Политологиче-
ский дискурс о политической системе следует какому-то более общему
72
канону, о чем свидетельствует его поразительная близость политэконо-
мическому дискурсу об экономической системе и природе богатства.
Политэкономическая классика в свое время также выдвинула посту-
лат "естественного индивида" и "естественных потребностей".
Без понятий "естественные потребности" и "естественный спрос" не
сформировалось бы понятие потребительной стоимости, означающее,
что, сколько бы труда и усердия ни посвятил товаропроизводитель изго-
товлению своей продукции, она обретет статус товара только при усло-
вии, что удовлетворяет реального (эмпирического) потребителя и затре-
бована им.
Позиции классики серьезно поколебало кейнсианство, исходящее
уже из концепции не естественного, а спровоцированного спроса
("экономика спроса"). Амбиции "экономики спроса" стали доходить до
утверждения, что современная фирма производит не столько товар,
сколько потребителя этого товара1 .
Как справедливо заметили критики теории "манипулируемого спро-
са" (в частности, из чикагской школы и "новые экономисты" во Фран-
ции), при последовательной трактовке такой теории всякое различие
между производством нужной и ненужной продукции исчезает, ибо
любую продукцию всесильная система манипулирования способна навя-
зать потребителю.
Главный закон рыночной экономики: соответствие предложения
спросу - при этом попросту исчезает, а сама экономика превращается в
"символическое производство". Чикагская школа восстановила "сувере-
нитет потребителя", вернувшись к принципу соответствия.
Вполне вероятно, что аналогичный цикл предстоит пережить и поли-
тической теории. На определенном этапе она осуществила ревизию
классического представительского принципа, гласящего, что система
производства власти всецело основана на угождении воле избирателя,
подобно тому как рыночные системы производства богатства основаны
на угождении потребителю.
Эта ревизия и осуществлена в модернизационной теории политиче-
ской системы, когда последняя выступает как поле действия
"авангарда", не столько угождающего "непросвещенному большинству",
сколько "направляющего" его. Состоится ли новый возврат к классике
или постмодернистская фаза в политике даст совсем другие формы -
все эти вопросы будут рассмотрены далее.
См. Лалбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М., 1969.
73
Глава Ш. ___
МОДЕРНИЗАЦИОННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА
Модернизационные политические системы предполагают совершенно
другой стиль в политике, нежели прежние, относящиеся к либеральной
представительской классике. Классика предполагает ограниченность и
умеренность политического действия: ограниченность, потому что
большинство своих потребностей представители самодеятельного граж-
данского общества удовлетворяют самостоятельно (посредством товар-
ного обмена между собой) и лишь в сравнительно редких случа-
ях обращаются к политике; умеренность, потому что политик, не пре-
тендующий на роль "авангарда", обязан скрупулезно выполнять волю
избирателей.
Постклассические политические системы модернизационного типа
отвергают основные постулаты классики: о суверенном индивиде
(избирателе) и самоорганизующемся гражданском обществе.
Модернизационная система рождается вместе с новым слоем лю-
дей, который Дж. Бернхейм назвал в свое время "классом-организа-
тором", а переворот, учиненный ими в мире, - менеджерской рево-
люцией. При этом речь отнюдь не идет о менеджерах, начавших про-
фессионально управлять предприятиями вместо традиционных буржуа.
Появились менеджеры, дерзающие управлять обществом и даже самой
историей.
Нам необходимо проблематизировать появление такого типа
"менеджеров", т.е. задаться вопросом, как стала возможной такая не-
слыханная амбиция.
А она в самом деле неслыханная, ибо новые "политические органи-
заторы" не просто наследуют роль прежних правителей, соблюдающих
либо обычай (в традиционных политических режимах), либо волю граж-
дан в границах закона (при демократических режимах). Они проникну-
ты убеждением, что мир следует изменить и что они - и только они -
знают, как это сделать. Если мировой порядок дан человеку - Богом
или Космосом, - то ясно, что изменить его нельзя - остается его ува-
жать. Модернизаторы же исходят из противоположной презумпции не-
правильно устроенного мира.
