— Простая предосторожность, покамест война не кончится.
Ничего подобного ему не говорили, но мысль показалась жандарму вполне разумной.
Орасте звонко шлепнул дубинкой по ладони.
— Пошевеливайтесь, — хладнокровно бросил он.
— А как же наши вещи?! — простонала Эвадне, взмахом руки обводя салон и все его содержимое.
Бембо покосился на Орасте. Плечистый жандарм взирал на парикмахерскую чету без всякой жалости. Бембо решил, что и ему проявлять снисхождение не годится.
— Жертвы боевых действий, — отрезал он. — Пошли. Некогда с вами возиться.
Жалуясь громко и горестно — и ничем не отличаясь в этом от почтенных альгарвейцев, — Фальсироне и Эвадне двинулись за ним. Жандармы довели их до городского парка, где Бембо провел немало скорбных часов на тренировках ополчения. Там задержанными занялись другие стражники и солдаты.
— Следующий! — скомандовал Орасте.
Следующим оказался известный ресторатор. Теперь Бембо понял еще одну причину, по которой начальство отправляло жандармов на дежурство парами: так их сложнее было подкупить. Под взглядом Орасте, будто искавшего малейшего повода избить каунианина до полусмерти, бедолага даже не вспомнил о деньгах и последовал за жандармами кротко, словно агнец к алтарю. Бембо вздохнул про себя. Лично он проявил бы больше снисхождения.
Когда они с Орасте добрались до третьего по списку заведения, то оказалось закрытым. Орасте нахмурился.
— Обогнал нас кто-то, — заключил он. — Вот сволочи!
— Вряд ли, — возразил Бембо. — Думаю, слухи по городу пошли. Многие чучелки решат испариться потихоньку.
— Поймаем, — предрек Орасте. — Рано или поздно всех выловим.
К закату жандармы согнали в участок несколько сот кауниан. Еще столько же, однако, избежали облавы.
— Хорошо поработали, парни, — объявил, несмотря на это, капитан Сассо. — Королевство наше давно нуждалось в доброй чистке, и мы — те, кому под силу его перетряхнуть. Когда мы покончим с этим, когда завершится война, в Альгарве станет легче дышать.
— Верно сказано, — пробурчал Орасте, и Бембо согласно кивнул.
Иштван начинал тосковать по тем денькам, когда самым скверным, что мог сделать с ним сержант Йокаи, было отправить солдата ворочать драконий навоз или таскать мешки за приезжим лозоходцем. Теперь Йокаи был мертв — разорван на части упавшим слишком близко куусаманским ядром. С практической точки зрения Иштван занял его место, хотя сержантских нашивок ему не вручили. Он был ветераном битвы за Обуду, а солдаты под его началом — зелеными новичками. Умение оставаться в живых давало ему больше власти над ними, чем воинский чин.
— Вон, — указал он на заросли кустарника. — Эти ягоды не портятся, даже когда высохнут на ветках, как сейчас. Собирайте сколько можете — одним звездам ведомо, когда нам подвезут пайки.
— А как эти ягоды зовутся? — поинтересовался один из новичков, тощий мужичонка в очочках по имени Кун.
— Прах меня побери, коли я знаю, — ответил Иштван. — Обуданцы их называют как-то, да я не разобрал. Да и какая разница? Главное, что, как я говорю, жрать их можно. Пайки до передовой так редко доходят, что я бы и козла сожрал, если бы встретил на тропе.
Кое-кто из солдат со смехом кивнул. Других едва не стошнило. Иштван, невзирая на похвальбу, вовсе не был уверен, что станет есть козлятину. Только изголодавшийся до полусмерти дьёндьёшец осмелился бы задуматься об этом — изголодавшийся или предавшийся пороку. Когда Иштван был еще мальчишкой, в соседней долине поймали четверых за ритуальной трапезой из тушеной козлятины после того, как те убили — надругавшись вначале — беременную женщину. Когда преступников похоронили живьем, никто не вызвался начать войну между кланами. Даже семьи их полагали, что кара была заслуженной — скорее за пожирание козлятины, чем за все остальные преступления.
— Имена всегда имеют значение, — промолвил Кун, кашлянув пару раз. — Имена — часть ткани бытия. Если бы твое имя было иным, ты и сам был бы иным человеком — как и я, как любой из нас. То же, несомненно, относится и к этим ягодам.
Начинал он — и никому не давал забыть об этом — подмастерьем чародея. А еще он был большим путаником, какими обычно изображают молодых волшебников в сказках. Иштвана поражало, как очкарик остается в живых в то время, когда лучшие солдаты гибнут рядом. Иной раз, чтобы заткнуть Куна, приходилось делать вид, что ты его в упор не понимаешь. Иштван применил этот способ.
