Элейн продолжала ходить с выражением веселого недоумения на лице, упорно отказываясь попадаться на крючок Ронвен, которая постоянно пыталась вовлечь ее в разговор по душам. Она продолжала любить свою бывшую няню, Ронвен была убеждена в этом, но уже не была с ней так откровенна, как раньше. В Элейн появилась скрытность, которая обижала и огорчала старую женщину, но та догадывалась, почему это произошло. Слишком часто ей приходилось находиться вдали от Элейн; она бросала Элейн, когда та больше всего в ней нуждалась. Тогда-то ее воспитанница и научилась полагаться на собственные суждения. Ронвен не могла уразуметь того, что Элейн на протяжении многих лет, проведенных вместе, всегда сопротивлялась вмешательству ее в свои дела, ее стремлению подчинить волю воспитанницы своей воле. Не замечала она и того, что Элейн тоже потихоньку наблюдает за ней, как будто пытается разрешить задачу, давно подрывавшую ее представление о старой няне.
Крепко сжав челюсти, Ронвен продолжала упрямо добиваться своей цели. У Элейн кто-то все-таки был. Она замечала в ней признаки новой любви. Но это было всегда после того, когда та оставалась одна или устраивала так, чтобы за ней никто не следил. Ронвен не видела вокруг Элейн ни одного мужчины, кого бы та удостаивала особым вниманием или кого лишний раз одарила бы улыбкой.
Так. Значит, это случается по ночам. Скорее всего, он каким-то образом пробирается под носом у всех в комнату к Элейн. Привычка Элейн спать одной в отсутствие мужа была на руку любовникам, тем более что служанки по укоренившемуся обычаю удалялись на ночь из ее покоев. Никто не мог ни помешать ей, ни подкараулить ее; никакой стражи в замке не было, кроме стражника у главного входа в Большую башню.
Следовательно, этот человек должен был после ужина в большом зале еще с вечера спрятаться в башне, не дожидаясь, когда закроют и запрут на засовы ворота. Вездесущие глаза Ронвен рыскали по всем уголкам замка. Она следила и ждала.
Новая молоденькая служанка Элейн, Мэг, испытывала перед старой няней своей хозяйки благоговейный страх. Еще бы: орлиный нос, сверкающие глаза, повелительный голос с не свойственными ее родному языку интонациями – все это внушало ей страх перед этой женщиной. К тому, же среди простых слуг она слыла ведьмой. И хотя старуха всегда была добра и ласкова с ней и Мэг знала, что дети хозяйки ее обожали, девушка не могла не побаиваться ее. Поэтому, когда Ронвен потребовала, чтобы та разрешила ей остаться в комнате Элейн, спрятавшись за тяжелыми занавесями в оконной нише, она согласилась без слов.
– Мы с твоей госпожой должны поговорить кое о чем наедине, – по секрету сказала ей Ронвен. – Но я не хочу, чтобы другие болтали об этом, пытаясь отгадать, о чем мы будем говорить. Так что никому ни звука, что я здесь, понятно?
Если Элейн обнаружит ее здесь, она скажет, что получила после долгих лет молчания весточку от леди Линкольн и пришла, чтобы передать ее, но, испугавшись того, что ее могут застать в комнате у Элейн в ее отсутствие, от растерянности взяла и спряталась. Оправдание было слабое и неправдоподобное, но сойдет и такое, думала Ронвен.
Она взяла с собой теплую шаль и подушку, чтобы не сидеть на холодном каменном подоконнике, и, когда Мэг задвигала за ней тяжелые занавеси, улыбнулась ей, чтобы та не беспокоилась. В нише окна было страшно холодно, несмотря на то что оно было застеклено; ветер, пропитанный запахом дыма из труб, остывших лесов и болот и далекого моря, проникал сквозь расшатанные свинцовые переплеты.
Было уже поздно, когда Элейн поднялась к себе в комнату. Она долго сидела в большом зале, слушая, как играет на арфе ее придворный музыкант, славный мастер Илайес. Молодой человек был слепым от рождения, но музыка, которую умели извлекать из струн его пальцы, была подобна ангельскому пению. Он был лучшим арфистом из всех, кого ей приходилось слушать, – таково было убеждение Элейн, хотя она, как истинная патриотка Уэльса, славившегося своими арфистами, ни за что не высказала бы открыто это мнение своему мужу. Малкольм в это время был в Данфермлайне или в Роксбурге, а возможно, и в Эдинбурге, – она не знала, ей было все равно. Наверняка он находился при короле. Главное, что его не было в Фолкленде, и она была довольна.
