– Поэтому иду. А вас, кадет Леблан, оставляю здесь за главного.
– Есть, капитан! Второй пилот вахту принял.
Я протянул было руку, чтобы снова погладить Рашель по голове, но в последний момент передумал – ведь теперь она была, как говорится, при исполнении.
Taken: , 1 7
Когда я вошел в столовую, в судебном заседании был объявлен короткий перерыв. Агаттияр с Шанкаром стояли возле раздаточного окна камбуза и лили что-то из чашек – то ли чай, то ли кофе. Арчибальд Ортега сидел за большим столом, предназначенным для членов экипажа, держа в левой руке зажженную сигарету, а в правой – парализатор. Его оружие было направлено на Ахмада, который расположился за одним из небольших столиков для пассажиров. Он тоже курил, причем не только по случаю перерыва – в пепельнице на его столике была уже целая гора окурков, а рядом с ней лежала полупустая пачка сигарет незнакомой мне марки «Житан».
Перерыв был устроен явно ради меня, потому что при моем появлении Шанкар и Агаттияр сразу вернулись к столу и заняли свои места, а Ортега торопливо погасил сигарету. Ахмад продолжал курить, блуждая взглядом по комнате и словно не замечая меня.
Шанкар предложил мне занять свидетельское место – обычный стул, установленный таким образом, чтобы я мог видеть и подсудимого, и членов трибунала. Когда я уселся, Шанкар произнес:
– Капитан, вы вызваны сюда по настоянию обвиняемого, который желает допросить вас в качестве свидетеля своей защиты. По уставу военно-космического флота Терры-Галлии, на одном из кораблей которого мы в данный момент находимся, он имеет на это право.
– Я согласен отвечать, сэр, – сказал я. Шанкар повернулся к подсудимому:
– Вы можете задавать свидетелю вопросы.
Казалось, только сейчас Ахмад заметил мое присутствие. Он перевел на меня свой усталый, угрюмый и затравленный взгляд и тихо проговорил:
– Вообще-то особых вопросов у меня нет. Просто я хотел посмотреть на тебя, Стас. Ведь ты меня избегаешь. Ты даже не пришел на это судилище, хотя по идее должен был председательствовать на нем. Почему?
– Вопрос отклоняется, – прозвучал надтреснутый голос Шанкара. – Он задан не по существу дела. У вас есть еще вопросы, мистер Раман?
– Да, есть. Ты хорошо меня знаешь, Стас?
– Я думал, что хорошо тебя знаю, – ответил я. – Но теперь вижу, что ошибался.
– Но ты доверял мне?
– Да, раньше доверял. До тех пор доверял, пока ты не предал моего доверия.
– Ты считаешь меня предателем?
– А кто же ты еще! – воскликнул я, лишь усилием воли заставив себя остаться на месте. Именно этого я боялся больше всего: что при встрече с Ахмадом не выдержу и наброшусь на него. – Ты самый настоящий предатель. Ты предал меня, ты предал всех людей Махаварши, ты… ты предал человечество!
Ахмад покачал головой и слабо улыбнулся:
– Ой, как патетично! А с какой стати ты говоришь за все человечество? Кто дал тебе такое право?
– Ну, хорошо, – уступил я. – Утверждение насчет людей Махаварши и всего человечества в целом я снимаю. Но меня-то ты предал! Я доверял тебе, а ты обманул мое доверие. Ты служишь чужакам, которые держат людей в плену, не позволяют им выйти в Космос. Всем – в том числе и мне. А ты ведь знаешь, как я мечтал о звездах. Ты всегда знал об этом – и все равно помогал чужакам. Значит, ты был в такой же степени моим тюремщиком, как и они. Я бы простил тебе и покушение на меня, и попытку захватить корабль, – но этого простить не могу.
– А ты не задумывался над тем, что, может, я правильно делаю. Не считаешь ли ты, что людям нельзя выходить в Космос, что они недостойны…
– Вопрос отклоняется, – снова вмешался Шанкар. – Он требует от свидетеля делать умозаключения.
– Нет, почему же, я отвечу, – сказал я. – По моему убеждению, все имеют право жить в Космосе. И люди тоже. Они ничем не хуже остальных разумных рас.
– Но ты же не станешь отрицать, – настаивал Ахмад, – что в свое время человечество подвергало Иных преследованиям, истребляло их, дискриминировало?