— Если бы эти ягоды звались по-иному, я-то остался бы тем кто есть.
— Я не это имел в виду! — выпалил Кун, возмущенно глядя на Иштвана поверх очков. — Я хотел сказать…
Он запнулся, глуповато озираясь, словно ему только сейчас — с изрядным опозданием, но Иштвана удивило, что это вообще случилось — пришло в голову, что ветеран может шутить.
Прежде чем ветеран успел поставить ученика чародея на место, на позицию их роты посыпались ядра. Солдаты под его началом достаточно долго пробыли на Обуде, на фронте, чтобы усвоить, как положено поступать в таких случаях. Иштвану показалось, что он первым растянулся на земле, но остальные последовали его примеру почти сразу.
Земля задрожала. На спину солдату посыпались листья и ветки; кто-то выругался, проклиная свалившийся ему на ногу тяжелый сук.
— Эй! — гаркнул Иштван, пытаясь перекричать разрывы ядер и треск дерева. — Это мы пытаемся прихлопнуть куусаман или наоборот?
— Если хочешь, могу погадать, — вызвался Кун.
— Не стоит. — Иштван замотал головой, пытаясь вытряхнуть из-за уха колкую веточку. — Если нас накроет разрывом — какая разница, от чего умирать?
С этим Кун никак не мог поспорить — и чудесным образом спорить он не стал.
Над верхушками деревьев разнесся визг дракона. Скорей, с тоской подумал Иштван, куусаманского, нежели пестроцветного дьёндьёшского. Косоглазые возили ящеров с востока на кораблях, в то время как дьёндьёшцам приходилось перебрасывать их над океаном с острова на остров. А поскольку до удаленной Обуды звери добирались уже измотанными, куусаманские драконы обыкновенно одерживали над ними верх.
— Хотел бы я, чтобы мы сумели отогнать куусаманский флот от здешних берегов, — пробормотал Иштван, вжимаясь лицом в грязь. — Хотя косоглазые недоноски, козьи дети, небось мечтают отогнать наш флот от проклятого острова.
Порой (обыкновенно ночью, ибо высовываться из укрытия при свете означало предложить куусаманскому снайперу поджарить тебе мозги) Иштван наблюдал, как обмениваются выстрелами боевые корабли на горизонте. До сих пор ни одной стороне не удалось помешать другой перебросить подкрепления своим силам на Обуде. Немало кораблей, однако, превратилось при этом в щепки и металлолом. Солдату стало любопытно: какая из сторон дольше сможет позволить себе подобный обмен?
В небе слышался многоголосый визг, потом бульканье, словно целую роту разом стошнило, — дракон плевался огнем. Яростный визг сменился воплем. Последовал грохот: тяжелая туша проломила полог ветвей над головами дьёндьёшских солдат и забилась невдалеке в предсмертных корчах.
Иштван вскочил на ноги.
— За мной! — скомандовал он. — Прикончим клятую тварь, покуда она пол-леса не подпалила! И с летчиком разберемся. Может, он себе шею не свернул — падать невысоко было.
— Если он куусаманин, то пожалеет, что жив остался, — поддержал Соньи. Когда косоглазые островитяне вторглись на Обуду, парень был еще зеленым новобранцем. Теперь он превратился в ветерана.
— А то ж, — согласился Иштван. — Или мы его прикончим, или отправим в тыл на допрос. — Обыкновенно солдат выбрал бы второе, но последние пару дней связь со штабом была потеряна, и куда отправить пленника, даже если того удастся захватить, Иштван не знал.
Да и взять летчика живым, как он понял, будет непросто. Дракон хотя и рухнул с небес, но был еще вполне жив: должно быть, кроны деревьев смягчили его падение, и теперь казалось, что тварь пытается повалить весь лес в пределах досягаемости. Огнем, однако, ящер не плевался, и это говорило о том, что летчик остается в седле — без непрестанного пригляда дракон спалил бы все вокруг себя.
Кун указал вперед.
— Вот он, — пробормотал подмастерье чародея без нужды: никому, кроме дракона, не мог принадлежать огромный чешуйчатый хвост, изображавший сейчас не то цеп, не то стенобитное орудие. Во все стороны летели щепки.
— Окружайте его, — скомандовал Иштван. — Цельтесь в глаза или в пасть. Рано или поздно мы его прикончим. И посматривайте за седоком. Пока вы будете палить в ящера, летчик может палить по вам.
