Но ему остались
верными гвардейские полки.
Тогда в Петербурге были две власти: одна - пролетарская, невооруженная, а
другая - правительственная, вооруженная. Но не все войска были верны
царизму. Я уже упомянул о восстании Черноморского флота. На протяжении всей
линии Сибирской железной дороги, по которой возвращались с Дальнего Востока
солдаты, установилась власть революционных солдат, которые избирали свои
советы солдатских депутатов и поднимали красные знамена. У нас в Петербурге
целый ряд полков и матросских экипажей открыто посылал в Совет своих
делегатов в солдатской форме. Это было во время ноябрьской забастовки,
после того как петербургские рабочие заявили, что они не могут оставаться
спокойными, когда над головой кронштадтских моряков висит веревка.
Целые полки переходили на сторону революции, но это были полки, в
большинстве своем состоявшие из пролетариев. Царская власть рассчитывала не
на своих министров, не на их таланты и находчивость, а на материальное
могущество армии. Но ведь сама армия не машина, не мертвое орудие: она
состоит из живых, мыслящих и чувствующих людей. От состава армии зависит, в
какую сторону будут стрелять винтовки и пушки. Этого не следует забывать.
Если царизм нас победил, то лишь потому, что в армии имелось много темных
крестьян и мало-сознательных рабочих. (Аплодисменты; голоса: "верно,
верно!".) Вы понимаете, конечно, что не сам царизм заткнул рот рабочим; его
орудием явились крестьяне-солдаты. Но машинное производство постепенно
превращает крестьян в рабочих, рабочие входят в армию и революционизируют
ее. И с той же неотразимостью, с какою вертится земля и день сменяется
ночью, а ночь - днем, в царской армии крестьяне замещаются пролетариями -
друзьями революции. (Аплодисменты.)
Товарищи, времени осталось немного, и я вынужден сократить заключительную
часть моей речи.
Я уже сказал, что были две власти: революционная, невооруженная, и старая -
вооруженная. Мы, социал-демократы, не были, разумеется, так наивны, чтоб
ожидать, что царизм уступит свое место без боя, что он не пустит в ход свою
армию. Мы знали, что, как только пролетариат отступит, кровожадное чудовище
выйдет из своей норы и вонзит в него свои когти. И поэтому мы заранее
обратились с революционным манифестом к армии и крестьянам. И надо сказать,
что голос пролетариата нашел огромный отзвук - огромный, но недостаточный.
Русский крестьянин отлично понимает, что помещик - его враг. Но когда он
входит в казарму и становится солдатом, он начинает колебаться, как слепой,
не понимая, где его друзья и где враги. Вот почему он направил свое оружие
против революции. Трагедия русской революции состоит в том, что царизм
успел не только ограбить мужика, но и отравить его сознание. Крестьяне в
солдатской форме направили свои винтовки против рабочих, и этим объясняется
декабрьское поражение.
Если нам скажут, что социал-демократы потеряли доверие пролетариата из-за
того, что вывели его на московские баррикады, то мы, которые гордимся этим
выступлением, ответим, что этот упрек лишен всякого основания. Обратитесь к
русскому пролетарию и спросите его, потерял ли он к нам доверие после
декабрьского поражения. Взгляните на списки Первой, Второй, Третьей
Государственной Думы*95, и вы увидите, что русский пролетариат и после
страшного кровопускания дал свой голос только одной партии - русской
социал-демократии. Правда, товарищи, что когда происходили выборы в Первую
Думу, рабочие еще не успели смыть с себя кровь, их раны еще не зажили, и
многие из них отказались от выборов. На многих фабриках рабочие в насмешку
выбирали депутатами фабричных собак, фабричные трубы или двери. Словом,
рабочие бойкотировали Первую Думу. Но во Вторую Думу, несмотря на тяжелый
избирательный закон - о всеобщем избирательном праве в России не могло быть
и речи, наше избирательное право не лучше прусского, - русский пролетариат
послал шестьдесят восемь социал-демократов. Вполне естественно, что при
избирательном праве, состряпанном графом Витте, нечего было и думать о
народном большинстве. В Думе господами оказались либералы из кадетской
партии, во главе с Милюковым. Я уже упомянул в прошлое воскресенье в своей
речи*, что либерализм в это время чувствовал себя победителем и фактически
господином положения. Всегда, когда революционный народ разбит, господином
оказывается торжествующий либерализм, который заявляет: отныне
революционные партии должны исчезнуть, теперь я диктую законы. Либерализм
протягивает одну руку народу, а другую - монархии. Напомню о знаменитых
дебатах, происходивших во Второй Государственной Думе между Маклаковым и
Столыпиным. Это было тогда, когда либералы вырабатывали в Думе законы, так
никогда и не увидавшие света.