– Это делало не человечество, а отдельные его представители. Среди чужаков тоже были расисты, мечтавшие истребить людей и других Иных. И таких было не меньше, чем расистов-людей.
– Однако ты должен признать, что люди в гораздо большей мере подвержены ксенофобии, чем другие расы. Вот, например…
– Мистер Раман! – решительно перебил его Шанкар. – Делаю вам последнее предупреждение. Прошу в дальнейшем не отклоняться от темы разбирательства. Вы обвиняетесь в покушении на членов экипажа и попытке захвата корабля. Задавайте вопросы по существу дела.
– Ну что ж, по существу так по существу. Что ты собирался делать с кораблем, Стас?
– Лететь на нем.
– Да, это понятно. А куда лететь?
– На Терру-Галлию.
– Чтобы присоединиться к этим безумцам, которые мечтают уничтожить всех Иных?
– Чтобы присоединиться к людям, которые борются за свою свободу и независимость, которые отстаивают свое естественное право жить в Космосе, среди звезд. – Я сделал короткую паузу. – Ты больной человек, Ахмад. У тебя комплекс ложной вины. Просто удивительно, как наши психиатры этого не обнаружили.
Ахмад опять ухмыльнулся:
– А ты, значит, здоровый? Ты не страдаешь никакими комплексами? Легко могу доказать обратное. Могу доказать, что ты, как и большинство людей, подвержен патологической ксенофобии. Ты помнишь юную особу по имени Вайолет?
– Вопрос отклоняется, – поспешно проговорил Шанкар. – Он не относится к делу.
– Как это не относится? – возразил Ахмад. – Еще как относится! Ведь Вайолет принадлежала к расе нереев. То бишь пятидесятников.
С неожиданной для своего возраста силой Шанкар грохнул кулаком по столу.
– Допрос свидетеля закончен. Вы свободны, капитан Матусевич. Можете покинуть зал заседаний.
В повторном приглашении я не нуждался, тотчас вскочил со стула и торопливо вышел из столовой. Оказавшись в коридоре, я бросился к ближайшей туалетной комнате и едва успел склониться над раковиной умывальника, как меня вырвало. Потом еще раз и еще – пока мой желудок совсем не опустел.
Тем не менее позывы к рвоте не прекращались. Я открыл висящую над умывальником аптечку и принялся лихорадочно рыться в ней. Мои поиски осложнялись еще и тем, что все надписи были сделаны по-французски, а этот язык хоть и имел много общего с моим родным английским, все же отличался от него. Но наконец я нашел упаковку, где под крупным и совершенно непонятным мне фирменным названием более мелкими буквами было написано «antiemetique». Понадеявшись, что это соответствует английскому «antiemetic» (противорвотное средство), я вытряхнул на ладонь две маленькие круглые капсулы и отправил их в рот.
От взаимодействия со слюной капсулы тотчас растворились, обдав ротовую полость и гортань приятной свежестью. Дышать мне стало легче, а через считанные секунды конвульсии в животе прекратились. Похоже, я выбрал правильное лекарство.
На всякий случай я отыскал в аптечке успокоительное и съел одну таблетку. Затем прополоскал рот, умылся, поправил перед зеркалом растрепанные волосы и, убедившись, что мой мундир не пострадал, вышел в коридор.
Там я лицом к лицу столкнулся с Ритой.
– Как ты, Стас? – взволнованно спросила она. – С тобой все в порядке?
– Нет, не в порядке, – честно признался я. – Но ничего, выживу.
– Ты очень бледен. И вообще скверно выглядишь. Я могу дать тебе…
– Я уже сам взял. – С этими словами я достал из кармана оба лекарства, которые решил прихватить с собой.
Осмотрев их, Рита одобрительно кивнула:
– Все правильно. Только не злоупотребляй транквилизаторами. Выпей еще одну таблетку, пойди к себе и приляг отдохни.
Я отрицательно покачал головой:
– Нет, я иду в рубку. Сейчас я должен чем-то занять себя.
– Да, понимаю. Хочешь, я пойду с тобой?
– Спасибо, но не надо. Я хочу побыть один.
– Там осталась Рашель.
– Вызови ее. Придумай что-нибудь.
– Ладно, придумаю.
На том мы и расстались. Когда я поднялся на верхний ярус и вошел в рубку управления, Рашель мигом убрала с экрана картинку из столовой и освободила капитанское место.
– Меня зовет Рита, – сказала она. – Я, наверное, побегу.