— Нахожу это крайне маловероятным, — сообщил Кун, но Иштвана послушался, так что ветеран не мог даже обругать его за неповиновение. Впрочем, Иштван и так не мог наложить взыскание ни на кого — неудобство, вызванное невысоким чином.
Чтобы окружить ящера, дьёндьёшцам пришлось расступиться весьма широко — чудовище до сих пор пыталось повалить лес вокруг себя. Самые старые деревья не поддавались. В остальном тварь действовала весьма успешно — бешеный бегемот обзавидовался бы учиненному разгрому.
Иштван осторожно выглянул из кустов. Действительно, ящер был куусаманский, разрисованный небесно-голубым и густо-зеленым. Правое крыло и бок почернели и обуглились. Без сомнения, поединок в воздухе выиграл дьёндьёшский дракон. Однако куусаманин, каким-то чудом удержавшийся в седле у основания шеи, казалось, не пострадал. В руках летчик сжимал короткий жезл, оглядывался нервно во все стороны, ожидая худшего.
На миг Иштван подумал недоуменно, что летчику следовало бы спешиться и затеряться в лесу, но потом солдат сообразил, что ящер, скорей всего, придавит седока, если тот вздумает слезть. Вскинув к плечу жезл, дьёндьёшец прицелился. Но не успел он выпустить огненный луч, как куусаманин выстрелил, но в другую сторону и, судя по хриплому вскрику из глубины леса, попал.
Когда Иштван метнул в куусаманина огненный луч, летчик дернулся, словно от удара. Но даже если выстрел Иштвана попал в цель, разделаться с врагом солдату не удалось. Летчик ударил дракона жезлом, точно стрекалом, и тварь, хотя и раненая, повиновалась. Титаническая башка обернулась к Иштвану, стряхивая выстрелы с огнеупорной чешуи. Челюсти раздвинулись невероятно, невозможно широко, и луженая глотка изрыгнула поток жидкого огня — прямо Иштвану в лицо.
Солдат решил, что ему настал конец. Хотя в небе светило солнце, он вскинул голову, пытаясь разглядеть звезды, которые примут его дух в посмертии. Но поток огня не долетел до цели. Занялись рухнувшие стволы и кустарник. Солдат заслонился от хлестнувшего в лицо жара, однако текучий драконий огонь не коснулся него. Спотыкаясь, Иштван отступил. Горло его болело, опаленное единственным глотком печного жара.
Со сдавленным кашлем он отошел с пути пожара. Пламя будет распространяться, но не быстро — на Обуде в последние недели лил дождь, и лес промок до последней жилки. Дракон лениво отвернулся от Иштвана и снова плюнул огнем. Мучительный вопль возвестил о том, что в этот рад его жертве не повезло.
Иштван снова открыл огонь по летчику, и товарищи последовали его примеру. Наконец, когда словно вечность прошла, куусаманин распростерся на драконьей спине. Жезл выпал из разжавшихся пальцев. Дракон, почуяв свободу, принялся плеваться огнем во все стороны — пока не иссяк запас жидкого пламени.
После этого разделаться с колоссальным ящером оказалось довольно просто, поскольку дьёндьёшцы смогли приближаться к нему без опаски. Когда чудовище раззявило пасть, собираясь окатить пламенем Соньи, тот прожег лучом мягкое небо и кости черепа, испепелив крошечный мозг. Голова дракона поникла, а туловище еще подергалось немного — тварь была слишком глупа, чтобы понять, что ее убили.
Оказавшийся рядом Кун кивнул Иштвану. Тот кивнул в ответ, вздрогнув в изумлении: ему почему-то казалось, что дракон сжег очкарика.
Ученик чародея тоже выглядел удивленным.
— Ты был прав, — заметил он, указывая на мертвого куусаманского летчика. — Эти бесенята взаправду умеют драться.
— Еще бы, — хмыкнул Иштван. — Если бы не умели, как думаешь, сколько времени нам понадобилось бы, чтобы вышвырнуть их с острова?
— Мы их уже один раз вышвырнули с острова, — напомнил Соньи. — Так вернулись, козьи дети. — Он примолк. — Наверное, это о них что-то да говорит.
— Угу, — согласился Иштван. — Они не дьёндьёшцы, конечно, не прирожденные воины — но они мужчины. — Вытащив из-за пояса нож, он двинулся к огромной туше. — Звездами клянусь, я выдерну у этой твари пару зубов. И когда вернусь в родную долину, на шее у меня будет висеть на цепочке драконий клык. Это должно заткнуть тамошних громил.
Он улыбнулся в предвкушении.
