Но когда-нибудь наступит день, когда он умрет.
Как он может спокойно относиться к этому?
И сможет ли она пережить это?
Ее партнер умер, и она скорбела о нем, и оплакала его. Но ее жизнь не слишком отличалась от той, которую она веками вела до него или после: солнечный свет, море, штормы, смена времен года, безбрежные просторы океана, свобода и беззаботные волны. Прошло пятьдесят лет, и она уже не могла припомнить его прикосновений или тембр его голоса.
По лестнице, хромая, спустился Калеб. Его чудесные зеленые глаза были мрачными и строгими, губы кривились от боли, и она вновь ощутила, как у нее болезненно защемило сердце.
Он тронул ее своим поведением. Он изменил ее.
Даже если она сможет вернуться в море, останется ли она такой, как прежде?
– Как там папа? – спросила Люси.
Выражение лица Калеба смягчилось, когда он взглянул на сестру.
– Спит.
– Ага. Это хорошо. – Люси переступила с ноги на ногу. Перевела взгляд с Калеба на Мэгги. – Думаю, я досмотрю шоу у себя в комнате. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, Лу.
– Спокойной ночи, – эхом откликнулась Маргред.
Послышались удаляющиеся шаги, Люси поднималась по ступенькам.
– Ты не хочешь рассказать мне, что происходит? – негромко поинтересовался Калеб.
Она приподняла бровь.
– Я смотрела телевизор вместе с твоей сестрой. Это очень… познавательно.
Губы Калеба дрогнули в улыбке.
– Милая, это шоу «Американский идол», а не образовательная программа на канале «История». – Он нажал кнопку, и экран потемнел. – Что это у тебя за дела с моим отцом? Он вел себя так, словно узнал тебя.
– Так и есть. Точнее, – поправилась она, – он узнал во мне ту, кем я являюсь.
– И что это должно означать, черт возьми?
Его вопрос как ножом полоснул ей по груди. Она уже объясняла, но он не поверил!
– А его ты не спрашивал?
– Старик отказывается отвечать, даже когда трезвый. А когда он пьян, с ним вообще разговаривать бесполезно.
Она с вызовом выпятила подбородок.
– И до тех пор, пока ты готов убеждать себя, что он пьян, а я сошла с ума, ты можешь не верить никому из нас.
Калеб покачал головой.
– Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться с тобой. Я скучаю по тебе, Мэгги.
Сердце у нее дрогнуло. Она скрестила руки на груди.
– Прошел всего один день.
Он криво улыбнулся.
– Я скучал по тебе уже через пять минут. Именно столько понадобилось мне, чтобы понять, что вчера я мог вести себя умнее. Я был зол. Даже ревновал, наверное. И я просто сорвал на тебе зло. – Он встретился с ней взглядом, и Маргред прочла в его глазах, как он нервничает и напряжен. На сердце у нее потеплело. – Пойдем домой, Мэгги.
Его признание тронуло ее. Но этого было недостаточно. Она вздохнула.
– Ты не веришь мне.
– Я хочу тебя.
– Ты не знаешь меня.
Эти слова вырвались у нее помимо воли. Он приподнял бровь.
– Раньше нас это не останавливало.
– Раньше это не имело значения.
Раньше и он не имел для нее никакого значения. А теперь все изменилось. Он стал значить слишком много. Маргред закусила губу.
Все оказалось очень просто. И очень больно.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Селки оказалась сильнее хуманса. Она сопротивлялась воле Тана и не хотела умирать.
Первое представлялось досадной помехой, думал демон, глядя сверху вниз на обнаженное, кровоточащее тело. А вот второе оказалось весьма кстати. Чем дольше она проживет, тем больше информации он сможет из нее вытащить.
Когда Тан впервые почувствовал, что на пляж прибыл еще один элементаль, он был почти разочарован тем, что жертва так легко попалась к нему в руки. И еще большее разочарование постигло его, когда он сбил ее с ног и понял, что это не та, которую он поджидал.
Но и она послужила его замыслам.
Или послужит, когда он сможет убедить ее отдать ему свою котиковую шкуру. К несчастью, она оказалась очень упрямой.
Тан нахмурился, задумчиво постукивая по зубам ножом. Силу он ценил в своих противниках почти так же, как обожал их слабость. Он положил другую руку на грудь селки и замер. На этот раз не для того, чтобы причинить боль. Нет, просто чтобы показать, что она находится в его власти так же окончательно и бесповоротно, как и его «хозяин» – хуманс. Он мог сделать с ней все, что придет ему в голову. С ними обоими.
