И что для этой толпы «абсолютно не приемлемо», то «абсолютно непр
иемлемо» и для гордого Временного Правительства, составленного из люде
й, коим «верит вся Россия». Родзянко, однако, «вполне уверен», что если теп
ерь и великий князь Михаил Александрович отречется, то все пойдет прекра
сно. До окончания войны будет действовать Верховный Совет и Временное Пр
авительство, несомненно произойдет подъем патриотического чувства, вс
е заработает в усиленном темпе, и победа может быть обеспечена.
Все эти слова показались Рузскому просто нелепыми, как, это отметил на ле
нте, перечитывая ее. «Если бог захочет наказать, то прежде всего разум отн
имет», Ц прибавил еще Рузский. Во время разговора, он испытывал то же чув
ство и нашел, что люди, взявшиеся возглавить революцию, были даже не освед
омлены о настроении населения. (Это видно из его пометки на ленте: «когда П
етроград был в моем ведении, я знал настроение народа»).
При таких обстоятельствах Рузский решил дать князю Львову и Родзянко, в
их беспомощности, хоть практические указания, как и с кем сноситься дале
е, ибо сам с уходом императорского поезда, уже становился опять в положен
ие лишь главнокомандующего одного из фронтов.
Родзянко обещает все исполнить, но главное, беспокоится, как бы манифест
не «прорвался в народ». В конце разговор принимает прямо анекдотичный от
тенок: на вопрос Рузского, верно ли он понял намеченный порядок Верховно
го государственного правления, Родзянко поясняет: «Верховный Совет, отв
етственное Министерство, действие законодательных палат до решения во
проса о конституции в Учредительном собрании». Рузский спрашивает, «кто
во главе Верховного Совета». Родзянко отвечает: «Я ошибся, не Верховный С
овет, а Временный Комитет Государственной Думы под моим председательст
вом». Рузский понял. Он заканчивает разговор сразу словами: «Хорошо, до св
идания» и просьбой не забыть, что дальнейшие переговоры надо вести со Ст
авкой, а ему только сообщать о ходе дел.
Этот классический второй разговор был также, как и имевший место в предш
ествующую ночь, тотчас передан в Ставку. Этот разговор, увы, поздно выясни
л в Ставке, как она поторопилась.
Едва ушел к Двинску императорский поезд с отрекшимся императором и к Пет
рограду поезд с Гучковым и Шульгиным, едва князь Львов и Родзянко узнали
текст высочайшего манифеста, как он уже оказался «абсолютно неприемлем
ым» и его надо было скрыть. Отречение, которое должно было спасти порядок
в России, оказалось недостаточным для людей, вообразивших себя способны
ми управлять Россией, справиться с им-же вызванной революцией и вести по
бедоносную войну. Безвластие теперь действительно наступило. Это была у
же не анархия, что проявилась в уличной толпе, это была анархия в точном зн
ачении слова Ц власти вовсе не было. Ничто «не заработало в усиленном те
мпе», кроме машины, углублявшей революцию, не наступило «быстрого успоко
ения», не произошло подъема патриотического чувства и решительная побе
да не оказалась обеспеченной, как это обещали князь Львов и Родзянко в но
чь на 3-ье марта.
Генерал Алексеев в своей телеграмме (№ 34) сделал намек на необходимость вз
ять власть в руки совещания главнокомандующих, но, как выяснил ему в свое
м ответе (№ 35) Рузский, это явилось бы попыткой несвоевременной и уже несом
ненно привело к междоусобице. Рузский теперь уже предложил Алексееву на
стаивать на объявлении манифеста и на полном контакте Начальника штаба
Верховного главнокомандующего с правительством, желая продолжать дейс
твовать легальными путями, и предвидел, что из совещания могла образоват
ься еще одна власть, которая несомненно оказалась бы в конфликте не толь
ко с Советами, но и с Временным Комитетом Государственной Думы.
Одновременно Рузский посылает телеграмму командующим армиями Северно
го фронта, ориентируя их в создавшейся обстановке.
