А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 

От прожженной шкуры исходил невыносимый смрад: где-то в развалинах дома напротив фортвежцы укрыли жезл, достаточно массивный, чтобы пробить даже тяжелую броню зверя. Леудаст опасливо оглянулся в поисках ловушек, хотя из этой части Хвитерне ункерлантцы уже выбили противника. Загонять бегемотов на узкие городские улочки показалось солдату убийственно неэффективным занятием, и Леудаст задумался: придерживаются ли его командиры того же мнения?
Хвитерне пал. И крепость в сердце города пала, сокрушенная в прах чудесами современного чародейства. Грязные унылые пленники брели чередой на запад под охраной горстки ункерлантцев. На улицах валялось немало тел в штатском вместо мундиров фортвежской армии, и у каждого мертвеца во лбу было прожжено аккуратное отверстие. Кто-то успел повесить транспарант с надписями на ункерлантском и, как решил Леудаст, на фортвежском (сходные на слух, эти наречия пользовались различными письменами): «ЕСЛИ ТЫ НЕ СОЛДАТ, ВОТ ЧТО ТЫ ПОЛУЧИШЬ ЗА СОПРОТИВЛЕНИЕ БОЙЦАМ КОНУНГА СВЕММЕЛЯ».
Среди приземистых смуглых пленников в фортвежских мундирах попадались изредка люди иного народа: высокие, златовласые.
— Си-илы преисподние! — воскликнул один из солдат во взводе Леудаста, указывая на них. — Как же это клятые дьёндьёшцы перебрались на другой край мира, чтобы фортвежцам пособить?
— Нантвин, гусь ты лапчатый, это же не дёнки! — ответил ему Леудаст. — Просто кауниане. Они здесь от явления мира живут.
— Какие такие ковняне? — Говор Нантвина был грельцким — это значило, что родом солдат с дальнего юга. Понятное дело, в тамошних краях кауниане не живут…
— Они когда-то правили почти всем северо-западом, — объяснил Леудаст. — Прежде чем альгарвейцы и фортвежцы раскромсали их империю.
— А что ж они так на дёнок похожи? — поинтересовался Нантвин.
— Да не очень-то, — ответил Леудаст. — Ну, волосы светлые, так и все на том.
Ему разница казалась очевидной: семья кауниан жила недалеко от его хутора. Они не только были худощавыми и рослыми — волосы их, золотые или серебристые, лежали ровно, в то время как буйные шевелюры дьёндьёшцев торчали во все стороны и оттенок имели скорее песочный.
— Да что б им провалиться, — буркнул Нантвин, которому столь тонкие различия были неинтересны, — по мне так сущие дёнки.
— Ну, будь по-твоему, — вздохнул Леудаст. — Сущие дёнки.
Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на пустопорожние споры.
— Неэффективно это, — проворчал солдат.
На него смотрел пленник-каунианин — скорее даже сквозь него. Судя по выражению лица пленного, Леудаст казался ему прямоходящей вошью. Солдат расхохотался. Каунианина передернуло, будто он наступил на колючку. Что за смех, в самом деле — думать, будто ункерлантского солдата волнует мнение о нем какого-то бестолкового пленника?
— Что вы тут баклуши бьете? Пялитесь на жалких ублюдков? — рявкнул сержант Магнульф. — Конунг Свеммель, почитай, отправит их на рудники копать серу и киноварь, так что света белого они больше не увидят. Все равно что покойники. А вы — пошевеливайтесь!
— Так точно, сержант! — отозвался Леудаст.
Пытаться объяснить Магнульфу, что он пытался объяснить Нантвину, чем фортвежские кауниане отличаются от дьёндьёшцев, было бы бесполезно. Магнульф не нуждался в отговорках. Он требовал повиновения.
Добившись требуемого, сержант только хмыкнул.
— За мной! — скомандовал он. — Еще пара дней, и мы войдем в Эофорвик.
Леудаст поплелся за ним. С гораздо большим удовольствием он бы вернулся к себе на хутор. Но если уже его занесло на войну, то солдат был вовсе не против, чтобы она оказалась легкой.
Полковник Сабрино высунулся из палатки, и прикованный к столбу на временной дракошне северней Громхеорта ящер тут же зашипел, захлопав крыльями. Альгарвейский летчик замер, будто получил оскорбление от разумного врага, и продемонстрировал дракону самый непристойный жест, какой только знал. Дракон зашипел снова — должно быть, тоже обиделся. Сабрино расхохотался и, задрав нос, направился в сторону офицерского клуба.
