Подписавшиеся под резолюцией крестьяне во многих местах
считали себя членами "крестьянского союза" и выбирали из своей среды
комитеты, которые нередко совершенно оттирали в сторону законную сельскую
власть. Так шло дело, например, среди казачьего населения Донской области.
В станицах собиралось по 600 - 700 человек. "Странная аудитория, - пишет
один из агитаторов. - За столом атаман при оружии. Перед вами стоят и сидят
люди с шашками и без шашек. Этих людей мы привыкли видеть, как не совсем
приятный апофеоз всяких собраний и митингов. Странно смотреть в эти глаза,
постепенно зажигающиеся гневом против панов и чиновников. Какая невероятная
разница между казаком в строю и казаком у пашни!". Агитаторов встречали и
провожали с восторгом, ездили за ними за десятки верст и зорко охраняли от
полиции. Но представление об их роли было во многих глухих углах смутным.
"Спасибо добрым людям, - говорил иногда мужичок, расписавшись под
резолюцией, - выхлопочут нам земельки".
В августе месяце собрался под Москвою первый съезд крестьян. Свыше ста
представителей от 22 губерний заседали двое суток в большом старом сарае,
укромно расположенном в стороне от дороги. На этом съезде была впервые
оформлена идея Всероссийского Крестьянского Союза*58, объединившая многих
партийных и беспартийных крестьян и интеллигентов.
Манифест 17 октября дал еще больший простор агитации в деревне. Даже
умереннейший псковский земец, граф Гейден*59, ныне уже умерший, начал
устраивать по волостям митинги для разъяснения начал "нового строя".
Крестьяне сперва относились к его агитации безучастно, затем раскачались и
почувствовали потребность перейти от слов к делу. Для начала решили
"бастовать" лес*. То-то либеральный граф сделал большие глаза! Но если при
своих попытках установить гармонию сословий на основе царского манифеста
цензовые либералы обжигали себе пальцы, зато революционная интеллигенция
имела огромный успех. По губерниям происходили крестьянские съезды; шла
лихорадочная агитация; города выбрасывали в деревни горы революционной
литературы; креп и расширялся крестьянский союз. В далекой и глухой Вятской
губернии состоялся съезд крестьян, на котором присутствовало 200 человек.
Три роты местного батальона прислали своих делегатов с выражением
сочувствия и обещанием поддержки. Такое же заявление через своих
представителей сделали рабочие. Съезд добился у растерянных властей
разрешения беспрепятственно устраивать митинги в городах и деревнях. Недели
две шли по всей губернии непрерывные собрания. Постановление съезда о
прекращении уплаты податей энергично проводилось в жизнь... При всем
различии форм крестьянское движение во всей стране привело к массовым
проявлениям. На окраинах оно сразу приобрело резко революционный характер.
В Литве крестьянство, по постановлению виленского съезда, насчитывавшего
более 2 тысяч уполномоченных, сменило революционным путем волостных
писарей, старшин, учителей народных училищ, прогнало жандармов, земских
начальников и ввело выборные суды и волостные исполнительные комитеты...
Еще более решительным был образ действий грузинского крестьянства на
Кавказе...
