Дальше уже была забота штурманов Ц делать
поправку к курсу.
Работал Воробьев неторопливо, внешне могло бы даже показаться медленно,
на самом же деле просто очень внимательно и четко: взгляд на прибор, помет
ка карандашом, поворот штурвальчика, снова взгляд на прибор, и опять запи
сь. Рассиживаться в его деле было нельзя, ведь корабль не стоит на месте.
Ц Все, Ц закончив расчеты, сказал он внимательно следившему за его мани
пуляциями Чернову. В дальнейшем, после Мурманска, Чернову самому надо бу
дет проводить такие определения.
Пассажирский салон опустел. Совсем недавно слышались здесь шутки, усиле
нная работа крепких, еще не пломбированных зубов, обгрызавших куриные но
жки, а сейчас там тихо. Все свободные от вахты поднялись в киль. Некоторое
время оттуда еще слышались голоса, потом все, устроившись в разложенных
в гамаках меховых спальных мешках, примолкли. Перед новой вахтой можно б
ыло часа три поспать.
А Вася Чернов еще долго шарил по эфиру. Снова в наушниках возникали и уплы
вали обрывки фраз своей и чужой речи, всплески музыки… Все такое ненужно
е сейчас, загораживающее то единственное сообщение, которое он ждал. Чув
ствовал и напряженное ожидание находящегося рядом, в командирской рубк
е, Гудованцева.
Заныла спина, помимо воли стали опускаться отяжелевшие веки. Вася тряхну
л головой, крепко потянулся, прогоняя усталость и сковывающий холод. И вд
руг так и застыл с поднятыми плечами. Схватил карандаш, стал быстро запис
ывать. Увидя внимательный взгляд подошедшего Гудованцева, радостно кри
кнул:
Ц Есть! Нашлись!
Ц Ну, ну, что там?
Гудованцев шагнул к нему.
Чернов записал что-то еще, потом сорвал наушники, выключил приемник.
Ц Товарищ командир, откликнулись! Из-за магнитных бурь была непроходим
ость радиоволн. Только что они передали четыре метеосводки, сразу за все
сутки. Вот последняя:
«Станция «Северный полюс». 5 февраля, 18 часов. Широта 74°03' сев., долгота Ц 16°30' з
ап. Сплошная облачность, сильный снегопад, северо-восточный ветер 7 балло
в. Температура минус 13°, давление 998, 9 миллибар».
Ц Командир! Ц Вася вдруг остановился. Ц Ветер семь баллов со снегопад
ом Ц это же сумасшедшая пурга.
Ц И спрятаться от нее негде, Ц задумчиво сказал, обернувшись к ним, Мячк
ов. Ц «Живем в шелковой палатке на льдине пятьдесят на тридцать метров…
» Ц вспомнились слова папанинской телеграммы. Это было три дня назад.
Ц А Федоров прислал жене телеграмму, Ц покачав головой, махнул листком
Вася. Ц «Не беспокойся. Устроился хорошо».
Гудованцев вздохнул:
Ц Нам надо торопиться!
Взглянув на большие штурманские часы на руке, сказал Чернову:
Ц Пойди поспи, у тебя осталось совсем немного времени. Скоро надо будет в
ыходить на связь с портом.
Он прошел в рубку управления, порадовал хорошей вестью стоявших у штурва
лов Панькова и Демина.

…Да, над папанинской льдиной зло, остервенело металась пурга. Гнулась ан
тенна, стальные растяжки звенели как струны. Непривычно близко плескала
сь вода. Льдины толкались, напирали, хрустко жевали ледовое крошево. На от
коловшемся обломке уплыла лебедка.
А папанинцам в эту лихую непогоду пришлось оставить свою добрую, верой и
правдой служившую им больше восьми месяцев жилую палатку. Трещина выбег
ала из-под нее с двух сторон, тонкая, еле заметная, местами засыпанная сне
гом. Хотелось надеяться: может, еще обойдется? Но внутри палатки была уже в
ода…
Откапывать ее, всю заледенелую, поверх крыши заваленную смерзшимся снег
ом, не было сил. Пришлось поставить запасные, шелковые. В одну перенесли хо
зяйство Кренкеля, в другую Ц Ширшова. Шелк мало защищал, но, по крайней ме
ре, не так забивало все снегом. А сами ни в палатках, ни за нагруженными нар
тами не находили спасения от пронизывающего ветра. И чтобы как-то согрет
ься, спускались в свою обжитую, старую. Трещина пока не разошлась, и они, не
раздеваясь, дремали на койках, лежа как над пропастью, чутко прислушивая
сь к каждому шороху, к каждому поскрипыванию льдины…

