Ц Отзовитесь, живые!!!
Костю Новикова они нашли метрах в двадцати пяти от пожарища, почти засып
анного снегом. Он лежал неподвижно, и только хриплое дыхание давало поня
ть, что он жив. Обожженное, воспаленное лицо, обгоревшие волосы… Они не сра
зу смогли даже узнать его. От меховой одежды остались клочья, одна нога по
чти босая Ц ни унты, ни мехового чулка на ней не было, только шелковый нос
ок с пятнами крови.
Устинович огляделся. В стороне чадил не совсем еще догоревший выкинутый
из гондолы тюк. Устинович подбежал к нему, засыпал огонь снегом, затоптал.
Потом выхватил кусок брезента и осторожно подсунул под обессилевшего, н
еподвижно лежавшего Костю. Другим куском старательно укутал его. Костя с
трудом приоткрыл глаза, пристально вглядываясь…
…Когда штурман Мячков крикнул: «Гора! Летим на гору!» Ц и Паньков задрал н
ос корабля, первый, самый сильный удар при столкновении с горой пришелся
на кормовую моторную гондолу, потому что она расположена ниже других. Ко
стю Новикова вышвырнуло из кресла и с силой ударило затылком о радиатор.
Новый удар швырнул его грудью на мотор. Сразу мелькнула мысль: «Останови
ть мотор!» Света уже не было, и он, с трудом повернувшись, шарил в темноте, от
ыскивая выключатель зажигания. Наконец нашел и повернул. Его опять броси
ло грудью на мотор, а потом головой. Только его могучий организм мог выдер
жать такое. В глазах поплыли красные круги, но сознание осталось.
Катастрофа. Он осознал это с первого удара, с первой секунды, как только ег
о выбросило из кресла. Из-за чего Ц он не мог знать, да и думать об этом был
о некогда. А гондола вдруг приобрела необыкновенный покой. Ее больше не у
даряло, не бросало из стороны в сторону. Костя искал дверь, шаря в темноте
руками, и не мог найти. Сверху нестерпимо наступала жара. В проломе стенки
он увидел снег Ц пламенеющий, словно горящий. Он подтянулся на руках, пыт
аясь выбраться через этот пролом, но смог вылезти только по пояс Ц дальш
е не пускала зажатая разломанной стенкой нога. Он висел вниз головой и пы
тался выдернуть ногу, упираясь другой ногой во что-то. Ничего не помогало
. Сверху медленно опускалась на него, накрывая, горящая оболочка. Он оттал
кивал ее, обжигая руки, а она все опускалась. На нем уже горела одежда, шлем
… Он из последних сил рванул ногу, стальные тиски разжались. Помог шелков
ый носок. Нога выскользнула, и он упал в снег. Попробовал подняться. Не смо
г. Сил не было. Тогда, с трудом переваливаясь, он покатился, сбивая на себе о
гонь. При каждом повороте разламывало грудь, дыхание останавливалось, но
он все равно катился, преодолевая боль, почти теряя сознание, пока не упер
ся в ствол попавшегося на дороге дерева. Здесь и нашли его Устинович и Вор
обьев.
…Почекин не сразу отозвался на зов. Он подходил медленно, качаясь, держа у
рассеченного лба пропитавшийся кровью ком снега. Мутным взглядом обвел
собравшихся. Хрипло спросил:
Ц Где остальные? Где Тарас?
Ему не ответили.
Ц Где Тарас? Ц настойчиво переспросил Почекин. Ц Он же звал меня!
И видя, что Устинович и Бурмакин отворачиваются, вдруг осекся. Сорвавшим
ся голосом почти выкрикнул:
Ц Так он звал на помощь?.. А я-то!.. Я-то…
Он рванулся к горящему кораблю, не в силах понять, что ничего уже сделать н
ельзя. И вдруг, упав ничком в снег, замер, судорожно сжав беспомощные сейча
с руки.
…Митя Матюнин лежал за вывороченным с корнями деревом, с ужасом смотрел
на гибнущий в огне корабль, на багряные облака, которые лизало вскинувше
еся высоко, до самого неба, в погоне за быстро утекающим газом пламя. Никог
о рядом не было, но Матюнин был уверен, что все живы, ведь дверь гондолы на д
ругой стороне, и, вероятно, все выбежали оттуда. Он не мог даже подумать, чт
о многих уже нет. Ведь корабль никуда не падал, были только сильные толчки
. Это произошло сразу же после того, как от него ушел Коняшин. Он понял, что-
то случилось, и быстро выключил мотор. Только после этого его неожиданно
подбросило и с силой ударило головой. Он потерял сознание. А когда пришел
в себя, корабль уже горел. Гондола была разломана. Он с трудом выбрался из
обломков и, гонимый страшным жаром, укрылся за этим поваленным деревом.