– Хорошо, солнышко, ступай. Я принимаю вахту. Прежде чем уйти, девочка подошла ко мне и взяла меня за руку.
– Вы были правы, дядя Стас. Мистер Раман сумасшедший. Мне жаль, что вы потеряли друга. Мне очень-очень жаль. Это так больно.
«Она ничего не поняла! – мелькнуло в моей голове, и я сразу почувствовал огромное облегчение, – Слава Богу, она ничего не поняла…»
Когда Рашель ушла, я устроился в своем кресле, но вызывать на экран «Историю контактов» не стал. Сейчас меня тошнило при одной только мысли о чужаках – пятидесятниках ли, альвах, дварках или других, не важно. Поэтому я решил произвести тщательное профилактическое тестирование всех без исключения бортовых систем корабля, что гарантировало мне как минимум три часа напряженной работы и полной сосредоточенности.
В течение всего этого времени меня никто не беспокоил, и лишь когда я справился с поставленной перед собой задачей и стал думать над тем, что делать дальше, в рубку вошел профессор Агаттияр. Усевшись в кресло второго пилота, он сказал:
– Суд уже закончился. Приговор вынесен. Помедлив секунду, я спросил:
– И какой?
Агаттияр ответил мне пристальным взглядом:
– А вы как думаете? Я угрюмо кивнул:
– Да, понимаю. И когда его… ну того…
– По моему предложению исполнение приговора отложено до прибытия на Терру-Галлию, чтобы мистер Раман имел возможность подать апелляцию.
Я вздохнул. Только сейчас до меня дошло, что в соответствии с правилами приказ об исполнении приговора должен отдавать командир корабля.
– Спасибо вам, профессор, – сказал я от души.
– Не за что. – Агаттияр повернулся в кресле лицом ко мне. – И вообще, вы могли бы отложить разбирательство до конца полета. Мы бы вас правильно поняли. Ведь мы, как вы сами не раз говорили, всего лишь гражданский экипаж. Я согласен с вами: мистер Раман больной человек и его нужно лечить. Гм-м… Хотя боюсь, что его болезнь уже перешла в хроническую стадию.
Следующие несколько минут мы молчали, думая об одном и том же, но не решаясь об этом заговорить. Вдруг я почувствовал, что меня снова начинает подташнивать. Совсем недавно я заставил себя съесть два сандвича и теперь опасался, что они не пойдут мне впрок. После некоторых колебаний я достал упаковку с противорвотным и отправил в рот одну капсулу. Ощущение тошноты исчезло – но надолго ли?..
– Вот что, мистер Матусевич, – твердо произнес Агаттияр. – Вам следует пойти к себе и хорошенько выспаться. – Решительным жестом он отмел мои возможные возражения. – Вы испытали сильный шок, капитан. В своем нынешнем состоянии вы не способны командовать кораблем и принимать взвешенные решения. До выхода из канала осталось двенадцать часов. За это время вы должны справиться со своей истерикой.
– У меня нет никакой истерики, – неуверенно сказал я.
– Есть! То, что вы сейчас переживаете, самая настоящая истерика. Просто вы прячете ее внутри себя. Д это еще хуже, чем если бы вы психовали и метались от стены к стене. – Агаттияр повернул свое кресло к пульту. – Ступайте, капитан. Я подежурю вместо вас. Повторяю: у вас двенадцать часов, чтобы прийти в норму. А Рита, если понадобится, окажет вам помощь.
Как здравомыслящий и рассудительный человек, я не мог не признать резонность доводов профессора. Еще немного помявшись ради проформы, я в конце концов уступил, передал ему вахту и отправился в свою каюту. Там я первым делом забрался в горячую ванну и провел в ней добрых полчаса, тщательно смывая с себя воображаемую грязь. Умом я прекрасно понимал, что эта грязь существует лишь в моих мыслях и воспоминаниях более чем трехлетней давности, однако с достойным лучшего применения усердием раз за разом намыливал себя с головы до ног, пока не устал от этой бессмысленной и однообразной процедуры.
Тем не менее горячая вода с паром сделали свое дело, и из ванной я вышел если не взбодренный, то по крайней мере не такой угнетенный и подавленный, как раньше. А в самой каюте меня ожидал маленький сюрприз – рядом с койкой в кресле сидела Рита со своим медицинским кейсом на коленях. Хорошо хоть я после купания накинул на себя халат и не предстал перед девушкой во всей своей наготе.