…Гудованцев вслед за Черновым поднялся в киль. Сейчас часа два на отдых б
ыло и у него.
В киле здорово сифонило. Ветер, врываясь в гайдропный люк, дыбил медвежью
шерсть на спальных мешках, сквозняком мчался к корме. Все здесь спали, уто
мленно раскинувшись в своих гамаках. Спал и Вася Чернов, подложив под щек
у ладонь. Поразительно: только-только нырнул в спальный мешок…
С этим неугомонным упорным парнем Гудованцев уже много летал на В-8 и друг
их кораблях. Был всегда в нем уверен, знал, что никогда Чернов не подведет,
не поддастся усталости.
Вася, как и он, сибиряк, только с Алтая. Одними морозами они прокалены, одни
ми метелями обвеяны… Большеглазый, с тонким девичьим лицом, длинный и ху
дой Ц по молодости не набрал еще плотности, Ц Вася обладал какой-то спо
койной, неброской смелостью. Ребята рассказывали: дома, в Барнауле, к нему
никакая шпана не привязывалась, хотя любителей покуражиться, подраться
на их 5-й Алтайской, неосвещенной, немощеной окраинной улице было немало.
Вася драк не любил, без нужды в них не лез, но, если видел, что задирают слабо
го, вскипал мгновенно и тут уж дрался отчаянно. А если учесть, что Черновых
было пять братьев, и все один к одному, то, как правило, справедливость тор
жествовала.
Несмотря на валящую с ног усталость, Гудованцеву спать не хотелось, труд
но было сразу отключиться от неотпускающих забот. Казалось, что-то остал
ось несделанным, что-то надо еще продумать… Холодный ветер мазнул по лиц
у, успокоил. Да нет, все сто раз проверено, ничто не упущено. Он стал нетороп
ливо стаскивать унты.
До чего же хорошо вытянуться на мягкой шкуре, освободить напряженные мыш
цы! Николай закинул руки за голову и с минуту лежал неподвижно, блаженно о
тдаваясь бездействию. За перкалевой стенкой суматошно бился ветер, дроб
но клевал, царапал снег. Убаюкивающе поскрипывали, качаясь, гамаки. Мягко,
с притаенным шуршанием скрипели в шарнирах шпангоуты и стрингеры. Редки
е лампочки дремотно высвечивали в киле куски выступающих металлически
х конструкций, округлые бока бензобаков, нити различных трубок.
У кормы вспыхнул огонек фонарика. Погас. Снова вспыхнул, немного ближе. Ни
колай Коняшин. Его длинная фигура маячила вдалеке. Он шел не спеша, чуть вр
азвалку, останавливался у баков с горючим, светил фонариком на бензомеры
, проверял подачу горючего в моторы, равномерность расходования его из в
сех баков Ц правильное распределение груза на корабле должно строго со
блюдаться.
В киль приглушенно доносился гул работающих моторов. Густой, надежный. П
одтверждающий, что на корабле все хорошо. И на душе у Гудованцева наконец-
то стало как-то успокоенно и легко.

Еще с босоногих беззаботных лет моторы притягивали его своей таинствен
ной, покоряющей силой. Когда учился в Омском индустриальном техникуме, д
овелось ему столкнуться с неизвестно как попавшим туда старым авиацион
ным мотором. Норовистый, он заводился не когда нужно, а когда хотел. Бывало
, на них рубахи взмокнут, сто раз прокрутят ручку пускового магнето, сто ра
з проверят свечи зажигания: контачат Ц не контачат… А он только чихает н
а них, и все. Зло возьмет, плюнут, отойдут. А потом: «Ну давай в последний раз!
» Крутанули, он и заработал.
Однажды, роясь на складе в куче старого железа, случайно нашел там винт к м
отору. Сразу пришла мысль: «Что, если соорудить аэросани?» Тут же с приятел
ем взялись за дело. Приспособили старые розвальни, на которых возили с ре
ки бочку с водой. Приладили к ним руль, укрепили мотор. Мощнейшее сооружен
ие получилось.
В воскресенье уселись в эти сани и с оглушительным треском помчали за го
род. Там, у крутого берега реки, было полно лыжников Ц больно хорошо там с
крутизны съезжать! Они с форсом подкатили, взметая винтом снежные вихри,
развернулись и махнули вниз. Ветер так резанул, что слезы выступили, скор
ость невероятная! От непривычки внутри все сжалось. До чего ж хорошо!..
Вмиг докатили донизу, развернулись, дали газ и с ревом понеслись обратно,
в гору. Все поспешно расступались, давая им дорогу, с завистью поглядывая
на них. И вдруг мотор заглох. Удручающая тишина… Сколько ни возились с ним
, сколько ни крутили винт, так и не завелся. И это на глазах у стольких людей
! Поднимавшиеся в гору лыжники останавливались, давали обстоятельные со
веты, подшучивали. А у них огнем пылали уши. Ох, как ранено было тогда их мал
ьчишеское самолюбие!
Впрочем, шутки принесли не только огорчения. Когда было объявлено, что ст
ране нужно сто тысяч летчиков, Николая первого из учащихся техникума выз
вали в райком комсомола, и секретарь райкома сказал ему:
Ц Слышал я, Гудованцев, что ты уже летал по земле, тебе летать и по воздуху.