/* Слово "забастовщик" приобрело у крестьян и вообще у широких народных
масс то же значение, что революционер. Бастовать - значит совершить
какое-нибудь революционное дело. "Забастовали исправника" значит арестовали
или убили исправника. Это своеобразное словоупотребление свидетельствует,
однако, об огромном революционном влиянии рабочих и их методов борьбы./
6 ноября открыто и гласно открылся в Москве второй съезд Крестьянского
Союза. Присутствовало 187 делегатов от 27 губерний. Из них 105 привезли с
собой полномочия от волостных и сельских сходов, остальные - от губернских
и уездных комитетов и местных групп Союза. В составе делегатов было 145
крестьян, остальные - из интеллигенции, близкой к крестьянству: народные
учителя и учительницы, земские служащие, врачи и пр. В бытовом смысле это
был один из самых интересных съездов революции. Тут можно было видеть
немало живописных фигур: провинциальных самородков, внезапных
революционеров, до всего дошедших "своим умом", политиков с большим
темпераментом, с еще большими надеждами, но без достаточной ясности в
голове. Вот несколько силуэтов, набросанных одним из участников съезда:
"Сумский батька Антон Щербак, высокий, седой, с короткими усами и
пронзительным взглядом, как будто одна из казацких фигур, выхваченная из
"Запорожцев" Репина, прямо с полотна. Щербак называл себя, однако, фермером
обоих полушарий, ибо он провел в Америке 20 лет и имел в Калифорнии хорошо
обстроенную ферму и русскую семью... Священник Мирецкий, делегат из
Воронежской губернии, представил пять волостных приговоров. В одной из
своих речей отец Мирецкий назвал Христа первым социалистом. "Если бы
Христос был здесь, он был бы вместе с нами"... Две крестьянки в ситцевых
кофтах, шерстяных платках и козловых башмаках явились в качестве делегаток
от женского схода одного из сел той же Воронежской губернии... Капитан
Перелешин был делегатом от кустарей той же Воронежской губернии. Он явился
на съезд в мундире, при сабле и вызвал немалый переполох. Кто-то из публики
крикнул даже: "Долой полицию!". Тогда офицер поднялся и при общих
рукоплесканиях сказал: "Я капитан Перелешин, делегат из Воронежской
губернии; никогда не скрывал своих убеждений и действовал совершенно
открыто, поэтому и сюда пришел в мундире"...
В центре обсуждения стояли вопросы тактики. Одни делегаты защищали мирную
борьбу: митинги, приговоры, "мирный" бойкот властей, создание
революционного самоуправления, "мирную" запашку помещичьих земель и
"мирный" отказ платить подати и давать рекрут. Другие, особенно из
Саратовской губернии, призывали к вооруженной борьбе, к немедленной
поддержке начавшегося восстания на местах. В конце концов, принято было
среднее решение. "Прекратить бедствия народа, проистекающие из недостатка
земли, - гласила резолюция, - может только переход всей земли в общую
собственность всего народа, с тем чтоб ею пользовались только те, кто
трудится на земле сам со своей семьей или в товариществе". Установление
справедливого земельного устройства поручалось далее Учредительному
Собранию, которое должно быть созвано на самых демократических началах -
"не позднее (!) февраля будущего года". Чтобы достигнуть этого,
"Крестьянский Союз войдет в соглашение с братьями-рабочими, городскими,
фабричными, заводскими, железнодорожными и другими союзами, а также
организациями, защищающими интересы трудящегося народа... В случае если
требования народа не будут исполнены, Крестьянский Союз прибегнет ко
всеобщей земельной (!) забастовке, именно - откажет владельцам хозяйств
всех наименований в рабочей силе и тем закроет их, для организации же
всеобщей забастовки войдет в соглашение с рабочим классом". Постановив
далее прекратить употребление вина, съезд под конец резолюции заявляет "на
основании всех сведений, полученных со всех концов России, что
неудовлетворение народных требований приведет страну нашу к великим
волнениям и неизбежно вызовет всеобщее народное восстание, потому что чаша
крестьянского терпения переполнилась". Как ни наивна эта резолюция в
некоторых своих частях, она во всяком случае показывает, что передовое
крестьянство становилось на революционный путь. Призрак экспроприации
помещичьих земель выступил пред глазами правительства и дворянства во всей
своей жестокой реальности из заседаний этого мужицкого парламента. Реакция
усиленно и с полным основанием забила тревогу.
3 ноября, т.-е. за несколько дней до съезда, правительство опубликовало
манифест о постепенной отмене выкупных платежей за надельные земли и о
расширении средств Крестьянского банка. Манифест выражал надежду, что
правительству удастся в союзе с Думою удовлетворить насущные нужды
крестьянства - "без всякой обиды для прочих землевладельцев". Резолюция
крестьянского съезда худо согласовалась с этими надеждами. Еще хуже,
однако, обстояло дело с практикой "любезного сердцу нашему крестьянского
населения" на местах. Не только разгромы и поджоги, но и "мирная" запашка
латифундий вместе с самовольным установлением заработной платы и арендных
цен породили ожесточенный натиск помещиков на правительство. Отовсюду
летели требования о присылке войск. Правительство встряхнулось, поняв, что
время сентиментальных излияний прошло, что пора браться за "дело".
