Также спали Ортега с Шанкаром. Я отправил их по своим каютам сразу после того, как мы соверши та скачок к Бете Центавра и не обнаружили там никаких неприятных сюрпризов. Через девять часов эта пара должна была сменить нас с Агаттияром. Что же касается Рашели, то ей отводилась роль «вольного художника» – она уходила отдыхать, когда ей хотелось, и попеременно дежурила то с нами, то с «дедушкой Радживом» и «дядей Арчи».
В лазарете я застал Риту, дремавшую на диване, а за перегородкой на широкой мягкой койке спала Мелисса Гарибальди. Расслабленное выражение лица женщины и ровное, размеренное дыхание свидетельствовали о том, что она наконец успокоилась.
– Ну как дела? – спросил я у Риты.
– Да вроде нормально, – ответила она, протирая глаза. – Кажется, лекарства подействовали. Но, боюсь, это еще не конец. Ей понадобится помощь квалифицированного психолога.
– Она что, такая ранимая?
– Все люди ранимые, Стас. Тем более при таких обстоятельствах. Оказаться за тысячу лет от своей родной эпохи… – Рита зябко повела плечами. – Мистеру Сигурдсону тоже не обойтись без курса адаптации. Просто он более уравновешен и не так открыто выказывает свои эмоции. К тому же Мелисса потеряла гораздо больше, чем он. Насколько я поняла, Сигурдсон по натуре одинокий волк, космический странник. А у Мелиссы была семья – муж и две маленькие дочки-близняшки.
– Вот как? – удивился я. – А мне почему-то казалось, что они с Лайфом любовники.
– Нет. Сигурдсон просто друг их семьи. Впрочем, я допускаю, что он влюблен в Мелиссу. И теперь – но это только мое предположение, учти, – он находит определенный позитив в своей нынешней ситуации. Мужа Мелиссы давно нет в живых, а он остался единственным близким ей человеком во всем этом чуждом для них мире.
– Ясненько, – сказал я, присел рядом с Ритой на диван и обнял ее за талию. – Кстати, о любовниках. Как насчет того, чтобы немного поразвлечься. Мы не потревожим твою пациентку?
Она прильнула к моей груди.
– Если мы не станем сильно шуметь, то все в порядке.
– А если станем? Если мы будем плохими мальчиком и девочкой? Очень-очень плохими, как сказала бы Рашель.
Рита подняла голову и улыбнулась:
– Тогда нам лучше перейти в соседнюю палату. Там можно шуметь сколько угодно.

Taken: , 1 5

Примерно через час я покинул медсанчасть в отличном настроении и вновь поднялся в рубку управления. Вместо Рашели я застал там Агаттияра, чье внимание было сосредоточено на экране интеркоча, который транслировал изображение из шестой каюты. Я шагнул было к пульту, чтобы выключить его, но профессор решительным жестом остановил меня:
– Погодите, мистер Матусевич. Вы только послушайте – это очень занимательно.
Между тем на экране альв Шелестов говорил, обращаясь к Ахмаду:
– Я тебя не понимаю, брат-человек. Ты несешь ужасную несусветицу. Какая дискриминация? Какой геноцид? Люди – самые добрые, самые гуманные существа во Вселенной. Они всегда относились к нам лучше, чем даже к самим себе. Они вывели нас из дикости, сделали цивилизованной нацией, подарили нам целые планетные системы, помогли освоить их и колонизировать. А ты говоришь – истребляли и притесняли. У тебя что-то не в порядке с логикой. Если бы люди хотели нас истребить, то сделали бы это сразу, еще на Альвии. Мы со своими мечами и луками даже дня не продержались бы против ваших бластеров и плазмотронов.
– Ты отсутствовал тысячу лет… – начал было Ахмад, но альв запальчиво перебил его:
– А хоть и две тысячи! Хоть и десять тысяч! Я не верю и ни за что не поверю, что люди так изменились. Они прекрасные и благородные, они сделали много добра для нас. И не только для нас, но и для всех других разумных существ в Галактике. Они потратили столько сил, столько времени, столько средств, чтобы помочь нам встать на ноги. Зачем, спрашивается? Чтобы потом притеснять и истреблять?
