— Конечно, — продолжал он, — в дождь телеги в грязи по уши тонули бы. Рыжикам этого не надобно.
— Я бы сейчас сам в грязь залез, — просипел Бургред. — По уши…
Похоже было, что этим утром ему особенно скверно.
Завидев в траве россыпь луговых сыроежек, Леофсиг сошел с дороги, собрал грибы и запихнул в поясной кошель.
— Лучше сыроежки, чем вовсе ничего, — заметил он Бургреду.
Ему пришлось повторить, потому что колеса телег грохотали особенно. Бургред глянул на юношу с таким видом, словно сейчас он порадовался бы только бледной поганке, которая избавит его от мучений.
Надсмотрщик, как большинство альгарвейцев, был невысокого мнения о продукте, который считали лакомством и фортвежцы, и кауниане.
— Грибы дрянь, — заявил он, высунув язык и скорчив страшную гримасу. — Грибы отрава. Грибы сопля.
И плюнул под ноги.
— Силы горние, — вполголоса пробормотал Леофсиг. — Даже у чучелок больше соображения.
Кауниане и грибы не выходили у него из головы; от Сидрока и от Эалстана он слышал два существенно различных описания каунианской девушки, которую брат повстречал в лесу, когда ходил за грибами. Сидрок едва не обвенчал их, но у Сидрока обыкновенно язык обгонял мысли.
Леофсиг покосился на Бургреда. Упомянув кауниан, юноша тем самым расчетливо поддел здоровяка. Тот откликнулся, но не так, как ожидал Леофсиг.
— Перевешать бы всех ковнян вонючих, — пробурчал он, — как рыжики того поганца перед баней вздернули. Туда и дорога.
— Не так они и плохи, — возразил Леофсиг — на большее он не осмелился, чтобы не подставляться. — Что они тебе такого сделали?
— Ковняне они, — отрезал Бургред. Другого ответа ему, по-видимому, не требовалось.
Среди рабочих было несколько кауниан, но Бургред не потрудился понизить голос. Он полагал очевидным, что светловолосым его мнение о них известно. Возможно, те придерживались подобной же точки зрения — хотя некоторые не могли не слышать его, никто не выказал гнева.
Нет. В лагере для военнопленных Леофсиг познакомился с каунианами ближе, чем прежде. Они умели гневаться. Только не проявляли этого. Если бы кауниане Фортвега осмелились выказать истинные свои чувства, то вскоре стали бы меньшинством еще более ничтожным, чем сейчас.
Прежде чем мысль эта успела развиться, мостовая под ногами Леофсига оборвалась. Телеги остановились, и Бургред испустил театральный вздох облегчения. Альгарвеец-надсмотрщик картинно указал на северо-восток.
— Вперед! — вскричал он.
Даже на его прескверном фортвежском приказ ворочать камни воодушевлял больше, чем если бы его отдал любой соплеменник Леофсига.
Не все камни на телеге были окатанными булыжниками. Немалую части их составляли обломки домов, разрушенных в бою за Громхеорт. Всякий раз, как Леофсигу попадался такой, юноша пытался прикинуть, от какого дома отвалился этот кусок. Пару раз ему удавалось определить происхождение камней, но не больше — остальные были безлики.
Юноша посмеялся про себя. Даже на дорожных работах, не требовавших приложения ума, он не мог не размышлять. На его глазах Бургред приволок с телеги здоровый булыжник, уронил в заранее выкопанную яму и вогнал в землю колотушкой. Много ли он размышлял при этом? Леофсиг очень сомневался. Юноша, впрочем, сомневался и в том, что Бургред много размышлял в любое другое время.
Леофсиг волок на место очередной обломок чьего-то дома, чтобы уложить в дорожное полотно, когда альгарвеец-надзиратель испустил яростный вопль.
— Кто делать? — свирепо вопросил он, указывая на булыжник в десятке шагов от края мостовой. — Кто делать?!
Повод выходить из себя у него был: камень на добрую ладонь выступал острым краем над мостовой.
Бригада молчала. Когда альгарвеец заметил неладное, близ камня уже никого не было. Уложить его мог любой из четверых не то пятерых рабочих. Кто именно — никто не заметил.
— Должно быть, ковнянин какой, — заявил Бургред. — Вздернуть их всех!
— Саботаж плохо, — сообщил надсмотрщик. Слово было сложное, но знать его альгарвеец был обязан по службе. Он покачал головой. — Очень плохо. Саботажник убивать.
— Ага, — пробормотал Леофсиг. — Очень умно. Сейчас точно кто-нибудь признается.