Что и происходило на протяжении всего последнего часа.
Достаточно долго для того, чтобы бессвязное бормотание, презрение к самому себе, пронзительные крики мысленной агонии, беспомощные протесты и негодование его «хозяина» – человека иссякли и угасли, превратившись в некий слабый фон, – подобно забытому радиоприемнику, оставленному включенным слишком долго. Какая жалость! Тану недоставало остроты ощущений, слабой борьбы и попыток тела хуманса вновь обрести контроль над собой. То, что он мог навязать свою волю человеку, как навязывал прикосновение селки, служило источником неиссякаемого вдохновения и двойного наслаждения.
Но сейчас, когда Тан смотрел на свою руку, по-хозяйски сжимавшую грудь селки, на ее связанное обнаженное тело, на безупречную кожу – впрочем, теперь не такую уж и безупречную, – он вдруг осознал, что мужское естество его хозяина напряглось, распирая штаны спереди. Его тело отреагировало на связанные руки и ноги, на дрожащую плоть, на скользкую влагу у него под руками.
Тан до крови ущипнул сосок селки.
Ооо, хооорошооо, ооо, поожаалуйстааа…
Восхитительно.
Тан небрежно освободил человеческий член и взял его в руки, наслаждаясь новым ощущением, впитывая всплеск страха в глазах селки. Но он не станет устрашать ее сексом. В конце концов, она ведь была селки. Противником, достойным его усилий.
Но зато сейчас он безраздельно завладел ее вниманием. О да.
– Ты ничего не хочешь мне сказать, дорогая сестра? – издевательски поинтересовался он.
Тан приволок ее сюда, чтобы поговорить. Поговорить и увести как можно дальше от моря, где она могла почерпнуть силу у воды. К несчастью, нельзя было позволить ей кричать. Кто-нибудь мог услышать, а Тану очень не хотелось, чтобы ему снова помешали. Он и так был вынужден бросить свое последнее дело незаконченным, уничтожив шкуру жертвы, но не сумев разрушить ее человеческое тело. И в данный момент она находилась вне пределов его досягаемости, окруженная жалкими хумансами. Кроме того, он не мог добраться до нее, не привлекая ненужного внимания и Рая, и обитателей подводного мира.
Но эта селки…
Он сунул носок ей в рот и заклеил его, обмотав – как и запястья, и лодыжки – прочной клейкой лентой. Тан обнаружил ленту, пилу и плоскогубцы в гараже. Технология хумансов, конечно, загрязняла землю, но он не мог отрицать, что временами их инструменты оказывались очень полезными.
Он сорвал ленту у нее с лица, прихватив несколько прядей волос. Селки застонала.
– Терпение, – упрекнул он ее.
Он вытащил кляп, мокрый от слюны и испачканный кровью из ее разорванных губ, и стал ждать.
– Воды, – прохрипела она.
Ему нужно было, чтобы она могла говорить. Но она была обитателем моря. Вода была ее стихией. Следовало быть очень осторожным, чтобы не оживить ее сверх меры.
– Скажи, где ты оставила свою шкуру, и я дам тебе напиться.
Она пошевелила непослушными губами. Яростно взглянула на него единственным уцелевшим глазом.
– Убирайся к дьяволу, демон!
Тан оценил ее чувство юмора – даже если она уже не могла сполна насладиться собственной остротой.
– Естественно, я так и сделаю. После того как ты скажешь мне. – Он присел на корточки рядом со стулом, к которому привязал ее. Из расстегнутой ширинки торчал член, красный и нетерпеливый. – Скажи мне, – увещевал ее Тан. – Скажи мне, и мы покончим с этим. И ты сможешь вернуться в море.
Он лгал. Даже если он освободит ее, чтобы она впоследствии смогла выдвинуть против него обвинение, ей никогда не удастся вернуться. Потому что ее шкура будет у него.
И она знала об этом, хитрая женщина, поэтому и спрятала ее так хорошо. И сопротивлялась ему так долго.
– Я селки, – задыхаясь, выговорила она. – Что бы ты ни сделал с этим телом, меня ты прикончить не сможешь. Я не умру.
Тан выпрямился и встал над нею.
Нееееетттт…
– Ты не умрешь, – согласился он и погладил член своего «хозяина».
Руки у него были скользкими от крови селки, он ласкал себя под аккомпанемент сладкого ужаса хуманса и бессильной ярости элементаля.
– Но я могу сделать так, что ты пожалеешь об этом.
* * *
Густой туман затянул берег. Он приклеился к скалам подобно тонкой пелене слез. На фоне рассветного неба высились деревья, черные, как мачты пиратских кораблей, молчаливые и угрожающие. Серые волны перешептывались и стонали.