Она встретила меня немного смущенной улыбкой:
– Я воспользовалась прерогативой судового врача и вошла к тебе без спроса. Извини, пожалуйста. Просто я боялась, что ты не захочешь меня впустить.
Я опустился на край койки и стал энергично растирать полотенцем волосы – сушилками я принципиально никогда не пользовался.
– Ну а что мешает мне попросить тебя уйти? Или попросту вытолкать в шею, если ты заупрямишься? Рита покачала головой:
– Это гораздо сложнее, чем сказать через дверь: «Не беспокой меня».
– Ты права, – вынужден был согласиться я. – Это действительно сложнее. Но поверь – мне не нужны никакие уколы или пилюли. Обойдусь и без них.
– Зато тебе нужно с кем-то поговорить, перед кем-то выговориться. Мой отец и господин Шанкар слишком стары, Рашель еще ребенок, а с Арчибальдом у тебя не сложились доверительные отношения. Так что остаюсь только я.
– Да, пожалуй… Кстати, что знает об этом Рашель? Никому из вас не взбрело в голову «просветить» ее?
– Конечно, нет. Мы же не идиоты. Девочка по-прежнему думает, что ты так расстроился из-за мистера Рамана. Она не уловила этого нюанса насчет Вайолет.
Я содрогнулся всем телом, а к моему горлу вновь подступил тошнотворный клубок. Рита быстро поставила свой кейс на пол и пересела на койку рядом со мной.
– Я понимаю тебя, Стас, – сказала она, взяв меня за руку, – Отчасти понимаю. Ведь я была знакома с Махдевом, и мы… нет, между нами ничего не было – но вполне могло быть. При мысли об этом мне становится плохо. – Девушка зябко поежилась. – Это чисто физиологическая реакция.
От прикосновения ее руки, от того, что она сидела так близко ко мне, моя тошнота отступила. Я чувствовал запах волос Риты – он был терпкий и невыразимо приятный. Живой человеческий запах – запах настоящей земной женщины.
– Может, в чем-то Ахмад и прав, – сказал я. – У нас, людей, патологическая ксенофобия.
– Не говори глупостей. Она не патологическая, а совершенно нормальная. Чужаки не менее подвержены этому, чем мы.
– Но они же… вот она… эта Вайолет… это существо… брр!..
– Среди представителей всех рас случаются исключения. Есть такие и среди людей, и среди пятидесятников. Перед тем как прийти к тебе, я читала на эту тему статью. В довоенные времена некоторые люди по собственной воле вступали в половые отношения с Иными и получали от этого удовольствие. Таких было мало, но они были. По тогдашним наблюдениям, в среднем только один человек на полторы тысячи не имел никаких ксенофобических реакций. Среди чужаков этот процент был не выше. Да и то лишь в том случае, когда речь шла о представителях близких рас; скажем, для нас – о дварках и пятидесятниках. Что касается последних, то даже в своем истинном облике они очень похожи на людей, просто по нашим, человеческим, меркам выглядят чересчур уродливо. Ну а дварки вообще как люди, только значительно ниже нас ростом. В давние времена, когда медицина еще не умела исправлять отклонения в работе желез внутренней секреции, среди людей порой рождались карлики, и выглядели они в точности как дварки. Собственно, поэтому их расе дали такое название.
Как ни странно, эта короткая лекция подействовала на меня успокаивающе. Рита говорила нарочито сухо и отстраненно, как бы переводя все происшедшее со мной из области сугубо личного в плоскость прикладной психологии. И ей это удавалось.
– А мистер Раман попросту спекулировал, передергивая факты, – продолжала она. – Ты же сам прекрасно знаешь, как можно, не прибегая к откровенной лжи, представить ситуацию в совершенно искаженном виде. Хотя, возможно, он и сам в это искренне верит. Он рассуждает так: раз пятидесятник охотно вступает с человеком в связь, а данный конкретный человек, узнав об этом, бежит к ближайшему умывальнику, где его выворачивает наизнанку, то, значит, пятидесятники – не ксенофобы, а люди – ксенофобы. Следуя такой логике, можно доказать, что каждый гетеросексуальный мужчина – патологический гомофоб. Мистер Раман, сознательно или невольно, закрывает глаза на то обстоятельство, что агентов-пятидесятников тщательно подбирают, и одно из непременных условий отбора есть полное отсутствие у кандидатов ксенофобических реакций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Есть, капитан! Второй пилот вахту принял.