— Повесить пару ковнян, — повторил Бургред громко. — Никто по сучьим детям не заплачет. А потом дальше будем работать.
Один из светловолосых рабочих выступил вперед.
— У меня есть жена, — промолвил он. — Есть дети. Есть мать. Есть отец. И я знаю, кто он, чего ты о себе сказать не можешь.
Чтобы дойти до сути сказанного, Бургреду потребовалось некоторое время. Леофсиг уже начал подумывать, что здоровяк не догадается — было бы весьма кстати. Оттого, следовало полагать, и не сбылось.
— Ублюдком меня обозвать, да?! — взревел Бургред и двинулся к тощему каунианину.
Леофсиг свалил его наземь подсечкой столь же зверской, что и Сидрока не так давно. В тот раз он пожалел о сделанном. Сейчас — нимало. Бургреду, правда, это очень не понравилось. Сцепившись, они покатились по мостовой, с мостовой — в придорожную канаву, не переставая молотить друг друга.
— Вы стоять! — завизжал альгарвеец.
Ни Леофсиг, ни Бургред не остановились. Если бы один и удержал руку, другой непременно воспользовался бы этим. Надсмотрщик обернулся к остальным поденщикам:
— Становить они!
Рабочие растащили драчунов. У Леофсига была рассечена губа и на скуле вздувался синяк. У Бургреда текла носом кровь и цвел «фонарь» под глазом. У Леофсига болели ребра. Он надеялся, что у его противника тоже болят.
— Чучельник, — прорычал Бургред.
— Да заткнись ты, олух клятый, — устало простонал Леофсиг. — Если уж собрался кого-то повесить, так не удивляйся, что тебя недобрым словом помянут. И кроме того, — он говорил негромко, чтобы альгарвейский солдат не понял, — когда мы вздорим, кто смеется? Рыжики, вот кто.
Если бы речь шла только о каунианах, он никогда не смог бы заставить Бургреда прислушаться. Но в сторону надсмотрщика здоровяк глянул со злобой и, оттолкнув товарищей по бригаде, не стал бросаться ни на Леофсига, ни на каунианина.
— А, холера их всех побери, — буркнул он.
— Нет платить! — Альгарвеец ткнул пальцем в Леофсига. — Нет платить! — Он указал на Бургреда. — Нет платить! — Он махнул в сторону каунианина, который изящно обозвал Бургреда ублюдком.
— Немного и потеряно, — заметил тот.
— Нет измена! — продолжал альгарвеец, словно ничего не слышал. — Нет саботаж. — Нужные ему фортвежские слова он заучил хорошо. Надсмотрщик указал на неровно уложенный камень: — Чинить этот. Еще один — голова с плеч. — Он по очереди указал на каждого из рабочих в бригаде. Судя по выражениям на лицах, никто из них — ни фортвежцы, ни кауниане — не принял его слова за шутку.
Рослый светловолосый каунианин и пара приземистых смуглых фортвежцев без споров и разбирательств выломали злосчастный камень. Перед угрозой в лице бригадира их различия не имели значения. Главное — чтобы работа была сделана. Леофсиг наблюдал за ними с желчным удовлетворением. Под угрозой смерти рабочие становились как братья. Без нее… Он вздохнул и вернулся к работе.
Глава 17
Во время службы в сибианском флоте Корнелю редко приходилось направлять Эфориель на юг, к землям обитателей льдов. Адмиралтейство тревожилось — и не напрасно — из-за соседства с Альгарве. И почти все время, что подводник провел в море, его пути проходили в проливе между островной державой и континентальной частью Дерлавая на севере.
Теперь лагоанские власти отправили Корнелю и Эфориель в сторону полярного материка. Подводник жалел только, что высокие чины из Сетубала не сподобились сделать это парой месяцев раньше. Невзирая на резиновый комбинезон и теплозащитные заклятья лагоанских чародеев, Корнелю продрог до костей. Конечно, воды у побережья Ледовой земли даже летом не прогревались до конца — такой уж климат на дне мира. Но сейчас море еще не было сковано льдом, но оставалось до этого недолго.
Если Корнелю пытался не стучать зубами, то Эфориель полагала, что лагоанцы послали ее (и ее седока заодно) в лучшую таверну. Даже первейшие чародеи не могли разобраться, почему в студеных водах Узкого моря водилось столько рыбы. С каждой милей пути Эфориель нагуливала жирок, защищавший ее от холода лучше, чем резина и волшебство — ее хозяина.
