Акт был написан на двух или трех л
источках небольшого формата с помощью пишущей машинки. На заглавном лис
те стояло слева слово: «Ставка», а справа «Начальнику штаба». Подпись был
а сделана карандашом.
Когда мы прочли и одобрили акт, мне кажется, произо. шел обмен рукопожатий
, как-будто имевший сердечный характер. Впрочем, в это время я уже безусло
вно был взволнован и потому могу ошибаться. Может быть, этого и не было. Я п
омню, что, когда я в последний раз взглянул на часы, было без 12 минут 12. Поэтом
у, надо думать, что все это событие огромной исторической важности произ
ошло между 11 и 12 часами в ночь со 2-го на 3-е марта. Я помню, что, когда это случил
ось, у меня мелькнула мысль: «Как хорошо, что было 2-е марта, а не 1-е». После эт
ого было прощание. Мне кажется, что злых чувств ни с той, ни с другой сторон
ы в это мгновение не было. У меня в душе была скорее жалость к человеку, кот
орый в это мгновение искупал свои ошибки благородством мыслей, осветивш
их отказ от власти. С внешней стороны царь был совершенно спокоен, но скор
ее дружественен, чем холоден.
Я забыл сказать, что мы условились с ген. Рузским, что будет два экземпляра
акта, собственноручно подписанных, потому что мы опасались, что при бурн
ых обстоятельствах Петрограда, акт, который мы привезем, может быть легк
о утрачен. Таким образом, первый подписанный акт на листочках небольшого
формата должен был остаться у ген. Рузского. Мы же привезли второй экземп
ляр, также написанный на машинке, но на листочке большого формата. Подпис
ь царя справа сделана также карандашом, а с левой стороны Ц пером скрепи
л министр двора Фредерике. В получении этого экземпляра, который был нам
вручен в вагоне ген. Рузского, мы т. Ц е. Гучков, и я, выдали расписку. Этот эк
земпляр мы привезли в Петроград, и его удалось передать в надежные руки.
Была минута, когда документ подвергался опасности.
б) «Д Н И».
1-го марта 1917 г. В Государственной Думе.
В сотый раз вернулся Родзянко… Он был возбужденный, более того Ц разъяр
енный… Опустился в кресло.
Ц Ну, что? Как?
Ц Как? Ну и мерзавцы же эти… Он вдруг оглянулся.
Ц Говорите, их нет…
«Они» Ц это был Чхеидзе и еще кто-то, словом, левые…
Ц Какая сволочь! Ну, все было очень хорошо… Я им сказал речь… Встретили м
еня как нельзя лучше… Я сказал им патриотическую речь, Ц как-то я стал вд
руг в ударе… Кричат «ура». Вижу Ц настроение самое лучшее. Но только я кон
чил, кто-то из них начинает…
Ц Из кого?
Ц Да из этих… как их… собачьих депутатов… От Исполкома, что ли Ц ну, слов
ом, от этих мерзавцев…
Ц Что же они?
Ц Да вот именно, что же?.. «Вот председатель Государственной Думы все тре
бует от вас, чтобы вы, товарищи, русскую землю спасали… Так ведь, товарищи,
это понятно… У господина Родзянко есть что спасать… не малый кусочек у н
его этой самой русской земли в Екатеринославской губернии, да какой земл
и!.. А, может быть, и еще в какой-нибудь есть?.. Например, в Новгородской?.. Там, г
оворят, едешь лесом, что ни спросишь: чей лес? Ц отвечают: Родзянковский…
Так вот, Родзянкам и другим помещикам Государственной Думы есть что спас
ать… Эти свои владения, княжеские, графские и баронские… они и называют р
усской землей… Ее и предлагают вам спасать, товарищи… А вот вы спросите п
редседателя Государственной Думы, будет ли он также заботиться о спасен
ии Государственной Думы, будет ли он также заботиться о спасении русской
земли, если эта русская земля… из помещичьей… станет вашей, товарищи?» По
нимаете» вот скотина!
Ц Что же вы ответили?
Ц Что я ответил? Я уже не помню, что я ответил… Мерзавцы!..
Он так стукнул кулаком по столу, что запрыгали под скатертью секретные д
окументы.
Ц Мерзавцы! Мы жизнь сыновей отдаем своих, а это хамье думает, что земли п
ожалеем. Да будет она проклята, эта земля, на что она мне, если России не буд
ет? Сволочь подлая. Хоть рубашку снимите, но Россию спасите. Вот что я им ск
азал.