Художница Лиза Стюарт нащупала пластиковые пакетики в карманах своего плаща. Она успела захватить их перед тем, как покинуть коттедж в обществе Бастера и Брауни. Большинство отпускников еще спали. Но утренние часы были самым лучшим временем для собак, ведь Лиза отпускала их побегать по берегу без поводка.
Бастер носился взад-вперед, выписывая замысловатые круги и петли. Брауни тщательно обнюхивала песок береговой линии, выискивая все, что могло остаться после отлива. Водоросли, растущие на скалах. Мидии. Моллюски.
Птичий помет.
На мелководье стояла большая белая птица с желтой головкой и свирепо изогнутым клювом, черным глазом с синим ободком внимательно разглядывая собак. У Лизы от страха перехватило дыхание. Ей еще не доводилось видеть чаек таких гигантских размеров.
Из тумана, вывалив на сторону розовый язык, выскочил Бастер. Птица недовольно заскрипела и сорвалась с места, рассекая воздух огромными крыльями с черными кончиками. Бастер кинулся за нею вдогонку по берегу.
Лиза улыбнулась. Но минута проходила за минутой, а собака не возвращалась, и улыбка ее увяла.
Она свистнула и ускорила шаг. Брауни потрусила следом. Под подошвами кроссовок хрустела галька и кусочки сланца. Дыхание с хрипом вырывалось у Лизы из груди. В сыром воздухе висел тяжелый, насыщенный запах океана, жизни, смерти и разложения.
Вот он. На нее нахлынула волна облегчения.
Разве это не… Да, это в самом деле Бастер. Он медленно, дюйм за дюймом, целеустремленно полз по мелководью, не обращая внимания на огромную белую птицу, опустившуюся на землю всего в нескольких ярдах от него. Большие коричневые глаза пса были устремлены на какой-то округлый предмет, выделявшийся на влажном песке подобно темному бриллианту на поцарапанном серебристом браслете. Его отражение пятнало прибрежную отмель, и из-под этой почти бесформенной глыбы тонкой струйкой вытекала кровь, смешиваясь с отступающей водой.
– Бастер!
Брауни заскулила и, дрожа, прижалась к ногам хозяйки. Птица хрипло каркнула и тяжело поднялась в неподвижный воздух.
Лапы у Бастера подогнулись. Хохолок на голове задрожал. На берег с шипением накатилась волна и тут же отступила, потревожив ржавые водоросли, приткнувшиеся с одного бока камня.
Лиза нахмурилась. Нет, это не камень. Дельфин, выброшенный на берег приливом? Она покрепче стиснула поводок и сделала шаг вперед. Котик? Или…
Желудок рванулся к горлу. Она прижала дрожащие пальцы ко рту.
На песке лежал труп.
* * *
В ее сне небеса плакали кровью, а океан пылал. Мэгги задыхалась.
Боль прыгнула на нее из темноты – жестокая, оскорбительная, безжалостная, бросившая ее лицом вниз на камни. Ладони у нее горели. Голову обдало жаром. Колени вспыхнули огнем. Она попыталась закричать, но пламя лишило ее голоса, пожирая мягкие ткани языка и рта, обжигая горло.
Маргред металась во сне, в груди у нее хрипело и клокотало, сердце билось как сумасшедшее. Она горела и высыхала, превращалась в мумию…
Она со стоном открыла глаза.
Серый рассвет притаился в уголках подоконника, медленно облизывая обитые деревянными панелями стены, выстроившиеся в ряд романы Брэдфорда и Конан Дойла. На полке ниже стояла детская фотография Калеба, на коленях у него сидела Люси.
Калеб. Она была в комнате Калеба.
А Люси, уже вполне взрослая, переминалась с ноги на ногу в дверях. На губах ее играла виноватая улыбка, она была одета в зеленую футболку, на которой красовалась надпись «Клипперс». Отголоски ночного кошмара Маргред затуманивали глаза молоденькой девушки.
Маргред все пыталась вырваться из цепких объятий сна. Что-то в затуманенной глубине этих глаз подсказывало ей…
Люси растерянно заморгала.
– Извините, что разбудила вас. – Она протянула ей свой сотовый телефон. Ее глаза вновь были яркими и блестящими, как солнечный свет на поверхности моря. Теплые зеленые глаза. Глаза Калеба. – Это брат. Он хочет поговорить с вами.
Маргред села на кровати, чувствуя, как по спине стекают струйки липкого пота, и неловкими руками взяла трубку телефона.