Благодаря лагоанским дрессировщикам Эфориель освоила новый прием. По команде седока левиафан привстал на хвосте, выставив над волнами переднюю часть туловища. Это позволило Корнелю, цеплявшемуся за упряжь за самым дыхалом, видеть дальше, чем с высоты нескольких ладоней над волнами.
Подводник вздохнул. Лагоанцы были хитроумны — в этом не оставалось сомнения. Они не воевали с его страной. Они дали приют изгнаннику. Корнелю жалел, что не в силах был чувствовать к ним большую благодарность. Или хоть какую-нибудь.
Но нравились ему лагоанцы или нет, островитяне выигрывали в сравнении с альгарвейцами, которых Корнелю презирал и ненавидел. Поскольку Лагоаш оставался единственной державой, продолжавшей борьбу с Альгарве, верность подводника поневоле была отдана ему.
Он снова поднял Эфориель на дыбы. Что это там, на юго-западе — дымок? Да, решил он, понукая левиафана.
Мицпа готова была пасть. Если бы янинцы приложили все усилия к тому, чтобы смять оборону немногочисленных лагоанских поселений на краю земель обитателей льдов, Мицпа уже пала бы им в руки. Но король Цавеллас большую часть армии оставил дома, на границе с Ункерлантом. Корнелю не мог решить, мудро поступает янинский властитель или не очень. Конунг Свеммель с легкостью мог обрушиться на слабого соседа. Но если это случится, ункерлантскую орду не остановят несколько полков. На южном континенте янинские части могли бы достичь большего.
Но король Цавеллас решил иначе. Поэтому лагоанцы со своими кочевыми союзниками еще удерживали Мицпу, хотя янинцы уже подошли так близко, что могли засыпать город разрывными ядрами — это значило, что долго тамошнему гарнизону не продержаться. Но прежде чем Мицпа падет, лагоанцы успеют еще вывезти оттуда кое-что ценное.
— Король в изгнании и чародей, — проговорил Корнелю, обращаясь к Эфориели. — Понимаю, оба могут оказаться полезны, а лагоанцы любят все полезное. Но, бьюсь об заклад, многие в Мицпе мечтали бы, чтобы мы плыли за ними.
Левиафан целиком проглотил крупного кальмара. Судя по тому, как сладко вздрогнуло ее тело, Эфориель не прочь была вернуться в здешние воды. Корнелю ласково похлопал левиафана по спине. К тому времени, когда они вернутся с беженцами в Сетубал, возвращаться в Мицпу уже не будет смысла — во всяком случае, с точки зрения лагоанцев. Но объяснить все это левиафану подводник не мог, да и не пытался.
— Коса восточнее бухты, — пробормотал про себя Корнелю.
Там он должен был встретить беженцев. Смогут ли они добраться до берега, когда Мицпа осаждена янинцами? Подводник пожал плечами. Если на берегу никого не окажется… значит, и забирать будет некого.
Он снова заставил Эфориель поднять голову над водой. Если там, в нескольких сотнях локтей впереди, виднелась не та длинная коса, что ему нужна, значит, он окончательно сбился с пути. Но берег был пуст. Корнелю снова пожал плечами. Лагоанские офицеры, которые направили его сюда, уверены были, что беженцы будут его ждать.
— О да! — заметил один из них, перед тем как подводник и его левиафан покинули гавань Сетубала. — Один из этих ребят славится умением выбираться из передряг… ну, и у чародея тоже неплохо получается!
Корнелю вспомнилось, как заразительно расхохотался офицер — чувство юмора у лагоанцев было странное. Развеселить сибианина было не так легко. В последние месяцы заставить его расхохотаться от души могло бы разве что зрелище жарко полыхающего королевского дворца в Трапани — лучше, если полыхающего вместе со всем городом. Вот тогда он завывал бы от смеха волком и ржал мустангом. От одной только этой досужей подводник мрачно улыбнулся.
Он заставил Эфориель подплыть поближе к берегу. Возможно, чародей и король еще не выбрались из города. Возможно, волшебник неким способом учует приближение Корнелю и поспешит навстречу спасателю. Возможно, возможно, возможно…
Подводник заморгал. Он готов был поклясться… истинной клятвой, именем короля Буребисту — что на косе никого нет. Получилось бы, что Корнелю нарушил клятву. Внезапно он увидал, что на берегу стоят двое — один тощий, длинный, явно альгарвейских кровей, другой пониже и пошире в плечах, похожий на фортвежца или ункерлантца. Заметив подводника — или скорей его левиафана, — оба отчаянно замахали руками.