Он был цел, у него ничего не болело. Удивляло только: почему в ушах стоит сп
лошной шум, а в отдельности он ничего не слышит: ни ветра, ни полыхания пла
мени, ни голосов. Все онемело. Метался, дыбился огонь, жар от него был несте
рпим и здесь, за корягой, за двадцать метров. И все это в какой-то невообраз
имой тишине…
Матюнин повернулся на другой бок, и тут пришло все сразу Ц сквозь шум в уш
ах пробились и зловещий гул огня, и свист ветра, и отдаленные зовущие голо
са… Он сразу догадался, что от удара оглох на одно ухо. Сунул пальцы под шл
ем Ц крови не было. Только половину головы разламывало.
С той стороны все звали. Он подумал, что его. И встал.
Пламя быстро опадало. Водород горит намного жарче бензина, но и сгорает б
ыстрее. Быстро спадала и жара. И он стал обходить догоравший корабль со ст
ороны кормы. Мороз быстро леденил подтаявший снег, и он уже хрустел под но
гами, ломаясь.
На той стороне он увидел только четверых. Потом увидел пятого, лежащего н
а снегу. Пять… Он шестой. А где остальные? Он еще не успел осознать случивш
егося, а ноги сразу стали ватными. Он остановился, не в силах шагнуть дальш
е.
К нему подбежал Устинович:
Ц Там еще кто есть?
Устинович смотрел с надеждой, ждал, что он скажет: «Да, есть!»
Матюнин покачал головой.
Устинович что-то еще спросил, но уже негромко, и Матюнин, не расслышав, пок
азав на ухо, сказал:
Ц Я не слышу, говори громче.
Ц Ты, Митя, счастливый, не слышишь, Ц горько сказал Устинович. Ц А я слыш
ал… Все…
И, тяжело пригнув плечи, пошел туда, откуда только что пришел Матюнин. Он х
отел еще проверить Ц вдруг кто-то отзовется…
Корабль еще горел. Запоздало, с глухим чавканьем рвались масляные баки, в
ыбрасывая гейзеры огня, тучи искр и смрада. Еще ярко тлели, раздуваемые ве
тром, дымились стволы деревьев. Но мороз уже пробирал даже сквозь мехову
ю одежду.
…На их зов никто больше не откликался, а они все ходили. И звали. Где-то внут
ри теплилась надежда: может, кто-нибудь заполз, зарылся в снег и лежит там,
не в силах подняться, не в силах дать о себе знать. Когда огонь отступил, ко
гда ему уже не на что было бросаться, они подошли ближе.
Все тринадцать были тут, среди обломков искореженного металла. Все. Знач
ит, некого больше искать, никто уже не отзовется. С этим невозможно было см
ириться. Невозможно было это принять Ц дикое, невероятное… Они стояли и
никак не могли отойти. Ветер, колючий, безразличный, жестко толкал их…
Тринадцать их товарищей. Все в их жизни Ц все стремления, поиски, удачи и
промахи, огорчения, надежды Ц было так тесно у них всех переплетено, слит
о, неразрывно связано, что казалось невозможным, чтобы это все могло вот т
ак оборваться!..
Они ушли на самом взлете своей молодой, бьющей энергией жизни. Много уже с
делав и так много еще не успев…
Командир корабля, командир эскадры дирижаблей Коля… Николай Гудованце
в. Так стремившийся к новым, далеким и неизведанным дирижабельным трасса
м. Сдержанный. На первый взгляд замкнутый. Не сразу за этой замкнутостью м
ожно. было разглядеть душевную щедрость, сердечность.
Иван Паньков. Упорный, порою даже упрямый. Самозабвенный, невероятно тру
долюбивый. Он так никогда и не узнает, что родившегося через два месяца сы
на назовут в память о нем Иваном.
Сергей Демин. Сережка!.. Да ты ведь одними плечами мог раскидать, разбросат
ь все это!.. Как же это может быть, чтобы не было больше на свете твоего смеха
, твоего будоражащего голоса… И все твои задумки будут осуществлять тепе
рь другие.
Володя Лянгузов Ц всегда пунктуально-точный, ответственный. И всегда с
полными карманами конфет для всей малышни их большого дома.
Тарас Кулагин Ц весь нараспашку, всегда радостно-увлеченный, так легко,
на лету все схватывающий.
Неусыпные их штурманы Ц Алексей Ритсланд и Георгий Мячков. Глаза и уши и
х корабля.
Бессменный, неустающий бортрадист Вася Чернов, самый молодой, нетерпели
вый, всегда куда-то рвущийся.