И выписал, словно знал его мечту, путевку в Московский авиационный инсти
тут.
…И вот приближался первый полет.
«Комсомольская правда» была уже собрана. Настоящий воздушный корабль, с
подвешенной на стропах гондолой, с мотором, у которого все еще возились м
отористы, с отрегулированным рулевым управлением. Наполненная водород
ом оболочка, густо покрытая эмалитом (алюминиевой краской, предохраняющ
ей резину, которой пропитан перкаль, от воздействия солнечных лучей), мяг
ко и празднично серебрилась.
Кажется, все уже готово было, а Оппман все не давал «добро» на полет. Он без
устали взбирался по стремянкам наверх, опять и опять проверял крепления
, работу отдельных узлов, подсказывал, что еще надо сделать. Шла последняя
доводка, кропотливая и поэтому самая трудная.
Гудованцев и Лянгузов работали молча, сосредоточенно, стоя на хребте пок
ачивающейся оболочки, они слегка подкручивали, сдавали назад соедините
льные муфты тяг, по специальному прибору тензиометру проверяли силу нат
яжения, упорно добивались, чтобы все крепления стабилизаторов несли рав
ную нагрузку.
Сбоку, стоя на стремянке, которая ходила ходуном, весь изогнувшись, орудо
вал ключом Почекин.
Паньков, методично поджимая стропы, нет-нет да и бросал на Оппмана вопрош
ающий взгляд: ну когда же?!
Ц Не горюй, ребята, скоро всему конец, Ц слышался из-под брюха оболочки,
где шли последняя регулировка и крепление гондолы, неунывающий голос Де
мина.
На земле было шумно, говорливо. Все были полны нетерпения. Погода, как на з
аказ, ясная, безветренная, только лететь! А надо было еще Ц в какой раз! Ц
проверить точность распределения веса всего оснащения на оболочке.
Корабль освободили от балласта, и стартовая команда, притянув его за поя
сные к земле, разом вскинула руки, дав ему свободу Ц всего на секунду-дру
гую. Корабль легко пошел вверх, и все, напряженно следя за ним, увидели, что
ни нос, ни корма у него уже не задираются. Корабль поднимался в строго гори
зонтальном положении. Этого они и добивались.
Последние доделки заканчивали, работая почти без сна и «перекуров». Впро
чем, как только в овраге появился водород, курение, костры, всякий другой о
гонь были отсюда изгнаны. Кому невтерпеж затянуться папиросой, беги к Мо
скве-реке. За нарушение у Оппмана наказание было одно: снятие с полетов, к
оторые вот-вот должны были начаться. Страшнее этого для них ничего не был
о.
Наконец наступил день Ц его запомнили все: 29 августа 1930 года, Ц когда Оппм
ан, любовно оглядев корабль, сказал:
Ц Все, ребята, баста! Оттаскивай стремянки.
И тут же добавил:
Ц Да не ломайте, пригодятся.
Стремянки оттащили на почтительное расстояние. Быстро подобрали на зем
ле все теперь уже ненужное: куски тросов, перкаля, доски…
Счастливцы, которым выпал жребий лететь первыми, едва касаясь трапа, взб
ежали в гондолу. Под пятью парами ног она зыбко закачалась.
Корабль еще был на швартовых, а у них уже ощущение, что они в полете. Даже ст
ранно Ц вчера, когда они тут допоздна работали, отлаживали приборы, стат
ически уравновешивали корабль, гондолу так же покачивало, а этого необыч
ного, волнующего ощущения полета почему-то не было.
Все встали, где кому положено: у штурвалов, у приборов, у мотора. Стартовая
команда Ц их друзья, которые полетят чуть позже, Ц вывела его из оврага
на просторную поляну. Для первого полета надо бы оркестр! Впрочем, зачем? В
нутри у каждого и так все пело.
Коняшин запустил мотор на малых оборотах.
Ц Отдать корабль в воздух!
Впервые прозвучала для них эта сразу ставшая привычной команда. В голосе
Оппмана откуда-то взялись и металл и сила.
Скользнули в кольцах поясные, и корабль, чуть вздрогнув, неслышно пошел в
верх легко и невесомо. Казалось, что они все тоже были невесомы. Поляна, кр
ичавшие «ура» друзья, высокие деревья уходили вниз, быстро уменьшались.