В Ставке вторые сутки царила растерянность и начались недоразумения по
вопросу об опубликовании и неопубликовании обоих манифестов (государя
и великого князя Mихайла Александровича) и приказа нового верховного гла
внокомандующего. И в штабе северного фронта и в штаб западного фронта, пр
осили разъяснения. Весь разговор, изложенный в этом документе, отражает
как в зеркале путаницу, суету, спешку в ставке. Главнокомандующие уже сби
ты сами с толку и не успеет Ставка принять одно решение, как обстановка в с
толице требует принятия нового. Генерал Данилов смущен всеми противоре
чиями в важнейших документах и считает долгом отметить, для доклада М. Н. А
лексееву, насколько опасно такие несверенные и несогласованные докуме
нты объявлять, несомненно взволнованным событиями войскам.
Вслед за этими первыми, не особенно приятными сношениями между Ставкой и
штабом Рузского, наступает период все усиливающихся разногласий. Уж 5-го
марта Ставка предлагает ряд мер для охранения армии от пропаганды из нед
р столичного Совета и для прекращения начавшихся в фронтовых и тыловых р
айонах убийств офицеров. Рузский эти меры уже принял, но не ожидает от них
успех и просит Ставку снестись с правительством, чтобы оно и Совет рабоч
их депутатов осудили выступление против вооруженных команд и офицеров.
Рузский не знал, что революция уже была правительством объявлена «велик
ою и бескровною», а все жертвы эксцессов толпы надлежало во имя идеалов с
вободы замалчивать и скрывать.
Рузский уже видит, что обещанного Родзянкой подъема духа и наступления у
спокоения нет. Наоборот, части волнуются, офицеры гибнут на фронте и в тыл
у от русских пуль и штыков, но он еще надеется, что правительство пользует
ся доверием народным и, не допуская мысли дать на фронте врагам и союзник
ам зрелища междуусобных сражений, предлагает вызвать авторитетных пра
вительственных комиссаров для успокоения войск. Мера, чреватая печальн
ыми последствиями. Рузский объяснил ее принятие тем, что офицерство само
слишком взволновано и сбито с толку, чтобы спокойно и объективно разъяс
нять солдатам положение, и искал лиц Ц очевидцев, лиц гражданских, котор
ые выяснили бы, что раз все. офицерство подчинилось новому правительству
, то нет оснований его подозревать в стремлении ему изменить.
В ночь на 6-е марта, генерал Рузский обращается с телеграммой к генералу А
лексееву, Гучкову, Керенскому и князю Львову, указывает на безобразное я
вление ареста и обезоружения офицеров и, выясняя грозное значение этих я
влений, требует немедленного и «авторитетного разъяснения недопустимо
сти сего центральной властью», без чего развал неизбежен.
На все свои ходатайства Рузский не получает ответа и вместо того на фрон
т летят знаменитые приказы Совета солдатских и рабочих депутатов и приб
ывают агитационные делегации и депутации. 18 марта Рузский еще раз говори
т с Родзянко, желая выяснить, что делается в столице и что делает Временны
й Комитет Государственной Думы. Путаница в словах «Совет Министров» и «В
ременное Правительство», по его мнению была вредна и производила впечат
ление неустойчивости. Родзянко пытался разъяснить сомнения генерала, н
о не убедил его и поспешил закончить разговор банальными любезностями. «
Не стоило с ним говорить» вспоминал об этом разговоре впоследствии Рузс
кий.
Через день произошел у него обмен телеграмм с военным министром Гучковы
м.
Телеграмма того, кто носил звание военного министра и пока выказывал себ
я лишь тем, что допустил издание приказа номер первый Совета солдатских
и рабочих депутатов и запретил опубликование прощального приказа по ар
мии отрекшегося Государя Ц Верховного главнокомандующего, Ц телегра
мма эта глубоко возмутила военную Душу Рузского. Он понял, что Гучков мож
ет быть прекрасным оратором, отличным критиком военного бюджета, но Руко
водить обороной государства во время войны не может. В нем не было чувств
а дисциплины, он не понимал основ воинского духа.
Еще через два дня пришла длинная телеграмма из Ставки. Критические помет
ки на ней Рузского и горькие заключительные фразы этих пометок показыва
ют, что Рузский потерял окончательно веру в новое правительство и не одо
брял оптимизма Ставки. Его присутствие во главе Северного фронта стало д
ля него невозможным.