Их синоптик Давид Градус. Душевный и горячий, вспыхивающий, как порох, «вл
астелин погоды» Ц их Додик Градус.
Бортмеханики Николай Коняшин, Константин Шмельков, Николай Кондрашев, М
ихаил Никитин. Серьезные и веселые, бесшабашные и строгие, разговорчивые
и молчаливые Ц и все свои, родные ребята, на любого всегда можно было пол
ожиться, знать, что никогда не подведет…
…Гулко, с какой-то звенящей пустотой хрустел под ногами снег. Мороз все кр
епчал, обжимал лицо, сковывал движения. Он брал реванш у только что бушева
вшей здесь жары.
Они развели костер. Осторожно подтянули к нему на брезенте Костю Новиков
а, уложили поудобнее. Сидели молча. Слов не было. Лишь раз Митя Матюнин глу
хо, на одном выдохе сказал, ни к кому не обращаясь:
Ц А Коля Коняшин только что был у меня, в моторной. Ну побудь он со мной еще
минуту, две…
Мозг отказывался понимать, что никого из этих ребят они уже не увидят. Не у
слышат их голосов. Корабль они построят новый. Обязательно. Но кто может в
ернуть им друзей?!
Арий Воробьев механически отрывал куски недогоревшей оболочки и броса
л в костер. Пропитанный резиной перкаль быстро схватывало пламя, он скру
чивался, чернел, рассыпался.
…Где-то там, на пройденном ими пути, все еще горят виденные ими сверху, с В-6,
костры. Они не знали, что эти костры были зажжены специально для них и всю
ночь неизвестные им люди заботливо поддерживали в них огонь. Эти костры
должны были служить им светящимися вехами в разбушевавшейся снежной не
разберихе. Если бы они шли по этим вехам, они обошли бы гору стороной. Но он
и ничего об этом не знали. Та заботливая душа, что подумала об этих кострах
, не довела дела до конца, не сообщила об этом им, на корабль. А может, сообщи
ть должен был кто-то другой? Сейчас это уже не имело значения…
…В Мурманске их ждали с нетерпением. Три дня назад здесь проводили в Аркт
ику на помощь папанинцам ледокольный пароход «Таймыр». Только что снялс
я со швартовых и ушел следом за ним «Мурман». Теперь предстояло встретит
ь и незамедлительно проводить дирижабль.
На Кильдин-озере все было готово к его прилету.
Еще утром, прорезав в снежных наносах глубокие колеи, на лед озера съехал
и грузовые машины с бочками горючего. Время от времени они урчали мотора
ми Ц водители прогревали их, не давая застыть. Пришвартованные к бортам
машин, покачивались, терлись друг о друга туго надутыми боками два десят
ка газгольдеров с водородом. Крепко морозило, и солдаты швартовой команд
ы то и дело забегали обогреться в стоящую на берегу жарко натопленную из
бу. Но долго не задерживались там, выбегали опять на мороз, вглядываясь в г
оризонт. Никто из них никогда еще не видел дирижабля, и нетерпеливое любо
пытство не давало им покоя.
В избе почти непрерывно звонил телефон. И дежурный громко, раз от раза с на
растающей тревогой, отвечал одно и то же:
Ц Нет, не прилетел еще. Да, время уже вышло, но дирижабля нет…
Иван Ободзинский, с красным от мороза лицом, заиндевелый, нетерпеливо вы
шагивал по хрусткому насту, не отрывая глаз от на редкость чистой линии г
оризонта, каждую минуту ожидая увидеть там крошечное облачко Ц серебри
стую оболочку дирижабля, уловить отдаленный, радующий душу гул моторов.
Над головой по-прежнему полыхало в ясном небе, то чуть замирая, то снова р
азгораясь пламенным светом, северное сияние, и Ободзинский уже проклина
л его, это сияние, думая, что из-за него, из-за связанных с ним магнитных бур
ь прервалась радиосвязь с В-6 и, возможно, по этой причине корабль так долг
о не появляется, блуждая где-то над тундрой.
В тревожных его мыслях возникало всякое, чему не хотелось верить, что хот
елось отогнать… Появлялись и виденные у Кандалакши неясные очертания д
вух гор, промелькнувшие под быстро летящим самолетом, когда летел он два
дня назад в Мурманск. Летчик кивком головы указал ему на них. Ни в карте ле
тчика, ни в его карте, взятой им в Ленинграде, эти горы не были обозначены. И
они решили тогда, что это был мираж…
…Снегопад кончился. Ветер затих, и мороз сковывал все сильнее. Облака вдр
уг разорвались и рассеялись, и на небе всплыла луна, огромная, вся наполне
нная ярким голубым светом. И все вдруг переменилось. Той непроглядной те
мноты, которая только что обступала их, уже не было. Заголубился, заискрил
ся снег, заголубилась даль. Чернели только тени от деревьев, изломанные, п
ричудливые, как провалы пещер, будто в них и спряталась на время чернота н
очи. Видимость стала на десятки километров Ц зачем она теперь?! И среди бе
сконечной этой голубизны черное, уродливое, все еще дымящееся пепелище.