Иштван оказался не единственным, кто прихватил сувенир. Кун вырезал из пасти ящера даже несколько клыков.
— Должны пригодиться в чародейском ремесле, — объяснил он. — А как верно подметил Иштван, повешенный на шею зуб дракона служит прекрасным оберегом от хулиганов.
— Мы их заработали. — Руки Соньи были в крови, и вместе с Иштваном он пытался оттереть их пучком травы. Даже кровь дракона обжигала.
— Да, заслужили честно, — поддержал Иштван. — Теперь будем надеяться, что сумеем выгнать куусаман с этого вонючего островка и заполучим его сами.
Миг спустя он пожалел, что высказал надежду, а не полную уверенность. Но, к добру или худу, он слишком долго воевал, чтобы оставаться полностью уверенным в чем-либо.
Под ногами у Леудаста чавкала грязь. То, что у фортвежцев звалось дорогами, ничем не отличалось от ункерлантских трактов: в сухую погоду — пыль, в дождь — болото.
— Погоди, пока снег пойдет, — посулил сержант Магнульф. — Подморозит, так грязь схватится.
— Угу, — согласился Леудаст. — Но зимы здешние помягче, чем у нас на дальнем юге. Бураны один за другим не идут. Так, заглядывают порой.
— И верно — ты же из здешних краев, да? — вспомнил Магнульф.
— С запада, конечно, — ответил Леудаст. — Миль полста, может, сотня от старой фортвежской границы. Но на юг — не дальше здешнего, и погода в наших краях почти такая.
— Бедолаги, — заключил Магнульф, отчего вся рота с Леудастом во главе разразилась хохотом. Отсмеявшись, солдат так и не понял, с какой стати. На большей части Ункерланта погода была суровее здешней или той, к которой он привык с детства.
— Одно хорошо в дождь, — заметил рядовой Гернот, — клятые альгарвейцы вряд ли по такой погоде на нас набросятся.
— Да они в грязи утонут, — отозвался Леудаст.
Товарищи его закивали. Некоторые рассмеялись, но лишь немногие. Большинству хватило ума понять, что в случае нападения альгарвейцев они сами будут тонуть в грязи.
Магнульф указал куда-то вперед:
— Вон, кажется, деревня, где нам приказано остановиться на ночлег. Ну и жалкая же дыра!
Проглянувшая сквозь пелену дождя деревенька и впрямь выглядела непривлекательно. Крытые соломой домишки мало отличались от того, в каком жил Леудаст. прежде чем печатники загребли его в войско конунга Свеммеля. Два строения были попросторнее остальных. Леудаст даже знал, какие: кузня и корчма. Но вид деревушка имела заброшенный и убогий. Ни белить, ни красить стены домов никому в голову не приходило уже давно. Жалкие пучки травы торчали из земли тут и там, словно последние волоски на голове паршивого.
— Силы горние, — пробормотал Гернот. — Кому же в голову придет жить на такой свалке?
В отличие от большинства своих товарищей, его печатники забрали не из деревни, а с улиц Котбуса. О том, чем именно он занимался на улицах Котбуса, солдат предпочитал не упоминать, отчего Леудаст, понятное дело, заключил, что у Гернота есть на это веская причина.
— Всяко лучше, чем под скатками ночевать, — заметил сержант.
— Вроде того, — отозвался Леудаст, пожалев, что выходит неубедительно. «Может, это из-за дождя?» — мелькнуло у него в голове. На ясном солнце деревня должна была выглядеть лучше… потому что хуже некуда.
Когда ункерлантские солдаты вышли к околице, в деревне забрехал пес. Потом еще один и еще, и наконец над крышами понесся лай и вой, словно из лесу вырвалась волчья стая. Здоровый пес, больше похожий на волка, с рычанием побрел солдатам наперерез, не обращая внимания на окрики и ругань. Кто-то запустил ему в морду комком грязи. Пес визгливо тявкнул от неожиданности и уселся в лужу.
— Молодцы, — одобрил Магнульф. — Иначе пришлось бы пристрелить поганую псину.
Остальные псы оказались не столь дерзки, за что Леудаст был благодарен судьбе. Брехать они, впрочем, не перестали. Распахивались двери избенок. Крестьяне выходили на крылечки, не выступая из-под козырьков крыш и застывали, глядя на проходящих мимо солдат. Если бы не пышные усы мужчин, местные обитатели сошли бы за ункерлантцев.
Леудаст покачал головой. Теперь, когда война конунгов-близнецов давно завершилась, крестьяне взирали бы на солдат с жалостью, а не с тоскливой ненавистью, как жители этой деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Ничего подобного ему не говорили, но мысль показалась жандарму вполне разумной.