/* Эта речь была произнесена тов. Троцким на контр-демонстрации,
организованной болгарской с.-д. партией против панславянского съезда,
который происходил в это время в Софии под руководством Милюкова, Гучкова,
Крамаржа и др. пресловутых панславистов. Ред./
В то самое время, когда за стенами Думы Столыпин воздвигал виселицы
военно-полевых судов, Маклаков в блестящей речи доказывал Столыпину, что
его военно-полевые суды - незаконны и неправомерны. Вы можете себе
представить, какое страшное, потрясающее впечатление произвели эти речи на
того, кто управлял при помощи "незаконных и неправомерных" виселиц. Он
вышел на кафедру и заявил: "господин Маклаков - чудесный, великолепный
оратор, он самым неопровержимым образом доказывает, что военно-полевые суды
незаконны. Но, господин Маклаков, военно-полевые суды целесообразны, а моя
задача не в том, чтобы толковать законы, а в том, чтобы задушить революцию.
Что может мне на это ответить ваш либерализм? Что вы можете мне дать?
Передо мной революционные рабочие и крестьяне, которые выступают с
социальными требованиями, которые отнимают земли у помещиков, и я борюсь
против них с ножом в руках. На что вы мне нужны с вашей риторикой? Что вы
мне можете дать против них?". И он плюнул и разогнал их. Я тут напомню вам,
что говорил наш учитель Лассаль*96 в защиту реакционеров: он говорил, что
они не болтуны, а трезвые, умные слуги своего государя.
Разогнав Первую и Вторую Думы, Столыпин создает Третью по образу и подобию
своему - тройственный союз, охватывающий бюрократию с милитаризмом,
помещиков и грабительский капитализм. Организовавшаяся контр-революция
нашла свое полное выражение в Третьей Государственной Думе, председателем
которой был Александр Иванович Гучков, а фактическим господином - Петр
Аркадьевич Столыпин. Столыпин боролся с революцией, пока она была жива, он
боролся также с либерализмом в двух первых Государственных Думах; и,
наконец, создал Третью Думу - послушную банду людей, которые говорят "да"
на каждое слово Столыпина и "нет" на все требования народа. Но я думаю, что
в этой Думе Столыпин должен был видеть и свою силу и свою слабость. Правда,
русская революция временно задушена - остается только агитация отдельных
лиц. Но эта агитация остается вместе с нуждой и бедственным положением
народных масс, с потребностью общественного развития, с неразрешенным
аграрным вопросом и попрежнему невыносимым положением русского мужика.
Столыпин Третьей Думы стоит перед разбитым корытом. Огромный дефицит,
крестьянская нищета, недоверие европейских бирж - все это остается и
помогает русскому либерализму поднять голову и, в лице профессора Милюкова,
поднять знамя неославизма. Милюков заявляет, что кадеты были готовы
потребовать проведения необходимых реформ, но революция им помешала. Так
как у нас нет и не может быть достаточно емкого внутреннего рынка, и
поэтому самодержавие не имеет достаточных налогов, - мы должны, по мнению
Милюкова, добыть себе внешние рынки путем капиталистического империализма,
при помощи вооруженной силы.