Для подобной постановки вопроса мало банального самомнения. Да-
же если брать историю не всего Космоса, а только его социальной
формы, то ведь и она насчитывает многие десятки тысяч лет. Тысячи
поколений жили до нас, создавали могучие государства и блестящие
цивилизации, подарили миру нетленные шедевры архитектуры, музыки,
74
I
литературы. Имеем ли мы — ничтожно малое звено в бесконечной цепи
поколений - право утверждать, что все они жили "неправильно" и толь-
ко мы владеем истиной, с высоты которой нам дано судить не только
обо всем этом богатейшем прошлом, но и о будущем, причем всего че-
ловечества.
Ведь модерншационные теории претендуют, ни меньше ни больше,
на то, чтобы объяснить всю человеческую историю и указать ее фи-
нал - заветную точку достижительной морали, объявившей, что она -
единственно возможная мораль.
Ясно, что такая дерзновенность выходит за обычные рамки и может
быть объяснена одним: человек не просто отринул Бога и стал неве-
рующим скептиком, но поставил себя на место Бога, присвоил себе
традиционно приписываемые ему возможности. Только этой богочело-
веческой моралью можно объяснить амбиции модернизационной поли-
тической философии и того типа политики, какую она вызвала к жизни.
Суть этой политики - миропотрясательный титанизм, достойный
Сверхчеловека. И здесь требуется еще одно уточнение общих предпо-
сылок модернизационной теории. Чтобы так строго и амбициозно су-
дить общество, требуется каким-то образом поставить себя выше него.
Модернизационная критика социального порядка - это в значительной
мере отстраненный взгляд извне.
Парадокс модернизатора в том, что он изначально вненационален: он
судит о национальной истории и традиции с каких-то "внешних" пози-
ций.
Таким образом, не только современное потребительское сознание
есть сознание личности на рубеже культур, которая, реально пребывая в
границах одной культуры, черпает эталоны и притязания у другой, вы-
ступающей в качестве "референтной группы". Модернизационный тип
сознания принадлежит к тому же роду межкультурной раздвоенности.
Свою национальную историю и традицию оно судит с позиций более
высокого "передового образца". При этом не возникает ни тени сомне-
ния ни во внутренних достоинствах этого образца, ни в возможностях
его переноса на национальную почву. Сама "почва" при этом трактует-
ся как "чистая доска". Модернизатор присваивает себе право писать на
ней "самые красивые иероглифы", не считаясь с тем, что было написа-
но на ней прежде.
Так перед нами выступает парадоксальный образ модернизатора как
авторитарной личности в политике, вовсе не склонной получать наказы
избирателей и исполнять их.
Общество, подлежащее модернизации, не может рассматриваться ни
как самодеятельное, ни как суверенное. Оно — объект модернизатор-
ской воли, и чем пассивнее ведет себя этот объект, тем более совер-
75
шенной пластики надеется достичь модернизатор, лепящий из него но-
вый образ. Важно понять, что авторитарность модернизационной систе-
мы обусловлена вовсе не содержанием самого модернизационного про-
екта. Не следует думать, что, поменяв социалистический модернизапи-
онный проект на либеральный, мы попадем из тоталитарного простран-
ства в демократическое. Демократия, как и другие продукты человече-
ского творчества, определяется не столько абстрактными целями,
сколько конкретными методами. Бели модернизатор преисполнен недо-
верия к "косному" большинству и опасается, что воля этого большинст-
ва, скорее всего, станет антидемократической волей, он попытается
всеми силами ограничить эту волю. Таким образом, вместо самодея-
тельного общества, произрастающего из инициатив снизу, модернизатор
реально будет строить "программируемое общество", направляемое
сверху.
В этом и состоит объяснение парадоксальной теории перехода к
"демократии через авторитаризм", так активно пропагандируемой идео-
логами нынешнего режима в России.