Орасте звонко шлепнул дубинкой по ладони.
— Пошевеливайтесь, — хладнокровно бросил он.
— А как же наши вещи?! — простонала Эвадне, взмахом руки обводя салон и все его содержимое.
Бембо покосился на Орасте. Плечистый жандарм взирал на парикмахерскую чету без всякой жалости. Бембо решил, что и ему проявлять снисхождение не годится.
— Жертвы боевых действий, — отрезал он. — Пошли. Некогда с вами возиться.
Жалуясь громко и горестно — и ничем не отличаясь в этом от почтенных альгарвейцев, — Фальсироне и Эвадне двинулись за ним. Жандармы довели их до городского парка, где Бембо провел немало скорбных часов на тренировках ополчения. Там задержанными занялись другие стражники и солдаты.
— Следующий! — скомандовал Орасте.
Следующим оказался известный ресторатор. Теперь Бембо понял еще одну причину, по которой начальство отправляло жандармов на дежурство парами: так их сложнее было подкупить. Под взглядом Орасте, будто искавшего малейшего повода избить каунианина до полусмерти, бедолага даже не вспомнил о деньгах и последовал за жандармами кротко, словно агнец к алтарю. Бембо вздохнул про себя. Лично он проявил бы больше снисхождения.
Когда они с Орасте добрались до третьего по списку заведения, то оказалось закрытым. Орасте нахмурился.
— Обогнал нас кто-то, — заключил он. — Вот сволочи!
— Вряд ли, — возразил Бембо. — Думаю, слухи по городу пошли. Многие чучелки решат испариться потихоньку.
— Поймаем, — предрек Орасте. — Рано или поздно всех выловим.
К закату жандармы согнали в участок несколько сот кауниан. Еще столько же, однако, избежали облавы.
— Хорошо поработали, парни, — объявил, несмотря на это, капитан Сассо. — Королевство наше давно нуждалось в доброй чистке, и мы — те, кому под силу его перетряхнуть. Когда мы покончим с этим, когда завершится война, в Альгарве станет легче дышать.
— Верно сказано, — пробурчал Орасте, и Бембо согласно кивнул.
Иштван начинал тосковать по тем денькам, когда самым скверным, что мог сделать с ним сержант Йокаи, было отправить солдата ворочать драконий навоз или таскать мешки за приезжим лозоходцем. Теперь Йокаи был мертв — разорван на части упавшим слишком близко куусаманским ядром. С практической точки зрения Иштван занял его место, хотя сержантских нашивок ему не вручили. Он был ветераном битвы за Обуду, а солдаты под его началом — зелеными новичками. Умение оставаться в живых давало ему больше власти над ними, чем воинский чин.
— Вон, — указал он на заросли кустарника. — Эти ягоды не портятся, даже когда высохнут на ветках, как сейчас. Собирайте сколько можете — одним звездам ведомо, когда нам подвезут пайки.
— А как эти ягоды зовутся? — поинтересовался один из новичков, тощий мужичонка в очочках по имени Кун.
— Прах меня побери, коли я знаю, — ответил Иштван. — Обуданцы их называют как-то, да я не разобрал. Да и какая разница? Главное, что, как я говорю, жрать их можно. Пайки до передовой так редко доходят, что я бы и козла сожрал, если бы встретил на тропе.
Кое-кто из солдат со смехом кивнул. Других едва не стошнило. Иштван, невзирая на похвальбу, вовсе не был уверен, что станет есть козлятину. Только изголодавшийся до полусмерти дьёндьёшец осмелился бы задуматься об этом — изголодавшийся или предавшийся пороку. Когда Иштван был еще мальчишкой, в соседней долине поймали четверых за ритуальной трапезой из тушеной козлятины после того, как те убили — надругавшись вначале — беременную женщину. Когда преступников похоронили живьем, никто не вызвался начать войну между кланами. Даже семьи их полагали, что кара была заслуженной — скорее за пожирание козлятины, чем за все остальные преступления.
— Имена всегда имеют значение, — промолвил Кун, кашлянув пару раз. — Имена — часть ткани бытия. Если бы твое имя было иным, ты и сам был бы иным человеком — как и я, как любой из нас. То же, несомненно, относится и к этим ягодам.
Начинал он — и никому не давал забыть об этом — подмастерьем чародея. А еще он был большим путаником, какими обычно изображают молодых волшебников в сказках. Иштвана поражало, как очкарик остается в живых в то время, когда лучшие солдаты гибнут рядом. Иной раз, чтобы заткнуть Куна, приходилось делать вид, что ты его в упор не понимаешь. Иштван применил этот способ.