Н. В. Рузский мало знал государя, и, случалось, порицал его. Еще меньше он зна
л государыню. Но он был справедлив, глубоко любил Россию, был убежденный м
онархист, весь проникнутый чувством долга, прямолинеен и честен. Он не ск
рывал своих мнений, но умел слушать и был, хотя и либеральных взглядов, но
беззаветно преданный престолу человек и солдат. Он не отделял трона от Р
оссии. Он с первых минут революции предвидел, к чему она приведет, и обвиня
л в отречении, которое считал ошибкой, больше всего генерала Алексеева, к
ак обвинял его и в разных военных неудачах.
В трагические дни стоянки императорского поезда в Пскове, Н. В. Рузский сч
итал, что далеко не все потеряно, но был глубоко убежден в пользе ответств
енного перед палатами министерства и считал своим долгом настаивать на
нем перед государем. Это ему удалось. Родзянко нашел что, однако, государь
промедлил два дня, и, скрывая свое бессилие справиться с анархией в Петро
граде, он решил пожертвовать государем.
М. В. Алексеев, сгоряча поверил Родзянке, принял решение, посоветовал госу
дарю отречься от престола и увлек к тому остальных главнокомандующих. Во
т основное мнение покойного Н. В. Рузского о днях 1 и 2 марта 1917 года.
В. В. ШУЛЬГИН.
а) Подробности отречения.
В. В. Шульгин, ездивший вместе с А. И. Гучковым в Псков для переговоров с бывш
им императором Николаем II, передает следующие подробности об обстоятель
ствах, при которых произошло отречение:
Ц Необходимость отречения, Ц рассказывает В. В. Шульгин, Ц была единог
ласно принята всеми, и только исполнение этого решения затягивалось. А. И.
Гучков и я решили отправиться в Псков, где по полученным Исполнительным
Комитетом Гос. Думы сведениям, в это время находился царь. Мы выехали 2-го м
арта, в 3 часа дня, с Варшавского вокзала. Высшие служащие дороги оказали н
ам полное содействие. Поезд был немедленно составлен и было отдано распо
ряжение, чтобы он следовал с предельной скоростью. К нам в вагон сели два и
нженера и мы поехали. Однако, мы задержались довольно долго в Гатчине, где
дожидались генерал-адъютанта Н. И. Иванова, который стоял где-то около Вы
рицы с эшелоном, посланным на усмирение Петрограда. Но с Ивановым не удал
ось видеться. В Луге нас опять задержали, ибо собравшиеся толпы войска и н
арода просили А. И. Гучкова сказать несколько слов.
Около 10 часов вечера мы приехали в Псков, где предполагали первоначально
переговорить с генералом Н. В. Рузским, который был извещен о нашем приезд
е. Но, как только поезд остановился, в вагон вошел один из адъютантов госуд
аря и сказал нам: «Его величество вас ждет». По выходе из вагонов, нам приш
лось сделать несколько шагов до императорского поезда. Мне кажется, я не
волновался. Я дошел до того предела утомления и нервного напряжения одно
временно, когда уже ничто, кажется, не может ни удивить, ни показаться нево
зможным. Мне было только все-таки немного неловко, что я явился к царю в пи
джаке, грязный, немытый, четыре дня не бритый, с лицом каторжника, выпущенн
ого из только-что сожженых тюрем.
Мы вошли в салон-вагон, ярко освещенный, крытый чем-то светло-зеленым. В ва
гоне был Фредерике (министр двора), и еще какой-то генерал, фамилию которо
го я не знаю. Через несколько мгновений вошел царь. Он был в форме одного и
з кавказских полков. Лицо его не выражало решительно ничего больше, чем к
огда приходилось видеть в другое время. Поздоровался он с нами скорее лю
безно, чем холодно, подав руку: Затем сел и просил всех сесть, указав место
А. И. Гучкову рядом с собой, около маленького столика, а мне Ц напротив А. И.
Гучкова. Фредерике сел немного поодаль, а в углу вагона за столиком, сел ге
нерал, фамилию которого я не знал, приготовляясь записывать. Кажется, в эт
о время вошел Рузский и, извинившись перед государем, поздоровался с нам
и и занял место рядом со мною Ц значит, против царя.