В модернизационной системе мы встречаемся с более впечатляющим
неравенством, чем традиционные виды сословного или классового нера-
венства. Речь идет о большем, чем простая эксплуатация: речь идет о
посягательстве на все проявления жизни, осуждаемой с позиций строго-
го проекта.
По-видимому, можно сделать вывод, что Маркс преждевременно го-
ворил об отчуждении личности. Капитализм классического типа, став-
ший объектом его критики, эксплуатировал рабочее время трудящихся,
обнаруживая достаточное равнодушие к тому, что находится вне его. Не
так ведет себя модернизатор XX в. Его интересует отнюдь не только
рабочее время. История модернизационной теории - это история все
более глубоких проникновении и изобличений, касающихся того, что
служит помехой модернизации. Модернизационная теория копает все
глубже, беря на вооружение психологию, культурную антропологию,
теорию менталитета. Ее мишенью становятся не только публичные ин-
ституты, но и такие интимные структуры, как семья, воспитание, на-
циональная ментальность, досуг.
Поэтому тоталитаризм, т.е. тотальное разрушение прошлого и то-
тальный контроль над настоящим, прямо вытекает из модернизационной
доктрины, если она решается быть последовательной.
Современные общества "постклассического" типа отличаются, по-
жалуй, не столько степенью охвата гражданской жизни системой мани-
пулирования, сколько формами этого манипулирования. Эти формы
могут быть грубыми, в духе жестких социально-политических техноло-
гий, или мягкими, в духе более тонких социокультурных технологий, но
76
само их присутствие в жизни современных государств не подлежит со-
мнению.
Классическая система характеризовалась презумпцией доверия к во-
ле граждан и их внутренней, спонтанной благонамеренности. Модерни-
зационные системы основываются скорее на противоположной пре-
зумпции принципиального недоверия к гражданскому большинству. Со-
временный модернизатор говорит: я готов был бы уважать гражданскую
волю, но разве у нас настоящие граждане? Я готов уважать прерогативы
парламента, но разве парламент в таком составе достоин этого? Словом,
модернизатор применяет к реальным людям и учреждениям жесткий
критерий долженствования, при этом ни разу не прилагая его к себе
самому.
Откуда же черпают модернизаторы критерии своих нелицеприятных
оценок той национальной среды, в которой они ведь и сами родились?
Иными словами: где находят свою почву "беспочвенные" модернизато-
ры? Сразу же напрашивается легкий ответ: в "великой книге".
В самом деле, феномен "великой книги", или "великого учения",
сыграл неожиданно большую роль в обществах, объявивших, что они
распростились с традиционной "темной верой" и взяли на вооружение
науку. По-видимому, и здесь сработал неосознанный механизм замеще-
ния. Подобно тому как вера в Бога в посттрадиционном массовом об-
ществе сменилась не свободолюбивым критицизмом, неразлучным спут-
ником которого является сомнение, а культом сверхчеловека (сравните
знаменитый "культ личности"), так и место упраздненной или потес-
ненной церкви заняла не наука в форме знания, помнящего свои грани-
цы, связанные с доказуемостью и опытной подтверждаемостью, а амби-
циозная и всезнающая учительница жизни.
Прерогативы "великих учений" модернизаторы способны ставить ку-
да выше прерогатив реальной жизни - российский и не только россий-
ский опыт великолепно это подтверждает.
Но вряд ли модернизаторы могли бы получить столь большую власть
над умом и совестью современников и породить в своей среде достаточ-
но крупные политические характеры, если бы они воплощали одно
только догматическое доктринерство, неустанно заглядывающее в свою
"книгу" и педантично сверяющее по ней свое и чужое поведение.
Объяснение того, что им удалось сделать и наделать, кроется в том,
что источником, питающим их энергию, была унаследованная от хри-
стианства (и других мировых религий) социальная сострадательность.