Чтобы создать в России настроение, которое обеспечило бы Столыпину и царю
развитие империализма, чтобы создать возможность завоевания внешних рынков,
русский либерализм поднимает неославянофильскую агитацию, развертывает
старое царское знамя, на котором начертаны слова: "самодержавие,
православие, народность", и приписывает к ним слова: "равенство, братство,
свобода", - и все это становится под священный протекторат великой
исторической нагайки белого царя. Запомните мои слова, товарищи, и знайте,
что не черносотенцы или октябристы, а кадеты, либералы - Милюков, Маклаков,
Родичев и др. инициаторы неославянофильства - первые бросили нам упрек, что
мы - изменники славянству, потому что наш депутат Покровский*97 открыто и
смело заявил, что их неославизм - шантаж. (Аплодисменты и громкие возгласы:
"верно".) Он заявил, что они подняли весь этот шум только для того, чтобы
царизм мог в мутной воде ловить золотые рыбки прибыли. Тогда все
либеральные газеты своими ядовитыми плевками оплевали социализм, опираясь
против него на всех сторонников неославянофильства. Но теперь, после всего
что я слышал тут у вас, товарищи, я могу заявить русскому пролетариату, что
лгут те, кто говорит, будто балканский народ, балканский рабочий класс не
верили в русский пролетариат, в русскую революцию, а верили в русский
либерализм и в неославизм. (Бурные аплодисменты и возгласы: "верно".)
Товарищи, так как царизм сейчас силен, так как в его руках сейчас находится
могущественная армия, то замыслы кадетского империализма могли бы принести
пользу только реакции. Если бы царизм мог завоевать внешние рынки и этим
обогатить средние и высшие классы, то он сумел бы пополнить свой бюджет и
укрепить свое положение. Но в том-то и дело, товарищи, что царская армия с
ее офицерами, единственные заслуги которых состоят в разгроме собственного
народа, не могла быть даже использована в качестве военной силы в борьбе с
другими государствами, потому что она состоит из двух прямо противоположных
частей. В солдатских массах в царских полках мы имеем, с одной стороны,
солдат, из сердца которых неискореним лозунг "революция и вечная вражда с
царизмом", а, с другой стороны, мы имеем там темные банды, развращенные,
отравленные реакционной проповедью и царской водкой, которая во время
революции была надежнейшим защитником царизма. Командующий персонал армии
подобран не из людей, отличившихся на полях сражений, а из кровожадных
негодяев, вроде тех, которые сделали себе карьеру жестокой расправой с
пролетариатом, подавлением восстаний в Петербурге, Москве, Риге, на
сибирском пути и по всей России. Вот в каких руках находятся царские
войска! Недавно был раскрыт страшный позор царского интендантства - этой
банды казнокрадов, которые занимались расхищением миллионов,
предназначенных для покупки четырех пароходов. Если вы задумаетесь над этим
явлением и над тем, что армия проходит свою учебу в борьбе со своим
собственным народом, - то поймете, что такая армия не может быть
использована для внешних завоеваний. Она способна только временно задушить
революцию, но не разрешить назревшие народные вопросы. Все остается
по-старому.
Неудивительно поэтому, что и стремление к внешним завоеваниям окончилось
ничем. Когда Извольский*98 путешествовал по Европе и сулил Сербии помощь
царских войск, то что из этого вышло? Из Берлина запросили Петербург,
господ Романова и Столыпина, действительно ли они намерены воевать или нет?
И Петербург должен был признать, что на нем лежит проклятие бессилия. Это
было возмездием! Правительство, которое убивает свой народ, не может вести
сильной внешней политики. Но хотя это и так, товарищи, это еще не означает,
что русское правительство неспособно делать пакости. При всей его слабости
и ничтожности, отравлять нашу жизнь оно еще способно. Когда оно заключает
соглашение с Японией, то, конечно, делает это для того, чтобы развязать
свои разбойничьи руки для разбоя и грабежа здесь, на Балканах. И поэтому вы
поступаете вполне правильно, когда охраняете болгарский пролетариат и
болгарские народные массы вообще от данайских даров*99 русского
правительства и буржуазии. Наша и ваша, товарищи, задача состоит в том,
чтобы свести на-нет все усилия русского империализма; это - наша общая
задача, ибо поражение русской революции есть вместе с тем и поражение вашей
свободы. Вы хорошо знаете, что интернационализм - не отвлеченная формула и
не просто лозунг, а плоть от нашей плоти и кровь от нашей крови.