Откинувшись в кресле и закрыв глаза, Элейн сидела с бокалом в руке и наслаждалась музыкой. Давно прошел час отходить на покой. Время текло, и, наконец, она обнаружила, что Илайес играет для нее одной. Большинство мужчин и дам ее двора давным-давно разошлись по своим комнатам спать, а остальные улеглись, завернувшись в плащи, прямо в зале, из которого уже были вынесены столы и скамейки. Элейн поднялась и подошла к молодому человеку, нежно поглаживающему рукой струны, словно ему не хотелось, чтобы они замолкли на всю ночь. Она часто просила музыкантов поиграть для нее и ее дам у нее в комнате перед сном. Там было так спокойно. Можно было посидеть в кресле у огня с закрытыми глазами и послушать тихую мелодию, пока служанки готовили комнату и постель на ночь.
– Вы не подниметесь ко мне, чтобы поиграть для меня?
– Я всегда готов играть для вас, миледи.
Она улыбнулась:
– Скажите вашему мальчику-слуге, чтобы он отнес арфу ко мне в комнату.
Илайес был красивым молодым человеком невысокого роста и худощавым; у него были сильные руки и тонкие, гибкие пальцы, с подушечками, затвердевшими от постоянного соприкосновения с певучими струнами инструмента. Когда арфист поднялся, оказалось, что Элейн на голову выше него.
– Моя музыка глубоко волнует ваше сердце, миледи? – произнес музыкант, глядя ей в лицо, словно он был зрячий и хорошо ее видел.
Она кивнула, как будто он мог видеть ее жест, но он понял ее ответ. Илайес последовал за ней, нащупывая палочкой дорогу, а за ним пошел его слуга с драгоценной арфой в руках.
После жары от растопленных в большом зале очагов холод, стоявший в других помещениях, был особенно ощутим. Элейн быстрыми шагами пересекла двор, опустив голову навстречу ветру. За нею поспешали две ее дамы, а следом – Илайес со слугой. Лестница, ведущая в Большую башню, была широкая и крутая. Она освещалась зажженными фонарями, прикрепленными к стене на площадке каждого яруса. Толстый факел в фонаре у спальни Элейн догорал, треща и забрызгивая смолой пол.
В комнате у Элейн, в ее кресле, спала Мэг. Тут горела только одна свеча. Увидев миледи, девушка, испуганно вскрикнув, вскочила и невольно глянула на занавеси над окном.
– Миледи! Простите меня!
– Ничего страшного, девочка. Прости, что я так задержалась. Иди спать. Аннабель и Хильда, вы тоже идите. Оставьте меня наедине с любимой музыкой.
Элейн села и указала мальчику, куда должен сесть музыкант. Слуга с большой осторожностью поставил на пол арфу и подвел своего господина к стулу, а затем удалился в уголок. Илайес тихонько настраивал струны, готовясь играть для Элейн дальше.
V
Притаившись за занавесями, Ронвен не выдержала и заснула. Услышав, как в покои вошла Элейн, она вздрогнула и проснулась. Старая няня чуть не вскрикнула от испуга спросонья, но сдержалась, сразу вспомнив, где она сидит и зачем. Из-за плотной ткани она слышала неясные голоса; затем дверь закрылась. Ронвен затаила дыхание. Элейн была одна или с ней кто-то был? Ей в первый раз пришло в голову, что единственным местом, где можно было спрятаться в комнате Элейн, была оконная ниша, где она устроила засаду. Так что если кто-то и захотел бы спрятаться, то только здесь, в складках занавесей, вместе с ней.
Она задрожала, ожидая, что сейчас занавеси разойдутся и кто-нибудь появится прямо рядом с ней. Но ничего такого не случилось. Она долго ждала, сидя в темноте и стараясь не дышать. Но вот послышались первые аккорды арфы. Голоса затихли, прозвучало несколько первых нот, – арфист в тишине настраивал инструмент. Затем ноты слились в мелодию. Музыка была нежной, медленной, усыпляющей, – она пробуждала чувственность. Ронвен поближе подвинулась к краю занавеси и слегка отвела его от стены, чтобы образовалась щель, в которую можно было бы одним глазом подсматривать, что происходит в комнате. Там горела только одна свеча, и немного света исходило от растопленного очага. Элейн неподвижно сидела на стуле, опираясь локтями о стол. Дрожащее пламя свечи освещало ее лицо. Арфист играл, повернувшись к ней вполоборота, и из-под его ласкающих струн пальцев текла музыка. Похоже, они были совсем одни. Ни Аннабель, ни Хильды нигде не было видно. Ронвен поежилась и устроилась поудобнее, чувствуя, как холод проникает в ее конечности, которые ужасно ныли: она продрогла и окоченела, скрючившись в засаде. Позади нее в оконную щель со свистом задувал ветер; звук был жалостным, тоскливым. Так, значит, любовником Элейн был этот арфист и это он вернул румянец ее щекам? Ронвен подалась чуть вперед, пытаясь разглядеть его лицо, хотя знала, что это был Илайес. Кто, кроме него, мог так играть? Прислушиваясь к звукам музыки, она размышляла. Затем помотала в темноте головой: нет, ее любовник не Илайес.
