Гудованцев прики
дывал что-то свое. Они доказывали друг другу, опять брались за рулетку…
Ц Схватились, «теоретики», Ц смеялся над ними Володя Лянгузов.
Нехотя подходил, заглядывал через плечо. И… тут же включался. Теребя густ
ую шевелюру, иронически приглядывался Володя Шевченко. Их окликали, звал
и заняться другим, сейчас более нужным делом. Они не слышали.
Оппман только довольно посмеивался: «Давайте, давайте, орлы!» Он считал: э
то хорошо, что ребята во все вникают, фантазируют.
Мотор еще на заводе был укреплен на специальных кронштейнах позади гонд
олы. Там же, на заводе, его и испытали. Но и здесь надо было проверить не один
раз. Бедный мотор! К нему липли все: и будущие бортмеханики, и будущие инже
неры. Как-никак он их динамическая сила, которая поведет их в воздухе! Уж о
тладить, чтобы заводился с пол-оборота и работал на совесть! Его смазывал
и, протирали, зачищали… В замызганных майках, насквозь пропитанные бензи
ном и маслом мотористы колдовали вокруг него. Миша Никитин, который обыч
но двух минут не мог побыть на месте, тут становился невероятно усидчивы
м. Без конца развинчивал, завинчивал…
Ц Анастасьич, как там зажигание? Ц распрямлял спину Коняшин.
Ц В порядке, Ц довольно усмехался Никитин.
«Анастасьич» Ц это в шутку так звали его по имени матери Ц тети Насти, шу
строй и неунывающей, как и он, ткачихи с ситценабивной фабрики. Рано потер
явший отца, Миша был всегда трогательно нежен к ней.
Ц Запускаю. Костя, дай подсос. Крутани.
Шмельков брался за конец винта:
Ц Контакт.
Резкий рывок, второй… Лопатки под Костиной рубахой ходили ходуном.
Ц От винта! Ц громко командовал Коняшин. И прокручивал ручку магнето.
Мотор простуженно кашлял.
С ближних деревьев шумно взлетали птицы. А мотор смолкал…
Ц Искры нет. Свечи надо зачистить, Ц спохватывалась аккуратная Женя Хо
врина, Ц серьезно вам говорю.
Ц Да нет, свечи в порядке, Ц возражал Никитин.
Ц Тут в подаче горючего дело, жиклер продуть надо, Ц убедительно вставл
ял Шмельков и, открыв карбюратор, начинал копаться.
Ц Не спорьте, мальчики.
Голос у Жени ровный, певучий. И настойчивый. Спорить с ней невозможно, да и
бесполезно. Она уже вывернула две свечи и промывала в бензине.
Через минуту снова слышалось:
Ц Крутани! От винта!
И мотор вдруг начинал работать Ц мягко, ритмично. Все с затаенной радост
ью вслушивались в его оглушительно-нежное биение.
Ц Коля, прибавь оборотов.
Мотор ревел гуще, всю гондолу трясло, как в лихорадке. Мотористы с трепето
м и надеждой вслушивались в его работу.
Ц А ведь, кажется, не болен. Здоров, голубчик!
Они вставали с солнцем (жили тут же, в палатках), по росе бежали вниз, по овра
гу, всплесками разбудив сонную воду, бросались в Москву-реку. И в течение
дня не раз еще бегали окунуться, набраться новых сил. Стихала работа, когд
а уже темнело.
Обед им привозили на лошади, всегда с опозданием, остывший, но они не замеч
али Ц аппетит у всех был отменный.
Еще издали слышался расхлябанный перестук тележных колес по кочкам и хр
иповатый окрик возчика Ц дяди Феди:
Ц Н-но, клятущая, н-но-о!
Тут же несколько голосов сразу провозглашали:
Ц Харч едет! Кончай работу!
Немного позже, когда хорошенько познакомились с соседями Ц вблизи расп
оложилась воинская часть, Ц те сжалились, пригласили питаться в их стол
овой. После того как кончали обедать солдаты, оттуда раздавался громкий
клич:
Ц Совиахи-и-им! Обе-еда-а-ать!
Овраг сразу пустел, оставались лишь дневальные. Все остальные моменталь
но строились по четыре в ряд.
Ц Шагом марш! Ц командовал Оппман. Ц Запевай!
И правофланговые, они же самые голосистые, оба светло-русые, бравые, Костя
Шмельков и Саша Иванов, расправив грудь, зычно запевали:

Оружьем на солнце сверкая,
Под звуки лихих трубачей…
Все во много голосов ухали:
По улице пыль поднимая,
Проходил полк гусаров-усачей.