– Чтобы потом беззастенчиво эксплуатировать вас, сделать своими слугами и рабами, – чуть ли не менторским тоном заявил Ахмад. – Ты ведь с двадцать седьмого века, так? Значит, ты должен знать о том, как в две тысячи пятьсот семьдесят третьем году сорок тысяч альвов и дварков были захвачены и отправлены на рудники планеты Урании-пять. Около двух тысяч там и погибло, а половина из тех, что вернулись, позже умерли от последствий лучевой болезни. Это, по-твоему, не геноцид?
– Да, я знаю об этом позорном эпизоде, – сказал альв. – И знаю также то, что люди, которые сделали это, были преступниками и заплатили за свои злодеяния. Знаю я еще и то, что среди этих преступников были не только люди, но также и алъвы, и дварки. В каждой семье не без уродов, а это как раз и были выродки, отщепенцы, позор всех наших рас. Кроме того, ты забыл упомянуть, что именно отряд земных коммандос уничтожил этот преступный синдикат и освободил альвов с дварками из рабства. Так что ты лукавишь, друг-Ахмад, ты передергиваешь факты, искажаешь их в угоду своим убеждениям. Теперь ты, наверное, станешь приводить примеры более поздние, о тех случаях, которые мне неизвестны, и я не смогу поймать тебя на лукавстве. Но я твердо знаю одно: люди – именно люди в целом, а не отдельные, худшие их представители, – не способны причинить зла другим разумным расам.
– О да, конечно, они желали вам только добра, – саркастично отозвался Ахмад, мигом переменив тактику. – Точно так же, как в девятнадцатом и двадцатом веках североамериканские и европейские империалисты желали добра отсталым народам Азии, Африки и Латинской Америки. Они вроде бы помогали им развивать экономику, науку и медицину, несли им свободу и демократию, а на самом деле эксплуатировали их дешевую рабочую силу и природные ресурсы, наживались за счет стран третьего мира. Благополучный Запад, так называемый «золотой миллиард» человечества, жил в достатке и богатстве, а все остальные влачили жалкое, полуголодное существование.
Альв Шелестов покачал головой:
– К сожалению, я мало что знаю из докосмической истории Земли, поэтому не могу судить, говоришь ты чистую правду или опять искажаешь ее. Но в отношении людей с другими расами не было ничего подобного. Да, вы жили лучше, чем мы, гораздо лучше. Человеческая цивилизация была самой богатой, самой могущественной в Галактике. Однако и в Космос вы вышли раньше всех! Вышли – и привели туда остальных. Если даже ты и прав, если даже люди наживались за счет других рас, то вы просто восполняли те затраты, которые понесли, помогая нам достигнуть звезд. Мы, альвы, и все другие расы перед вами в неоплатном долгу.
– А как насчет уничтожения вашей самобытной культуры? – продолжал стоять на своем Ахмад. – Вот твой родной язык русский. Это земной язык. И имя V тебя русское. И веришь ты в человеческого Бога, да куда же делось все ваше исконное, альвовское? Где ваши языки, традиции, верования? Я скажу, где: люди уничтожили их!
Альв поднялся с кресла, в котором сидел, и пристально посмотрел на своего собеседника.
– А вот по поводу Господа ты не богохульствуй! – произнес он сурово, – Истинный Бог для всех один – и для людей, и для альвов, и для дварков, и даже для безбожников габбаров. Что касается исконно альвовских языков, то да, это наша большая беда. Именно наша – потому что люди тут ни при чем. Ни русские, ни бразильцы, ни американцы, ни японцы не принуждали нас говорить на своих языках, даже наоборот: ваши ученые-филологи создали для всех наших языков алфавиты, унормировали их, дополнили специальной терминологией – короче, сделали из них полноценные языки, пригодные для высокоразвитой космической цивилизации. Но наши предки не оценили этих усилий. Они решили, что станут умнее и сильнее, если заговорят на земных языках… И кстати, ты разговариваешь по-английски. Но ведь ты, кажется, индус. Как же так вышло?
– Вот, получай! – вполголоса прокомментировал Агаттияр.
Однако Ахмад ничуть не растерялся:
– Тут мы с тобой товарищи по несчастью, друг мой альв. Колониальная политика британцев привела к тому, что многие индусы, как и представители других народностей Индии, стали общаться на английском языке.
– Однако же вы не объявили из-за этого войну Великобритании?