Резиновые комбинезоны, которые Корнелю привез с собой, были как раз подходящих размеров. Если чародей не забыл своего ремесла, его заклятья не позволят ему и его высокородному спутнику замерзнуть в ледяной воде. А если забыл… Корнелю в очередной раз пожал плечами. Он сделал все, что мог. А чего не мог сделать, о том и беспокоиться не станет.
Он заставил Эфориель подойти как можно ближе к берегу, но с осторожностью — не хватало еще ей сесть на мель, особенно здесь и сейчас. Соскользнув со спины чудовища, Корнелю поплыл к каменистой косе, толкая перед собой сверток с резиновыми костюмами.
Когда подводник выбрался на сушу, чародей поприветствовал его потоком торопливой и неразборчивой лагоанской речи.
— Потише, — промолвил Корнелю. — Плохо говорю. — Он указал на пять корон, выдавленных на груди: — Корнелю. Сибиу. Беженец. — Это слово ему было знакомо превосходно.
— Я владею сибианским, — отозвался чародей. Это была правда — он говорил не на ломаном альгарвейском, который у большинства лагоанцев сходил за островное наречие. — Меня зовут Фернао, а рядом со мной вы имеете честь видеть Пенду, короля фортвежского.
— Я говорю на альгарвейском, но, боюсь, не на языке Сибиу, — проговорил Пенда.
Корнелю поклонился.
— Я тоже говорю по-альгарвейски, ваше величество, — лучше, чем мне хотелось бы, — ответил он.
Фортвежский король, скривившись, кивнул согласно.
— Все мы говорим слишком много, — заметил чародей на сибианском и повторил, видимо, на фортвежском. Так или иначе, а звучало это очень разумно. — Полагаю, — он снова обернулся к Корнелю, — в этих костюмах мы прибудем в Сетубал не в виде замороженной рыбы?
— Мгм. — Подводник развернул сверток. — Если сможете наложить на них защитные чары. Утепляющие и для подводного дыхания были бы особенно полезны.
— Пожалуй, справлюсь, — ответил чародей. — Полезны, говорите, чары подводного дыхания? Это вы хорошо сказали… Придется снять заклятье, отводящее глаза от этой косы. Я пытался уменьшить радиус его действия в направлении моря. Рад, что вы сумели отыскать нас.
— Могу представить, — сухо отмолвил Корнелю. — И нам, без сомнения, найдется о чем поговорить — в другой раз. Делайте что должно, чтобы мы смогли покинуть эти места и в покое обсудить сей животрепещущий вопрос, потому что здесь нам покоя не будет.
— Чистая правда, — согласился Фернао.
Ради короля Пенды он перевел чистую правду на фортвежский — хотя если монарх-изгнанник владел альгарвейским, то и по-сибиански должен был немного понимать. Пенда властно махнул рукой, как бы говоря: «Тогда приступай».
Фернао приступил. Корнелю без труда уловил момент, когда лагоанский чародей снял заклятье, отводившее взгляды жителей Мицпы — и окрестностей — от длинной косы, потому что нападающие янинцы, заметив на берегу чужаков, принялись забрасывать тех ядрами.
Получалось у них скверно. Корнелю, привычный к более высоким стандартам, нашел работу янинских наводчиков позорной до жути. Позорной — потому что ни одно ядро так и не упало поблизости, а жуткой — потому что некоторые улетали в воды Узкого моря, где плескалась Эфориель. Фантастически неточный выстрел мог привести к катастрофе столь же страшной, что и фантастически меткий. Если, промахнувшись по Корнелю и беглецам, янинцы накроют выстрелом левиафана, их цель будет достигнута, хотя сами артиллеристы об этом могут и не узнать.
— Предлагаю поторопиться, — бросил подводник Фернао.
— Я и так тороплюсь! — прорычал чародей сквозь стиснутые зубы, когда смог прерваться.
Корнелю хмыкнул, признав обычное раздражение мастера, которому задают дурацкие вопросы под руку. Эти чувства подводник мог понять и посочувствовать, но все равно ему хотелось, чтобы Фернао торопился побыстрей — гораздо быстрей.
— Я готов, — объявил чародей значительно позднее, чем хотелось бы Корнелю — несколько ядер успело разорваться слишком близко для его душевного спокойствия.
Как бы в доказательство этом Фернао стянул теплую рубаху и сбросил килт. Голого чародея трясло. Пенда последовал его примеру. Коренастый монарх оказался не столь жирным и куда более мускулистым, чем полагал Корнелю. Оба торопливо натянули резиновые комбинезоны, которые приволок подводник, и ласты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
— Я бы сейчас сам в грязь залез, — просипел Бургред. — По уши…
Похоже было, что этим утром ему особенно скверно.