Правда, усы, да и то не гусарские, а небольшие, подстриженные, были лишь у Ев
гения Максимилиановича. У остальных они только пробивались. А сверкали н
а солнце у них вместо оружия заткнутые за пояс алюминиевые ложки. Вообще-
то ложку солдату положено держать за голенищем сапога. Но дело в том, что г
оленищ, да и самих сапог в то время у них не было. «Пыль поднимала» босоног
ая команда, не по форме в то время снаряженная, но от этого не менее удалая.

Вечерами уютно шумел над костром закопченный «по уши» чайник. Совсем ряд
ом, в густой листве выводил неповторимые коленца соловей. А где-то в конце
оврага тревожно кричала иволга…
Сколько песен было пропето у вечерних костров!
Запевал обычно Костя Шмельков. Костя любил петь. Дома у них пели все: мать,
отец, сестры (а их было восемь), он с братом Алешкой. Сидели они, бывало, отец
и сыновья, на низеньких табуретках, сапожничали, тачали просмоленной дра
твой женские башмачки на французском каблуке рюмочкой, постукивали мол
отком, вгоняя деревянные гвоздики в подошву. И пели. Отец знал много песен
Ц все больше старинных, раздольных, ямщицких… Научил сыновей Ц и петь л
адно, и работать мастерски. Пригодилось не только в сапожном деле…
Мандолина, гитара, особенно балалайка Ц на ней почти каждый умел играть
Ц переходили у костра из рук в руки. А скрипач у них был один, Ваня Ободзин
ский. Когда брал он скрипку, все замолкали, пристраивались поудобнее.
Музыкант Ваня был отличный, недаром его из родного города Умань направля
ли учиться в Киевскую консерваторию. А он «прирос» к дирижаблям и отстат
ь от них, видно, уже не сможет. И скрипку забыть тоже не может.
Он взмахивал смычком и начинал. Все инструменты шли за ним. Они играли ста
ринные романсы, арии из опер и, конечно, песни. Потихоньку разливали по оло
вянным кружкам пахнущий дымком чай, пили, стараясь не хрустеть сахаром, о
бжигая губы, чтобы не причмокивать.
Неожиданно, хитро глянув на Мишу Никитина, Ваня переходил на что-нибудь б
езудержно-веселое. Миша сразу подскакивал, будто только этого и ждал. Выд
елывая ногами невероятные кренделя, поворачивался то к одним, то к други
м, вызывая.

Ай, дербень-дербень Калуга,

Дербень Ладога моя!

Бросая направо-налево насмешливый взгляд, оттопывала бисерные дробушк
и Катя. Кругом все ходуном ходило, топало, кружило…
А Катя заведет всех и исчезнет.
Хватятся:
Ц Где же она?
Ц А Женя где?
Ц И Коняшина нет.
А трое в это время тихонько шли по краю оврага, раздвигая тянувшиеся к ним
ветки, наугад обходили обступивший кустарник. Молчали. Слушали затаенны
й лесной шорох. И так неспокойно было у них на душе! «Он Катю любит, Ц думал
а Женя, и холодок бежал у нее по спине, Ц она девчонка вон какая огневая!» «
Женю он любит, Ц с грустью думала Катя. Ц Разве я могу тягаться с ней? Вон
она какая Ц видная, красивая…»
Забегая немного вперед, надо сказать, что Катя проявила однажды характер
: приняла решение, от которого всю ночь проревела в подушку, но не изменила
его Ц отпросилась у начальства и уехала в Ленинград. А через три дня полу
чила от Жени письмо: «Коля любит тебя, приезжай, Катя, Ц писала Женя, Ц зн
ала я это, а теперь и он сказал». Катя не поверила, не вернулась. И тогда прис
лал письмо Сережа Демин: «Приезжай скорее, беглянка, Николай без тебя сов
сем голову потерял, чуть под винт не попал…»
И правда. Веселый, чуть бесшабашный Коля Коняшин, как только не стало рядо
м Катюши, в момент понял, что нет ему жизни без нее!
…Никто прежде не знал, что Володя Лянгузов любит стихи. А тут, как-то на зар
е, у догоравшего уже костра обычно молчаливый Володя, вдруг отбросив сму
щение, стал читать. Негромко, вроде для себя. А все заслушались. И стали про
сить еще.
Стихов Володя знал много. Еще мальчишкой читал их, звонко выбрасывая сло
ва, во дворе собравшимся вокруг ребятишкам, своим сверстникам, черноглаз
ым пацанятам в расшитых ярких тюбетейках. Жили они тогда в Казани. Отец ра
ботал курьером в Казанском университете. Много ему приходилось видеть у
ченых людей, профессоров, одолевающих науку студентов. И очень хотелось,
чтобы и его дети стали образованными людьми. Он приносил домой книги. Вол
одя часто из-за книг и про игры забывал. Лермонтов навсегда стал любимым п
оэтом.
Ц Э-эй, полуночники, спать пора, Ц слышалось от палаток. Ц А то утром вас
не добудишься!
Ц Кто это Ц Вера? Люда? Уж кто бы говорил! Они и сами-то неизвестно когда с
пят.
И все же парни покорно поднимались. Своих девчат они слушались беспрекос
ловно. «Наши мадонны!» Ц говорили они, показывая на пришпиленные на видн
ом месте в их палатке фотографии своих удивительных девушек Ц первых в
стране девушек-аэронавтов. «Мы на них утром и вечером молимся!»
Молитвы, видимо, не пропадали даром. Стоило только кому-нибудь подойти к д
евичьей палатке и сиротливо запеть:

Позабы-ыт, поза-абро-шен… Ц


как девушки тут же откликались:
Ц Пуговица оторвалась? Рубаху зашить? Давай сюда.
Парни шли к ним и со всеми сердечными невзгодами, изливали душу, когда каз
алось, что жизнь впереди сошлась одним лишь клином. Девушки были умные, от
зывчивые и Ц недаром они мадонны Ц всегда умели помочь.
…Большим событием для всех стал тот день, когда в овраге появились газго
льдеры с водородом. Двадцать пять газгольдеров по сто кубометров газа в
каждом вели с Угрешской через всю Москву ночью. Шагали без помех по серед
ине мостовой. Поблескивал от света фонарей умытый дворниками булыжник.

Странный это был груз Ц его не поднимать, а все время тянуть вниз приходи
лось. Каждый газгольдер вело четыре человека Ц двоих он бы запросто пот
янул в воздух.
Прибыли в овраг на рассвете. И, не откладывая, принялись заполнять оболоч
ку газом.
До сих пор пустая, неподвижная, она сразу ожила, зашевелилась, округлые во
лны побежали по ней. Она раздувала бока, расправляла морщины, наполнялас
ь газом. Наконец выросла, поднялась над землей, огромная, сорокаметровая,
почти до краев заполнив овраг, и закачалась, удерживаемая мешками с балл
астом и швартовыми канатами.
Она была очень «живописная», эта оболочка, словно лоскутное одеяло, вся с
шитая из желтых, зеленых, бурых кусочков перкаля. Никого это не смущало Ц
ведь все эти кусочки были пригнаны, проклеены, прострочены их стараниями
. Это было их создание! Запрокинув головы, они любовно осматривали оболоч
ку, трогали туго натянутый перкаль.
Вот он, их будущий корабль, в нетерпении рвущийся ввысь! По пестрому полю о
болочки крупными буквами было выведено название: «Комсомольская правд
а». Имя своей комсомольской газеты, чей голос первым ратовал за строител
ьство дирижаблей, дали они первому кораблю будущей эскадры.
Без гондолы и мотора, с одним лишь рулевым оперением на корме, он больше по
ходил на гигантскую рыбу. Это сразу определили кунцевские мальчишки, гур
ьбой собравшиеся на краю оврага и азартно переживавшие все происходяще
е.
Ц Вот это рыбина! Ц восторженно кричали они, толкаясь и перебегая с мес
та на место.
Ц Рыба-кит!
Ц Дядя Сережа, а она не лопнет? А когда вы полетите?
Сережа Демин, сам весь в нетерпении, взмокший, с прилипшими ко лбу мягкими
волосами, радостно кивал им:
Ц Теперь уже скоро!
Он был своим среди пацанов. Когда поднимался к ним из оврага, они облеплив
али его, как мухи. Он рассказывал им о воздушных кораблях, о далеких плаван
иях… С ребятами Сережа всегда сходился моментально, ему понятен был их б
еспокойный, ершистый, полный ещё не решенных вопросов мир. Всего год наза
д он сам носил красный галстук пионервожатого.
Вокруг поднявшейся над землей оболочки деловито суетились люди. К ней уж
е пододвигали ранее казавшиеся гигантскими, а теперь только-только дост
ававшие до стабилизаторов стремянки. Впереди была сложная и кропотлива
я работа: подвешивание и крепление гондолы, усиление дюралевыми трубкам
и мягкого носа оболочки, оснащение рулевого управления.