Его голос начинал переходить пределы…
Ц Успокойтесь, Михаил Владимирович.
Но он долго не мог успокоиться… Потом…
Потом поставил нас в «курс дела». Он все время ведет переговоры со Ставко
й и с Рузским… Он, Родзянко, все время по прямому проводу сообщает, что про
исходит здесь, сообщает, что положение вещей с каждой минутой ухудшается
; что правительство сбежало; что временно власть принята Государственно
й Думой, в лице ее Комитета, но что положение ее очень шаткое, во-первых, пот
ому, что войска взбунтовались Ц не повинуются офицерам, а, наоборот, угро
жают им, во-вторых, потому, что рядом с Комитетом Государственной Думы выр
астает новое учреждение Ц именно «исполком», который, стремясь захвати
ть власть для себя, Ц всячески подрывает власть Государственной Думы, в-
третьих, вследствие всеобщего развала и с каждым часом увеличивающейся
анархии; что нужно принять какие-нибудь экстренные, спешные меры; что вна
чале казалось, что достаточно будет ответственного министерства, но с ка
ждым часом промедления становится хуже; что требования растут… Вчера уж
е стало ясно, что опасность угрожает самой монархии… возникла мысль, что
все сроки прошли и что, может быть, только отречение государя-императора
в пользу наследника может спасти династию… Генерал Алексеев примкнул к
этому мнению…
Ц Сегодня утром, Ц прибавил Родзянко, Ц я должен был ехать в Ставку для
свидания с государем-императором, доложить его величеству, что, может бы
ть, единственный исход Ц отречение… Но эти мерзавцы узнали… и, когда я со
бирался ехать, сообщили мне, что ими дано приказание не выпускать поезда
… Не пустят поезда! Ну, как вам это нравится? Они заявили, что одного меня не
пустят, а что должен ехать со мною Чхеидзе и еще какие-то… Ну, слуга покорн
ый, Ц я с ними к государю не поеду… Чхеидзе должен был сопровождать батал
ьон «революционных солдат». Что они там учинили бы?.. Я с этим скот…
* * *
В это время приехал Гучков. Он был в очень мрачном состоянии.
Ц Настроение в полках ужасное… Я не убежден, не происходит ли сейчас уби
йств офицеров. Я объезжал лично и видел… Надо на что-нибудь решиться… И на
до скорее… Каждая минута промедления будет стоить крови… будет хуже… бу
дет хуже…
Он уехал.
* * *
Вернувшись, Родзянко без конца читал нам бесконечные ленты с прямого про
вода. Это были телеграммы от Алексеева из Ставки и Рузского из Пскова. Але
ксеев находил необходимым отречение государя императора.
* * *
Эта мысль об отречении государя была у всех, но как-то об этом мало говори
ли. Вообще же было только несколько человек, которые в этом ужасном сумбу
ре думали об основных линиях. Все остальные, потрясенные ближайшим, зани
мались тем, чем занимаются на пожарах: качают воду, спасают погибающих и п
ожитки, суетятся и бегают.
Мысль об отречении созревала в умах и сердцах как-то сама по себе. Она рос
ла из ненависти к монарху, не говоря о всех прочих чувствах, которыми день
и ночь хлестала нам в лицо революционная толпа. На третий день революции
вопрос о том, может ли царствовать дальше государь, которому безнаказанн
о брошены в лицо все оскорбления, был уже, очевидно, решен в глубине души к
аждого из нас.
Обрывчатые разговоры были то с тем, то с другим. Но я не помню, чтобы этот во
прос обсуждался Комитетом Государственной Думы, как таковым. Он был реше
н в последнюю минуту.
В эту ночь он вспыхивал несколько раз по поводу этих узеньких ленточек, к
оторые сворачивал в руках Родзянко, читая. Ужасные ленточки! Эти ленточк
и были нитью, связывавшей нас с армией, с той армией, о которой мы столько з
аботились, для которой мы пошли на все… Ведь смысл похода на правительст
во с 1915 года был один: чтобы армия сохранилась, чтобы армия дралась… И вот т
еперь по этим ленточками надо было решить, как поступить… Что для нее сде
лать?..
* * *
Кажется, в четвертом часу ночи вторично приехал Гучков. Он был сильно рас
строен. Только что рядом с ним в автомобиле убили князя Вяземского. Из как
их-то казарм обстреляли «офицера».