Завидев в траве россыпь луговых сыроежек, Леофсиг сошел с дороги, собрал грибы и запихнул в поясной кошель.
— Лучше сыроежки, чем вовсе ничего, — заметил он Бургреду.
Ему пришлось повторить, потому что колеса телег грохотали особенно. Бургред глянул на юношу с таким видом, словно сейчас он порадовался бы только бледной поганке, которая избавит его от мучений.
Надсмотрщик, как большинство альгарвейцев, был невысокого мнения о продукте, который считали лакомством и фортвежцы, и кауниане.
— Грибы дрянь, — заявил он, высунув язык и скорчив страшную гримасу. — Грибы отрава. Грибы сопля.
И плюнул под ноги.
— Силы горние, — вполголоса пробормотал Леофсиг. — Даже у чучелок больше соображения.
Кауниане и грибы не выходили у него из головы; от Сидрока и от Эалстана он слышал два существенно различных описания каунианской девушки, которую брат повстречал в лесу, когда ходил за грибами. Сидрок едва не обвенчал их, но у Сидрока обыкновенно язык обгонял мысли.
Леофсиг покосился на Бургреда. Упомянув кауниан, юноша тем самым расчетливо поддел здоровяка. Тот откликнулся, но не так, как ожидал Леофсиг.
— Перевешать бы всех ковнян вонючих, — пробурчал он, — как рыжики того поганца перед баней вздернули. Туда и дорога.
— Не так они и плохи, — возразил Леофсиг — на большее он не осмелился, чтобы не подставляться. — Что они тебе такого сделали?
— Ковняне они, — отрезал Бургред. Другого ответа ему, по-видимому, не требовалось.
Среди рабочих было несколько кауниан, но Бургред не потрудился понизить голос. Он полагал очевидным, что светловолосым его мнение о них известно. Возможно, те придерживались подобной же точки зрения — хотя некоторые не могли не слышать его, никто не выказал гнева.
Нет. В лагере для военнопленных Леофсиг познакомился с каунианами ближе, чем прежде. Они умели гневаться. Только не проявляли этого. Если бы кауниане Фортвега осмелились выказать истинные свои чувства, то вскоре стали бы меньшинством еще более ничтожным, чем сейчас.
Прежде чем мысль эта успела развиться, мостовая под ногами Леофсига оборвалась. Телеги остановились, и Бургред испустил театральный вздох облегчения. Альгарвеец-надсмотрщик картинно указал на северо-восток.
— Вперед! — вскричал он.
Даже на его прескверном фортвежском приказ ворочать камни воодушевлял больше, чем если бы его отдал любой соплеменник Леофсига.
Не все камни на телеге были окатанными булыжниками. Немалую части их составляли обломки домов, разрушенных в бою за Громхеорт. Всякий раз, как Леофсигу попадался такой, юноша пытался прикинуть, от какого дома отвалился этот кусок. Пару раз ему удавалось определить происхождение камней, но не больше — остальные были безлики.
Юноша посмеялся про себя. Даже на дорожных работах, не требовавших приложения ума, он не мог не размышлять. На его глазах Бургред приволок с телеги здоровый булыжник, уронил в заранее выкопанную яму и вогнал в землю колотушкой. Много ли он размышлял при этом? Леофсиг очень сомневался. Юноша, впрочем, сомневался и в том, что Бургред много размышлял в любое другое время.
Леофсиг волок на место очередной обломок чьего-то дома, чтобы уложить в дорожное полотно, когда альгарвеец-надзиратель испустил яростный вопль.
— Кто делать? — свирепо вопросил он, указывая на булыжник в десятке шагов от края мостовой. — Кто делать?!
Повод выходить из себя у него был: камень на добрую ладонь выступал острым краем над мостовой.
Бригада молчала. Когда альгарвеец заметил неладное, близ камня уже никого не было. Уложить его мог любой из четверых не то пятерых рабочих. Кто именно — никто не заметил.
— Должно быть, ковнянин какой, — заявил Бургред. — Вздернуть их всех!
— Саботаж плохо, — сообщил надсмотрщик. Слово было сложное, но знать его альгарвеец был обязан по службе. Он покачал головой. — Очень плохо. Саботажник убивать.
— Ага, — пробормотал Леофсиг. — Очень умно. Сейчас точно кто-нибудь признается.