— Если бы эти ягоды звались по-иному, я-то остался бы тем кто есть.
— Я не это имел в виду! — выпалил Кун, возмущенно глядя на Иштвана поверх очков. — Я хотел сказать…
Он запнулся, глуповато озираясь, словно ему только сейчас — с изрядным опозданием, но Иштвана удивило, что это вообще случилось — пришло в голову, что ветеран может шутить.
Прежде чем ветеран успел поставить ученика чародея на место, на позицию их роты посыпались ядра. Солдаты под его началом достаточно долго пробыли на Обуде, на фронте, чтобы усвоить, как положено поступать в таких случаях. Иштвану показалось, что он первым растянулся на земле, но остальные последовали его примеру почти сразу.
Земля задрожала. На спину солдату посыпались листья и ветки; кто-то выругался, проклиная свалившийся ему на ногу тяжелый сук.
— Эй! — гаркнул Иштван, пытаясь перекричать разрывы ядер и треск дерева. — Это мы пытаемся прихлопнуть куусаман или наоборот?
— Если хочешь, могу погадать, — вызвался Кун.
— Не стоит. — Иштван замотал головой, пытаясь вытряхнуть из-за уха колкую веточку. — Если нас накроет разрывом — какая разница, от чего умирать?
С этим Кун никак не мог поспорить — и чудесным образом спорить он не стал.
Над верхушками деревьев разнесся визг дракона. Скорей, с тоской подумал Иштван, куусаманского, нежели пестроцветного дьёндьёшского. Косоглазые возили ящеров с востока на кораблях, в то время как дьёндьёшцам приходилось перебрасывать их над океаном с острова на остров. А поскольку до удаленной Обуды звери добирались уже измотанными, куусаманские драконы обыкновенно одерживали над ними верх.
— Хотел бы я, чтобы мы сумели отогнать куусаманский флот от здешних берегов, — пробормотал Иштван, вжимаясь лицом в грязь. — Хотя косоглазые недоноски, козьи дети, небось мечтают отогнать наш флот от проклятого острова.
Порой (обыкновенно ночью, ибо высовываться из укрытия при свете означало предложить куусаманскому снайперу поджарить тебе мозги) Иштван наблюдал, как обмениваются выстрелами боевые корабли на горизонте. До сих пор ни одной стороне не удалось помешать другой перебросить подкрепления своим силам на Обуде. Немало кораблей, однако, превратилось при этом в щепки и металлолом. Солдату стало любопытно: какая из сторон дольше сможет позволить себе подобный обмен?
В небе слышался многоголосый визг, потом бульканье, словно целую роту разом стошнило, — дракон плевался огнем. Яростный визг сменился воплем. Последовал грохот: тяжелая туша проломила полог ветвей над головами дьёндьёшских солдат и забилась невдалеке в предсмертных корчах.
Иштван вскочил на ноги.
— За мной! — скомандовал он. — Прикончим клятую тварь, покуда она пол-леса не подпалила! И с летчиком разберемся. Может, он себе шею не свернул — падать невысоко было.
— Если он куусаманин, то пожалеет, что жив остался, — поддержал Соньи. Когда косоглазые островитяне вторглись на Обуду, парень был еще зеленым новобранцем. Теперь он превратился в ветерана.
— А то ж, — согласился Иштван. — Или мы его прикончим, или отправим в тыл на допрос. — Обыкновенно солдат выбрал бы второе, но последние пару дней связь со штабом была потеряна, и куда отправить пленника, даже если того удастся захватить, Иштван не знал.
Да и взять летчика живым, как он понял, будет непросто. Дракон хотя и рухнул с небес, но был еще вполне жив: должно быть, кроны деревьев смягчили его падение, и теперь казалось, что тварь пытается повалить весь лес в пределах досягаемости. Огнем, однако, ящер не плевался, и это говорило о том, что летчик остается в седле — без непрестанного пригляда дракон спалил бы все вокруг себя.
Кун указал вперед.
— Вот он, — пробормотал подмастерье чародея без нужды: никому, кроме дракона, не мог принадлежать огромный чешуйчатый хвост, изображавший сейчас не то цеп, не то стенобитное орудие. Во все стороны летели щепки.
— Окружайте его, — скомандовал Иштван. — Цельтесь в глаза или в пасть. Рано или поздно мы его прикончим. И посматривайте за седоком. Пока вы будете палить в ящера, летчик может палить по вам.