При таком составе (царь, Гучков, я, Рузский, Фредерике и генерал, который пи
сал) началась беседа. Стал говорить Гучков. Я боялся, что Гучков скажет цар
ю что-нибудь злое, безжалостное, но этого не случилось. Гучков говорил дов
ольно долго, гладко, даже стройно в расположении частей своей речи. Он сов
ершенно не коснулся прошлого. Он изложил современное положение, стараяс
ь выяснить, до какой бездны мы дошли. Он говорил, не глядя на царя, положив п
равую руку на стол и опустив глаза. Он не видел лица царя и, вероятно, так ем
у было легче договорить все. до конца. Он и сказал все до конца, закончив те
м, что единственным выходом из положения было бы отречение царя от прест
ола в пользу маленького Алексея, с назначением регентом великого князя М
ихаила. Когда он это сказал, генерал Рузский наклонился ко мне и шепнул:
Ц Это уже дело решенное.
Когда Гучков кончил, царь заговорил, при чем его голос и манеры были гораз
до спокойнее и как-то более просто деловиты, чем взволнованная величием
минуты несколько приподнятая речь Гучкова. Царь сказал совершенно спок
ойно, как-будто о самом обыкновенном деле:
Ц Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от пр
естола. До 3 часов дня я готов был пойти на отречение в пользу моего сына, но
затем я понял, что расстаться со своим сыном я не способен.
Тут он сделал очень коротенькую остановку и прибавил, но все также споко
йно:
Ц Вы это, надеюсь, поймете. Затем он продолжал:
Ц Поэтому я решил отречься в пользу моего брата. После этих слов он замол
чал, как бы ожидая ответа.
Тогда я сказал:
Ц Это предложение застает нас врасплох. Мы предвидели только отречение
в пользу цесаревича Алексея. Потому я прошу разрешения поговорить с Але
ксандром Ивановичем (Гучковым) четверть часа, чтобы дать согласный ответ
.
Царь согласился, но, не помню уж как разговор снова завязался и мы очень ск
оро сдали ему позицию. Гучков сказал, что он не чувствует себя в силах вмеш
иваться в отцовские чувства и считает невозможным в этой области какое б
ы то ни было давление. Мне показалось, что в лице царя промелькнуло слабо в
ыраженное удовлетворение за эти слова. Я, с своей стороны, сказал, что жела
ние царя, насколько я могу его оценить, хотя имеет против себя то, что оно п
ротиворечит принятому решению, но за себя имеет также многое. При неизбе
жной разлуке создастся очень трудное, щекотливое положение, так как мале
нький царь будет все время думать о своих отсутствующих родителях, и, быт
ь может, в душе его будут расти недобрые чувства по отношению к людям, разл
учившим его с отцом и матерью. Кроме того, большой вопрос, может ли регент
принести присягу на верность конституции за малолетнего императора. Ме
жду тем, такая присяга при настоящих обстоятельствах совершенно необхо
дима для того, чтобы опять не создалось двойственного положения. Это пре
пятствие при вступлении на престол Михаила Александровича будет устра
нено, ибо он может принести присягу и быть конституционным монархом. Так
им образом, мы выразили согласие на отречение в пользу Михаила Александр
овича. После этого царь спросил нас, можем ли мы принять на себя известную
ответственность, дать известную гарантию в том, что акт отречения действ
ительно успокоит страну и не вызовет каких-нибудь осложнений. На это мы о
тветили, что насколько мы можем предвидеть, мы осложнений не ждем. Я не пом
ню точно, когда царь встал и ушел в соседний вагон подписать акт. Приблизи
тельно около четверти двенадцатого царь вновь вошел в наш вагон, Ц в рук
ах он держал листочки небольшого формата. Он сказал:
Ц Вот акт отречения, прочтите.
Мы стали читать вполголоса. Документ был написан красиво, благородно. Мн
е стало совестно за тот текст, который мы однажды набросали. Однако, я прос
ил царя, после слов: заповедаем брату нашему править делами государствен
ными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законод
ательных учреждениях на тех началах, кои будут установлены», Ц вставит
ь: «принеся в том всенародную присягу».