(Аплодисменты; возгласы: "верно", "верно".)
Товарищи, вы знаете, что история творится не партиями и не группами
отдельных людей. Я лично ни от своего имени, ни от имени моей партии не
могу вам сказать, что завтра или послезавтра повторятся петербургские
события; но я могу смело утверждать одно - что исторический процесс
работает на нас, что каждый взмах его крыльев - в нашу пользу. Разве
историческое развитие русской жизни может приостановиться? В историческом
масштабе смерть и поражение не могут иметь места. Вспомните, как часто
говорили о смерти Турции и о мертвом Китае. Но вот на наших глазах
совершилось чудо: и Турция и Китай возродились. Так неужели же русский
народ навсегда останется безжизненным трупом? Нет, в результате
молекулярных процессов внутренней работы, он разовьет свои производительные
силы, революционизирует свою жизнь, революционизирует свой пролетариат,
который незаметно проникнет в ряды армии, пока, наконец, не наступит день,
когда снова разгорится революционная борьба, когда русский народ снова
воскликнет: "Жизнь или смерть, смерть или победа!". (Аплодисменты.)
Я не могу вам предсказать срок наступления этого дня, но, по евангельскому
слову, он придет рано или поздно, и мы все должны быть готовы к тому, чтобы
встретить во всеоружии этот великий день.
То сочувствие делу русского пролетариата, которое я нашел среди вас,
поможет поднять энергию русской социал-демократии и приблизить то время,
когда по всей русской равнине снова будет развеваться великое красное знамя
Рабочего Интернационала! (Продолжительные и громкие аплодисменты и овация.)
Брошюра, изд. Парт. Соц. Издательством.
София. 1910 г.
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
(Доклад на 2-м Всесоюзном Съезде Общества политических каторжан и
ссыльно-поселенцев 26 декабря 1925 г.)
Товарищи! История человеческого общества знает ряд конвульсивных подъемов
угнетенных масс против угнетателей и против угнетения. Годы и десятилетия
беспросветного на вид рабства прорывались, прорываются и будут еще
прорываться вспышками и взрывами возмущения, при чем историческое значение
этих взрывов определяется степенью культурности страны, где они произошли,
объемом массы, которая в них вовлечена, и сознательностью руководства, под
которым восставшая масса вела борьбу. Есть в человеческой истории годы,
которые в памяти не только каждого революционера, но и каждого грамотного
человека из лагеря угнетенных кажутся навсегда выкованными из бронзы,
чеканно выделяясь из бесконечной вереницы годов, лишенных лица и образа.
1793 год*100 остался в памяти человечества как один из таких металлических
годов, когда под руководством якобинцев, этих большевиков XVIII века,
плебс, санкюлоты, ремесленники и полупролетарии, оборванцы парижских
предместий, учредили железную диктатуру и учинили незабываемую расправу над
коронованными и привилегированными властителями старого общества.
1848 год*101 живет в памяти человечества не столько тем, что запоздалая
буржуазия пыталась в этом году добиться власти, сколько тем, что из-под
трусливой и блудливой в своих политических вожделениях буржуазии уже
поднималась молодая львиная голова пролетариата.
1871 год*102 врезался в память трудящихся как год, когда героический
пролетариат Парижа сделал незабвенную по поучительности попытку взять в
свои руки бразды управления новым цивилизованным обществом.
1905 год - один из этих бронзовых годов в истории человечества, и особенно
в нашей собственной. До 1905 года наша история не знала революции. У нас
бывали жестокие мужицкие "бунты", как разинщина*103 и пугачевщина*104. За
восемьдесят лет до первой нашей революции - в 1825 году - Петербург был
ареной героического восстания декабристов*105. И те и другое - необходимые
элементы революции, но еще не революция. Крестьянским движениям нехватало
руководства со стороны такого класса, который способен был бы взять в свои
руки власть. Восстанию декабристов нехватало социальной опоры. Подлинная
революция впервые разразилась на русской земле лишь двадцать лет тому
назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
верными гвардейские полки.