12 ноября закрылся крестьянский съезд, а 14-го было уже арестовано
московское бюро Союза. Это было началом. Через две-три недели в ответ на
запросы по поводу крестьянских волнений министр внутренних дел дал
буквально следующую инструкцию: "Немедленно истреблять силою оружия
бунтовщиков, а в случае сопротивления - сжигать их жилища. В настоящую
минуту необходимо раз навсегда искоренить самоуправство. Аресты теперь не
достигают цели, судить сотни и тысячи людей невозможно. Ныне единственно
необходимо, чтобы войска прониклись вышеизложенными указаниями. П.
Дурново". Но этот каннибальский приказ открывает уже новую эру адских
сатурналий контр-революции. Она разворачивается сперва в городах и лишь
отсюда передвигается в деревню.
"1905".
КРАСНЫЙ ФЛОТ
"Революция, - писал в конце ноября старик Суворин, заслуженная рептилия
русской бюрократии, - дает необыкновенный подъем человеку и приобретает
множество самых преданных фанатиков, готовых жертвовать своей жизнью.
Борьба с нею потому и трудна, что на ее стороне много пыла, отваги,
искреннего красноречия и горячих увлечений. Чем сильнее враг, тем она
решительнее и мужественнее, и всякая победа ее привлекает к ней множество
поклонников. Кто этого не знает, кто не знает, что она привлекательна, как
красивая и страстная женщина, широко расставляющая свои объятия и жадно
целующая воспаленными устами, тот не бывал молод".
Дух мятежа носился над русской землею. Какой-то огромный и таинственный
процесс совершался в бесчисленных сердцах: разрывались узы страха;
личность, едва успев сознать себя, растворялась в массе, масса растворялась
в порыве. Освободившись от унаследованных страхов и воображаемых
препятствий, масса не хотела и не могла видеть препятствий действительных.
В этом была ее слабость и в этом была ее сила. Она неслась вперед, как
морской вал, гонимый бурей. Каждый день поднимал на ноги новые слои и
рождал новые возможности. Точно кто-то гигантским пестом размешивал
социальную квашню до самого дна. В то время как либеральные чиновники
кроили и перекраивали еще не ношенный халат Булыгинской Думы, страна не
знала ни минуты покоя. Стачки рабочих, непрерывные митинги, уличные
шествия, разгромы имений, забастовки полицейских и дворников и, наконец,
волнения и восстания матросов и солдат. Все разложилось и превратилось в
хаос. И в то же время в этом хаосе пробуждалась потребность в новом
порядке, и кристаллизовались его элементы. Правильно повторяющиеся митинги
уже сами по себе вносили организующее начало. Из митингов выделялись
депутации, депутации разрастались в представительства. Но как стихийное
возмущение обгоняло работу политического сознания, так потребность в
действии далеко оставляла позади себя лихорадочное организационное
творчество.
В этом слабость революции - всякой революции, но в этом и ее сила. Кто
хочет иметь в революции влияние - должен брать ее целиком. Те глубокие
тактики, которые думают поступать с революцией, как со спаржей, по
произволу отделяя питательную часть от негодной, обречены на бесплодную
роль резонеров. Так как ни одно революционное событие не создает
"рациональных" условий для применения их "рациональной" тактики, то они
фатально оказываются вне и позади всех событий. И, в конце концов, им не
остается ничего другого, как повторить слова Фигаро: "Увы, - у нас не будет
другого представления, которым мы могли бы загладить неудачи первого"...
Мы не ставим себе целью ни описать, ни даже перечислить все события 1905
года. Мы даем самый общий очерк хода революции и притом - если позволено
будет так выразиться - в петербургском масштабе, хотя и под
общегосударственным углом зрения. Но и в тех рамках, в каких мы ведем наш
рассказ, мы не можем оставить в стороне одно из крупнейших - между
октябрьской стачкой и декабрьскими баррикадами - событий великого года:
военное восстание в Севастополе. Оно началось 11 ноября, а 17-го адмирал
Чухнин уже доносил царю: "Военная буря затихла, революционная - нет".