Царь сейчас же согласился и тут же приписал эти слова, изменив одно слово,
так что вышло: «принеся в том ненарушимую присягу». Таким образом Михаил
Александрович должен был бы принести присягу на верность конституции и
был бы строго конституционным монархом. Мне казалось, что этого совершен
но достаточно, но события пошли дальше…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
иемлемо» и для гордого Временного Правительства, составленного из люде
й, коим «верит вся Россия». Родзянко, однако, «вполне уверен», что если теп
ерь и великий князь Михаил Александрович отречется, то все пойдет прекра
сно. До окончания войны будет действовать Верховный Совет и Временное Пр
авительство, несомненно произойдет подъем патриотического чувства, вс
е заработает в усиленном темпе, и победа может быть обеспечена.
Все эти слова показались Рузскому просто нелепыми, как, это отметил на ле
нте, перечитывая ее. «Если бог захочет наказать, то прежде всего разум отн
имет», Ц прибавил еще Рузский. Во время разговора, он испытывал то же чув
ство и нашел, что люди, взявшиеся возглавить революцию, были даже не освед
омлены о настроении населения. (Это видно из его пометки на ленте: «когда П
етроград был в моем ведении, я знал настроение народа»).
При таких обстоятельствах Рузский решил дать князю Львову и Родзянко, в
их беспомощности, хоть практические указания, как и с кем сноситься дале
е, ибо сам с уходом императорского поезда, уже становился опять в положен
ие лишь главнокомандующего одного из фронтов.
Родзянко обещает все исполнить, но главное, беспокоится, как бы манифест
не «прорвался в народ». В конце разговор принимает прямо анекдотичный от
тенок: на вопрос Рузского, верно ли он понял намеченный порядок Верховно
го государственного правления, Родзянко поясняет: «Верховный Совет, отв
етственное Министерство, действие законодательных палат до решения во
проса о конституции в Учредительном собрании». Рузский спрашивает, «кто
во главе Верховного Совета». Родзянко отвечает: «Я ошибся, не Верховный С
овет, а Временный Комитет Государственной Думы под моим председательст
вом». Рузский понял. Он заканчивает разговор сразу словами: «Хорошо, до св
идания» и просьбой не забыть, что дальнейшие переговоры надо вести со Ст
авкой, а ему только сообщать о ходе дел.
Этот классический второй разговор был также, как и имевший место в предш
ествующую ночь, тотчас передан в Ставку. Этот разговор, увы, поздно выясни
л в Ставке, как она поторопилась.
Едва ушел к Двинску императорский поезд с отрекшимся императором и к Пет
рограду поезд с Гучковым и Шульгиным, едва князь Львов и Родзянко узнали
текст высочайшего манифеста, как он уже оказался «абсолютно неприемлем
ым» и его надо было скрыть. Отречение, которое должно было спасти порядок
в России, оказалось недостаточным для людей, вообразивших себя способны
ми управлять Россией, справиться с им-же вызванной революцией и вести по
бедоносную войну. Безвластие теперь действительно наступило. Это была у
же не анархия, что проявилась в уличной толпе, это была анархия в точном зн
ачении слова Ц власти вовсе не было. Ничто «не заработало в усиленном те
мпе», кроме машины, углублявшей революцию, не наступило «быстрого успоко
ения», не произошло подъема патриотического чувства и решительная побе
да не оказалась обеспеченной, как это обещали князь Львов и Родзянко в но
чь на 3-ье марта.
Генерал Алексеев в своей телеграмме (№ 34) сделал намек на необходимость вз
ять власть в руки совещания главнокомандующих, но, как выяснил ему в свое
м ответе (№ 35) Рузский, это явилось бы попыткой несвоевременной и уже несом
ненно привело к междоусобице. Рузский теперь уже предложил Алексееву на
стаивать на объявлении манифеста и на полном контакте Начальника штаба
Верховного главнокомандующего с правительством, желая продолжать дейс
твовать легальными путями, и предвидел, что из совещания могла образоват
ься еще одна власть, которая несомненно оказалась бы в конфликте не толь
ко с Советами, но и с Временным Комитетом Государственной Думы.
Одновременно Рузский посылает телеграмму командующим армиями Северно
го фронта, ориентируя их в создавшейся обстановке.