Тогда в Петербурге были две власти: одна - пролетарская, невооруженная, а
другая - правительственная, вооруженная. Но не все войска были верны
царизму. Я уже упомянул о восстании Черноморского флота. На протяжении всей
линии Сибирской железной дороги, по которой возвращались с Дальнего Востока
солдаты, установилась власть революционных солдат, которые избирали свои
советы солдатских депутатов и поднимали красные знамена. У нас в Петербурге
целый ряд полков и матросских экипажей открыто посылал в Совет своих
делегатов в солдатской форме. Это было во время ноябрьской забастовки,
после того как петербургские рабочие заявили, что они не могут оставаться
спокойными, когда над головой кронштадтских моряков висит веревка.
Целые полки переходили на сторону революции, но это были полки, в
большинстве своем состоявшие из пролетариев. Царская власть рассчитывала не
на своих министров, не на их таланты и находчивость, а на материальное
могущество армии. Но ведь сама армия не машина, не мертвое орудие: она
состоит из живых, мыслящих и чувствующих людей. От состава армии зависит, в
какую сторону будут стрелять винтовки и пушки. Этого не следует забывать.
Если царизм нас победил, то лишь потому, что в армии имелось много темных
крестьян и мало-сознательных рабочих. (Аплодисменты; голоса: "верно,
верно!".) Вы понимаете, конечно, что не сам царизм заткнул рот рабочим; его
орудием явились крестьяне-солдаты. Но машинное производство постепенно
превращает крестьян в рабочих, рабочие входят в армию и революционизируют
ее. И с той же неотразимостью, с какою вертится земля и день сменяется
ночью, а ночь - днем, в царской армии крестьяне замещаются пролетариями -
друзьями революции. (Аплодисменты.)
Товарищи, времени осталось немного, и я вынужден сократить заключительную
часть моей речи.
Я уже сказал, что были две власти: революционная, невооруженная, и старая -
вооруженная. Мы, социал-демократы, не были, разумеется, так наивны, чтоб
ожидать, что царизм уступит свое место без боя, что он не пустит в ход свою
армию. Мы знали, что, как только пролетариат отступит, кровожадное чудовище
выйдет из своей норы и вонзит в него свои когти. И поэтому мы заранее
обратились с революционным манифестом к армии и крестьянам. И надо сказать,
что голос пролетариата нашел огромный отзвук - огромный, но недостаточный.
Русский крестьянин отлично понимает, что помещик - его враг. Но когда он
входит в казарму и становится солдатом, он начинает колебаться, как слепой,
не понимая, где его друзья и где враги. Вот почему он направил свое оружие
против революции. Трагедия русской революции состоит в том, что царизм
успел не только ограбить мужика, но и отравить его сознание. Крестьяне в
солдатской форме направили свои винтовки против рабочих, и этим объясняется
декабрьское поражение.
Если нам скажут, что социал-демократы потеряли доверие пролетариата из-за
того, что вывели его на московские баррикады, то мы, которые гордимся этим
выступлением, ответим, что этот упрек лишен всякого основания. Обратитесь к
русскому пролетарию и спросите его, потерял ли он к нам доверие после
декабрьского поражения. Взгляните на списки Первой, Второй, Третьей
Государственной Думы*95, и вы увидите, что русский пролетариат и после
страшного кровопускания дал свой голос только одной партии - русской
социал-демократии. Правда, товарищи, что когда происходили выборы в Первую
Думу, рабочие еще не успели смыть с себя кровь, их раны еще не зажили, и
многие из них отказались от выборов. На многих фабриках рабочие в насмешку
выбирали депутатами фабричных собак, фабричные трубы или двери. Словом,
рабочие бойкотировали Первую Думу. Но во Вторую Думу, несмотря на тяжелый
избирательный закон - о всеобщем избирательном праве в России не могло быть
и речи, наше избирательное право не лучше прусского, - русский пролетариат
послал шестьдесят восемь социал-демократов. Вполне естественно, что при
избирательном праве, состряпанном графом Витте, нечего было и думать о
народном большинстве. В Думе господами оказались либералы из кадетской
партии, во главе с Милюковым. Я уже упомянул в прошлое воскресенье в своей
речи*, что либерализм в это время чувствовал себя победителем и фактически
господином положения. Всегда, когда революционный народ разбит, господином
оказывается торжествующий либерализм, который заявляет: отныне
революционные партии должны исчезнуть, теперь я диктую законы. Либерализм
протягивает одну руку народу, а другую - монархии. Напомню о знаменитых
дебатах, происходивших во Второй Государственной Думе между Маклаковым и
Столыпиным. Это было тогда, когда либералы вырабатывали в Думе законы, так
никогда и не увидавшие света.
