"Тяжело было стоять в церкви при мысли о страшной
перемене, которая случилась в этом году. Но, уповая на Бога, я без страха
смотрю на наступающий год - потому что для меня худшее случилось, именно
то, чего я так боялся всю жизнь. Вместе с таким непоправимым горем Господь
наделил меня также и счастьем, о каком я не мог даже мечтать - дав мне
Аликс".
Существуют проблемы, общие для всех семей. Искренне жалея внезапно
овдовевшую родительницу, Николай Александрович пытался утешить ее своим
присутствием, ужинал в ее обществе и часто оставался у матери после ужина.
Первые месяцы своего правления Николай II советовался с вдовствующей
императрицей по государственным делам. И та щедро давала ему советы, не
подозревая, что такое ее отношение к сыну может придтись не по нраву
невестке. В глазах Марии Федоровны невестка по прежнему была неуклюжей
немецкой девушкой, совсем недавно прибывшей в Россию и не имеющей ни
знаний, ни опыта ведения государственных дел. Когда траур окончился,
вдовствующая императрица вернулась к яркой светской жизни, занялась
нарядами, драгоценностями. Ее часто видели на Невском в открытом экипаже
или в санях, запряженных парой холеных вороных коней в сопровождении
pослого чернобрового казака, стоящего на запятках. Согласно протоколу
русского двора вдовствующая императрица имеет преимущество перед молодой
цаpицей. Во время церемоний Мария Федоровна, облаченная в белое платье,
украшенная алмазами, выступала впереди, опираясь на руку сына, молодая
государыня, поддерживаемая кем-нибудь из великих князей, шла сзади.
Ведущая роль вдовствующей царицы настолько бросалась в глаза молодой
императрице, что, узнав, насколько этим огорчена невестка, Мария Федоровна
удивилась и обиделась.
Что касается Александры Федоровны, та чувствовала себя так, как
чувствует себя на ее месте любая молодая жена. Она была потрясена
внезапным ударом, обрушившемся на Марию Федоровну, и первое ее реакцией
было сочувствие. Однако вскоре совместное проживание под одной крышей и
борьба за Николая начали сказываться. Во время трапезы Александра
Федоровна чувствовала себя оскорбленной вдвойне. Пренебрегали не только
ею, но и с возлюбленным ею Ники императрица обращалась словно со
школьником. Между матерью императора и его женой возникло глухое
соперничество, которое стало разрастаться.
Особенно раздосадовал молодую царицу один эпизод. Некоторые
драгоценные украшения по традиции переходили от вдовствующей императрицы к
новой государыне, да придворный протокол обязывал Александру Федоровну
надевать их для официальных церемоний. Однако у императрицы-матери была
страсть к драгоценностям, и когда Николай обратился к матери с просьбой
передать их невестке, пожилая царица ощетинилась и отказалась это сделать.
Уязвленная Александра заявила, что вообще не станет надевать никаких
украшений. Чтобы избежать скандала, Мария Федоровна уступила.
Подобно многим молодым женщинам, недавно вышедшим замуж, Александре
Федоровне было трудно сразу привыкнуть к новому укладу жизни. "Все еще не
могу убедить себя, что я замужем, - писала она. - У меня такое
впечатление, словно я тут в гостях". Она испытывала то отчаяние, то
блаженство.
Своей подруге, графине Рантцау, императрица писала: "Я чувствую, что
все, кто окружает моего мужа, не искренни и никто не исполняет своего
долга ради долга и ради России; все служат ему из-за карьеры и личной
выгоды, и я мучаюсь и плачу целыми днями, так как чувствую, что мой муж
очень молод и неопытен, чем все пользуются". Государыня была целыми днями
одна. Государь днем был занят с министрами, вечера же проводил со своей
матерью (жившей тогда в том же Аничковом дворце). Но в Рождество того же
года она писала одной из своих сестер: "Как довольна и счастливая со своим
любимым Ники". В мае она записала у него в дневнике: "Вот уже полгода мы
женаты. Какой счастливой сделал ты меня, ты даже не представляешь".
