этот мир большой политики, требовать, чтобы общество уподо-
билось единой семье, связанной неофициальными узами и эмоционально
окрашенным "пониманием", - значит ориентироваться на утопию, осу-
ществление которой давно уже обещали тоталитарные идеологи.
Формальные принципы могут вести к бюрократизму и отчуждению,
но одновременно они ограждают нас от "тоталитарного сентиментализ-
ма", тяготящегося "формализмом права", — по произволу взыскиваю-
щего и по произволу покровительствующего "социально близким". Гра-
жданская самодисциплина и законопослушание, умение подчиниться
большинству и подождать до следующих выборов - это те формы поли-
тической аскезы, вне которых общество ставится перед удручающей
дилеммой: всеразрушительная анархия или всеудушаюший авторита-
179
ризм. Любопытно, что неформальные принципы, отрицающие "безду-
шие" бюрократии или "бездушие" закона, провозглашает еще один но-
вый политический субъект - мафия. Как известно, она строится по
принципу "семьи", ограждающей "своих" от норм закона и других со-
циальных ограничений. Она поистине "неформально" ориентирована
как в достижении своих целей, так и в поощрении тех, кто имеет к ней
какое-либо отношение.
Удручающий парадокс радикального постмодернизма состоит в том,
что мафии вписываются в его парадигму "абсолютно неформальных"
самодеятельных объединений, чурающихся унифицированности, форма-
лизма и нейтральности. Мафия "социализирует" своих членов в малых
неформальных группах. Призадумаемся над этим! В свое время идеоло-
гия левого радикализма, критикующая буржуазное гражданское общест-
во и правовое государство за бездушие, отчуждение и бюрократический
формализм, подготовила тоталитарный коммунистический "рай". Не
готовит ли нам нечто близкое к подобному раю идеология постмодерни-
стской контркультуры, не приемлющая единое гражданское общество и
современное государство за их недостаточную чуткость к неформаль-
ным различиям людей (в том числе ко всем меньшинствам, от этниче-
ских до сексуальных). Искусство жить по законам единой политической
нации, т.е. оставлять за границами формально очерченного и политиче-
ски делегируемого все то, что относится к категориям телесного (раса,
цвет кожи, пол) или к категориям памяти (этнос, конфессия), - это ве-
ликое умение, только и способное обеспечить гражданское согласие,
политическую стабильность и предсказуемость нашей жизни.
Неумеренно сентиментальная сострадательность к пролетариям
Фрейда - марганалам (меньшинствам) тела и памяти - способна произ-
вести не меньшие разрушения в гражданской и политической жизни, в
человеческой культуре, чем неумеренная сострадательность к пролета-
риям Маркса, породившая тяготящийся правом "сентиментальный тота-
литаризм".
Раздел V.
ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЛИДЕРСТВО
и ПОЛИТИЧЕСКИЙ стиль
Величие великого человека обнаруживается
в том, как он обращается с маленькими
людьми.
Т.Карлейль
Лидерство и стиль - синтетические понятия; они характеризуют
власть не столько с институциональной, сколько с социокультурной и
социально-психологической стороны.
Лидерство означает эффективное социальное влияние людей, безот-
носительно к тому, пользуются ли они административными рычагами
власти или нет. Стиль политического руководства определяется тем,
как руководитель интерпретирует, реализует и демонстрирует свои
властные функции.
Господствующие в данном обществе политические стили существен-
но влияют на реальное качество политической среды, которое наряду с
качеством экономической, социальной и культурной среды определяет
качество жизни современного человека.
В своем анализе стиля политического руководства, как и во многих
других случаях, политология в качестве молодой науки опирается на
достижение более зрелых наук, таких, как социология и социальная
психология. Вполне операциональной для политической теории является
классификация управленческих стилей американского социального
психолога Курта Левина, данная им в 1934 г.
Он выделяет:
авторитарный (директивный) стиль, означающий жесткое руково-
дство с акцентом на административное принуждение и эгоцентризм
лидера при выработке решений;
демократический (коллегиальный) стиль, предполагающий коллеги-
альность решений (принцип участия) и акцент на побуждающих, а не
принуждающих возможностей системы управления;
либеральный, при котором руководитель предоставляет людям и со-
бытиям идти своим чередом, уповая на то, что природа человека или
природа процесса сами по себе гарантирует искомый результат.
Либеральный стиль, таким образом, характеризуется своего рода
"оптимистическим фатализмом", оправдывающим слабую готовность к
181
действиям и вялую управленческую волю. Известный из нашего недав-
него прошлого афоризм "процесс пошел" хорошо иллюстрирует это
фаталистическое благодушие либерального стиля.
Обсуждение таких понятий, как политическое лидерство и полити-1
ческий стиль, сталкивает нас со своего рода корпускулярно-волновым!
дуализмом, более известным из физики. Постклассическая физика, как!
известно, описывает ряд явлений на двух параллельных языках: на язы-|
ке корпускулярной теории и на языке "теории поля". Автономность и|
взаимную незаменимость этих языков фиксирует известный "принцип*
дополнительности". КЛевин распространил этот принцип на описание
социально-психологических явлений, в котором понятие поля означает
"психологическое единство" личности и ее окружения.
Поле в общем случае означает, что личность погружена в некую не
совсем структурированную среду, которая способна оказывать на нее
влияние внеинституциональным (помимо конкретных механизмов соци-
альной детерминации) и неосознанным образом. Например, когда мы
говорим о влиянии на политическое поведение людей общего климата,
господствующего в обществе, или типа политической культуры, мы
приближаемся к тому, что предполагает "теория поля".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63