Подвешенная на длинных стропах гондола Ц небольшая металлическая кор
обка Ц вольно покачивалась. Держась за борта, которые доходили всего до
пояса, за стропы, они во все глаза смотрели на раскрывшуюся перед ними шир
ь. И от этого неохватного глазом простора, от разноцветия красок полей, ле
сов, куртин дух захватывало.
Коняшин прибавил газ. Мотор усилил голос. Внизу, молчаливо раскачивая зе
леные волны, проплывал лес, сменяли друг друга желтеющие квадраты полей,
уходил в сторону голубой изгиб Москвы-реки. По тонким полоскам рельсов, п
опыхивая дымком, тянул красные коробочки вагонов крошечный паровозик. В
дали беспорядочно громоздились, прячась друг за друга, сборища серых кры
ш. Корабль шел плавно, без толчков. Лишь иногда, повинуясь каким-то невиди
мым потокам, поднимался выше, опускался…
Володя Лянгузов крепко, словно боясь, что он вырвется, держал штурвал глу
бины и, слегка перекладывая его, сдерживал корабль.
Гудованцев, стоя за штурвалом направления, не отводил глаз от далекой по
лосы чуть затуманенного горизонта. Грудь распирало так, что казалось, се
рдце выскочит. Хотелось увести корабль далеко, за тот синеющий лес, за при
таившиеся между холмов деревушки, за плывущие навстречу все новые дали…

Рядом, удивленно моргая, сосредоточенно жевал краюху хлеба, которую не з
аметил, как достал из кармана, Ваня Ободзинский.
Ц Следи за приборами, Ц легонько подтолкнул его Оппман, Ц забыл, что мы
здесь не пассажиры?
Он постарался придать голосу строгость, но в усах пряталась сдерживаема
я улыбка. Все отлично понимал.
Ваня мигом кинул взгляд на стрелки высотометра и манометров.
Ц Володя, идем выше заданного, Ц немного сконфуженно сказал он Лянгузо
ву. Ц Дай отрицательный дифферент
Отрицательный дифферент Ц по
ложение дирижабля с уклоном на нос.
.
Оппман, удовлетворенно поглядев на них, уселся бочком на борт гондолы, ли
шь одной рукой держась за стропу. Его спокойствие, непринужденная поза, н
ебрежно сдвинутый на сторону шлем сразу сняли у всех напряжение. Первая
растерянность, удивление стали проходить, уступая место одной только ра
дости. Они плывут по воздуху на своем корабле.
Очень не хотелось возвращаться. Но ведь там, у оврага, другие с таким нетер
пением ждут своей очереди. И Оппман уже дал команду. Скрепя сердце Гудова
нцев переложил штурвал.
Скоро показалась их поляна. Оппман помахал красным флажком, запрашивая п
осадку. Им охотно, горя нетерпением, выложили посадочное Т.
Первый полет продолжался всего двадцать минут. Но нестираемо остался в п
амяти на всю жизнь.
…Потом летали почти каждый день. Чаще под вечер. На улицах Москвы после ок
ончания рабочего дня было полно народу. Проплывали над Парком культуры и
мени М. Горького. На высоте каких-нибудь двадцати метров зависали над Мос
квой-рекой. К вечеру ветер обычно стихает, а над водой вообще воздушные по
токи минимальны, и корабль застывал в воздухе, поражая своей неподвижнос
тью.
Толпы гуляющих, облепив берег, восторженно аплодировали дирижаблю, раду
ясь вместе с ними, что уже начали нарождаться советские воздушные корабл
и.
Из гондолы через громкоговоритель запускали танцевальную музыку, и, зах
ваченная ею, кружила на берегу, перемешивалась пестрая людская сумятица.

Случалось им и в роли безбилетников пролетать над переполненным зрител
ями стадионом «Динамо», когда там шел футбольный матч, невольно внося за
мешательство не только в ряды болельщиков, но и игроков, прекращавших иг
ру и азартно махавших им руками.
Когда дирижабельное дело из добровольного общества Осоавиахим перешло
в государственные руки и был создан Дирижабльстрой, они, летая вокруг Мо
сквы, стали подыскивать удобную площадку для строительства дирижабель
ного комбината. Облюбовали свободное от строений место возле станции До
лгопрудная Савеловской железной дороги Ц земля эта в прошлом, при Никол
ае I, принадлежала шефу жандармов графу Бенкендорфу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23