Модернизационные проекты XX в. представляют собой определенный
баланс авторитарно-догматической "научности" и социальной сострада-
тельности.
77
Сразу же скажем, этот баланс с начала XX в. и до его конца мед-
ленно, но неуклонно менялся в пользу социального сциентизма. Под-
линной социальной сострадательности становилось все меньше, высо-
комерного "научного" доктринерства - все больше. Постепенно осуще-
ствлялась "вторичная секуляризация" модернизационного проекта.
Прежняя модернизационная теория заменяла самого Бога в своем несо-
мненном знании конечного финала и смысла человеческой истории.
Она позволяла себе подвергать уничтожающей критике все существую-
щие общества, не удостаивавшиеся ее доверия ни по критериям разум-
ности, ни по критериям справедливости. Таким в первую очередь был
дискурс Маркса о капиталистическом обществе, которое он подвергает
критике и по критериям научного разума (рыночная стихия вместо на-
учного планирования общества, дилетантство буржуа в качестве органи-
заторов производства, вытесняемых специалистами по менеджменту), и
по критериям высшей справедливости (теория эксплуатации наемного
труда, абсолютного и относительного обнищания).
Время Маркса - это время, когда общество доверчиво раскрылось
навстречу науке, адресуя ей многие из тех ожиданий, которые оно пре-
жде адресовало религии. Марксизму по-своему удалось соединить пре-
стиж научного знания с обаянием секуляризированной эсхатологии,
обещающей скорый конец несправедливого мира.
С тех пор условия изменились. Современные модернизаторы пред-
ставлены уже не революционными апокалишиками, готовыми разру-
шить мир во имя и по начертаниям высшего Слова (воплощающего но-
вый исторический разум и старое христианское сострадание), а скорее
людьми технократического склада. У них уже нет достаточной веры,
дабы посягнуть на всю земную историю во имя идеала. Своих кумиров
они находят здесь, на грешной земле, свой образец - не в таинственном
историческом будущем, а, например, за океаном — в Соединенных Шта-
тах. И чем больше слабела у модернистов историческая вера — дерзание
невиданного, но страстно .желаемого "финала истории", тем больше
гасла и их социальная совесть, взывающая к состраданию. Современная
модернизационная теория не называет своих подопечных угнетенными и
эксплуатируемыми. Она называет их неадаптированными и относится к
ним с плохо скрываемым презрением. Какие бы разновидности совре-
менной модернизационной доктрины мы не взяли, наставнического вы-
сокомерия, граничащего с презрением к "отсталым и неадаптирован-
ным", в них несравненно больше, чем сочувствия.
Поэтому в политическом и идейном плане новейший модернизм
больше плодит "внутренних эмигрантов", чем пламенных пророков и
харизматических вождей.
78
Прежние модернизаторы чувствовали себя миссионерами, приви-
вающими новую веру отсталому, но не безнадежному и все же родному
народу. Современные чувствуют себя скорее помещенными в чуждую
"туземную" среду, которую нужно либо быстро и радикально преобра-
зовать по примеру "благополучных стран", либо столь же быстро оста-
вить в случае неудачи модернизационного проекта.
Таким образом, мы имеем дело с новым, светско-прагматическим и,
может быть, даже в глубине своей гедонистическим сознанием, которое
постоянно колеблется между двумя крайностями: решительного - лю-
быми методами - навязывания заемного проекта "отсталой почве" или
решительного дистанцирования от этой почвы, если она все же окажет-
ся "невоспитуемой".
История новейшего политического модернизма развертывается в
пределах этих двух крайностей. То, как эти модернизационные установ-
ки реализуются в политической системе, нам и предстоит теперь рас-
смотреть. Мы вовсе не случайно начали наш разговор с истории поли-
тического модернизма как идеи. Он и сам себя осознает в первую оче-
редь не как продукт естественно-исторического процесса, а как отра-
жение и воплощение передовой идеи, которую самостоятельно нацио-
нальная история ни породить, ни реализовать не в состоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
ский дискурс о политической системе следует какому-то более общему
72
канону, о чем свидетельствует его поразительная близость политэконо-
мическому дискурсу об экономической системе и природе богатства.