— Нахожу это крайне маловероятным, — сообщил Кун, но Иштвана послушался, так что ветеран не мог даже обругать его за неповиновение. Впрочем, Иштван и так не мог наложить взыскание ни на кого — неудобство, вызванное невысоким чином.
Чтобы окружить ящера, дьёндьёшцам пришлось расступиться весьма широко — чудовище до сих пор пыталось повалить лес вокруг себя. Самые старые деревья не поддавались. В остальном тварь действовала весьма успешно — бешеный бегемот обзавидовался бы учиненному разгрому.
Иштван осторожно выглянул из кустов. Действительно, ящер был куусаманский, разрисованный небесно-голубым и густо-зеленым. Правое крыло и бок почернели и обуглились. Без сомнения, поединок в воздухе выиграл дьёндьёшский дракон. Однако куусаманин, каким-то чудом удержавшийся в седле у основания шеи, казалось, не пострадал. В руках летчик сжимал короткий жезл, оглядывался нервно во все стороны, ожидая худшего.
На миг Иштван подумал недоуменно, что летчику следовало бы спешиться и затеряться в лесу, но потом солдат сообразил, что ящер, скорей всего, придавит седока, если тот вздумает слезть. Вскинув к плечу жезл, дьёндьёшец прицелился. Но не успел он выпустить огненный луч, как куусаманин выстрелил, но в другую сторону и, судя по хриплому вскрику из глубины леса, попал.
Когда Иштван метнул в куусаманина огненный луч, летчик дернулся, словно от удара. Но даже если выстрел Иштвана попал в цель, разделаться с врагом солдату не удалось. Летчик ударил дракона жезлом, точно стрекалом, и тварь, хотя и раненая, повиновалась. Титаническая башка обернулась к Иштвану, стряхивая выстрелы с огнеупорной чешуи. Челюсти раздвинулись невероятно, невозможно широко, и луженая глотка изрыгнула поток жидкого огня — прямо Иштвану в лицо.
Солдат решил, что ему настал конец. Хотя в небе светило солнце, он вскинул голову, пытаясь разглядеть звезды, которые примут его дух в посмертии. Но поток огня не долетел до цели. Занялись рухнувшие стволы и кустарник. Солдат заслонился от хлестнувшего в лицо жара, однако текучий драконий огонь не коснулся него. Спотыкаясь, Иштван отступил. Горло его болело, опаленное единственным глотком печного жара.
Со сдавленным кашлем он отошел с пути пожара. Пламя будет распространяться, но не быстро — на Обуде в последние недели лил дождь, и лес промок до последней жилки. Дракон лениво отвернулся от Иштвана и снова плюнул огнем. Мучительный вопль возвестил о том, что в этот рад его жертве не повезло.
Иштван снова открыл огонь по летчику, и товарищи последовали его примеру. Наконец, когда словно вечность прошла, куусаманин распростерся на драконьей спине. Жезл выпал из разжавшихся пальцев. Дракон, почуяв свободу, принялся плеваться огнем во все стороны — пока не иссяк запас жидкого пламени.
После этого разделаться с колоссальным ящером оказалось довольно просто, поскольку дьёндьёшцы смогли приближаться к нему без опаски. Когда чудовище раззявило пасть, собираясь окатить пламенем Соньи, тот прожег лучом мягкое небо и кости черепа, испепелив крошечный мозг. Голова дракона поникла, а туловище еще подергалось немного — тварь была слишком глупа, чтобы понять, что ее убили.
Оказавшийся рядом Кун кивнул Иштвану. Тот кивнул в ответ, вздрогнув в изумлении: ему почему-то казалось, что дракон сжег очкарика.
Ученик чародея тоже выглядел удивленным.
— Ты был прав, — заметил он, указывая на мертвого куусаманского летчика. — Эти бесенята взаправду умеют драться.
— Еще бы, — хмыкнул Иштван. — Если бы не умели, как думаешь, сколько времени нам понадобилось бы, чтобы вышвырнуть их с острова?
— Мы их уже один раз вышвырнули с острова, — напомнил Соньи. — Так вернулись, козьи дети. — Он примолк. — Наверное, это о них что-то да говорит.
— Угу, — согласился Иштван. — Они не дьёндьёшцы, конечно, не прирожденные воины — но они мужчины. — Вытащив из-за пояса нож, он двинулся к огромной туше. — Звездами клянусь, я выдерну у этой твари пару зубов. И когда вернусь в родную долину, на шее у меня будет висеть на цепочке драконий клык. Это должно заткнуть тамошних громил.
Он улыбнулся в предвкушении.