— Повесить пару ковнян, — повторил Бургред громко. — Никто по сучьим детям не заплачет. А потом дальше будем работать.
Один из светловолосых рабочих выступил вперед.
— У меня есть жена, — промолвил он. — Есть дети. Есть мать. Есть отец. И я знаю, кто он, чего ты о себе сказать не можешь.
Чтобы дойти до сути сказанного, Бургреду потребовалось некоторое время. Леофсиг уже начал подумывать, что здоровяк не догадается — было бы весьма кстати. Оттого, следовало полагать, и не сбылось.
— Ублюдком меня обозвать, да?! — взревел Бургред и двинулся к тощему каунианину.
Леофсиг свалил его наземь подсечкой столь же зверской, что и Сидрока не так давно. В тот раз он пожалел о сделанном. Сейчас — нимало. Бургреду, правда, это очень не понравилось. Сцепившись, они покатились по мостовой, с мостовой — в придорожную канаву, не переставая молотить друг друга.
— Вы стоять! — завизжал альгарвеец.
Ни Леофсиг, ни Бургред не остановились. Если бы один и удержал руку, другой непременно воспользовался бы этим. Надсмотрщик обернулся к остальным поденщикам:
— Становить они!
Рабочие растащили драчунов. У Леофсига была рассечена губа и на скуле вздувался синяк. У Бургреда текла носом кровь и цвел «фонарь» под глазом. У Леофсига болели ребра. Он надеялся, что у его противника тоже болят.
— Чучельник, — прорычал Бургред.
— Да заткнись ты, олух клятый, — устало простонал Леофсиг. — Если уж собрался кого-то повесить, так не удивляйся, что тебя недобрым словом помянут. И кроме того, — он говорил негромко, чтобы альгарвейский солдат не понял, — когда мы вздорим, кто смеется? Рыжики, вот кто.
Если бы речь шла только о каунианах, он никогда не смог бы заставить Бургреда прислушаться. Но в сторону надсмотрщика здоровяк глянул со злобой и, оттолкнув товарищей по бригаде, не стал бросаться ни на Леофсига, ни на каунианина.
— А, холера их всех побери, — буркнул он.
— Нет платить! — Альгарвеец ткнул пальцем в Леофсига. — Нет платить! — Он указал на Бургреда. — Нет платить! — Он махнул в сторону каунианина, который изящно обозвал Бургреда ублюдком.
— Немного и потеряно, — заметил тот.
— Нет измена! — продолжал альгарвеец, словно ничего не слышал. — Нет саботаж. — Нужные ему фортвежские слова он заучил хорошо. Надсмотрщик указал на неровно уложенный камень: — Чинить этот. Еще один — голова с плеч. — Он по очереди указал на каждого из рабочих в бригаде. Судя по выражениям на лицах, никто из них — ни фортвежцы, ни кауниане — не принял его слова за шутку.
Рослый светловолосый каунианин и пара приземистых смуглых фортвежцев без споров и разбирательств выломали злосчастный камень. Перед угрозой в лице бригадира их различия не имели значения. Главное — чтобы работа была сделана. Леофсиг наблюдал за ними с желчным удовлетворением. Под угрозой смерти рабочие становились как братья. Без нее… Он вздохнул и вернулся к работе.
Глава 17
Во время службы в сибианском флоте Корнелю редко приходилось направлять Эфориель на юг, к землям обитателей льдов. Адмиралтейство тревожилось — и не напрасно — из-за соседства с Альгарве. И почти все время, что подводник провел в море, его пути проходили в проливе между островной державой и континентальной частью Дерлавая на севере.
Теперь лагоанские власти отправили Корнелю и Эфориель в сторону полярного материка. Подводник жалел только, что высокие чины из Сетубала не сподобились сделать это парой месяцев раньше. Невзирая на резиновый комбинезон и теплозащитные заклятья лагоанских чародеев, Корнелю продрог до костей. Конечно, воды у побережья Ледовой земли даже летом не прогревались до конца — такой уж климат на дне мира. Но сейчас море еще не было сковано льдом, но оставалось до этого недолго.
Если Корнелю пытался не стучать зубами, то Эфориель полагала, что лагоанцы послали ее (и ее седока заодно) в лучшую таверну. Даже первейшие чародеи не могли разобраться, почему в студеных водах Узкого моря водилось столько рыбы. С каждой милей пути Эфориель нагуливала жирок, защищавший ее от холода лучше, чем резина и волшебство — ее хозяина.