Политэкономическая классика в свое время также выдвинула посту-
лат "естественного индивида" и "естественных потребностей".
Без понятий "естественные потребности" и "естественный спрос" не
сформировалось бы понятие потребительной стоимости, означающее,
что, сколько бы труда и усердия ни посвятил товаропроизводитель изго-
товлению своей продукции, она обретет статус товара только при усло-
вии, что удовлетворяет реального (эмпирического) потребителя и затре-
бована им.
Позиции классики серьезно поколебало кейнсианство, исходящее
уже из концепции не естественного, а спровоцированного спроса
("экономика спроса"). Амбиции "экономики спроса" стали доходить до
утверждения, что современная фирма производит не столько товар,
сколько потребителя этого товара1 .
Как справедливо заметили критики теории "манипулируемого спро-
са" (в частности, из чикагской школы и "новые экономисты" во Фран-
ции), при последовательной трактовке такой теории всякое различие
между производством нужной и ненужной продукции исчезает, ибо
любую продукцию всесильная система манипулирования способна навя-
зать потребителю.
Главный закон рыночной экономики: соответствие предложения
спросу - при этом попросту исчезает, а сама экономика превращается в
"символическое производство". Чикагская школа восстановила "сувере-
нитет потребителя", вернувшись к принципу соответствия.
Вполне вероятно, что аналогичный цикл предстоит пережить и поли-
тической теории. На определенном этапе она осуществила ревизию
классического представительского принципа, гласящего, что система
производства власти всецело основана на угождении воле избирателя,
подобно тому как рыночные системы производства богатства основаны
на угождении потребителю.
Эта ревизия и осуществлена в модернизационной теории политиче-
ской системы, когда последняя выступает как поле действия
"авангарда", не столько угождающего "непросвещенному большинству",
сколько "направляющего" его. Состоится ли новый возврат к классике
или постмодернистская фаза в политике даст совсем другие формы -
все эти вопросы будут рассмотрены далее.
См. Лалбрейт Дж. Новое индустриальное общество. М., 1969.
73
Глава Ш. ___
МОДЕРНИЗАЦИОННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА
Модернизационные политические системы предполагают совершенно
другой стиль в политике, нежели прежние, относящиеся к либеральной
представительской классике. Классика предполагает ограниченность и
умеренность политического действия: ограниченность, потому что
большинство своих потребностей представители самодеятельного граж-
данского общества удовлетворяют самостоятельно (посредством товар-
ного обмена между собой) и лишь в сравнительно редких случа-
ях обращаются к политике; умеренность, потому что политик, не пре-
тендующий на роль "авангарда", обязан скрупулезно выполнять волю
избирателей.
Постклассические политические системы модернизационного типа
отвергают основные постулаты классики: о суверенном индивиде
(избирателе) и самоорганизующемся гражданском обществе.
Модернизационная система рождается вместе с новым слоем лю-
дей, который Дж. Бернхейм назвал в свое время "классом-организа-
тором", а переворот, учиненный ими в мире, - менеджерской рево-
люцией. При этом речь отнюдь не идет о менеджерах, начавших про-
фессионально управлять предприятиями вместо традиционных буржуа.
Появились менеджеры, дерзающие управлять обществом и даже самой
историей.
Нам необходимо проблематизировать появление такого типа
"менеджеров", т.е. задаться вопросом, как стала возможной такая не-
слыханная амбиция.
А она в самом деле неслыханная, ибо новые "политические органи-
заторы" не просто наследуют роль прежних правителей, соблюдающих
либо обычай (в традиционных политических режимах), либо волю граж-
дан в границах закона (при демократических режимах). Они проникну-
ты убеждением, что мир следует изменить и что они - и только они -
знают, как это сделать. Если мировой порядок дан человеку - Богом
или Космосом, - то ясно, что изменить его нельзя - остается его ува-
жать. Модернизаторы же исходят из противоположной презумпции не-
правильно устроенного мира.