Да по сторонам такие же черные с уродливо обгоревшими сучьями ели.
Только сейчас увидели они верхушку горы, голую, без единого деревца или к
устика. До нее было каких-нибудь пятьдесят-семьдесят метров. Шли бы они ч
уть выше, и эта злополучная гора прошла бы под ними!
Луна все плыла, тихая, умиротворяющая. И все вокруг было так мирно, словно
ничего не случилось. Что же это Ц насмешка над ними?.. Как только свершила
сь страшная, непоправимая катастрофа, все кругом прояснилось. Вот же Ц в
се как на ладони видно! То, что рядом. И то, что далеко… Может, не надо было пр
и старте сетовать на Бурмакина за то, что он так долго возился с мотором, п
усть бы мотор еще с полчасика не заводился… Может, не надо было радоватьс
я попутному ветру, который увеличивал скорость их полета? Пусть бы дул вс
тречный, пусть они бы боролись с ним и пришли бы к этой горе на час позже, ко
гда здесь не было ни снегопада, ни темноты… Тогда они издалека увидели бы
ее, эту гору, и вон ту, соседнюю…
Тяжело, с каким-то надсадным хрипом дышал Костя Новиков. Как ему помочь? Ч
то можно сделать здесь, на снегу и морозе?! Конечно, их хватятся, будут иска
ть, они не сомневались в этом. Но когда еще найдут? Кругом леса, на сотни кил
ометров.
Устинович поднялся.
Ц Попробую добраться до людей. Надо сообщить, где мы. Косте нужна срочная
помощь.
С минуту он внимательно осматривал все кругом. Куда идти? Сколько ни вгля
дывался, ни малейшего намека на жилье не увидел. Лес да снег. Ни просеки, ни
дорожки. Суровый, дикий край. Можно пройти и двадцать и тридцать километр
ов, не встретив жилья, человека.
Все же он стал спускаться с кручи, придерживаясь за еловую ветвь, не обгор
евшую, но пожухлую от жара. При первом прикосновении подсохшие иголки ра
злетелись, обнажив всю ветвь. Она была крепкая и гибкая, держаться было уд
обно. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как провалился по пояс. Сн
ег, как всегда в лесу, был рыхлый, не утрамбованный ветром. И глубокий. Едва
выбрался, снова ушел по плечи. Стало ясно: по двухметровым наносам без лыж
не пройти. Он повернул назад, к костру.
Под руку попалась плитка шоколада. Этих плиток тут было разбросано много
, их выкинуло из гондолы взрывной волной. Он отломил кусочек, машинально с
унул в рот, пожевал его, но, кроме горечи, ничего не ощутил и бросил обратно
в снег.
Сколько прошло времени Ц час? пять часов? Тридцатиградусный мороз люто
прохватывал сквозь одежду, вплотную поджимал всех к костру. На Костю нак
инули все, что смогли найти: остатки обгорелой меховой одежды, брезент.
Алешу Бурмакина знобко потрясывало. Он сидел, неловко привалившись к ело
вому стволу, придерживая рукой ноющее плечо. Размяться, согреться он не м
ог. Боль постепенно ожила, жестоко пронизывала.
Пламя в костре суетилось, перескакивая с места на место. Виктор Почекин, н
е мигая, смотрел на эту суету. Перкаль быстро сгорал. Виктор вставал и, шат
аясь, шел на поиски нового. Из-под наскоро намотанной на голове повязки вс
е еще сочилась кровь.
Его опережали Матюнин и Устинович. Обходя обглоданные огнем, торчащие в
стороны стальные ребра корабля, пробирались, увязая в снегу, отдирали пр
имерзшие к заледенелому снегу куски перкаля, хотя сил, чтобы отдирать, вы
тягивать из снега ставшие пудовыми ноги, и у них не было. Задубелый, звенящ
ий на морозе перкаль приволакивали к костру.
Поддерживать огонь. Это было главное, что нужно сейчас делать. Надо, чтобы
пламя костра далеко было видно. Тогда их скорее найдут.
…А в Долгопрудном еще никто ничего не знает. Не знают, что нет больше трина
дцати самых лучших их парней. А с изуродованного остова корабля ветер см
етает черные хлопья пепла.
Но будет все. Сжавший горло жен, матерей стон:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23