/* Эта речь была произнесена тов. Троцким на контр-демонстрации,
организованной болгарской с.-д. партией против панславянского съезда,
который происходил в это время в Софии под руководством Милюкова, Гучкова,
Крамаржа и др. пресловутых панславистов. Ред./
В то самое время, когда за стенами Думы Столыпин воздвигал виселицы
военно-полевых судов, Маклаков в блестящей речи доказывал Столыпину, что
его военно-полевые суды - незаконны и неправомерны. Вы можете себе
представить, какое страшное, потрясающее впечатление произвели эти речи на
того, кто управлял при помощи "незаконных и неправомерных" виселиц. Он
вышел на кафедру и заявил: "господин Маклаков - чудесный, великолепный
оратор, он самым неопровержимым образом доказывает, что военно-полевые суды
незаконны. Но, господин Маклаков, военно-полевые суды целесообразны, а моя
задача не в том, чтобы толковать законы, а в том, чтобы задушить революцию.
Что может мне на это ответить ваш либерализм? Что вы можете мне дать?
Передо мной революционные рабочие и крестьяне, которые выступают с
социальными требованиями, которые отнимают земли у помещиков, и я борюсь
против них с ножом в руках. На что вы мне нужны с вашей риторикой? Что вы
мне можете дать против них?". И он плюнул и разогнал их. Я тут напомню вам,
что говорил наш учитель Лассаль*96 в защиту реакционеров: он говорил, что
они не болтуны, а трезвые, умные слуги своего государя.
Разогнав Первую и Вторую Думы, Столыпин создает Третью по образу и подобию
своему - тройственный союз, охватывающий бюрократию с милитаризмом,
помещиков и грабительский капитализм. Организовавшаяся контр-революция
нашла свое полное выражение в Третьей Государственной Думе, председателем
которой был Александр Иванович Гучков, а фактическим господином - Петр
Аркадьевич Столыпин. Столыпин боролся с революцией, пока она была жива, он
боролся также с либерализмом в двух первых Государственных Думах; и,
наконец, создал Третью Думу - послушную банду людей, которые говорят "да"
на каждое слово Столыпина и "нет" на все требования народа. Но я думаю, что
в этой Думе Столыпин должен был видеть и свою силу и свою слабость. Правда,
русская революция временно задушена - остается только агитация отдельных
лиц. Но эта агитация остается вместе с нуждой и бедственным положением
народных масс, с потребностью общественного развития, с неразрешенным
аграрным вопросом и попрежнему невыносимым положением русского мужика.
Столыпин Третьей Думы стоит перед разбитым корытом. Огромный дефицит,
крестьянская нищета, недоверие европейских бирж - все это остается и
помогает русскому либерализму поднять голову и, в лице профессора Милюкова,
поднять знамя неославизма. Милюков заявляет, что кадеты были готовы
потребовать проведения необходимых реформ, но революция им помешала. Так
как у нас нет и не может быть достаточно емкого внутреннего рынка, и
поэтому самодержавие не имеет достаточных налогов, - мы должны, по мнению
Милюкова, добыть себе внешние рынки путем капиталистического империализма,
при помощи вооруженной силы.