Клуб тоже размещался в палатке. Буфетчик поклонился вошедшему Сабрино.
— Чем могу служить, ваше благородие? — спросил он.
— Для начала, без сомнения, ты мог бы обернуться прекрасной девой, любезнейший, — отозвался Сабрино.
Сидевшие за столом со стаканами в руках летчики его крыла расхохотались. Буфетчик — тоже, хотя и остался, невзирая на команду, мужчиной да вдобавок весьма уродливым.
— Что ж, — Сабрино вздохнул, — тогда придется мне удовольствоваться стаканом портвейна. Запиши на мой счет.
— Слушаюсь, ваше благородие! — Буфетчик ловко выдернул пробку из бутылки и наполнил стакан.
Сабрино пригубил. Крепленое вино оказалось не из лучших, но приходилось ограничивать себя. В военное время необходимо идти на жертвы.
— Присоединяйтесь, полковник! — окликнул его капитан Домициано, похлопав по свободном табурету. Сидевший с ним за одним столом старший лейтенант Орозио кивнул, показывая, что присоединяется к приглашению.
— Не против. — Сабрино пристроился на высоком табурете и поднял стакан. — Выпьем за нашу чудесную маленькую войну!
— За чудесную войну! — эхом отозвались Домициано и Орозио, прежде чем осушить стаканы вслед за своим командиром.
— Представляется мне, — добавил Орозио, — что Фортвег лежит перед нами в шляпной коробке, перевязанной ленточкой.
— Вот и мне так кажется. — Сабрино кивнул. — Жаль, что пришлось пропустить их через границу и позволить нанести такой урон нашему королевству… но мы получили за ущерб сторицей.
— Верно, — согласился Домициано. Ухо его, сожженное лучом фортвежца, скрывала повязка. Но капитан самолично разделался с четырьмя драконами противника и разорял вражескую землю не раз. Небольшая рана не тревожила его душу. — Мы бы добились не меньшего, даже если бы ункерлантцы не подкрались к королю Пенде со спины и не отвесили ему доброго пинка.
— Вот и мне так кажется, — повторил Сабрино. — Совершенно так же. Фортвежцы отважны, но у них недостает бегемотов, у них недостает драконов, а с теми, что у них есть, они не вполне понимают что делать. Нам бы потребовалась пара лишних недель, чтобы занять оставшуюся часть страны, но мы бы справились, сомнения нет.
Орозио почесал бородку.
— Сударь, а что нам делать, если столкнемся с ункерлантскими драконами в воздухе?
— Делайте вид, что вам померещилось, — ответил Сабрино, не раздумывая. — Если пилоты начнут стрелять — уклоняйтесь. Иными словами — уносите ноги. Король Мезенцио не хочет войны с Ункерлантом. Я слышал, что через пару дней будет оглашен приказ по армии того же содержания. У нас сейчас достанет трудностей и без выходок конунга Свеммеля.
— Не думаю, что стоит излишне беспокоиться из-за ункерлантцев, — возразил Домициано. — В Шестилетнюю войну мы преподали им такой урок, что Свеммель едва ли захочет связываться с нами.
— Будем надеяться, — отозвался Сабрино и выпил — за надежду. Подчиненные его выпили вместе с ним.
В клубную палатку заглянул вестовой. При виде Сабрино на лице его немедленно отразилось облегчение.
— А, вот и вы, сударь! — воскликнул он. — Только что передали по кристаллу: вашему крылу приказано немедленно присоединиться к атаке на городок Вихтгара.
Грубые звуки фортвежского он произносил так четко, как это вообще было возможно для альгарвейца.
Из внутреннего кармана мундира Сабрино достал карту и разложил на столе, так, чтобы Домициано и Орозио тоже могли изучить ее. Миг спустя палец полковника накрыл мишень.
— В полусотне миль на северо-запад отсюда, — заметил он и обернулся к вестовому: — Передай кристалломанту — пусть ответит, что мы через полчаса будем в воздухе. — Он кивнул товарищам: — Пора преподать фортвежцам очередной урок, ребята.
Как обычно, Сабрино пришлось с осторожностью пробираться между прикованными драконами, чтобы не измарать башмаки едкими испражнениями. Как обычно, его ящер позабыл, что носит своего всадника годами. Как обычно, тварь шипела, била крыльями и брызгала слюной, пытаясь отпугнуть человечка, решившего взгромоздиться дракону на спину. Плевать огнем скотина, впрочем, не пыталась — эту дурную привычку у боевых драконов отбивали с младенчества. Спасибо, подумал полковник, и на том.