Я протянул было руку, чтобы снова погладить Рашель по голове, но в последний момент передумал – ведь теперь она была, как говорится, при исполнении.
Taken: , 1 7
Когда я вошел в столовую, в судебном заседании был объявлен короткий перерыв. Агаттияр с Шанкаром стояли возле раздаточного окна камбуза и лили что-то из чашек – то ли чай, то ли кофе. Арчибальд Ортега сидел за большим столом, предназначенным для членов экипажа, держа в левой руке зажженную сигарету, а в правой – парализатор. Его оружие было направлено на Ахмада, который расположился за одним из небольших столиков для пассажиров. Он тоже курил, причем не только по случаю перерыва – в пепельнице на его столике была уже целая гора окурков, а рядом с ней лежала полупустая пачка сигарет незнакомой мне марки «Житан».
Перерыв был устроен явно ради меня, потому что при моем появлении Шанкар и Агаттияр сразу вернулись к столу и заняли свои места, а Ортега торопливо погасил сигарету. Ахмад продолжал курить, блуждая взглядом по комнате и словно не замечая меня.
Шанкар предложил мне занять свидетельское место – обычный стул, установленный таким образом, чтобы я мог видеть и подсудимого, и членов трибунала. Когда я уселся, Шанкар произнес:
– Капитан, вы вызваны сюда по настоянию обвиняемого, который желает допросить вас в качестве свидетеля своей защиты. По уставу военно-космического флота Терры-Галлии, на одном из кораблей которого мы в данный момент находимся, он имеет на это право.
– Я согласен отвечать, сэр, – сказал я. Шанкар повернулся к подсудимому:
– Вы можете задавать свидетелю вопросы.
Казалось, только сейчас Ахмад заметил мое присутствие. Он перевел на меня свой усталый, угрюмый и затравленный взгляд и тихо проговорил:
– Вообще-то особых вопросов у меня нет. Просто я хотел посмотреть на тебя, Стас. Ведь ты меня избегаешь. Ты даже не пришел на это судилище, хотя по идее должен был председательствовать на нем. Почему?
– Вопрос отклоняется, – прозвучал надтреснутый голос Шанкара. – Он задан не по существу дела. У вас есть еще вопросы, мистер Раман?
– Да, есть. Ты хорошо меня знаешь, Стас?
– Я думал, что хорошо тебя знаю, – ответил я. – Но теперь вижу, что ошибался.
– Но ты доверял мне?
– Да, раньше доверял. До тех пор доверял, пока ты не предал моего доверия.
– Ты считаешь меня предателем?
– А кто же ты еще! – воскликнул я, лишь усилием воли заставив себя остаться на месте. Именно этого я боялся больше всего: что при встрече с Ахмадом не выдержу и наброшусь на него. – Ты самый настоящий предатель. Ты предал меня, ты предал всех людей Махаварши, ты… ты предал человечество!
Ахмад покачал головой и слабо улыбнулся:
– Ой, как патетично! А с какой стати ты говоришь за все человечество? Кто дал тебе такое право?
– Ну, хорошо, – уступил я. – Утверждение насчет людей Махаварши и всего человечества в целом я снимаю. Но меня-то ты предал! Я доверял тебе, а ты обманул мое доверие. Ты служишь чужакам, которые держат людей в плену, не позволяют им выйти в Космос. Всем – в том числе и мне. А ты ведь знаешь, как я мечтал о звездах. Ты всегда знал об этом – и все равно помогал чужакам. Значит, ты был в такой же степени моим тюремщиком, как и они. Я бы простил тебе и покушение на меня, и попытку захватить корабль, – но этого простить не могу.
– А ты не задумывался над тем, что, может, я правильно делаю. Не считаешь ли ты, что людям нельзя выходить в Космос, что они недостойны…
– Вопрос отклоняется, – снова вмешался Шанкар. – Он требует от свидетеля делать умозаключения.
– Нет, почему же, я отвечу, – сказал я. – По моему убеждению, все имеют право жить в Космосе. И люди тоже. Они ничем не хуже остальных разумных рас.
– Но ты же не станешь отрицать, – настаивал Ахмад, – что в свое время человечество подвергало Иных преследованиям, истребляло их, дискриминировало?