Чтобы создать в России настроение, которое обеспечило бы Столыпину и царю
развитие империализма, чтобы создать возможность завоевания внешних рынков,
русский либерализм поднимает неославянофильскую агитацию, развертывает
старое царское знамя, на котором начертаны слова: "самодержавие,
православие, народность", и приписывает к ним слова: "равенство, братство,
свобода", - и все это становится под священный протекторат великой
исторической нагайки белого царя. Запомните мои слова, товарищи, и знайте,
что не черносотенцы или октябристы, а кадеты, либералы - Милюков, Маклаков,
Родичев и др. инициаторы неославянофильства - первые бросили нам упрек, что
мы - изменники славянству, потому что наш депутат Покровский*97 открыто и
смело заявил, что их неославизм - шантаж. (Аплодисменты и громкие возгласы:
"верно".) Он заявил, что они подняли весь этот шум только для того, чтобы
царизм мог в мутной воде ловить золотые рыбки прибыли. Тогда все
либеральные газеты своими ядовитыми плевками оплевали социализм, опираясь
против него на всех сторонников неославянофильства. Но теперь, после всего
что я слышал тут у вас, товарищи, я могу заявить русскому пролетариату, что
лгут те, кто говорит, будто балканский народ, балканский рабочий класс не
верили в русский пролетариат, в русскую революцию, а верили в русский
либерализм и в неославизм. (Бурные аплодисменты и возгласы: "верно".)
Товарищи, так как царизм сейчас силен, так как в его руках сейчас находится
могущественная армия, то замыслы кадетского империализма могли бы принести
пользу только реакции. Если бы царизм мог завоевать внешние рынки и этим
обогатить средние и высшие классы, то он сумел бы пополнить свой бюджет и
укрепить свое положение. Но в том-то и дело, товарищи, что царская армия с
ее офицерами, единственные заслуги которых состоят в разгроме собственного
народа, не могла быть даже использована в качестве военной силы в борьбе с
другими государствами, потому что она состоит из двух прямо противоположных
частей. В солдатских массах в царских полках мы имеем, с одной стороны,
солдат, из сердца которых неискореним лозунг "революция и вечная вражда с
царизмом", а, с другой стороны, мы имеем там темные банды, развращенные,
отравленные реакционной проповедью и царской водкой, которая во время
революции была надежнейшим защитником царизма. Командующий персонал армии
подобран не из людей, отличившихся на полях сражений, а из кровожадных
негодяев, вроде тех, которые сделали себе карьеру жестокой расправой с
пролетариатом, подавлением восстаний в Петербурге, Москве, Риге, на
сибирском пути и по всей России. Вот в каких руках находятся царские
войска! Недавно был раскрыт страшный позор царского интендантства - этой
банды казнокрадов, которые занимались расхищением миллионов,
предназначенных для покупки четырех пароходов. Если вы задумаетесь над этим
явлением и над тем, что армия проходит свою учебу в борьбе со своим
собственным народом, - то поймете, что такая армия не может быть
использована для внешних завоеваний. Она способна только временно задушить
революцию, но не разрешить назревшие народные вопросы. Все остается
по-старому.
Неудивительно поэтому, что и стремление к внешним завоеваниям окончилось
ничем. Когда Извольский*98 путешествовал по Европе и сулил Сербии помощь
царских войск, то что из этого вышло? Из Берлина запросили Петербург,
господ Романова и Столыпина, действительно ли они намерены воевать или нет?
И Петербург должен был признать, что на нем лежит проклятие бессилия. Это
было возмездием! Правительство, которое убивает свой народ, не может вести
сильной внешней политики. Но хотя это и так, товарищи, это еще не означает,
что русское правительство неспособно делать пакости. При всей его слабости
и ничтожности, отравлять нашу жизнь оно еще способно. Когда оно заключает
соглашение с Японией, то, конечно, делает это для того, чтобы развязать
свои разбойничьи руки для разбоя и грабежа здесь, на Балканах. И поэтому вы
поступаете вполне правильно, когда охраняете болгарский пролетариат и
болгарские народные массы вообще от данайских даров*99 русского
правительства и буржуазии. Наша и ваша, товарищи, задача состоит в том,
чтобы свести на-нет все усилия русского империализма; это - наша общая
задача, ибо поражение русской революции есть вместе с тем и поражение вашей
свободы. Вы хорошо знаете, что интернационализм - не отвлеченная формула и
не просто лозунг, а плоть от нашей плоти и кровь от нашей крови.