Благодаря лагоанским дрессировщикам Эфориель освоила новый прием. По команде седока левиафан привстал на хвосте, выставив над волнами переднюю часть туловища. Это позволило Корнелю, цеплявшемуся за упряжь за самым дыхалом, видеть дальше, чем с высоты нескольких ладоней над волнами.
Подводник вздохнул. Лагоанцы были хитроумны — в этом не оставалось сомнения. Они не воевали с его страной. Они дали приют изгнаннику. Корнелю жалел, что не в силах был чувствовать к ним большую благодарность. Или хоть какую-нибудь.
Но нравились ему лагоанцы или нет, островитяне выигрывали в сравнении с альгарвейцами, которых Корнелю презирал и ненавидел. Поскольку Лагоаш оставался единственной державой, продолжавшей борьбу с Альгарве, верность подводника поневоле была отдана ему.
Он снова поднял Эфориель на дыбы. Что это там, на юго-западе — дымок? Да, решил он, понукая левиафана.
Мицпа готова была пасть. Если бы янинцы приложили все усилия к тому, чтобы смять оборону немногочисленных лагоанских поселений на краю земель обитателей льдов, Мицпа уже пала бы им в руки. Но король Цавеллас большую часть армии оставил дома, на границе с Ункерлантом. Корнелю не мог решить, мудро поступает янинский властитель или не очень. Конунг Свеммель с легкостью мог обрушиться на слабого соседа. Но если это случится, ункерлантскую орду не остановят несколько полков. На южном континенте янинские части могли бы достичь большего.
Но король Цавеллас решил иначе. Поэтому лагоанцы со своими кочевыми союзниками еще удерживали Мицпу, хотя янинцы уже подошли так близко, что могли засыпать город разрывными ядрами — это значило, что долго тамошнему гарнизону не продержаться. Но прежде чем Мицпа падет, лагоанцы успеют еще вывезти оттуда кое-что ценное.
— Король в изгнании и чародей, — проговорил Корнелю, обращаясь к Эфориели. — Понимаю, оба могут оказаться полезны, а лагоанцы любят все полезное. Но, бьюсь об заклад, многие в Мицпе мечтали бы, чтобы мы плыли за ними.
Левиафан целиком проглотил крупного кальмара. Судя по тому, как сладко вздрогнуло ее тело, Эфориель не прочь была вернуться в здешние воды. Корнелю ласково похлопал левиафана по спине. К тому времени, когда они вернутся с беженцами в Сетубал, возвращаться в Мицпу уже не будет смысла — во всяком случае, с точки зрения лагоанцев. Но объяснить все это левиафану подводник не мог, да и не пытался.
— Коса восточнее бухты, — пробормотал про себя Корнелю.
Там он должен был встретить беженцев. Смогут ли они добраться до берега, когда Мицпа осаждена янинцами? Подводник пожал плечами. Если на берегу никого не окажется… значит, и забирать будет некого.
Он снова заставил Эфориель поднять голову над водой. Если там, в нескольких сотнях локтей впереди, виднелась не та длинная коса, что ему нужна, значит, он окончательно сбился с пути. Но берег был пуст. Корнелю снова пожал плечами. Лагоанские офицеры, которые направили его сюда, уверены были, что беженцы будут его ждать.
— О да! — заметил один из них, перед тем как подводник и его левиафан покинули гавань Сетубала. — Один из этих ребят славится умением выбираться из передряг… ну, и у чародея тоже неплохо получается!
Корнелю вспомнилось, как заразительно расхохотался офицер — чувство юмора у лагоанцев было странное. Развеселить сибианина было не так легко. В последние месяцы заставить его расхохотаться от души могло бы разве что зрелище жарко полыхающего королевского дворца в Трапани — лучше, если полыхающего вместе со всем городом. Вот тогда он завывал бы от смеха волком и ржал мустангом. От одной только этой досужей подводник мрачно улыбнулся.
Он заставил Эфориель подплыть поближе к берегу. Возможно, чародей и король еще не выбрались из города. Возможно, волшебник неким способом учует приближение Корнелю и поспешит навстречу спасателю. Возможно, возможно, возможно…
Подводник заморгал. Он готов был поклясться… истинной клятвой, именем короля Буребисту — что на косе никого нет. Получилось бы, что Корнелю нарушил клятву. Внезапно он увидал, что на берегу стоят двое — один тощий, длинный, явно альгарвейских кровей, другой пониже и пошире в плечах, похожий на фортвежца или ункерлантца. Заметив подводника — или скорей его левиафана, — оба отчаянно замахали руками.