Для подобной постановки вопроса мало банального самомнения. Да-
же если брать историю не всего Космоса, а только его социальной
формы, то ведь и она насчитывает многие десятки тысяч лет. Тысячи
поколений жили до нас, создавали могучие государства и блестящие
цивилизации, подарили миру нетленные шедевры архитектуры, музыки,
74
I
литературы. Имеем ли мы — ничтожно малое звено в бесконечной цепи
поколений - право утверждать, что все они жили "неправильно" и толь-
ко мы владеем истиной, с высоты которой нам дано судить не только
обо всем этом богатейшем прошлом, но и о будущем, причем всего че-
ловечества.
Ведь модерншационные теории претендуют, ни меньше ни больше,
на то, чтобы объяснить всю человеческую историю и указать ее фи-
нал - заветную точку достижительной морали, объявившей, что она -
единственно возможная мораль.
Ясно, что такая дерзновенность выходит за обычные рамки и может
быть объяснена одним: человек не просто отринул Бога и стал неве-
рующим скептиком, но поставил себя на место Бога, присвоил себе
традиционно приписываемые ему возможности. Только этой богочело-
веческой моралью можно объяснить амбиции модернизационной поли-
тической философии и того типа политики, какую она вызвала к жизни.
Суть этой политики - миропотрясательный титанизм, достойный
Сверхчеловека. И здесь требуется еще одно уточнение общих предпо-
сылок модернизационной теории. Чтобы так строго и амбициозно су-
дить общество, требуется каким-то образом поставить себя выше него.
Модернизационная критика социального порядка - это в значительной
мере отстраненный взгляд извне.
Парадокс модернизатора в том, что он изначально вненационален: он
судит о национальной истории и традиции с каких-то "внешних" пози-
ций.
Таким образом, не только современное потребительское сознание
есть сознание личности на рубеже культур, которая, реально пребывая в
границах одной культуры, черпает эталоны и притязания у другой, вы-
ступающей в качестве "референтной группы". Модернизационный тип
сознания принадлежит к тому же роду межкультурной раздвоенности.
Свою национальную историю и традицию оно судит с позиций более
высокого "передового образца". При этом не возникает ни тени сомне-
ния ни во внутренних достоинствах этого образца, ни в возможностях
его переноса на национальную почву. Сама "почва" при этом трактует-
ся как "чистая доска". Модернизатор присваивает себе право писать на
ней "самые красивые иероглифы", не считаясь с тем, что было написа-
но на ней прежде.
Так перед нами выступает парадоксальный образ модернизатора как
авторитарной личности в политике, вовсе не склонной получать наказы
избирателей и исполнять их.
Общество, подлежащее модернизации, не может рассматриваться ни
как самодеятельное, ни как суверенное. Оно — объект модернизатор-
ской воли, и чем пассивнее ведет себя этот объект, тем более совер-
75
шенной пластики надеется достичь модернизатор, лепящий из него но-
вый образ. Важно понять, что авторитарность модернизационной систе-
мы обусловлена вовсе не содержанием самого модернизационного про-
екта. Не следует думать, что, поменяв социалистический модернизапи-
онный проект на либеральный, мы попадем из тоталитарного простран-
ства в демократическое. Демократия, как и другие продукты человече-
ского творчества, определяется не столько абстрактными целями,
сколько конкретными методами. Бели модернизатор преисполнен недо-
верия к "косному" большинству и опасается, что воля этого большинст-
ва, скорее всего, станет антидемократической волей, он попытается
всеми силами ограничить эту волю. Таким образом, вместо самодея-
тельного общества, произрастающего из инициатив снизу, модернизатор
реально будет строить "программируемое общество", направляемое
сверху.
В этом и состоит объяснение парадоксальной теории перехода к
"демократии через авторитаризм", так активно пропагандируемой идео-
логами нынешнего режима в России.