* * *
И тут собственно это и решилось. Нас было в это время неполный состав. Были
Ц Родзянко, Милюков, я Ц остальных не помню… Но помню, что ни Керенского,
ни Чхеидзе не было. Мы были в своем кругу. И потому Гучков говорил совершен
но свободно. Он сказал приблизительно следующее:
Ц Надо принять какое-нибудь решение. Положение ухудшается с каждой мин
утой. Вяземского убили только потому, что он офицер… То же самое происход
ит, конечно, и в других местах… А если не происходит этой ночью, то произой
дет завтра… Идучи сюда, я видел много офицеров в разных комнатах Государ
ственной Думы: они просто спрятались сюда… Они боятся за свою жизнь… Они
умоляют спасти их… Надо на что-нибудь решиться… На что-то большое, что мо
гло бы произвести впечатление… что дало бы исход… что могло бы вывести и
з ужасного положения с наименьшими потерями… В этом хаосе, во всем, что де
лается, надо прежде всего думать о том, чтобы спасти монархию… Без монарх
ии Россия не может жить… Но. видимо, нынешнему государю царствовать боль
ше нельзя… Высочайшее повеление от его лица Ц уже не повеление: его не ис
полнят… Если это так, то можем ли мы спокойно и безучастно дожидаться той
минуты, когда весь этот революционный сброд начнет сам искать выхода… И
сам расправится с монархией… Меж тем, это неизбежно будет, если мы выпуст
им инициативу из наших рук.
Родзянко сказал:
Ц Я должен был сегодня утром ехать к государю… Но меня не пустили… Они об
ъявили мне, что не пустят поезда, и требовали, чтобы я ехал с Чхеидзе и бата
льоном солдат.
Ц Я это знаю, Ц сказал Гучков, Ц поэтому действовать надо иначе… Надо д
ействовать тайно и быстро, никого не спрашивая… ни с кем не советуясь… Ес
ли мы сделаем по соглашению с «ними», то это непременно будет наименее вы
годно для нас… Надо поставить их перед свершившимся фактом… Надо дать Ро
ссии нового государя… Надо под этим новым знаменем собрать то, что можно
собрать… для отпора… Для этого надо действовать быстро и решительно…
Ц То есть Ц точнее? Что вы предполагаете сделать?
Ц Я предлагаю немедленно ехать к государю и привезти отречение в польз
у наследника…
Родзянко сказал:
Ц Рузский телеграфировал мне, что он уже говорил об этом с государем… Ал
ексеев запросил главнокомандующих фронтами о том же. Ответы ожидаются…
Ц Я думаю, надо ехать, Ц сказал Гучков. Ц Если вы согласны и если вы меня
уполномачиваете, я поеду… Но мне бы хотелось, чтобы поехал еще кто-нибудь
…
Мы переглянулись. Произошла пауза, после которой я сказал:
Ц Я поеду с вами…
Мы обменялись еще всего несколькими словами. Я постарался уточнить: Коми
тет Государственной Думы признает единственным выходом в данном полож
ении отречение государя императора, поручает нам двоим доложить об этом
его величеству и, в случае его согласия, поручает привезти текст отречен
ия в Петроград. Отречение должно произойти в пользу наследника цесареви
ча Алексея Николаевича. Мы должны ехать вдвоем, в полной тайне.
Я отлично понимал, почему я еду. Я чувствовал, что отречение случится неиз
бежно, и чувствовал, что невозможно поставить государя лицом к лицу с «Чх
еидзе»… Отречение должно быть передано в руки монархистов и ради спасен
ия монархии.
Кроме того, было еще другое соображение. Я знал, что офицеров будут убиват
ь именно за то, что они монархисты, за то, что они захотят исполнить свой до
лг присяги царствующему императору до конца. Это, конечно, относится к лу
чшим офицерам. Худшие приспособятся. И вот для этих лучших надо было, чтоб
ы сам государь освободил их от присяги, от обязанности повиноваться ему.
Он только один мог спасти настоящих офицеров, которые нужны были как ник
огда. Я знал, что в случае отречения… революции как бы не будет. Государь о
тречется от престола по собственному желанию, власть перейдет к регенту
, который назначит новое правительство. Государственная Дума, подчинивш
аяся указу о роспуске и подхватившая власть только потому, что старые ми
нистры разбежались, Ц передаст эту власть новому правительству. Юридич
ески революции не будет.