В Севастополе традиции "Потемкина" не умирали. Чухнин жестоко расправился с
матросами красного броненосца: четырех расстрелял, двух повесил, несколько
десятков отправил на каторжные работы и, наконец, самого "Потемкина"
переименовал в "Пантелеймона". Но, никого не терроризовав, он только поднял
мятежное настроение флота. Октябрьская стачка открыла эпопею колоссальных
уличных митингов, на которых матросы и пехотные солдаты были не только
постоянными участниками, но и ораторами. Матросский оркестр играл
марсельезу во главе революционной демонстрации. Словом, господствовала
полная "деморализация". Запрещение военным присутствовать на народных
собраниях создало специально-военные митинги во дворах флотских экипажей и
в казармах. Офицеры не осмеливались протестовать, и двери казарм были днем
и ночью открыты для представителей севастопольского комитета нашей партии.
Ему приходилось непрерывно бороться с нетерпением матросов, требовавших
"дела". Невдалеке плававший "Прут", превращенный в каторжную тюрьму,
постоянно напоминал, что тут же, в нескольких шагах, томятся за участие в
потемкинском деле жертвы июньского восстания. Новый экипаж "Потемкина"
заявлял о своей готовности вести броненосец к Батуму для поддержки
кавказского восстания. Рядом с ним по боевой готовности стоял недавно
отстроенный крейсер "Очаков". Но социал-демократическая организация
настаивала на выжидательной тактике: создать совет матросских и солдатских
депутатов, связать его с организацией рабочих и поддержать надвигающуюся
политическую забастовку пролетариата восстанием флота. Революционная
организация матросов приняла этот план. Но события обогнали его.
Сходки учащались и расширялись. Они были перенесены на площадь, отделяющую
матросские экипажи от казарм пехотного Брестского полка. Так как военных не
пускали на митинги рабочих, то рабочие стали массами приходить на митинги
солдат. Собирались десятки тысяч. Идея совместных действий принималась
восторженно. Передовые роты выбирали депутатов. Военное начальство решило
принять меры. Попытки офицеров выступать на митингах с "патриотическими"
речами дали весьма печальные результаты. Изощренные в дискуссиях матросы
обращали свое начальство в позорное бегство. Тогда постановлено было
запретить митинги вообще. 11 ноября у ворот экипажей была поставлена с утра
боевая рота. Контр-адмирал Писаревский во всеуслышание обратился к ней:
"Никого не пропускать из казарм. В случае неповиновения - стрелять". Из
роты, которой был отдан этот приказ, выделился матрос Петров, на глазах у
всех зарядил винтовку и одним выстрелом убил подполковника Брестского полка
Штейна, другим - ранил Писаревского. Раздалось приказание офицера:
"Арестовать его". Никто ни с места. Петров бросил винтовку. "Чего же вы
стоите? Берите меня". Петрова арестовали. Сбежавшиеся со всех сторон
матросы требовали его освобождения, заявляя, что берут его на поруки.
Возбуждение достигло высшего предела.
- Петров, ты нечаянно выстрелил? - допрашивал его офицер, ища выхода.
- Какое нечаянно? Отделился, зарядил, прицелился. Разве это нечаянно?
- Команда требует твоего освобождения...
И Петров был освобожден. Матросы порывались немедленно открыть действия.
Все дежурные офицеры были арестованы, обезоружены и отправлены в
канцелярию. В конце концов, решили под влиянием социал-демократического
оратора ждать утреннего совещания депутатов. Матросские представители,
около 40 человек, заседали всю ночь. Решили выпустить из-под ареста
офицеров, но не пускать их более в казармы. Службы, которые матросы считали
необходимыми, они постановили нести и впредь. Решено было отправиться
парадным шествием, с музыкой, к казармам пехотных полков, чтоб привлечь
солдат к движению. Утром явилась депутация рабочих для совещания. Через
несколько часов стал уже весь порт; железные дороги также прекратили
движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
считали себя членами "крестьянского союза" и выбирали из своей среды
комитеты, которые нередко совершенно оттирали в сторону законную сельскую
власть. Так шло дело, например, среди казачьего населения Донской области.