– Это делало не человечество, а отдельные его представители. Среди чужаков тоже были расисты, мечтавшие истребить людей и других Иных. И таких было не меньше, чем расистов-людей.
– Однако ты должен признать, что люди в гораздо большей мере подвержены ксенофобии, чем другие расы. Вот, например…
– Мистер Раман! – решительно перебил его Шанкар. – Делаю вам последнее предупреждение. Прошу в дальнейшем не отклоняться от темы разбирательства. Вы обвиняетесь в покушении на членов экипажа и попытке захвата корабля. Задавайте вопросы по существу дела.
– Ну что ж, по существу так по существу. Что ты собирался делать с кораблем, Стас?
– Лететь на нем.
– Да, это понятно. А куда лететь?
– На Терру-Галлию.
– Чтобы присоединиться к этим безумцам, которые мечтают уничтожить всех Иных?
– Чтобы присоединиться к людям, которые борются за свою свободу и независимость, которые отстаивают свое естественное право жить в Космосе, среди звезд. – Я сделал короткую паузу. – Ты больной человек, Ахмад. У тебя комплекс ложной вины. Просто удивительно, как наши психиатры этого не обнаружили.
Ахмад опять ухмыльнулся:
– А ты, значит, здоровый? Ты не страдаешь никакими комплексами? Легко могу доказать обратное. Могу доказать, что ты, как и большинство людей, подвержен патологической ксенофобии. Ты помнишь юную особу по имени Вайолет?
– Вопрос отклоняется, – поспешно проговорил Шанкар. – Он не относится к делу.
– Как это не относится? – возразил Ахмад. – Еще как относится! Ведь Вайолет принадлежала к расе нереев. То бишь пятидесятников.
С неожиданной для своего возраста силой Шанкар грохнул кулаком по столу.
– Допрос свидетеля закончен. Вы свободны, капитан Матусевич. Можете покинуть зал заседаний.
В повторном приглашении я не нуждался, тотчас вскочил со стула и торопливо вышел из столовой. Оказавшись в коридоре, я бросился к ближайшей туалетной комнате и едва успел склониться над раковиной умывальника, как меня вырвало. Потом еще раз и еще – пока мой желудок совсем не опустел.
Тем не менее позывы к рвоте не прекращались. Я открыл висящую над умывальником аптечку и принялся лихорадочно рыться в ней. Мои поиски осложнялись еще и тем, что все надписи были сделаны по-французски, а этот язык хоть и имел много общего с моим родным английским, все же отличался от него. Но наконец я нашел упаковку, где под крупным и совершенно непонятным мне фирменным названием более мелкими буквами было написано «antiemetique». Понадеявшись, что это соответствует английскому «antiemetic» (противорвотное средство), я вытряхнул на ладонь две маленькие круглые капсулы и отправил их в рот.
От взаимодействия со слюной капсулы тотчас растворились, обдав ротовую полость и гортань приятной свежестью. Дышать мне стало легче, а через считанные секунды конвульсии в животе прекратились. Похоже, я выбрал правильное лекарство.
На всякий случай я отыскал в аптечке успокоительное и съел одну таблетку. Затем прополоскал рот, умылся, поправил перед зеркалом растрепанные волосы и, убедившись, что мой мундир не пострадал, вышел в коридор.
Там я лицом к лицу столкнулся с Ритой.
– Как ты, Стас? – взволнованно спросила она. – С тобой все в порядке?
– Нет, не в порядке, – честно признался я. – Но ничего, выживу.
– Ты очень бледен. И вообще скверно выглядишь. Я могу дать тебе…
– Я уже сам взял. – С этими словами я достал из кармана оба лекарства, которые решил прихватить с собой.
Осмотрев их, Рита одобрительно кивнула:
– Все правильно. Только не злоупотребляй транквилизаторами. Выпей еще одну таблетку, пойди к себе и приляг отдохни.
Я отрицательно покачал головой:
– Нет, я иду в рубку. Сейчас я должен чем-то занять себя.
– Да, понимаю. Хочешь, я пойду с тобой?
– Спасибо, но не надо. Я хочу побыть один.
– Там осталась Рашель.
– Вызови ее. Придумай что-нибудь.
– Ладно, придумаю.
На том мы и расстались. Когда я поднялся на верхний ярус и вошел в рубку управления, Рашель мигом убрала с экрана картинку из столовой и освободила капитанское место.
– Меня зовет Рита, – сказала она. – Я, наверное, побегу.