Иштван оказался не единственным, кто прихватил сувенир. Кун вырезал из пасти ящера даже несколько клыков.
— Должны пригодиться в чародейском ремесле, — объяснил он. — А как верно подметил Иштван, повешенный на шею зуб дракона служит прекрасным оберегом от хулиганов.
— Мы их заработали. — Руки Соньи были в крови, и вместе с Иштваном он пытался оттереть их пучком травы. Даже кровь дракона обжигала.
— Да, заслужили честно, — поддержал Иштван. — Теперь будем надеяться, что сумеем выгнать куусаман с этого вонючего островка и заполучим его сами.
Миг спустя он пожалел, что высказал надежду, а не полную уверенность. Но, к добру или худу, он слишком долго воевал, чтобы оставаться полностью уверенным в чем-либо.
Под ногами у Леудаста чавкала грязь. То, что у фортвежцев звалось дорогами, ничем не отличалось от ункерлантских трактов: в сухую погоду — пыль, в дождь — болото.
— Погоди, пока снег пойдет, — посулил сержант Магнульф. — Подморозит, так грязь схватится.
— Угу, — согласился Леудаст. — Но зимы здешние помягче, чем у нас на дальнем юге. Бураны один за другим не идут. Так, заглядывают порой.
— И верно — ты же из здешних краев, да? — вспомнил Магнульф.
— С запада, конечно, — ответил Леудаст. — Миль полста, может, сотня от старой фортвежской границы. Но на юг — не дальше здешнего, и погода в наших краях почти такая.
— Бедолаги, — заключил Магнульф, отчего вся рота с Леудастом во главе разразилась хохотом. Отсмеявшись, солдат так и не понял, с какой стати. На большей части Ункерланта погода была суровее здешней или той, к которой он привык с детства.
— Одно хорошо в дождь, — заметил рядовой Гернот, — клятые альгарвейцы вряд ли по такой погоде на нас набросятся.
— Да они в грязи утонут, — отозвался Леудаст.
Товарищи его закивали. Некоторые рассмеялись, но лишь немногие. Большинству хватило ума понять, что в случае нападения альгарвейцев они сами будут тонуть в грязи.
Магнульф указал куда-то вперед:
— Вон, кажется, деревня, где нам приказано остановиться на ночлег. Ну и жалкая же дыра!
Проглянувшая сквозь пелену дождя деревенька и впрямь выглядела непривлекательно. Крытые соломой домишки мало отличались от того, в каком жил Леудаст. прежде чем печатники загребли его в войско конунга Свеммеля. Два строения были попросторнее остальных. Леудаст даже знал, какие: кузня и корчма. Но вид деревушка имела заброшенный и убогий. Ни белить, ни красить стены домов никому в голову не приходило уже давно. Жалкие пучки травы торчали из земли тут и там, словно последние волоски на голове паршивого.
— Силы горние, — пробормотал Гернот. — Кому же в голову придет жить на такой свалке?
В отличие от большинства своих товарищей, его печатники забрали не из деревни, а с улиц Котбуса. О том, чем именно он занимался на улицах Котбуса, солдат предпочитал не упоминать, отчего Леудаст, понятное дело, заключил, что у Гернота есть на это веская причина.
— Всяко лучше, чем под скатками ночевать, — заметил сержант.
— Вроде того, — отозвался Леудаст, пожалев, что выходит неубедительно. «Может, это из-за дождя?» — мелькнуло у него в голове. На ясном солнце деревня должна была выглядеть лучше… потому что хуже некуда.
Когда ункерлантские солдаты вышли к околице, в деревне забрехал пес. Потом еще один и еще, и наконец над крышами понесся лай и вой, словно из лесу вырвалась волчья стая. Здоровый пес, больше похожий на волка, с рычанием побрел солдатам наперерез, не обращая внимания на окрики и ругань. Кто-то запустил ему в морду комком грязи. Пес визгливо тявкнул от неожиданности и уселся в лужу.
— Молодцы, — одобрил Магнульф. — Иначе пришлось бы пристрелить поганую псину.
Остальные псы оказались не столь дерзки, за что Леудаст был благодарен судьбе. Брехать они, впрочем, не перестали. Распахивались двери избенок. Крестьяне выходили на крылечки, не выступая из-под козырьков крыш и застывали, глядя на проходящих мимо солдат. Если бы не пышные усы мужчин, местные обитатели сошли бы за ункерлантцев.
Леудаст покачал головой. Теперь, когда война конунгов-близнецов давно завершилась, крестьяне взирали бы на солдат с жалостью, а не с тоскливой ненавистью, как жители этой деревни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81