Резиновые комбинезоны, которые Корнелю привез с собой, были как раз подходящих размеров. Если чародей не забыл своего ремесла, его заклятья не позволят ему и его высокородному спутнику замерзнуть в ледяной воде. А если забыл… Корнелю в очередной раз пожал плечами. Он сделал все, что мог. А чего не мог сделать, о том и беспокоиться не станет.
Он заставил Эфориель подойти как можно ближе к берегу, но с осторожностью — не хватало еще ей сесть на мель, особенно здесь и сейчас. Соскользнув со спины чудовища, Корнелю поплыл к каменистой косе, толкая перед собой сверток с резиновыми костюмами.
Когда подводник выбрался на сушу, чародей поприветствовал его потоком торопливой и неразборчивой лагоанской речи.
— Потише, — промолвил Корнелю. — Плохо говорю. — Он указал на пять корон, выдавленных на груди: — Корнелю. Сибиу. Беженец. — Это слово ему было знакомо превосходно.
— Я владею сибианским, — отозвался чародей. Это была правда — он говорил не на ломаном альгарвейском, который у большинства лагоанцев сходил за островное наречие. — Меня зовут Фернао, а рядом со мной вы имеете честь видеть Пенду, короля фортвежского.
— Я говорю на альгарвейском, но, боюсь, не на языке Сибиу, — проговорил Пенда.
Корнелю поклонился.
— Я тоже говорю по-альгарвейски, ваше величество, — лучше, чем мне хотелось бы, — ответил он.
Фортвежский король, скривившись, кивнул согласно.
— Все мы говорим слишком много, — заметил чародей на сибианском и повторил, видимо, на фортвежском. Так или иначе, а звучало это очень разумно. — Полагаю, — он снова обернулся к Корнелю, — в этих костюмах мы прибудем в Сетубал не в виде замороженной рыбы?
— Мгм. — Подводник развернул сверток. — Если сможете наложить на них защитные чары. Утепляющие и для подводного дыхания были бы особенно полезны.
— Пожалуй, справлюсь, — ответил чародей. — Полезны, говорите, чары подводного дыхания? Это вы хорошо сказали… Придется снять заклятье, отводящее глаза от этой косы. Я пытался уменьшить радиус его действия в направлении моря. Рад, что вы сумели отыскать нас.
— Могу представить, — сухо отмолвил Корнелю. — И нам, без сомнения, найдется о чем поговорить — в другой раз. Делайте что должно, чтобы мы смогли покинуть эти места и в покое обсудить сей животрепещущий вопрос, потому что здесь нам покоя не будет.
— Чистая правда, — согласился Фернао.
Ради короля Пенды он перевел чистую правду на фортвежский — хотя если монарх-изгнанник владел альгарвейским, то и по-сибиански должен был немного понимать. Пенда властно махнул рукой, как бы говоря: «Тогда приступай».
Фернао приступил. Корнелю без труда уловил момент, когда лагоанский чародей снял заклятье, отводившее взгляды жителей Мицпы — и окрестностей — от длинной косы, потому что нападающие янинцы, заметив на берегу чужаков, принялись забрасывать тех ядрами.
Получалось у них скверно. Корнелю, привычный к более высоким стандартам, нашел работу янинских наводчиков позорной до жути. Позорной — потому что ни одно ядро так и не упало поблизости, а жуткой — потому что некоторые улетали в воды Узкого моря, где плескалась Эфориель. Фантастически неточный выстрел мог привести к катастрофе столь же страшной, что и фантастически меткий. Если, промахнувшись по Корнелю и беглецам, янинцы накроют выстрелом левиафана, их цель будет достигнута, хотя сами артиллеристы об этом могут и не узнать.
— Предлагаю поторопиться, — бросил подводник Фернао.
— Я и так тороплюсь! — прорычал чародей сквозь стиснутые зубы, когда смог прерваться.
Корнелю хмыкнул, признав обычное раздражение мастера, которому задают дурацкие вопросы под руку. Эти чувства подводник мог понять и посочувствовать, но все равно ему хотелось, чтобы Фернао торопился побыстрей — гораздо быстрей.
— Я готов, — объявил чародей значительно позднее, чем хотелось бы Корнелю — несколько ядер успело разорваться слишком близко для его душевного спокойствия.
Как бы в доказательство этом Фернао стянул теплую рубаху и сбросил килт. Голого чародея трясло. Пенда последовал его примеру. Коренастый монарх оказался не столь жирным и куда более мускулистым, чем полагал Корнелю. Оба торопливо натянули резиновые комбинезоны, которые приволок подводник, и ласты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81