Я не знал, удастся ли этот план при наличии Гиммеров, Нахамкесов и приказ №
1. Но, во всяком случае, он представлялся мне единственным. Для всякого ино
го нужна была реальная сила. Нужны были немедленно повинующиеся нам штык
и, а таковых-то именно и не было…
* * *
В пятом часу ночи мы сели с Гучковым в автомобиль, который по мрачной Шпал
ерной, где нас останавливали какие-то посты и заставы, и по неузнаваемой ч
ужой Сергиевской довез нас до квартиры Гучкова. Там А. И. набросал несколь
ко слов.
Этот текст был составлен слабо, а я совершенно был неспособен его улучши
ть, ибо все силы были на исходе.
2-е марта 1917 г. Во Пскове.
Чуть серело, когда мы подъехали к вокзалу. Очевидно, революционный народ,
утомленный подвигами вчерашнего дня, еще спал. На вокзале было пусто.
Мы прошли к начальнику станции. Александр Иванович сказал ему:
Ц Я Ц Гучков… Нам совершенно необходимо по важнейшему государственно
му делу ехать во Псков… Прикажите подать нам поезд…
Начальник станции сказал: «слушаюсь», и через двадцать минут поезд был п
одан.
Это был паровоз и один вагон с салоном и со спальнями. В окна замелькал сер
ый день. Мы, наконец, были одни, вырвавшись из этого ужасного человеческог
о круговорота, который держал нас в своем липком веществе в течение трех
суток. И впервые значение того, что мы делаем, стало передо мной, если не во
всей своей колоссальной огромности, которую в то время не мог охватить н
икакой человеческий ум, то, по крайней мере, в рамках доступности…
Тот роковой путь, который привел меня и таких, как я, к этому дню 2 марта, беж
ал в моих мыслях так же, как эта унылая лента железнодорожных пейзажей, та
м, за окнами вагона… День за днем наматывался этот клубок… В нем были этап
ы, как здесь Ц станции… Но были эти «станции» моего пути далеко не так без
радостны, как вот эти, мимо которых мы сейчас проносились…
* * *
Станции проносились мимо нас… Иногда мы останавливались… Помню, что А. И.
Гучков иногда говорил краткие речи с площадки вагона… это потому, что ин
аче нельзя было… На перронах стояла толпа, которая все знала… То-есть она
знала, что мы едем к царю… И с ней надо было говорить…
* * *
Не помню, на какой станции нас соединили прямым проводом с генерал-адъют
антом Николаем Иудовичем Ивановым. Он был, кажется, в Гатчине. Он сообщил н
ам, что по приказанию государя накануне, или еще 28 числа, выехал по направл
ению к Петрограду… Ему было приказано усмирить бунт… Для этого, не входя
в Петроград, он должен был подождать две дивизии, которые были сняты с фро
нта и направлялись в его распоряжение… В качестве, так сказать, верного к
улака ему было дано два батальона георгиев-цев, составляющих личную охр
ану государя. С ними он шел до Гатчины… И ждал… В это время кто-то успел раз
обрать рельсы, так что он, в сущности, отрезан от Петрограда… Он ничего не
может сделать, потому что явились «агитаторы», и георгиевцы уже разложил
ись… На них нельзя положиться… Они больше не повинуются… Старик стремил
ся повидаться с нами, чтобы решить, что делать…
Но надо было спешить… Мы ограничились этим телеграфным разговором…
Все же мы ехали очень долго… Мы мало говорили с А. И. Усталость брала свое…
Мы ехали, как обреченные… Как все самые большие вещи в жизни человека, и эт
о совершалось не при полном блеске сознания… Так надо было… Мы бросились
на этот путь, потому, что всюду была глухая стена… Здесь, казалось, просве
т… Здесь было «может быть»… А всюду кругом было Ц «оставь надежду»…
* * *
Разве переходы монаршей власти из рук одного монарха к другому не спасал
и Россию? Сколько раз это было…
* * *
В 10 час. вечера мы приехали. Поезд стал. Вышли на площадку. Голубоватые фона
ри освещали рельсы. Через несколько путей стоял освещенный поезд… Мы пон
яли, что это императорский…
Сейчас же кто-то подошел…
Ц Государь ждет вас…
И повел нас через рельсы. Значит, сейчас все это произойдет. И нельзя отвра
тить?