Когда колоссальные перепончатые крылья загремели за спиной и земля ушла вниз, Сабрино еще раз поблагодарил судьбу. Зрелище, открывающееся с высоты, почти стоило того, чтобы сносить тупую злобу огромных ящеров. Да и сами драконы на взлете, расчерченные по спинам алыми, белыми и зелеными полосами, посеребренные снизу, были прекрасны.
— Давай, — бросил он и ткнул дракона стрекалом, чтобы повернуть зверя от запада на север. — Мы успеем.
Дракону, как и следовало ожидать, сворачивать не хотелось. С точки зрения гигантского ящера, он поднимался в небо на охоту, а мнение Сабрино было ему глубоко безразлично. Твари было едино, в каком направлении летить. Когда седок попытался все же воздействовать на крошечный упрямый комочек того, что сходило дракону за мозги, тварь только выгнула назад длинную, гибкую шею и попыталась зубами выдернуть пилота из седла.
Поливать себя огнем дракон не стал, но смрадное от горелой серы и тухлого мяса дыхание окатило Сабрино, заставив подавиться.
— Отродье червя! — заорал полковник, огрев тварь по носу железным стрекалом. — Порождение стервятника! Я твой хозяин! Слушайся!
Случалось так, что дракона забывал и то, чему его учили от рождения непрестанно. В этом случае пилот не успевал даже выругаться. Сабрино не допускал мысли, что это может случиться и с ним. Он снова приложил дракона палкой по чешуйчатой морде, и тварь с яростным шипением отвернула голову. Пилот снова ткнул зверя стрекалом, и дракон, пусть неохотно, свернул в направлении Вихтгары.
Внизу по дорогам через поля маршировали альгарвейские колонны. Тут и там им пытались противостоять разрозненные фортвежские отряды — безуспешно. Сабрино погрозил им кулаком.
— Получите, — вскричал он, хотя его не слышал никто, кроме дракона, — за то, что вступили на нашу землю! Нам отмщение, и воздадим стократ!
Когда фортвежцы подступили к Гоццо, полковник начал тревожиться: если бы город пал, войска короля Пенды могли бы рассеяться по равнинам северной Альгарве, причинив королевству неисчислимые бедствия. Но бегемоты и драконы переломили ход битвы при Гоццо и с тех пор ломали хребет врагу раз за разом. Невзирая на природную отвагу, фортвежцы не могли устоять перед подобной мощью.
Кое-где отходящие фортвежцы поджигали поля и рощи, чтобы задержать наступающих. Если бы это делалось регулярно, от затеи был бы толк. А так до ноздрей Сабрино изредка долетали струйки дыма: не тот эффект, какого рассчитывал добиться противник.
Над Вихтгарой дым поднимался густым столбом. Соотечественники Сабрино обошли город с севера и юга, замкнув вокруг него кольцо, как случилось с Громхеортом несколько дней тому назад. Зажатые в клещах фортвежцы все еще пытались вырваться, но шансов у них оставалось немного. Внизу крошечные, точно муравьи, всадники на единорогах ринулись в атаку на дивизион бегемотов. Ядрометы и тяжелые жезлы на спинах зверей остановили фортвежцев, намеревавшихся врубиться в ряды врага.
Над Вихтгарой кружили драконы. Поначалу Сабрино показалось, что это альгарвейские ящеры засыпают ядрами защитников города, но, подлетев поближе, полковник увидал, что звери помечены синим и белым: фортвежские цвета. Ящеров было чуть более дюжины. Без колебаний — верней сказать, с колебаниями не большими, чем можно было ожидать от непокорных драконов, — они бросились на альгарвейское крыло.
Сабрино помахал своим летчикам.
— Раз они хотят драки — они ее получат! — крикнул он, хотя и сомневался, что его услышат.
В том, что получат именно фортвежцы, у него не было сомнения. Невзирая на боевые потери, драконов в его крыле насчитывалось вчетверо больше, чем у противника.
Фортвежских летчиков собственная безопасность волновала не более, чем их соотечественников-кавалеристов на земле. Они рвались в бой. Ящер Сабрино издал боевой клич: словно на сковороде размером с маленькое герцогство зашипело масло. Вскинув жезл, Сабрино выстрелил в ближайшего фортвежца. Как бы ни стремился его зверь выжечь противника с лица небес, пилоту вовсе не хотелось вступать в бой на ближней дистанции.