В станицах собиралось по 600 - 700 человек. "Странная аудитория, - пишет
один из агитаторов. - За столом атаман при оружии. Перед вами стоят и сидят
люди с шашками и без шашек. Этих людей мы привыкли видеть, как не совсем
приятный апофеоз всяких собраний и митингов. Странно смотреть в эти глаза,
постепенно зажигающиеся гневом против панов и чиновников. Какая невероятная
разница между казаком в строю и казаком у пашни!". Агитаторов встречали и
провожали с восторгом, ездили за ними за десятки верст и зорко охраняли от
полиции. Но представление об их роли было во многих глухих углах смутным.
"Спасибо добрым людям, - говорил иногда мужичок, расписавшись под
резолюцией, - выхлопочут нам земельки".
В августе месяце собрался под Москвою первый съезд крестьян. Свыше ста
представителей от 22 губерний заседали двое суток в большом старом сарае,
укромно расположенном в стороне от дороги. На этом съезде была впервые
оформлена идея Всероссийского Крестьянского Союза*58, объединившая многих
партийных и беспартийных крестьян и интеллигентов.
Манифест 17 октября дал еще больший простор агитации в деревне. Даже
умереннейший псковский земец, граф Гейден*59, ныне уже умерший, начал
устраивать по волостям митинги для разъяснения начал "нового строя".
Крестьяне сперва относились к его агитации безучастно, затем раскачались и
почувствовали потребность перейти от слов к делу. Для начала решили
"бастовать" лес*. То-то либеральный граф сделал большие глаза! Но если при
своих попытках установить гармонию сословий на основе царского манифеста
цензовые либералы обжигали себе пальцы, зато революционная интеллигенция
имела огромный успех. По губерниям происходили крестьянские съезды; шла
лихорадочная агитация; города выбрасывали в деревни горы революционной
литературы; креп и расширялся крестьянский союз. В далекой и глухой Вятской
губернии состоялся съезд крестьян, на котором присутствовало 200 человек.
Три роты местного батальона прислали своих делегатов с выражением
сочувствия и обещанием поддержки. Такое же заявление через своих
представителей сделали рабочие. Съезд добился у растерянных властей
разрешения беспрепятственно устраивать митинги в городах и деревнях. Недели
две шли по всей губернии непрерывные собрания. Постановление съезда о
прекращении уплаты податей энергично проводилось в жизнь... При всем
различии форм крестьянское движение во всей стране привело к массовым
проявлениям. На окраинах оно сразу приобрело резко революционный характер.
В Литве крестьянство, по постановлению виленского съезда, насчитывавшего
более 2 тысяч уполномоченных, сменило революционным путем волостных
писарей, старшин, учителей народных училищ, прогнало жандармов, земских
начальников и ввело выборные суды и волостные исполнительные комитеты...
Еще более решительным был образ действий грузинского крестьянства на
Кавказе...