Нет, нельзя… Так надо… Нет выхода… Мы пошли, как идут люди на все самое стр
ашное, Ц не совсем понимая…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
источках небольшого формата с помощью пишущей машинки. На заглавном лис
те стояло слева слово: «Ставка», а справа «Начальнику штаба». Подпись был
а сделана карандашом.
Когда мы прочли и одобрили акт, мне кажется, произо. шел обмен рукопожатий
, как-будто имевший сердечный характер. Впрочем, в это время я уже безусло
вно был взволнован и потому могу ошибаться. Может быть, этого и не было. Я п
омню, что, когда я в последний раз взглянул на часы, было без 12 минут 12. Поэтом
у, надо думать, что все это событие огромной исторической важности произ
ошло между 11 и 12 часами в ночь со 2-го на 3-е марта. Я помню, что, когда это случил
ось, у меня мелькнула мысль: «Как хорошо, что было 2-е марта, а не 1-е». После эт
ого было прощание. Мне кажется, что злых чувств ни с той, ни с другой сторон
ы в это мгновение не было. У меня в душе была скорее жалость к человеку, кот
орый в это мгновение искупал свои ошибки благородством мыслей, осветивш
их отказ от власти. С внешней стороны царь был совершенно спокоен, но скор
ее дружественен, чем холоден.
Я забыл сказать, что мы условились с ген. Рузским, что будет два экземпляра
акта, собственноручно подписанных, потому что мы опасались, что при бурн
ых обстоятельствах Петрограда, акт, который мы привезем, может быть легк
о утрачен. Таким образом, первый подписанный акт на листочках небольшого
формата должен был остаться у ген. Рузского. Мы же привезли второй экземп
ляр, также написанный на машинке, но на листочке большого формата. Подпис
ь царя справа сделана также карандашом, а с левой стороны Ц пером скрепи
л министр двора Фредерике. В получении этого экземпляра, который был нам
вручен в вагоне ген. Рузского, мы т. Ц е. Гучков, и я, выдали расписку. Этот эк
земпляр мы привезли в Петроград, и его удалось передать в надежные руки.
Была минута, когда документ подвергался опасности.
б) «Д Н И».
1-го марта 1917 г. В Государственной Думе.
В сотый раз вернулся Родзянко… Он был возбужденный, более того Ц разъяр
енный… Опустился в кресло.
Ц Ну, что? Как?
Ц Как? Ну и мерзавцы же эти… Он вдруг оглянулся.
Ц Говорите, их нет…
«Они» Ц это был Чхеидзе и еще кто-то, словом, левые…
Ц Какая сволочь! Ну, все было очень хорошо… Я им сказал речь… Встретили м
еня как нельзя лучше… Я сказал им патриотическую речь, Ц как-то я стал вд
руг в ударе… Кричат «ура». Вижу Ц настроение самое лучшее. Но только я кон
чил, кто-то из них начинает…
Ц Из кого?
Ц Да из этих… как их… собачьих депутатов… От Исполкома, что ли Ц ну, слов
ом, от этих мерзавцев…
Ц Что же они?
Ц Да вот именно, что же?.. «Вот председатель Государственной Думы все тре
бует от вас, чтобы вы, товарищи, русскую землю спасали… Так ведь, товарищи,
это понятно… У господина Родзянко есть что спасать… не малый кусочек у н
его этой самой русской земли в Екатеринославской губернии, да какой земл
и!.. А, может быть, и еще в какой-нибудь есть?.. Например, в Новгородской?.. Там, г
оворят, едешь лесом, что ни спросишь: чей лес? Ц отвечают: Родзянковский…
Так вот, Родзянкам и другим помещикам Государственной Думы есть что спас
ать… Эти свои владения, княжеские, графские и баронские… они и называют р
усской землей… Ее и предлагают вам спасать, товарищи… А вот вы спросите п
редседателя Государственной Думы, будет ли он также заботиться о спасен
ии Государственной Думы, будет ли он также заботиться о спасении русской
земли, если эта русская земля… из помещичьей… станет вашей, товарищи?» По
нимаете» вот скотина!
Ц Что же вы ответили?
Ц Что я ответил? Я уже не помню, что я ответил… Мерзавцы!..
Он так стукнул кулаком по столу, что запрыгали под скатертью секретные д
окументы.
Ц Мерзавцы! Мы жизнь сыновей отдаем своих, а это хамье думает, что земли п
ожалеем. Да будет она проклята, эта земля, на что она мне, если России не буд
ет? Сволочь подлая. Хоть рубашку снимите, но Россию спасите. Вот что я им ск
азал.