– Ну… нет.
– Вот то-то же! Что случилось, то случилось, и с этим нужно смириться. Я согласен, что мы, альвы, могли бы создать свою особую культуру, и это было бы замечательно. Но мы не сумели – и это наша вина, а не ваша.
– Нет, наша! Мы не должны были вмешиваться в вашу жизнь, мы должны были предоставить вам возможность следовать по естественному историческому пути. Вы бы и сами, без нашей помощи, достигли звезд.
– На это потребовалось бы как минимум три тысячи лет, – возразил Григорий Шелестов. – Три тысячи лет кровопролитных войн, голода, болезней, страданий. Сотни поколений альвов, живущих в беспросветном мраке невежества… Неужели вы смогли бы спокойно наблюдать за этим? Нет! Вы, люди, слишком добрая и гуманная раса. Вам больно было смотреть даже на этих злобных габбаров, которые без устали лупили друг друга дубинками по головам. Мы вас предупреждали, просили: оставьте их в покое, эти существа никогда не станут цивилизованным народом, они просто поменяют дубинки на лазерные ружья, а внутри останутся такими же дикарями. Но вы не послушались нас, вы принесли им цивилизацию, которой они не заслуживали… И я уверен: это габбары с оборотнями-пятидесятниками виноваты во всем, что случилось. Им чуждо чувство признательности, они не ведают, что такое благодарность. Но я не представляю, как могли мои братья-альвы пойти у них на поводу. Это выше моего понимания. Это… это какое-то безумие! Мы попали в ужасное время – время, когда попраны все божеские законы…
С этими словами альв вразвалку прошел в свободный угол каюты, опустился на колени и что-то забормотал на незнакомом мне языке. Компьютер услужливо перевел:
– Отче наш, иже еси на небеси…
Агаттияр отключил интерком и повернулся ко мне:
– Ну, что вы об этом думаете? Я растерянно пожал плечами:
– Даже не знаю. Кто из них прав?
– Каждый по-своему. У каждого своя правда, и в этом весь трагизм нынешней ситуации. Беда случается не тогда, когда правда сталкивается с не правдой; обычно правда, как это ни патетично звучит, побеждает. Но если в конфликт вступают две разные правды, то победивший, как правило, становится не правым. Он просто нивелирует свою правду своей же собственной победой, надругательством над другой правдой.
Профессор ненадолго задумался, потом снова заговорил:
– Вот вам такая аналогия. Не очень корректная, впрочем, но все же… Представьте себе компанию мальчишек, которыми верховодит паренек постарше. Мальчики смотрят на него снизу вверх, для них он непререкаемый авторитет, и каждое его слово – закон. Паренек многое знает и умеет, он учит своих младших товарищей разным полезным вещам, он сильный, и с ним не страшно даже ночью в лесу. Словом, идиллия. Пока что сплошная благодать, вы согласны?
– Да, – кивнул я, уже начиная понимать, к чему ведет Агаттияр.
– Но вот прошли годы, – продолжал он. – Мальчики стали подростками, а тот паренек уже превратился во взрослого юношу. В какой-то момент ситуация изменилась, но юноша не заметил этого. Для него эти ребята по-прежнему оставались детьми, и обращался он с ними соответственно. Он уже не был настолько умнее, настолько сильнее и опытнее их, но все еще имел над ними огромную власть. Подросткам это не нравилось, они начинали исподволь роптать, однако не решались подойти к своему вожаку и прямо сказать: «Мы уже выросли, мы стали другими. Ты, безусловно, среди нас самый главный – и все же давай пересмотрим наши отношения». Но ребята так не поступили. Вместо этого они собрались тайком в кружок и ну вспоминать былые обиды:
«Он часто давал мне подзатыльники…»
«А надо мной он насмехался…»
«Он подавил мою личность, не позволил мне стать тем, кем бы я стал без него…»
«А у меня когда-то отнял карманные деньги…»
Ну и так далее в том же духе. В конце концов ребята так раззадорили себя, что некоторые из них отправились выяснять отношения со своим вожаком. Они вместе набросились на него – сначала не всерьез, а скорее шутки ради, но вскоре убедились, что он совсем не такой сильный, как им казалось раньше. А тогда и те подростки, что стояли в стороне, присоединились к своим товарищам, им тоже захотелось поучаствовать в низвержении своего недавнего кумира. Вот так и закончилась вся идиллия.