/* Слово "забастовщик" приобрело у крестьян и вообще у широких народных
масс то же значение, что революционер. Бастовать - значит совершить
какое-нибудь революционное дело. "Забастовали исправника" значит арестовали
или убили исправника. Это своеобразное словоупотребление свидетельствует,
однако, об огромном революционном влиянии рабочих и их методов борьбы./
6 ноября открыто и гласно открылся в Москве второй съезд Крестьянского
Союза. Присутствовало 187 делегатов от 27 губерний. Из них 105 привезли с
собой полномочия от волостных и сельских сходов, остальные - от губернских
и уездных комитетов и местных групп Союза. В составе делегатов было 145
крестьян, остальные - из интеллигенции, близкой к крестьянству: народные
учителя и учительницы, земские служащие, врачи и пр. В бытовом смысле это
был один из самых интересных съездов революции. Тут можно было видеть
немало живописных фигур: провинциальных самородков, внезапных
революционеров, до всего дошедших "своим умом", политиков с большим
темпераментом, с еще большими надеждами, но без достаточной ясности в
голове. Вот несколько силуэтов, набросанных одним из участников съезда:
"Сумский батька Антон Щербак, высокий, седой, с короткими усами и
пронзительным взглядом, как будто одна из казацких фигур, выхваченная из
"Запорожцев" Репина, прямо с полотна. Щербак называл себя, однако, фермером
обоих полушарий, ибо он провел в Америке 20 лет и имел в Калифорнии хорошо
обстроенную ферму и русскую семью... Священник Мирецкий, делегат из
Воронежской губернии, представил пять волостных приговоров. В одной из
своих речей отец Мирецкий назвал Христа первым социалистом. "Если бы
Христос был здесь, он был бы вместе с нами"... Две крестьянки в ситцевых
кофтах, шерстяных платках и козловых башмаках явились в качестве делегаток
от женского схода одного из сел той же Воронежской губернии... Капитан
Перелешин был делегатом от кустарей той же Воронежской губернии. Он явился
на съезд в мундире, при сабле и вызвал немалый переполох. Кто-то из публики
крикнул даже: "Долой полицию!". Тогда офицер поднялся и при общих
рукоплесканиях сказал: "Я капитан Перелешин, делегат из Воронежской
губернии; никогда не скрывал своих убеждений и действовал совершенно
открыто, поэтому и сюда пришел в мундире"...
В центре обсуждения стояли вопросы тактики. Одни делегаты защищали мирную
борьбу: митинги, приговоры, "мирный" бойкот властей, создание
революционного самоуправления, "мирную" запашку помещичьих земель и
"мирный" отказ платить подати и давать рекрут. Другие, особенно из
Саратовской губернии, призывали к вооруженной борьбе, к немедленной
поддержке начавшегося восстания на местах. В конце концов, принято было
среднее решение. "Прекратить бедствия народа, проистекающие из недостатка
земли, - гласила резолюция, - может только переход всей земли в общую
собственность всего народа, с тем чтоб ею пользовались только те, кто
трудится на земле сам со своей семьей или в товариществе". Установление
справедливого земельного устройства поручалось далее Учредительному
Собранию, которое должно быть созвано на самых демократических началах -
"не позднее (!) февраля будущего года". Чтобы достигнуть этого,
"Крестьянский Союз войдет в соглашение с братьями-рабочими, городскими,
фабричными, заводскими, железнодорожными и другими союзами, а также
организациями, защищающими интересы трудящегося народа... В случае если
требования народа не будут исполнены, Крестьянский Союз прибегнет ко
всеобщей земельной (!) забастовке, именно - откажет владельцам хозяйств
всех наименований в рабочей силе и тем закроет их, для организации же
всеобщей забастовки войдет в соглашение с рабочим классом". Постановив
далее прекратить употребление вина, съезд под конец резолюции заявляет "на
основании всех сведений, полученных со всех концов России, что
неудовлетворение народных требований приведет страну нашу к великим
волнениям и неизбежно вызовет всеобщее народное восстание, потому что чаша
крестьянского терпения переполнилась". Как ни наивна эта резолюция в
некоторых своих частях, она во всяком случае показывает, что передовое
крестьянство становилось на революционный путь. Призрак экспроприации
помещичьих земель выступил пред глазами правительства и дворянства во всей
своей жестокой реальности из заседаний этого мужицкого парламента. Реакция
усиленно и с полным основанием забила тревогу.
3 ноября, т.-е. за несколько дней до съезда, правительство опубликовало
манифест о постепенной отмене выкупных платежей за надельные земли и о
расширении средств Крестьянского банка. Манифест выражал надежду, что
правительству удастся в союзе с Думою удовлетворить насущные нужды
крестьянства - "без всякой обиды для прочих землевладельцев". Резолюция
крестьянского съезда худо согласовалась с этими надеждами. Еще хуже,
однако, обстояло дело с практикой "любезного сердцу нашему крестьянского
населения" на местах. Не только разгромы и поджоги, но и "мирная" запашка
латифундий вместе с самовольным установлением заработной платы и арендных
цен породили ожесточенный натиск помещиков на правительство. Отовсюду
летели требования о присылке войск. Правительство встряхнулось, поняв, что
время сентиментальных излияний прошло, что пора браться за "дело".