(Аплодисменты; возгласы: "верно", "верно".)
Товарищи, вы знаете, что история творится не партиями и не группами
отдельных людей. Я лично ни от своего имени, ни от имени моей партии не
могу вам сказать, что завтра или послезавтра повторятся петербургские
события; но я могу смело утверждать одно - что исторический процесс
работает на нас, что каждый взмах его крыльев - в нашу пользу. Разве
историческое развитие русской жизни может приостановиться? В историческом
масштабе смерть и поражение не могут иметь места. Вспомните, как часто
говорили о смерти Турции и о мертвом Китае. Но вот на наших глазах
совершилось чудо: и Турция и Китай возродились. Так неужели же русский
народ навсегда останется безжизненным трупом? Нет, в результате
молекулярных процессов внутренней работы, он разовьет свои производительные
силы, революционизирует свою жизнь, революционизирует свой пролетариат,
который незаметно проникнет в ряды армии, пока, наконец, не наступит день,
когда снова разгорится революционная борьба, когда русский народ снова
воскликнет: "Жизнь или смерть, смерть или победа!". (Аплодисменты.)
Я не могу вам предсказать срок наступления этого дня, но, по евангельскому
слову, он придет рано или поздно, и мы все должны быть готовы к тому, чтобы
встретить во всеоружии этот великий день.
То сочувствие делу русского пролетариата, которое я нашел среди вас,
поможет поднять энергию русской социал-демократии и приблизить то время,
когда по всей русской равнине снова будет развеваться великое красное знамя
Рабочего Интернационала! (Продолжительные и громкие аплодисменты и овация.)
Брошюра, изд. Парт. Соц. Издательством.
София. 1910 г.
ЧЕРЕЗ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ
(Доклад на 2-м Всесоюзном Съезде Общества политических каторжан и
ссыльно-поселенцев 26 декабря 1925 г.)
Товарищи! История человеческого общества знает ряд конвульсивных подъемов
угнетенных масс против угнетателей и против угнетения. Годы и десятилетия
беспросветного на вид рабства прорывались, прорываются и будут еще
прорываться вспышками и взрывами возмущения, при чем историческое значение
этих взрывов определяется степенью культурности страны, где они произошли,
объемом массы, которая в них вовлечена, и сознательностью руководства, под
которым восставшая масса вела борьбу. Есть в человеческой истории годы,
которые в памяти не только каждого революционера, но и каждого грамотного
человека из лагеря угнетенных кажутся навсегда выкованными из бронзы,
чеканно выделяясь из бесконечной вереницы годов, лишенных лица и образа.
1793 год*100 остался в памяти человечества как один из таких металлических
годов, когда под руководством якобинцев, этих большевиков XVIII века,
плебс, санкюлоты, ремесленники и полупролетарии, оборванцы парижских
предместий, учредили железную диктатуру и учинили незабываемую расправу над
коронованными и привилегированными властителями старого общества.
1848 год*101 живет в памяти человечества не столько тем, что запоздалая
буржуазия пыталась в этом году добиться власти, сколько тем, что из-под
трусливой и блудливой в своих политических вожделениях буржуазии уже
поднималась молодая львиная голова пролетариата.
1871 год*102 врезался в память трудящихся как год, когда героический
пролетариат Парижа сделал незабвенную по поучительности попытку взять в
свои руки бразды управления новым цивилизованным обществом.
1905 год - один из этих бронзовых годов в истории человечества, и особенно
в нашей собственной. До 1905 года наша история не знала революции. У нас
бывали жестокие мужицкие "бунты", как разинщина*103 и пугачевщина*104. За
восемьдесят лет до первой нашей революции - в 1825 году - Петербург был
ареной героического восстания декабристов*105. И те и другое - необходимые
элементы революции, но еще не революция. Крестьянским движениям нехватало
руководства со стороны такого класса, который способен был бы взять в свои
руки власть. Восстанию декабристов нехватало социальной опоры. Подлинная
революция впервые разразилась на русской земле лишь двадцать лет тому
назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166