Отодвинувшись от занавеси, Ронвен снова села на подоконник. Ей было холодно и неудобно и хотелось в постель, но она была в ловушке. Ей ничего не оставалось делать, как дожидаться, когда Элейн уляжется в постель и заснет. Тогда она сможет как-нибудь выбраться из укрытия и незамеченной покинуть комнату. Она чувствовала себя так, словно ее обманули, и была не на шутку разозлена.
Она проснулась, во второй раз разбуженная голосами. Музыка уже не звучала. Подвинувшись ближе к щели между занавесом и стеной, она услышала голос Илайеса.
– Пришло время вам остаться одной, миледи, – тихо проговорил он. – Я лучше поиграю для вас завтра.
Элейн вдруг выпрямилась, и Ронвен заметила, как по ее лицу пробежала тень подозрения.
– Вы все поняли. – Ее голос резко прозвучал в тишине.
Илайес улыбнулся.
– Понял, миледи. Мне не нужны глаза, чтобы видеть. Я вижу то, чего не видят зрячие. – Он встал, и тут же с пола поднялся заспанный мальчик-слуга и поспешил к нему, чтобы помочь. Ронвен даже не заметила этого юношу, скромно сидевшего у двери.
Элейн почтительно дожидалась, пока Илайес шел к выходу в сопровождении своего слуги, и, только когда он, спустившись по лестнице, оказался на нижней площадке Большой башни, она подошла к двери и закрыла ее на засов. Затем она вернулась к очагу и подбросила в него несколько поленьев. Огонь опять разгорелся поверх затухающих угольков и пепла. Элейн удовлетворенно кивнула, решив, что этих дров вполне хватит на всю ночь. Задув свечу, которая горела на столе, она направилась к постели. Судя по всему, она желала обойтись без помощи служанок.
В спальне царил полумрак. Теплый отсвет пламени в очаге играл на стенах, глубокие, темные тени ложились на пол. Неожиданно для себя Ронвен поняла, что Элейн не одна. Недалеко от нее, в темном, словно бездна, пространстве, стоял мужчина. Она чуть не в голос ахнула, но никто из них – ни Элейн, ни мужчина – не обратили на нее внимания. Где же он прятался? Может быть, он уже был в комнате до того, как она туда пришла? Ронвен даже не почувствовала, как от ужаса волосы зашевелились у нее на голове. Прильнув к щели, она смотрела, что будет дальше. Элейн медленно, словно во сне, приближалась к мужчине. Его силуэт, почти такой же темный, как занавеси полога над кроватью, двинулся к ней навстречу. Мужчина протянул к Элейн руки и заключил ее в объятия.
Охваченная пламенем головешка громко затрещала в очаге, посылая в трубу столб искр, и Ронвен подскочила от неожиданности, но ни Элейн, ни ее возлюбленный не заметили этого. Они были целиком поглощены друг другом. Ронвен с замиранием сердца следила за происходившим, стыдясь того, что зрелище всколыхнуло похоть в ней самой, и все же была не в силах отвести глаз от любовной сцены. Но вот Элейн, наконец, оторвалась от своего возлюбленного. Словно в трансе, она начала раздеваться. Мужчина не помогал ей. Он отступил в тень; его силуэт слился с занавесью полога, и старуха потеряла его из вида. Она даже не знала, там он или куда-то исчез. Платье Элейн упало к ее ногам; Ронвен видела в темноте ее голые руки, – она подняла их, чтобы расплести косы. Волосы рассыпались у Элейн по плечам, и она медленно, через голову, начала снимать с себя рубашку, чувственно потягиваясь и выгибаясь, как бы давая налюбоваться своим телом; рубашка упала к ее ногам. Только тогда мужчина вышел из тени, и Ронвен заметила, что он тоже обнажен. У нее по спине побежали мурашки. Она не понимала, когда он успел раздеться. Он ведь даже не пошевелился.