Пару минут я размышлял над услышанным.
– Получается, что по-своему эти ребята были правы: они уже выросли, а их вожак по-прежнему обращался с ними как с малыми детьми. Но, когда они принялись избивать его, вся их правда сошла на нет. Потому-то они и вспомнили все мелкие обиды и недоразумения, которые всегда случаются даже между самыми близкими друзьями. Они убедили себя в том, что он всегда желал им зла, что их поступок вполне оправдан, что они фактически защищались, избавляя себя от жестокой тирании.
– Совершенно верно. А вот если бы тот юноша сумел дать отпор ребятам, хорошенько поколотил бы их в ответ, то виновным оказался бы он – ведь негоже взрослому человеку избивать детей. Когда Иные начали против нас войну, люди были в шоке. Мы долгое время поверить не могли, что это происходит всерьез, долго не решались нанести в полную силу ответный удар и только защищались. А когда до нас наконец дошло, что наши младшие братья выросли, что они уже достаточно сильны и вполне могут одолеть нас, было слишком поздно. Мы потерпели поражение, а наши бывшие подопечные стали нашими тюремщиками.
– И что же будет теперь? – спросил я.
– Не знаю, мистер Матусевич. Для нынешней ситуации не годятся уже никакие аналогии. Все слишком серьезно, слишком трагично. До войны общая численность человечества превышала семьсот миллиардов, а сейчас, согласно разведданным Терры-Галлии, нас осталось едва ли более пятидесяти. И уже не имеет значения, что Иные не проводили против людей геноцида, что человечество просто стало вымирать, отказываясь размножаться в неволе. В любом случае причиной тому были чужаки. Этого нельзя ни простить, ни забыть. Как бы ни разворачивались дальнейшие события, ясно одно: примирения не будет.
– Значит, война до победного конца? До полного истребления одной из воюющих сторон?
– Боюсь, что да.
Агаттияр на несколько секунд вывел на экран изображение из шестой каюты. Альв Григорий Шелестов, как и прежде, стоял в углу на коленях и бормотал слова молитвы.
– Несчастное существо, – грустно и почти что с сочувствием промолвил профессор. – Ребенок, которого ветры времени занесли в эпоху жестоких и озлобленных подростков. Ему нет места ни по эту, ни по ту сторону баррикад. Ему вообще нет места в нашем мире…


Taken: , 1 ЧАСТЬ седьмая.
ФЛОТ ОСВОБОЖДЕНИЯ
: , 1 1

Как мы ни торопились, но все равно опоздали и прибыли в систему Пси Козерога уже после ухода оттуда всего таллинского флота. О недавнем присутствии множества кораблей в дром-зоне свидетельствовал только остаточный радиоактивный фон от работы термоядерных двигателей да еще повышенная концентрация гелия в окрестностях канала первого рода, ведущего к праматери всех человеческих миров – Земле.
– Последние корабли ушли отсюда совсем недавно, – сказал я, ознакомившись с результатами компьютерного анализа. – Не более трех часов назад. Мы чуть-чуть не успели.
– Это странно, – произнесла Рашель, занимавшая место наблюдателя. Свое кресло второго пилота она уступила Сигурдсону, который за прошедшее время в достаточной мере освоился с особенностями современной системы управления. – Очень-очень странно. Ведь они должны были оставить здесь резерв. Или хотя бы станцию-госпиталь. Нельзя же обойтись без тылового обеспечения, это противоречит всем правилам ведения войны.
– Есть еще одно правило, – заметил Шанкар, сняв свой ментошлем. – Нельзя атаковать только по одному направлению. По всей видимости, у Пси Козерога базировались лишь вспомогательные ударные части. А главные векторы вторжения проходили через другие системы.
Сигурдсон тихо присвистнул:
– Если та армада была лишь вспомогательной частью, то каким же должен быть весь флот!
– Безусловно, большим, – сказал я. – Огромным, громадным. Судя по имеющейся у нас информации, габбары превратили Солнечную систему в настоящую цитадель. Похоже, они не очень-то ладят и со своими союзниками.
– Гориллы вшивые! – с чувством откликнулась Рашель. – Они ни с кем не способны поладить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34