IV

Папанинцы молчат. Москва сообщила: «За дрейфующей станцией «СП» установ
лено круглосуточное наблюдение всех арктических советских станций. Ра
диоцентры Архангельска и острова Диксон, радиостанции о. Рудольфа, Барен
цбурга, Новой Земли и Амдермы слушают на всех волнах, на которых обычно ра
ботает «РАЕМ» и «УПОЛ»
« РАЕМ » Ц личные позывные Кренкеля с челюскинс
кой эпопеи. «УПОЛ» Ц позывные Кренкеля после высадки экспед
иции на Северном полюсе.
.
Последнее время, кроме метеосводок, Кренкель передавал много статей и на
учных материалов. «Условились, что будем больше писать в газеты, Ц говор
ил в одной из своих корреспонденции Папанин. Ц Следует учитывать возмо
жные неприятности с нами, тогда хоть предварительные научные выводы дой
дут до Большой советской земли и труд наш не пропадет даром».
Чернов не отходил от приемника. Прислонившись плечом к стенке гондолы Ц
так меньше надоедала болтанка, Ц слушал. В эфире мешанина звуков. Чернов
поворачивал ручку. Широко, зазывно врывался вдруг ликующий голос Руслан
овой: «…Окрасился месяц багрянцем…» И тут же: «перекличка городов… перед
ача труженикам села…»
В рубку заглядывали командиры, штурманы, молча ждали. Понимали: в Арктике
все непросто, в том числе и связь. И все же…
Снимал наушники бортрадист лишь на несколько минут, когда нужно было уст
упить место другим. Потирая онемевшие уши, выходил. Его кресло занимал Да
вид Градус. Он настраивал приемник на синоптический центр и начинал запи
сывать цифровой код, по привычке уже мысленно расшифровывая, представля
я, где лягут на карте границы циклона.
Последняя метеосводка вселяла надежду. Закончив прием, Давид разложил н
а столе карты, сравнил показания Ц в момент вылета из порта, три часа наза
д, два часа… Если ничто не изменится, циклон должен уйти в сторону, освобод
ить им дорогу. Но надолго ли? Пока трудно сказать. С Атлантики движется нов
ый циклон. Возможно, они все же успеют проскочить. Во всяком случае, сейчас
к ним идет улучшение погоды. Делая свои расчеты, вычерчивая волнообразн
ые, причудливые ходы циклона, Давид не замечал больше ни качки, ни свиста в
етра. К утру все это должно прекратиться.
Удивительная у него профессия Ц заглядывать в завтра, в не известный ещ
е никому день! Вот сейчас Ц на улице непогода, ребята хмурятся, а он может
уже их порадовать. Ему это по душе.
Конечно, иногда своевольная стихия поворачивает вдруг по-своему, путая
их прогнозы. Это обычно вызывает со стороны его друзей бурный поток неле
стных острот в адрес его, «бога погоды». Но Давида это не обескураживает. С
о временем синоптики, безусловно, научатся предугадывать и эти неожидан
ные повороты. Он еще ни разу не пожалел, что связал свою жизнь с такой ветр
еной, непостоянной партнершей Ц стихией.
А было время, когда он и не думал об этой профессии. Парнишкой работал в пе
карне, запудренный мукой, в белой куртке и белом торчащем колпаке замеши
вал, разделывал пузырящееся тесто, стоя у жаркой печи, вкидывал в нее слож
енные рядком на двухметровой лопате воздушные пшеничные колобки. И все б
ыло хорошо. А во время службы в армии его вдруг направили учиться в школу с
иноптиков. Он поехал с охотой, хотя о сути работы синоптика не знал еще нич
его. Но что-то предстояло новое и, по всей вероятности, интересное.
Военком, пряча лукавинку, сказал на прощание:
Ц Желаю удачи, товарищ Градус! Кому, как не тебе, ставить погоде градусни
ки?!
Едва вышел из радиорубки Градус, как ее «оккупировал» радиоинженер Арий
Воробьев. У него тут своя аппаратура Ц та самая, новейшая, которую устано
вили на корабле перед отлетом, Ц и свои заботы.
Воробьев, как и Ритсланд, на В-6 впервые. Правда, летать на других кораблях е
му уже приходилось, когда делал дипломную работу по радио Ц и электропр
иборам дирижаблей. Предложение участвовать в этом полете он принял как с
амо собой разумеющееся. Только позвонил домой, сказал притерпевшейся уж
е к таким неожиданностям жене, что задерживается в «командировке» на нес
колько дней.
Один из радиополукомпасов, установленный здесь, в радиорубке, дает возмо
жность определять местонахождение корабля в любую погоду, без солнца, лу
ны и звезд, необходимых при определении секстантом Ц по радиопеленгу дв
ух радиостанций.
Воробьев поворачивал вмонтированный в стенку гондолы небольшой штурва
льчик, и укрепленная снаружи, под килем, рамочная антенна тоже поворачив
алась, ловя радиоволны с двух направлений Ц от Петрозаводска и Архангел
ьска. Взяв пеленг, он провел на карте две линии. Точка их пересечения показ
ала местонахождение корабля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23