12 ноября закрылся крестьянский съезд, а 14-го было уже арестовано
московское бюро Союза. Это было началом. Через две-три недели в ответ на
запросы по поводу крестьянских волнений министр внутренних дел дал
буквально следующую инструкцию: "Немедленно истреблять силою оружия
бунтовщиков, а в случае сопротивления - сжигать их жилища. В настоящую
минуту необходимо раз навсегда искоренить самоуправство. Аресты теперь не
достигают цели, судить сотни и тысячи людей невозможно. Ныне единственно
необходимо, чтобы войска прониклись вышеизложенными указаниями. П.
Дурново". Но этот каннибальский приказ открывает уже новую эру адских
сатурналий контр-революции. Она разворачивается сперва в городах и лишь
отсюда передвигается в деревню.
"1905".
КРАСНЫЙ ФЛОТ
"Революция, - писал в конце ноября старик Суворин, заслуженная рептилия
русской бюрократии, - дает необыкновенный подъем человеку и приобретает
множество самых преданных фанатиков, готовых жертвовать своей жизнью.
Борьба с нею потому и трудна, что на ее стороне много пыла, отваги,
искреннего красноречия и горячих увлечений. Чем сильнее враг, тем она
решительнее и мужественнее, и всякая победа ее привлекает к ней множество
поклонников. Кто этого не знает, кто не знает, что она привлекательна, как
красивая и страстная женщина, широко расставляющая свои объятия и жадно
целующая воспаленными устами, тот не бывал молод".
Дух мятежа носился над русской землею. Какой-то огромный и таинственный
процесс совершался в бесчисленных сердцах: разрывались узы страха;
личность, едва успев сознать себя, растворялась в массе, масса растворялась
в порыве. Освободившись от унаследованных страхов и воображаемых
препятствий, масса не хотела и не могла видеть препятствий действительных.
В этом была ее слабость и в этом была ее сила. Она неслась вперед, как
морской вал, гонимый бурей. Каждый день поднимал на ноги новые слои и
рождал новые возможности. Точно кто-то гигантским пестом размешивал
социальную квашню до самого дна. В то время как либеральные чиновники
кроили и перекраивали еще не ношенный халат Булыгинской Думы, страна не
знала ни минуты покоя. Стачки рабочих, непрерывные митинги, уличные
шествия, разгромы имений, забастовки полицейских и дворников и, наконец,
волнения и восстания матросов и солдат. Все разложилось и превратилось в
хаос. И в то же время в этом хаосе пробуждалась потребность в новом
порядке, и кристаллизовались его элементы. Правильно повторяющиеся митинги
уже сами по себе вносили организующее начало. Из митингов выделялись
депутации, депутации разрастались в представительства. Но как стихийное
возмущение обгоняло работу политического сознания, так потребность в
действии далеко оставляла позади себя лихорадочное организационное
творчество.
В этом слабость революции - всякой революции, но в этом и ее сила. Кто
хочет иметь в революции влияние - должен брать ее целиком. Те глубокие
тактики, которые думают поступать с революцией, как со спаржей, по
произволу отделяя питательную часть от негодной, обречены на бесплодную
роль резонеров. Так как ни одно революционное событие не создает
"рациональных" условий для применения их "рациональной" тактики, то они
фатально оказываются вне и позади всех событий. И, в конце концов, им не
остается ничего другого, как повторить слова Фигаро: "Увы, - у нас не будет
другого представления, которым мы могли бы загладить неудачи первого"...
Мы не ставим себе целью ни описать, ни даже перечислить все события 1905
года. Мы даем самый общий очерк хода революции и притом - если позволено
будет так выразиться - в петербургском масштабе, хотя и под
общегосударственным углом зрения. Но и в тех рамках, в каких мы ведем наш
рассказ, мы не можем оставить в стороне одно из крупнейших - между
октябрьской стачкой и декабрьскими баррикадами - событий великого года:
военное восстание в Севастополе. Оно началось 11 ноября, а 17-го адмирал
Чухнин уже доносил царю: "Военная буря затихла, революционная - нет".