– Хорошо, солнышко, ступай. Я принимаю вахту. Прежде чем уйти, девочка подошла ко мне и взяла меня за руку.
– Вы были правы, дядя Стас. Мистер Раман сумасшедший. Мне жаль, что вы потеряли друга. Мне очень-очень жаль. Это так больно.
«Она ничего не поняла! – мелькнуло в моей голове, и я сразу почувствовал огромное облегчение, – Слава Богу, она ничего не поняла…»
Когда Рашель ушла, я устроился в своем кресле, но вызывать на экран «Историю контактов» не стал. Сейчас меня тошнило при одной только мысли о чужаках – пятидесятниках ли, альвах, дварках или других, не важно. Поэтому я решил произвести тщательное профилактическое тестирование всех без исключения бортовых систем корабля, что гарантировало мне как минимум три часа напряженной работы и полной сосредоточенности.
В течение всего этого времени меня никто не беспокоил, и лишь когда я справился с поставленной перед собой задачей и стал думать над тем, что делать дальше, в рубку вошел профессор Агаттияр. Усевшись в кресло второго пилота, он сказал:
– Суд уже закончился. Приговор вынесен. Помедлив секунду, я спросил:
– И какой?
Агаттияр ответил мне пристальным взглядом:
– А вы как думаете? Я угрюмо кивнул:
– Да, понимаю. И когда его… ну того…
– По моему предложению исполнение приговора отложено до прибытия на Терру-Галлию, чтобы мистер Раман имел возможность подать апелляцию.
Я вздохнул. Только сейчас до меня дошло, что в соответствии с правилами приказ об исполнении приговора должен отдавать командир корабля.
– Спасибо вам, профессор, – сказал я от души.
– Не за что. – Агаттияр повернулся в кресле лицом ко мне. – И вообще, вы могли бы отложить разбирательство до конца полета. Мы бы вас правильно поняли. Ведь мы, как вы сами не раз говорили, всего лишь гражданский экипаж. Я согласен с вами: мистер Раман больной человек и его нужно лечить. Гм-м… Хотя боюсь, что его болезнь уже перешла в хроническую стадию.
Следующие несколько минут мы молчали, думая об одном и том же, но не решаясь об этом заговорить. Вдруг я почувствовал, что меня снова начинает подташнивать. Совсем недавно я заставил себя съесть два сандвича и теперь опасался, что они не пойдут мне впрок. После некоторых колебаний я достал упаковку с противорвотным и отправил в рот одну капсулу. Ощущение тошноты исчезло – но надолго ли?..
– Вот что, мистер Матусевич, – твердо произнес Агаттияр. – Вам следует пойти к себе и хорошенько выспаться. – Решительным жестом он отмел мои возможные возражения. – Вы испытали сильный шок, капитан. В своем нынешнем состоянии вы не способны командовать кораблем и принимать взвешенные решения. До выхода из канала осталось двенадцать часов. За это время вы должны справиться со своей истерикой.
– У меня нет никакой истерики, – неуверенно сказал я.
– Есть! То, что вы сейчас переживаете, самая настоящая истерика. Просто вы прячете ее внутри себя. Д это еще хуже, чем если бы вы психовали и метались от стены к стене. – Агаттияр повернул свое кресло к пульту. – Ступайте, капитан. Я подежурю вместо вас. Повторяю: у вас двенадцать часов, чтобы прийти в норму. А Рита, если понадобится, окажет вам помощь.
Как здравомыслящий и рассудительный человек, я не мог не признать резонность доводов профессора. Еще немного помявшись ради проформы, я в конце концов уступил, передал ему вахту и отправился в свою каюту. Там я первым делом забрался в горячую ванну и провел в ней добрых полчаса, тщательно смывая с себя воображаемую грязь. Умом я прекрасно понимал, что эта грязь существует лишь в моих мыслях и воспоминаниях более чем трехлетней давности, однако с достойным лучшего применения усердием раз за разом намыливал себя с головы до ног, пока не устал от этой бессмысленной и однообразной процедуры.
Тем не менее горячая вода с паром сделали свое дело, и из ванной я вышел если не взбодренный, то по крайней мере не такой угнетенный и подавленный, как раньше. А в самой каюте меня ожидал маленький сюрприз – рядом с койкой в кресле сидела Рита со своим медицинским кейсом на коленях. Хорошо хоть я после купания накинул на себя халат и не предстал перед девушкой во всей своей наготе.