Внезапно ею овладел жуткий страх. Она не разглядела его лица и даже приблизительно не могла догадаться, кто он, и тем не менее дрожала как осиновый лист от холода и от объявшего ее ужаса.
Огонь в очаге догорал, и в комнате становилось все темнее. Ронвен уже с трудом видела их. Они все еще стояли, обвив друг друга руками, прижавшись друг к другу, как будто желая оттянуть момент, когда они улягутся на ложе, чтобы удовлетворить, наконец, свою страсть. У Ронвен пересохло во рту и застыли ноги – так холодно стало в комнате. Она с тоской смотрела на огонь, и, словно угадав ее желание, с кучки дров сорвалось полено и, ярко вспыхнув, осветило янтарным светом всю спальню. Глянув туда, где они стояли, Ронвен увидела его лицо.
На миг ей перехватило дыхание – так велик был ужас, охвативший ее; она попятилась, забыв о том, что ее руки крепко сжимали края занавесей, и, невольно потянув их на себя, запуталась в них ногами и с воплем рухнула на пол. Занавеси раздвинулись. Старуха барахталась в складках тяжелой ткани рядом с сиденьями на подоконнике, закрывая голову руками.
Голос Элейн звенел от гнева:
– Что ты там делаешь? Вставай!
Ронвен поднялась на ноги, полными ужаса глазами оглядывая комнату. Но короля уже не было. Он исчез. Элейн стояла перед ней одна. Она уже успела накинуть на себя ночную рубашку; лицо ее было бледно от гнева. Ронвен заметила, как поблескивает феникс у нее между грудей.
– Ты долго здесь была?
Старуху так трясло, что она еле держалась на ногах.
– Я спала. Должно быть, я заснула, пока ждала тебя… – От всего увиденного ее мысли путались и речь сбивалась, когда она пыталась оправдываться перед своей воспитанницей. – Прости меня, милая моя, должно быть, я упала с сиденья на подоконнике. Так глупо получилось. – Она валялась в ногах у Элейн, слезы градом катились по ее лицу. Старуха умоляюще протянула к Элейн руки, и та взяла их в свои. Ее лицо смягчилось.
– Ты все время спала? – спросила она как будто с облегчением.
Ронвен, как безумная, закивала головой, стараясь не смотреть Элейн в глаза.
– Я спала, и мне снилось, что я слышу музыку, а потом проснулась и гляжу – я на полу. Прости, я, должно быть, ужасно напугала тебя; она всеми силами старалась собраться, взять себя в руки. Ронвен теперь знала, что Элейн посетил король, но представить себе, что он мог, как живой мужчина, держать ее в объятиях… Это было потрясением для старухи. «Значит, он остался мужчиной и может еще любить, как живой», – в смятении думала она. Кряхтя, она доковыляла до очага.
– В комнате ледяной холод, сокровище мое, – дрожащим голосом пожаловалась она.
– Потому что сейчас полночь, – ласково ответила ей Элейн. – Я провожу тебя в твою комнату и помогу лечь в постель. – Наклонившись, она подбросила дров в очаг. Огонь ярко разгорелся. Тогда Элейн зажгла от него свечу, и комната вдруг вся осветилась, не оставляя темных уголков даже за пологом кровати. Тени исчезли.
Глава двадцать третья

I
Прошло три ночи, и Александр вернулся. Ронвен продолжала следить за своей госпожой, при каждом удобном случае подкарауливала ее и потому сразу поняла, что он снова с Элейн. Притаившись под стеной замка, в тени, она наблюдала, как Элейн медлительной, ленивой походкой женщины, отведавшей любовной услады, с затуманенными глазами пересекла двор, направляясь в конюшню.
Тогда, решительно стиснув зубы, Ронвен поспешила вверх по винтовой лестнице к ней в спальню. Как она и ожидала, там никого не было. Проскользнув в дверь, старуха захлопнула ее и задвинула засов. Огонь в очаге ярко горел, разведенный на весь день. Ставни были открыты, и занавеси раздвинуты. Шел дождь, и в комнату сочился тусклый свет. Он падал косой полоской на пол и на тяжелые занавеси полога над кроватью.
Ронвен посмотрела в ту сторону, где она видела в тени полога высокую мужскую фигуру, и заставила себя приблизиться к ложу. Оно было аккуратно убрано служанками, которые каждое утро расправляли простыни и покрывала, умело орудуя длинными палками, – только с их помощью можно было добраться до середины высоченной, необъятной кровати. Сверху на постель было наброшено небольшое, богато расшитое покрывало. Но друга Элейн, того самого, что посетил ее в ту незабываемую ночь, в комнате не было.
– Ты здесь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61