В Ставке вторые сутки царила растерянность и начались недоразумения по
вопросу об опубликовании и неопубликовании обоих манифестов (государя
и великого князя Mихайла Александровича) и приказа нового верховного гла
внокомандующего. И в штабе северного фронта и в штаб западного фронта, пр
осили разъяснения. Весь разговор, изложенный в этом документе, отражает
как в зеркале путаницу, суету, спешку в ставке. Главнокомандующие уже сби
ты сами с толку и не успеет Ставка принять одно решение, как обстановка в с
толице требует принятия нового. Генерал Данилов смущен всеми противоре
чиями в важнейших документах и считает долгом отметить, для доклада М. Н. А
лексееву, насколько опасно такие несверенные и несогласованные докуме
нты объявлять, несомненно взволнованным событиями войскам.
Вслед за этими первыми, не особенно приятными сношениями между Ставкой и
штабом Рузского, наступает период все усиливающихся разногласий. Уж 5-го
марта Ставка предлагает ряд мер для охранения армии от пропаганды из нед
р столичного Совета и для прекращения начавшихся в фронтовых и тыловых р
айонах убийств офицеров. Рузский эти меры уже принял, но не ожидает от них
успех и просит Ставку снестись с правительством, чтобы оно и Совет рабоч
их депутатов осудили выступление против вооруженных команд и офицеров.
Рузский не знал, что революция уже была правительством объявлена «велик
ою и бескровною», а все жертвы эксцессов толпы надлежало во имя идеалов с
вободы замалчивать и скрывать.
Рузский уже видит, что обещанного Родзянкой подъема духа и наступления у
спокоения нет. Наоборот, части волнуются, офицеры гибнут на фронте и в тыл
у от русских пуль и штыков, но он еще надеется, что правительство пользует
ся доверием народным и, не допуская мысли дать на фронте врагам и союзник
ам зрелища междуусобных сражений, предлагает вызвать авторитетных пра
вительственных комиссаров для успокоения войск. Мера, чреватая печальн
ыми последствиями. Рузский объяснил ее принятие тем, что офицерство само
слишком взволновано и сбито с толку, чтобы спокойно и объективно разъяс
нять солдатам положение, и искал лиц Ц очевидцев, лиц гражданских, котор
ые выяснили бы, что раз все. офицерство подчинилось новому правительству
, то нет оснований его подозревать в стремлении ему изменить.
В ночь на 6-е марта, генерал Рузский обращается с телеграммой к генералу А
лексееву, Гучкову, Керенскому и князю Львову, указывает на безобразное я
вление ареста и обезоружения офицеров и, выясняя грозное значение этих я
влений, требует немедленного и «авторитетного разъяснения недопустимо
сти сего центральной властью», без чего развал неизбежен.
На все свои ходатайства Рузский не получает ответа и вместо того на фрон
т летят знаменитые приказы Совета солдатских и рабочих депутатов и приб
ывают агитационные делегации и депутации. 18 марта Рузский еще раз говори
т с Родзянко, желая выяснить, что делается в столице и что делает Временны
й Комитет Государственной Думы. Путаница в словах «Совет Министров» и «В
ременное Правительство», по его мнению была вредна и производила впечат
ление неустойчивости. Родзянко пытался разъяснить сомнения генерала, н
о не убедил его и поспешил закончить разговор банальными любезностями. «
Не стоило с ним говорить» вспоминал об этом разговоре впоследствии Рузс
кий.
Через день произошел у него обмен телеграмм с военным министром Гучковы
м.
Телеграмма того, кто носил звание военного министра и пока выказывал себ
я лишь тем, что допустил издание приказа номер первый Совета солдатских
и рабочих депутатов и запретил опубликование прощального приказа по ар
мии отрекшегося Государя Ц Верховного главнокомандующего, Ц телегра
мма эта глубоко возмутила военную Душу Рузского. Он понял, что Гучков мож
ет быть прекрасным оратором, отличным критиком военного бюджета, но Руко
водить обороной государства во время войны не может. В нем не было чувств
а дисциплины, он не понимал основ воинского духа.
Еще через два дня пришла длинная телеграмма из Ставки. Критические помет
ки на ней Рузского и горькие заключительные фразы этих пометок показыва
ют, что Рузский потерял окончательно веру в новое правительство и не одо
брял оптимизма Ставки. Его присутствие во главе Северного фронта стало д
ля него невозможным.