Его голос начинал переходить пределы…
Ц Успокойтесь, Михаил Владимирович.
Но он долго не мог успокоиться… Потом…
Потом поставил нас в «курс дела». Он все время ведет переговоры со Ставко
й и с Рузским… Он, Родзянко, все время по прямому проводу сообщает, что про
исходит здесь, сообщает, что положение вещей с каждой минутой ухудшается
; что правительство сбежало; что временно власть принята Государственно
й Думой, в лице ее Комитета, но что положение ее очень шаткое, во-первых, пот
ому, что войска взбунтовались Ц не повинуются офицерам, а, наоборот, угро
жают им, во-вторых, потому, что рядом с Комитетом Государственной Думы выр
астает новое учреждение Ц именно «исполком», который, стремясь захвати
ть власть для себя, Ц всячески подрывает власть Государственной Думы, в-
третьих, вследствие всеобщего развала и с каждым часом увеличивающейся
анархии; что нужно принять какие-нибудь экстренные, спешные меры; что вна
чале казалось, что достаточно будет ответственного министерства, но с ка
ждым часом промедления становится хуже; что требования растут… Вчера уж
е стало ясно, что опасность угрожает самой монархии… возникла мысль, что
все сроки прошли и что, может быть, только отречение государя-императора
в пользу наследника может спасти династию… Генерал Алексеев примкнул к
этому мнению…
Ц Сегодня утром, Ц прибавил Родзянко, Ц я должен был ехать в Ставку для
свидания с государем-императором, доложить его величеству, что, может бы
ть, единственный исход Ц отречение… Но эти мерзавцы узнали… и, когда я со
бирался ехать, сообщили мне, что ими дано приказание не выпускать поезда
… Не пустят поезда! Ну, как вам это нравится? Они заявили, что одного меня не
пустят, а что должен ехать со мною Чхеидзе и еще какие-то… Ну, слуга покорн
ый, Ц я с ними к государю не поеду… Чхеидзе должен был сопровождать батал
ьон «революционных солдат». Что они там учинили бы?.. Я с этим скот…
* * *
В это время приехал Гучков. Он был в очень мрачном состоянии.
Ц Настроение в полках ужасное… Я не убежден, не происходит ли сейчас уби
йств офицеров. Я объезжал лично и видел… Надо на что-нибудь решиться… И на
до скорее… Каждая минута промедления будет стоить крови… будет хуже… бу
дет хуже…
Он уехал.
* * *
Вернувшись, Родзянко без конца читал нам бесконечные ленты с прямого про
вода. Это были телеграммы от Алексеева из Ставки и Рузского из Пскова. Але
ксеев находил необходимым отречение государя императора.
* * *
Эта мысль об отречении государя была у всех, но как-то об этом мало говори
ли. Вообще же было только несколько человек, которые в этом ужасном сумбу
ре думали об основных линиях. Все остальные, потрясенные ближайшим, зани
мались тем, чем занимаются на пожарах: качают воду, спасают погибающих и п
ожитки, суетятся и бегают.
Мысль об отречении созревала в умах и сердцах как-то сама по себе. Она рос
ла из ненависти к монарху, не говоря о всех прочих чувствах, которыми день
и ночь хлестала нам в лицо революционная толпа. На третий день революции
вопрос о том, может ли царствовать дальше государь, которому безнаказанн
о брошены в лицо все оскорбления, был уже, очевидно, решен в глубине души к
аждого из нас.
Обрывчатые разговоры были то с тем, то с другим. Но я не помню, чтобы этот во
прос обсуждался Комитетом Государственной Думы, как таковым. Он был реше
н в последнюю минуту.
В эту ночь он вспыхивал несколько раз по поводу этих узеньких ленточек, к
оторые сворачивал в руках Родзянко, читая. Ужасные ленточки! Эти ленточк
и были нитью, связывавшей нас с армией, с той армией, о которой мы столько з
аботились, для которой мы пошли на все… Ведь смысл похода на правительст
во с 1915 года был один: чтобы армия сохранилась, чтобы армия дралась… И вот т
еперь по этим ленточками надо было решить, как поступить… Что для нее сде
лать?..
* * *
Кажется, в четвертом часу ночи вторично приехал Гучков. Он был сильно рас
строен. Только что рядом с ним в автомобиле убили князя Вяземского. Из как
их-то казарм обстреляли «офицера».