– Алло?
– Мэгги.
Сердце у нее глупо и радостно сбилось с ритма.
– Да?
– С тобой все в порядке?
– Д-да.
А почему с ней что-то должно быть не в порядке?
Но Маргред не давал покоя ее странный сон, беспокоило то, что она увидела или вообразила в глазах Люси. Она снова взглянула на Девушку.
Люси лишь молча пожала плечами в ответ.
– Что случилось? – спросила Маргред.
– Пока еще не знаю. – Глубокий голос Калеба звучал жестко. Ровно. Невыразительно. – Я как раз еду, чтобы все выяснить. Никуда не выходи из дома, хорошо?
Она поняла, что он очень занят, но все-таки нашел время позвонить. Такая забота тронула ее до глубины души. Но при этом она не намеревалась позволять ему указывать, что ей делать.
– У меня в десять утра начинается смена, – сказала она.
– Скажи Антонии, что не можешь прийти. К тебе зайдет кое-кто, чтобы поговорить.
– Он может поговорить со мной в ресторанчике Антонии.
Она услышала, как Калеб глубоко вздохнул.
– Когда они придут к тебе… Они?
– Скажи им правду. Столько, сколько сможешь.
От досады Мэгги прикусила губу. Какую правду? Ее правда оказалась ему не нужна.
Столько, сколько сможешь…
Или столько, сколько смогут принять Калеб и его таинственные «они»?
– Калеб…
– Я должен идти, – произнес он все тем же отрывистым, официальным тоном. – Мэгги…
Она ждала. Сердце готово было выпрыгнуть у нее из груди, а телефонную трубку она сжимала так, что побелели костяшки пальцев. Она ждала, что он рассеет мрачное предчувствие, навеянное приснившимся кошмаром, рассеет его светом своей рассудительности, своего горячего, сильного, верного сердца.
– Береги себя, – сказал Калеб и повесил трубку.
* * *
На берегу кипела бурная деятельность.
Под деревьями на мысу был развернут временный штаб. Он будет действовать до тех пор, пока место преступления тщательно не осмотрят и изучат, после чего весь полицейский аттракцион переместится в комнату досуга в местном клубе. Разумеется, это причинит массу неудобств островитянам, а Антония так вообще выйдет из себя, но недовольство мэра было последним, что занимало мысли Калеба в данную минуту.
Прибыл судебно-медицинский эксперт, который увез тело в лабораторию в Аугусте. На этот раз ему придется иметь дело не с очередным раздувшимся утопленником. Эта женщина умерла совсем недавно. Ее жестоко убили.
Даже Калеб, казалось бы, привыкший к смерти и закалившийся после войны в пустыне, был потрясен состоянием ее изуродованного обнаженного тела. Видом и характером полученных ею ран.
И паутинкой у нее между пальцами.
Но он не мог долго раздумывать о ногах жертвы. Он не мог и не имел права думать даже о Мэгги. Он действовал так, как его учили: успокоил впавшую в истерику владелицу собак, уведомил о случившемся Департамент уголовного розыска и принял меры к тому, чтобы сохранить место преступления нетронутым до приезда следственной бригады.
А потом, когда прибывшие специалисты взяли расследование в свои руки, он оказался не у дел.
Один из копов полиции штата отправился вместе с судебно-медицинским экспертом на материк. Но, по подсчетам Калеба, даже после этого на острове оставались пять детективов из Департамента уголовного розыска, трое экспертов следственной бригады, десять членов технической службы охраны порядка губернатора штата Мэн, проводившие тщательный осмотр окружающих рощиц и склонов, а также команда ныряльщиков, занимавшихся поисками улик в прибрежных водах.
Туман вскоре рассеялся, выглянуло солнце. Калеб, щурясь от яркого света, наблюдал за сержантом, совещавшимся в тени со своими детективами.
Боже, как ему хотелось курить! От бессильного гнева он сжал руки в кулаки, не вынимая их, впрочем, из карманов.
Он должен был сделать хоть что-нибудь.
Это был его остров. Его зона ответственности. Но дело у него забрали. За пределами Портленда расследование всех убийств относилось к компетенции полиции штата. В прошлом, во время службы в городе, Калеб как раз и занимался тяжкими преступлениями. Но здесь и сейчас все, что он мог сделать, это стоять за желтой лентой, опоясывающей место преступления, и смотреть, как эксперты делают свою работу.
Он вышагивал взад-вперед, потел и злился все сильнее по мере того, как солнце карабкалось вверх по небосклону, бросая свет и тени на склоны холмов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33