В Севастополе традиции "Потемкина" не умирали. Чухнин жестоко расправился с
матросами красного броненосца: четырех расстрелял, двух повесил, несколько
десятков отправил на каторжные работы и, наконец, самого "Потемкина"
переименовал в "Пантелеймона". Но, никого не терроризовав, он только поднял
мятежное настроение флота. Октябрьская стачка открыла эпопею колоссальных
уличных митингов, на которых матросы и пехотные солдаты были не только
постоянными участниками, но и ораторами. Матросский оркестр играл
марсельезу во главе революционной демонстрации. Словом, господствовала
полная "деморализация". Запрещение военным присутствовать на народных
собраниях создало специально-военные митинги во дворах флотских экипажей и
в казармах. Офицеры не осмеливались протестовать, и двери казарм были днем
и ночью открыты для представителей севастопольского комитета нашей партии.
Ему приходилось непрерывно бороться с нетерпением матросов, требовавших
"дела". Невдалеке плававший "Прут", превращенный в каторжную тюрьму,
постоянно напоминал, что тут же, в нескольких шагах, томятся за участие в
потемкинском деле жертвы июньского восстания. Новый экипаж "Потемкина"
заявлял о своей готовности вести броненосец к Батуму для поддержки
кавказского восстания. Рядом с ним по боевой готовности стоял недавно
отстроенный крейсер "Очаков". Но социал-демократическая организация
настаивала на выжидательной тактике: создать совет матросских и солдатских
депутатов, связать его с организацией рабочих и поддержать надвигающуюся
политическую забастовку пролетариата восстанием флота. Революционная
организация матросов приняла этот план. Но события обогнали его.
Сходки учащались и расширялись. Они были перенесены на площадь, отделяющую
матросские экипажи от казарм пехотного Брестского полка. Так как военных не
пускали на митинги рабочих, то рабочие стали массами приходить на митинги
солдат. Собирались десятки тысяч. Идея совместных действий принималась
восторженно. Передовые роты выбирали депутатов. Военное начальство решило
принять меры. Попытки офицеров выступать на митингах с "патриотическими"
речами дали весьма печальные результаты. Изощренные в дискуссиях матросы
обращали свое начальство в позорное бегство. Тогда постановлено было
запретить митинги вообще. 11 ноября у ворот экипажей была поставлена с утра
боевая рота. Контр-адмирал Писаревский во всеуслышание обратился к ней:
"Никого не пропускать из казарм. В случае неповиновения - стрелять". Из
роты, которой был отдан этот приказ, выделился матрос Петров, на глазах у
всех зарядил винтовку и одним выстрелом убил подполковника Брестского полка
Штейна, другим - ранил Писаревского. Раздалось приказание офицера:
"Арестовать его". Никто ни с места. Петров бросил винтовку. "Чего же вы
стоите? Берите меня". Петрова арестовали. Сбежавшиеся со всех сторон
матросы требовали его освобождения, заявляя, что берут его на поруки.
Возбуждение достигло высшего предела.
- Петров, ты нечаянно выстрелил? - допрашивал его офицер, ища выхода.
- Какое нечаянно? Отделился, зарядил, прицелился. Разве это нечаянно?
- Команда требует твоего освобождения...
И Петров был освобожден. Матросы порывались немедленно открыть действия.
Все дежурные офицеры были арестованы, обезоружены и отправлены в
канцелярию. В конце концов, решили под влиянием социал-демократического
оратора ждать утреннего совещания депутатов. Матросские представители,
около 40 человек, заседали всю ночь. Решили выпустить из-под ареста
офицеров, но не пускать их более в казармы. Службы, которые матросы считали
необходимыми, они постановили нести и впредь. Решено было отправиться
парадным шествием, с музыкой, к казармам пехотных полков, чтоб привлечь
солдат к движению. Утром явилась депутация рабочих для совещания. Через
несколько часов стал уже весь порт; железные дороги также прекратили
движение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166