Н. В. Рузский мало знал государя, и, случалось, порицал его. Еще меньше он зна
л государыню. Но он был справедлив, глубоко любил Россию, был убежденный м
онархист, весь проникнутый чувством долга, прямолинеен и честен. Он не ск
рывал своих мнений, но умел слушать и был, хотя и либеральных взглядов, но
беззаветно преданный престолу человек и солдат. Он не отделял трона от Р
оссии. Он с первых минут революции предвидел, к чему она приведет, и обвиня
л в отречении, которое считал ошибкой, больше всего генерала Алексеева, к
ак обвинял его и в разных военных неудачах.
В трагические дни стоянки императорского поезда в Пскове, Н. В. Рузский сч
итал, что далеко не все потеряно, но был глубоко убежден в пользе ответств
енного перед палатами министерства и считал своим долгом настаивать на
нем перед государем. Это ему удалось. Родзянко нашел что, однако, государь
промедлил два дня, и, скрывая свое бессилие справиться с анархией в Петро
граде, он решил пожертвовать государем.
М. В. Алексеев, сгоряча поверил Родзянке, принял решение, посоветовал госу
дарю отречься от престола и увлек к тому остальных главнокомандующих. Во
т основное мнение покойного Н. В. Рузского о днях 1 и 2 марта 1917 года.
В. В. ШУЛЬГИН.
а) Подробности отречения.
В. В. Шульгин, ездивший вместе с А. И. Гучковым в Псков для переговоров с бывш
им императором Николаем II, передает следующие подробности об обстоятель
ствах, при которых произошло отречение:
Ц Необходимость отречения, Ц рассказывает В. В. Шульгин, Ц была единог
ласно принята всеми, и только исполнение этого решения затягивалось. А. И.
Гучков и я решили отправиться в Псков, где по полученным Исполнительным
Комитетом Гос. Думы сведениям, в это время находился царь. Мы выехали 2-го м
арта, в 3 часа дня, с Варшавского вокзала. Высшие служащие дороги оказали н
ам полное содействие. Поезд был немедленно составлен и было отдано распо
ряжение, чтобы он следовал с предельной скоростью. К нам в вагон сели два и
нженера и мы поехали. Однако, мы задержались довольно долго в Гатчине, где
дожидались генерал-адъютанта Н. И. Иванова, который стоял где-то около Вы
рицы с эшелоном, посланным на усмирение Петрограда. Но с Ивановым не удал
ось видеться. В Луге нас опять задержали, ибо собравшиеся толпы войска и н
арода просили А. И. Гучкова сказать несколько слов.
Около 10 часов вечера мы приехали в Псков, где предполагали первоначально
переговорить с генералом Н. В. Рузским, который был извещен о нашем приезд
е. Но, как только поезд остановился, в вагон вошел один из адъютантов госуд
аря и сказал нам: «Его величество вас ждет». По выходе из вагонов, нам приш
лось сделать несколько шагов до императорского поезда. Мне кажется, я не
волновался. Я дошел до того предела утомления и нервного напряжения одно
временно, когда уже ничто, кажется, не может ни удивить, ни показаться нево
зможным. Мне было только все-таки немного неловко, что я явился к царю в пи
джаке, грязный, немытый, четыре дня не бритый, с лицом каторжника, выпущенн
ого из только-что сожженых тюрем.
Мы вошли в салон-вагон, ярко освещенный, крытый чем-то светло-зеленым. В ва
гоне был Фредерике (министр двора), и еще какой-то генерал, фамилию которо
го я не знаю. Через несколько мгновений вошел царь. Он был в форме одного и
з кавказских полков. Лицо его не выражало решительно ничего больше, чем к
огда приходилось видеть в другое время. Поздоровался он с нами скорее лю
безно, чем холодно, подав руку: Затем сел и просил всех сесть, указав место
А. И. Гучкову рядом с собой, около маленького столика, а мне Ц напротив А. И.
Гучкова. Фредерике сел немного поодаль, а в углу вагона за столиком, сел ге
нерал, фамилию которого я не знал, приготовляясь записывать. Кажется, в эт
о время вошел Рузский и, извинившись перед государем, поздоровался с нам
и и занял место рядом со мною Ц значит, против царя.