Но попасть в мишень на лету было не так просто, особенно когда и полковник, и его противник-фортвежец мчались непредсказуемо менявшимися курсами — то одному, то другому дракону взбредало в пустую голову отвернуть с пути. Воздушный бой вели не только солдат против солдата, но и дракон против дракона, а звери мечтали только о том, чтобы поливать друг друга огнем и рвать когтями в клочья.
Вот налетел и фортвежец. Пилот знал свое дело, и дракон его был по фортвежским меркам отлично науськан: вместо того чтобы тупо наброситься на противника, зверь набрал высоту, позволив седоку выцелить Сабрино из жезла. Стараясь избежать гибельного луча, пилот прижался к чешуйчатой шее ящера, подгоняя своего зверя все выше в небо.
Фортвежские мерки уступали тем, какими пользовались во владениях короля Мезенцио. Кроме того, дракон альгарвейца был крупней, сильней, быстрей вражеского. Невзирая на все попытки противника помешать ему, ящер Сабрино зашел фортвежцу в хвост, окатив сверху потоком огня.
Пламя облизнуло спину и левое крыло вражеского зверя. Отчаянный визг прозвучал в ушах полковника как музыка. Скорей всего, фортвежский пилот тоже кричал, но в громовом вопле зверя его вой потонул напрочь. Противник рухнул на землю, обожженный и все еще пламенеющий. Напитанный серой и ртутью драконий огонь негасимо цеплялся за плоть.
Взревев торжествующе, дракон Сабрино плюнул огнем вслед поверженному противнику, и полковник огрел зверя стрекалом. Пламя еще понадобится ему в будущих боях. Сабрино оглянулся, высматривая, кому из товарищей может понадобиться его помощь, и не нашел таких. Большая часть фортвежских (и один или два, заметил он с горечью, помеченных цветами Альгарве) драконов уже обрушились наземь, окутанные огнем. Нескольким врагам удалось уйти на запад, в направлении крошечного клочка земли, который еще удерживала армия Фортвега. Один дракон, чей седок подвернулся под луч противника, бросался на своих и чужих, враз одичав, пока его тоже не отправили в краткий полет к земле.
С востока надвигалась новая стая драконов — эти шли ниже под весом нацепленных на упряжь тяжелых ядер.
Когда снаряды посыпались на Вихтгару, Сабрино широко ухмыльнулся.
— Чудесная маленькая война! — вскричал он восторженно. — Чудесная!
Оккупация. Эалстан, конечно, слыхивал это слово до войны — слыхивал не раз и думал, что знает его смысл. Теперь ему довелось изведать горькую разницу между знанием и опытом.
Оказалось, что оккупация — это когда по улицам Громхеорта вышагивают альгарвейские солдаты: все с жезлами наизготовку, и все думают, что каждый встречный должен понимать по-альгарвейски. Тех, кто не знал ни слова на этом неблагозвучном щебечущем наречии — на слух Эалстана оно походило на сорочью болтовню, — могли пристрелить за одно это. И никто не в силах был покарать альгарвейцев за убийство. Командиры их за это, должно быть, награждали.
Оказалось, что оккупация — это когда мать и сестра должны торчать дома и по делам или за покупками посылать Эалстана или его отца. Альгарвейцы чинили не так много насилия, но этого хватало, чтобы приличная фортвежка не вздумала рисковать.
Оказалось, что оккупация — это когда в дом набиваются кузен Сидрок и его родня, потому что шальное ядро превратило их дом в руины. Эалстан понимал, что с тем же успехом это мог оказаться его дом. И тогда он ходил бы, будто оглоушенный, как Сидрок и его отец, брат Хестана, потому что тогда его, а не кузена, сестра и мать были бы похоронены в развалинах.
Оказалось, что оккупация — это когда на каждой стене, которую не обрушило взрывом, налеплен плакат на безграмотном фортвежском. Одни заявляли: «Каунианские царства внесли вас в эту войну». Другие: «Почему вы, фортвеги, за кауниан умирать?» Эалстан не питал добрых чувств к тем каунианам, что селились в границах Фортвега, — разве что когда заглядывался на светловолосых девушек в тугих панталонах. Но если альгарвейцы так старались посеять ненависть к ним, значит, что-то в них должно найтись хорошее!
Оказалось, что оккупация — это когда не имеешь понятия, что случилось с твоим братом Леофсигом. Выносить это было трудней всего.
И все же, хотя эрл Брорда бежал, а в его замке окопался альгарвейский комендант, жизнь продолжалась.
Сестра сунула в полотняный мешок несколько соленых оливок, кусок твердого белого сыра, шмат колбасы с чесноком и горсть изюма.
— Держи, — бросила она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81