* * *
И тут собственно это и решилось. Нас было в это время неполный состав. Были
Ц Родзянко, Милюков, я Ц остальных не помню… Но помню, что ни Керенского,
ни Чхеидзе не было. Мы были в своем кругу. И потому Гучков говорил совершен
но свободно. Он сказал приблизительно следующее:
Ц Надо принять какое-нибудь решение. Положение ухудшается с каждой мин
утой. Вяземского убили только потому, что он офицер… То же самое происход
ит, конечно, и в других местах… А если не происходит этой ночью, то произой
дет завтра… Идучи сюда, я видел много офицеров в разных комнатах Государ
ственной Думы: они просто спрятались сюда… Они боятся за свою жизнь… Они
умоляют спасти их… Надо на что-нибудь решиться… На что-то большое, что мо
гло бы произвести впечатление… что дало бы исход… что могло бы вывести и
з ужасного положения с наименьшими потерями… В этом хаосе, во всем, что де
лается, надо прежде всего думать о том, чтобы спасти монархию… Без монарх
ии Россия не может жить… Но. видимо, нынешнему государю царствовать боль
ше нельзя… Высочайшее повеление от его лица Ц уже не повеление: его не ис
полнят… Если это так, то можем ли мы спокойно и безучастно дожидаться той
минуты, когда весь этот революционный сброд начнет сам искать выхода… И
сам расправится с монархией… Меж тем, это неизбежно будет, если мы выпуст
им инициативу из наших рук.
Родзянко сказал:
Ц Я должен был сегодня утром ехать к государю… Но меня не пустили… Они об
ъявили мне, что не пустят поезда, и требовали, чтобы я ехал с Чхеидзе и бата
льоном солдат.
Ц Я это знаю, Ц сказал Гучков, Ц поэтому действовать надо иначе… Надо д
ействовать тайно и быстро, никого не спрашивая… ни с кем не советуясь… Ес
ли мы сделаем по соглашению с «ними», то это непременно будет наименее вы
годно для нас… Надо поставить их перед свершившимся фактом… Надо дать Ро
ссии нового государя… Надо под этим новым знаменем собрать то, что можно
собрать… для отпора… Для этого надо действовать быстро и решительно…
Ц То есть Ц точнее? Что вы предполагаете сделать?
Ц Я предлагаю немедленно ехать к государю и привезти отречение в польз
у наследника…
Родзянко сказал:
Ц Рузский телеграфировал мне, что он уже говорил об этом с государем… Ал
ексеев запросил главнокомандующих фронтами о том же. Ответы ожидаются…
Ц Я думаю, надо ехать, Ц сказал Гучков. Ц Если вы согласны и если вы меня
уполномачиваете, я поеду… Но мне бы хотелось, чтобы поехал еще кто-нибудь
…
Мы переглянулись. Произошла пауза, после которой я сказал:
Ц Я поеду с вами…
Мы обменялись еще всего несколькими словами. Я постарался уточнить: Коми
тет Государственной Думы признает единственным выходом в данном полож
ении отречение государя императора, поручает нам двоим доложить об этом
его величеству и, в случае его согласия, поручает привезти текст отречен
ия в Петроград. Отречение должно произойти в пользу наследника цесареви
ча Алексея Николаевича. Мы должны ехать вдвоем, в полной тайне.
Я отлично понимал, почему я еду. Я чувствовал, что отречение случится неиз
бежно, и чувствовал, что невозможно поставить государя лицом к лицу с «Чх
еидзе»… Отречение должно быть передано в руки монархистов и ради спасен
ия монархии.
Кроме того, было еще другое соображение. Я знал, что офицеров будут убиват
ь именно за то, что они монархисты, за то, что они захотят исполнить свой до
лг присяги царствующему императору до конца. Это, конечно, относится к лу
чшим офицерам. Худшие приспособятся. И вот для этих лучших надо было, чтоб
ы сам государь освободил их от присяги, от обязанности повиноваться ему.
Он только один мог спасти настоящих офицеров, которые нужны были как ник
огда. Я знал, что в случае отречения… революции как бы не будет. Государь о
тречется от престола по собственному желанию, власть перейдет к регенту
, который назначит новое правительство. Государственная Дума, подчинивш
аяся указу о роспуске и подхватившая власть только потому, что старые ми
нистры разбежались, Ц передаст эту власть новому правительству. Юридич
ески революции не будет.