В модернизационной системе мы встречаемся с более впечатляющим
неравенством, чем традиционные виды сословного или классового нера-
венства. Речь идет о большем, чем простая эксплуатация: речь идет о
посягательстве на все проявления жизни, осуждаемой с позиций строго-
го проекта.
По-видимому, можно сделать вывод, что Маркс преждевременно го-
ворил об отчуждении личности. Капитализм классического типа, став-
ший объектом его критики, эксплуатировал рабочее время трудящихся,
обнаруживая достаточное равнодушие к тому, что находится вне его. Не
так ведет себя модернизатор XX в. Его интересует отнюдь не только
рабочее время. История модернизационной теории - это история все
более глубоких проникновении и изобличений, касающихся того, что
служит помехой модернизации. Модернизационная теория копает все
глубже, беря на вооружение психологию, культурную антропологию,
теорию менталитета. Ее мишенью становятся не только публичные ин-
ституты, но и такие интимные структуры, как семья, воспитание, на-
циональная ментальность, досуг.
Поэтому тоталитаризм, т.е. тотальное разрушение прошлого и то-
тальный контроль над настоящим, прямо вытекает из модернизационной
доктрины, если она решается быть последовательной.
Современные общества "постклассического" типа отличаются, по-
жалуй, не столько степенью охвата гражданской жизни системой мани-
пулирования, сколько формами этого манипулирования. Эти формы
могут быть грубыми, в духе жестких социально-политических техноло-
гий, или мягкими, в духе более тонких социокультурных технологий, но
76
само их присутствие в жизни современных государств не подлежит со-
мнению.
Классическая система характеризовалась презумпцией доверия к во-
ле граждан и их внутренней, спонтанной благонамеренности. Модерни-
зационные системы основываются скорее на противоположной пре-
зумпции принципиального недоверия к гражданскому большинству. Со-
временный модернизатор говорит: я готов был бы уважать гражданскую
волю, но разве у нас настоящие граждане? Я готов уважать прерогативы
парламента, но разве парламент в таком составе достоин этого? Словом,
модернизатор применяет к реальным людям и учреждениям жесткий
критерий долженствования, при этом ни разу не прилагая его к себе
самому.
Откуда же черпают модернизаторы критерии своих нелицеприятных
оценок той национальной среды, в которой они ведь и сами родились?
Иными словами: где находят свою почву "беспочвенные" модернизато-
ры? Сразу же напрашивается легкий ответ: в "великой книге".
В самом деле, феномен "великой книги", или "великого учения",
сыграл неожиданно большую роль в обществах, объявивших, что они
распростились с традиционной "темной верой" и взяли на вооружение
науку. По-видимому, и здесь сработал неосознанный механизм замеще-
ния. Подобно тому как вера в Бога в посттрадиционном массовом об-
ществе сменилась не свободолюбивым критицизмом, неразлучным спут-
ником которого является сомнение, а культом сверхчеловека (сравните
знаменитый "культ личности"), так и место упраздненной или потес-
ненной церкви заняла не наука в форме знания, помнящего свои грани-
цы, связанные с доказуемостью и опытной подтверждаемостью, а амби-
циозная и всезнающая учительница жизни.
Прерогативы "великих учений" модернизаторы способны ставить ку-
да выше прерогатив реальной жизни - российский и не только россий-
ский опыт великолепно это подтверждает.
Но вряд ли модернизаторы могли бы получить столь большую власть
над умом и совестью современников и породить в своей среде достаточ-
но крупные политические характеры, если бы они воплощали одно
только догматическое доктринерство, неустанно заглядывающее в свою
"книгу" и педантично сверяющее по ней свое и чужое поведение.
Объяснение того, что им удалось сделать и наделать, кроется в том,
что источником, питающим их энергию, была унаследованная от хри-
стианства (и других мировых религий) социальная сострадательность.