При таком составе (царь, Гучков, я, Рузский, Фредерике и генерал, который пи
сал) началась беседа. Стал говорить Гучков. Я боялся, что Гучков скажет цар
ю что-нибудь злое, безжалостное, но этого не случилось. Гучков говорил дов
ольно долго, гладко, даже стройно в расположении частей своей речи. Он сов
ершенно не коснулся прошлого. Он изложил современное положение, стараяс
ь выяснить, до какой бездны мы дошли. Он говорил, не глядя на царя, положив п
равую руку на стол и опустив глаза. Он не видел лица царя и, вероятно, так ем
у было легче договорить все. до конца. Он и сказал все до конца, закончив те
м, что единственным выходом из положения было бы отречение царя от прест
ола в пользу маленького Алексея, с назначением регентом великого князя М
ихаила. Когда он это сказал, генерал Рузский наклонился ко мне и шепнул:
Ц Это уже дело решенное.
Когда Гучков кончил, царь заговорил, при чем его голос и манеры были гораз
до спокойнее и как-то более просто деловиты, чем взволнованная величием
минуты несколько приподнятая речь Гучкова. Царь сказал совершенно спок
ойно, как-будто о самом обыкновенном деле:
Ц Я вчера и сегодня целый день обдумывал и принял решение отречься от пр
естола. До 3 часов дня я готов был пойти на отречение в пользу моего сына, но
затем я понял, что расстаться со своим сыном я не способен.
Тут он сделал очень коротенькую остановку и прибавил, но все также споко
йно:
Ц Вы это, надеюсь, поймете. Затем он продолжал:
Ц Поэтому я решил отречься в пользу моего брата. После этих слов он замол
чал, как бы ожидая ответа.
Тогда я сказал:
Ц Это предложение застает нас врасплох. Мы предвидели только отречение
в пользу цесаревича Алексея. Потому я прошу разрешения поговорить с Але
ксандром Ивановичем (Гучковым) четверть часа, чтобы дать согласный ответ
.
Царь согласился, но, не помню уж как разговор снова завязался и мы очень ск
оро сдали ему позицию. Гучков сказал, что он не чувствует себя в силах вмеш
иваться в отцовские чувства и считает невозможным в этой области какое б
ы то ни было давление. Мне показалось, что в лице царя промелькнуло слабо в
ыраженное удовлетворение за эти слова. Я, с своей стороны, сказал, что жела
ние царя, насколько я могу его оценить, хотя имеет против себя то, что оно п
ротиворечит принятому решению, но за себя имеет также многое. При неизбе
жной разлуке создастся очень трудное, щекотливое положение, так как мале
нький царь будет все время думать о своих отсутствующих родителях, и, быт
ь может, в душе его будут расти недобрые чувства по отношению к людям, разл
учившим его с отцом и матерью. Кроме того, большой вопрос, может ли регент
принести присягу на верность конституции за малолетнего императора. Ме
жду тем, такая присяга при настоящих обстоятельствах совершенно необхо
дима для того, чтобы опять не создалось двойственного положения. Это пре
пятствие при вступлении на престол Михаила Александровича будет устра
нено, ибо он может принести присягу и быть конституционным монархом. Так
им образом, мы выразили согласие на отречение в пользу Михаила Александр
овича. После этого царь спросил нас, можем ли мы принять на себя известную
ответственность, дать известную гарантию в том, что акт отречения действ
ительно успокоит страну и не вызовет каких-нибудь осложнений. На это мы о
тветили, что насколько мы можем предвидеть, мы осложнений не ждем. Я не пом
ню точно, когда царь встал и ушел в соседний вагон подписать акт. Приблизи
тельно около четверти двенадцатого царь вновь вошел в наш вагон, Ц в рук
ах он держал листочки небольшого формата. Он сказал:
Ц Вот акт отречения, прочтите.
Мы стали читать вполголоса. Документ был написан красиво, благородно. Мн
е стало совестно за тот текст, который мы однажды набросали. Однако, я прос
ил царя, после слов: заповедаем брату нашему править делами государствен
ными в полном и ненарушимом единении с представителями народа в законод
ательных учреждениях на тех началах, кои будут установлены», Ц вставит
ь: «принеся в том всенародную присягу».
Царь сейчас же согласился и тут же приписал эти слова, изменив одно слово,
так что вышло: «принеся в том ненарушимую присягу». Таким образом Михаил
Александрович должен был бы принести присягу на верность конституции и
был бы строго конституционным монархом. Мне казалось, что этого совершен
но достаточно, но события пошли дальше…
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34