Я не знал, удастся ли этот план при наличии Гиммеров, Нахамкесов и приказ №
1. Но, во всяком случае, он представлялся мне единственным. Для всякого ино
го нужна была реальная сила. Нужны были немедленно повинующиеся нам штык
и, а таковых-то именно и не было…
* * *
В пятом часу ночи мы сели с Гучковым в автомобиль, который по мрачной Шпал
ерной, где нас останавливали какие-то посты и заставы, и по неузнаваемой ч
ужой Сергиевской довез нас до квартиры Гучкова. Там А. И. набросал несколь
ко слов.
Этот текст был составлен слабо, а я совершенно был неспособен его улучши
ть, ибо все силы были на исходе.
2-е марта 1917 г. Во Пскове.
Чуть серело, когда мы подъехали к вокзалу. Очевидно, революционный народ,
утомленный подвигами вчерашнего дня, еще спал. На вокзале было пусто.
Мы прошли к начальнику станции. Александр Иванович сказал ему:
Ц Я Ц Гучков… Нам совершенно необходимо по важнейшему государственно
му делу ехать во Псков… Прикажите подать нам поезд…
Начальник станции сказал: «слушаюсь», и через двадцать минут поезд был п
одан.
Это был паровоз и один вагон с салоном и со спальнями. В окна замелькал сер
ый день. Мы, наконец, были одни, вырвавшись из этого ужасного человеческог
о круговорота, который держал нас в своем липком веществе в течение трех
суток. И впервые значение того, что мы делаем, стало передо мной, если не во
всей своей колоссальной огромности, которую в то время не мог охватить н
икакой человеческий ум, то, по крайней мере, в рамках доступности…
Тот роковой путь, который привел меня и таких, как я, к этому дню 2 марта, беж
ал в моих мыслях так же, как эта унылая лента железнодорожных пейзажей, та
м, за окнами вагона… День за днем наматывался этот клубок… В нем были этап
ы, как здесь Ц станции… Но были эти «станции» моего пути далеко не так без
радостны, как вот эти, мимо которых мы сейчас проносились…
* * *
Станции проносились мимо нас… Иногда мы останавливались… Помню, что А. И.
Гучков иногда говорил краткие речи с площадки вагона… это потому, что ин
аче нельзя было… На перронах стояла толпа, которая все знала… То-есть она
знала, что мы едем к царю… И с ней надо было говорить…
* * *
Не помню, на какой станции нас соединили прямым проводом с генерал-адъют
антом Николаем Иудовичем Ивановым. Он был, кажется, в Гатчине. Он сообщил н
ам, что по приказанию государя накануне, или еще 28 числа, выехал по направл
ению к Петрограду… Ему было приказано усмирить бунт… Для этого, не входя
в Петроград, он должен был подождать две дивизии, которые были сняты с фро
нта и направлялись в его распоряжение… В качестве, так сказать, верного к
улака ему было дано два батальона георгиев-цев, составляющих личную охр
ану государя. С ними он шел до Гатчины… И ждал… В это время кто-то успел раз
обрать рельсы, так что он, в сущности, отрезан от Петрограда… Он ничего не
может сделать, потому что явились «агитаторы», и георгиевцы уже разложил
ись… На них нельзя положиться… Они больше не повинуются… Старик стремил
ся повидаться с нами, чтобы решить, что делать…
Но надо было спешить… Мы ограничились этим телеграфным разговором…
Все же мы ехали очень долго… Мы мало говорили с А. И. Усталость брала свое…
Мы ехали, как обреченные… Как все самые большие вещи в жизни человека, и эт
о совершалось не при полном блеске сознания… Так надо было… Мы бросились
на этот путь, потому, что всюду была глухая стена… Здесь, казалось, просве
т… Здесь было «может быть»… А всюду кругом было Ц «оставь надежду»…
* * *
Разве переходы монаршей власти из рук одного монарха к другому не спасал
и Россию? Сколько раз это было…
* * *
В 10 час. вечера мы приехали. Поезд стал. Вышли на площадку. Голубоватые фона
ри освещали рельсы. Через несколько путей стоял освещенный поезд… Мы пон
яли, что это императорский…
Сейчас же кто-то подошел…
Ц Государь ждет вас…
И повел нас через рельсы. Значит, сейчас все это произойдет. И нельзя отвра
тить?
Нет, нельзя… Так надо… Нет выхода… Мы пошли, как идут люди на все самое стр
ашное, Ц не совсем понимая…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34