Она встретила меня немного смущенной улыбкой:
– Я воспользовалась прерогативой судового врача и вошла к тебе без спроса. Извини, пожалуйста. Просто я боялась, что ты не захочешь меня впустить.
Я опустился на край койки и стал энергично растирать полотенцем волосы – сушилками я принципиально никогда не пользовался.
– Ну а что мешает мне попросить тебя уйти? Или попросту вытолкать в шею, если ты заупрямишься? Рита покачала головой:
– Это гораздо сложнее, чем сказать через дверь: «Не беспокой меня».
– Ты права, – вынужден был согласиться я. – Это действительно сложнее. Но поверь – мне не нужны никакие уколы или пилюли. Обойдусь и без них.
– Зато тебе нужно с кем-то поговорить, перед кем-то выговориться. Мой отец и господин Шанкар слишком стары, Рашель еще ребенок, а с Арчибальдом у тебя не сложились доверительные отношения. Так что остаюсь только я.
– Да, пожалуй… Кстати, что знает об этом Рашель? Никому из вас не взбрело в голову «просветить» ее?
– Конечно, нет. Мы же не идиоты. Девочка по-прежнему думает, что ты так расстроился из-за мистера Рамана. Она не уловила этого нюанса насчет Вайолет.
Я содрогнулся всем телом, а к моему горлу вновь подступил тошнотворный клубок. Рита быстро поставила свой кейс на пол и пересела на койку рядом со мной.
– Я понимаю тебя, Стас, – сказала она, взяв меня за руку, – Отчасти понимаю. Ведь я была знакома с Махдевом, и мы… нет, между нами ничего не было – но вполне могло быть. При мысли об этом мне становится плохо. – Девушка зябко поежилась. – Это чисто физиологическая реакция.
От прикосновения ее руки, от того, что она сидела так близко ко мне, моя тошнота отступила. Я чувствовал запах волос Риты – он был терпкий и невыразимо приятный. Живой человеческий запах – запах настоящей земной женщины.
– Может, в чем-то Ахмад и прав, – сказал я. – У нас, людей, патологическая ксенофобия.
– Не говори глупостей. Она не патологическая, а совершенно нормальная. Чужаки не менее подвержены этому, чем мы.
– Но они же… вот она… эта Вайолет… это существо… брр!..
– Среди представителей всех рас случаются исключения. Есть такие и среди людей, и среди пятидесятников. Перед тем как прийти к тебе, я читала на эту тему статью. В довоенные времена некоторые люди по собственной воле вступали в половые отношения с Иными и получали от этого удовольствие. Таких было мало, но они были. По тогдашним наблюдениям, в среднем только один человек на полторы тысячи не имел никаких ксенофобических реакций. Среди чужаков этот процент был не выше. Да и то лишь в том случае, когда речь шла о представителях близких рас; скажем, для нас – о дварках и пятидесятниках. Что касается последних, то даже в своем истинном облике они очень похожи на людей, просто по нашим, человеческим, меркам выглядят чересчур уродливо. Ну а дварки вообще как люди, только значительно ниже нас ростом. В давние времена, когда медицина еще не умела исправлять отклонения в работе желез внутренней секреции, среди людей порой рождались карлики, и выглядели они в точности как дварки. Собственно, поэтому их расе дали такое название.
Как ни странно, эта короткая лекция подействовала на меня успокаивающе. Рита говорила нарочито сухо и отстраненно, как бы переводя все происшедшее со мной из области сугубо личного в плоскость прикладной психологии. И ей это удавалось.
– А мистер Раман попросту спекулировал, передергивая факты, – продолжала она. – Ты же сам прекрасно знаешь, как можно, не прибегая к откровенной лжи, представить ситуацию в совершенно искаженном виде. Хотя, возможно, он и сам в это искренне верит. Он рассуждает так: раз пятидесятник охотно вступает с человеком в связь, а данный конкретный человек, узнав об этом, бежит к ближайшему умывальнику, где его выворачивает наизнанку, то, значит, пятидесятники – не ксенофобы, а люди – ксенофобы. Следуя такой логике, можно доказать, что каждый гетеросексуальный мужчина – патологический гомофоб. Мистер Раман, сознательно или невольно, закрывает глаза на то обстоятельство, что агентов-пятидесятников тщательно подбирают, и одно из непременных условий отбора есть полное отсутствие у кандидатов ксенофобических реакций.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34