Модернизационные проекты XX в. представляют собой определенный
баланс авторитарно-догматической "научности" и социальной сострада-
тельности.
77
Сразу же скажем, этот баланс с начала XX в. и до его конца мед-
ленно, но неуклонно менялся в пользу социального сциентизма. Под-
линной социальной сострадательности становилось все меньше, высо-
комерного "научного" доктринерства - все больше. Постепенно осуще-
ствлялась "вторичная секуляризация" модернизационного проекта.
Прежняя модернизационная теория заменяла самого Бога в своем несо-
мненном знании конечного финала и смысла человеческой истории.
Она позволяла себе подвергать уничтожающей критике все существую-
щие общества, не удостаивавшиеся ее доверия ни по критериям разум-
ности, ни по критериям справедливости. Таким в первую очередь был
дискурс Маркса о капиталистическом обществе, которое он подвергает
критике и по критериям научного разума (рыночная стихия вместо на-
учного планирования общества, дилетантство буржуа в качестве органи-
заторов производства, вытесняемых специалистами по менеджменту), и
по критериям высшей справедливости (теория эксплуатации наемного
труда, абсолютного и относительного обнищания).
Время Маркса - это время, когда общество доверчиво раскрылось
навстречу науке, адресуя ей многие из тех ожиданий, которые оно пре-
жде адресовало религии. Марксизму по-своему удалось соединить пре-
стиж научного знания с обаянием секуляризированной эсхатологии,
обещающей скорый конец несправедливого мира.
С тех пор условия изменились. Современные модернизаторы пред-
ставлены уже не революционными апокалишиками, готовыми разру-
шить мир во имя и по начертаниям высшего Слова (воплощающего но-
вый исторический разум и старое христианское сострадание), а скорее
людьми технократического склада. У них уже нет достаточной веры,
дабы посягнуть на всю земную историю во имя идеала. Своих кумиров
они находят здесь, на грешной земле, свой образец - не в таинственном
историческом будущем, а, например, за океаном — в Соединенных Шта-
тах. И чем больше слабела у модернистов историческая вера — дерзание
невиданного, но страстно .желаемого "финала истории", тем больше
гасла и их социальная совесть, взывающая к состраданию. Современная
модернизационная теория не называет своих подопечных угнетенными и
эксплуатируемыми. Она называет их неадаптированными и относится к
ним с плохо скрываемым презрением. Какие бы разновидности совре-
менной модернизационной доктрины мы не взяли, наставнического вы-
сокомерия, граничащего с презрением к "отсталым и неадаптирован-
ным", в них несравненно больше, чем сочувствия.
Поэтому в политическом и идейном плане новейший модернизм
больше плодит "внутренних эмигрантов", чем пламенных пророков и
харизматических вождей.
78
Прежние модернизаторы чувствовали себя миссионерами, приви-
вающими новую веру отсталому, но не безнадежному и все же родному
народу. Современные чувствуют себя скорее помещенными в чуждую
"туземную" среду, которую нужно либо быстро и радикально преобра-
зовать по примеру "благополучных стран", либо столь же быстро оста-
вить в случае неудачи модернизационного проекта.
Таким образом, мы имеем дело с новым, светско-прагматическим и,
может быть, даже в глубине своей гедонистическим сознанием, которое
постоянно колеблется между двумя крайностями: решительного - лю-
быми методами - навязывания заемного проекта "отсталой почве" или
решительного дистанцирования от этой почвы, если она все же окажет-
ся "невоспитуемой".
История новейшего политического модернизма развертывается в
пределах этих двух крайностей. То, как эти модернизационные установ-
ки реализуются в политической системе, нам и предстоит теперь рас-
смотреть. Мы вовсе не случайно начали наш разговор с истории поли-
тического модернизма как идеи. Он и сам себя осознает в первую оче-
редь не как продукт естественно-исторического процесса, а как отра-
жение и воплощение передовой идеи, которую самостоятельно нацио-
нальная история ни породить, ни реализовать не в состоянии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63