Обстановка в семье разрядилась весной 1895 года, когда Николай и
Александра уехали на лето в Петергоф, а вдовствующая императрица надолго
отправилась к родным в Копенгаген. И, самое главное, Александра поняла,
что у нее будет ребенок. К сестре приехала в гости великая княгиня
Елизавета Федоровна. Обе молодые женщины занимались живописью, шили,
катались в карете по парку. Николай и Александра удивились скорости, с
камкой рос в материнском чреве младенец.
"Дите стало очень велико и прыгает и дерется внутри очень сильно", -
писал вдовствующей императрице будущий отец. Ожидая ребенка, Александра
затеяла ремонт и переделку их первого собственного жилища в
Александровском дворце в Царском Селе, расположенном в двадцати четырех
километрах к югу от С.-Петербурга. В письме от 16 сентября 1895 года
император писал: "Оба были в грустном настроении, покидая Петергоф, а,
главное, наш маленький дом у моря, где мы так спокойно провели первое лето
вместе! Но когда мы вошли в комнаты Аликс, - продолжал Николай
Александрович. - ...печальное настроение прошло, и в нас поселилось
великое удивление к тому, что мы увидели. Теперь чувство удивления
сменилось наслаждением... Бывает, что, когда мы сидим в одной из комнат,
мы просто молчим и смотрим на стены, камины и мебель... Два раза ходили мы
наверх в будущую "детскую", тоже комнаты вышли замечательно чистые,
светлые и уютные".
И Николай и Александра надеялись, что у них родиться мальчик, который
станет первым с восемнадцатого века наследником, родившемся у царствующего
монарха. Когда подошло время родов, приехала, полная радужных надежд,
императрица Мария Федоровна. "Разумеется, вы дадите мне знать, как только
появятся первые симптомы? - писала она сыну. - Я примчусь к вам, дорогие
мои дети, и я не стану вам помехой, а как городовой, буду отгонять всех от
вас".
В середине ноября 1895 года, когда у Александры начались схватки,
возле орудий Кроншдтадта и Петропавловской крепости заняли свои места
артиллеристы. Триста залпов должны были означать появление наследника
мальчика, сто один - девочки. Наконец загрохотали орудия. Прозвучало
девяносто девять залпов... сто... сто один... Но сто второго залпа так и
не последовало. Первым ребенком, родившемся у царя Николая II и
императрицы Александры Федоровны, была дочь, великая княгиня Ольга
Николаевна. При рождении она весила девять фунтов (4, 1 кг).
Радость, которую им принесло рождение первенца, заставило молодых
родителей забыть о том, что это не мальчик, а девочка. Когда отцу всего
двадцать семь, а матери двадцать два года, кажется, что впереди целая
вечность, что дети еще появятся. Александра сама кормила, мыла дочь,
баюкая пела ей колыбельные песни. Пока Ольга спала, мать, сидя у колыбели,
вязала одну за другой кофточки, чепчики и носочки. "Представь себе наше
несказанное счастье, ведь у нас такая славная малышка, которую мы холим и
лелеем", - писала Александра Федоровна.
5. КОРОНАЦИЯ
Когда на Неве, по которой всю зиму ездили на санях и ходили пешком,
затрещал лед, мысли подданных Российской империи были заняты предстоящей
церемонией коронации. Шел 1896 год, двенадцатимесячный траур окончился,
новому императору в мае предстояло короноваться в Москве.
Понимая, что сорокадевятилетней вдовствующей императрице церемония
коронации напомнит о скоропостижной смерти Александра III, Николай
Александрович пытался утешить мать: "Мне кажется, что мы должны смотреть
на все эти тяжелые церемонии в Москве, как великое испытание, посланное
Богом, когда на каждом шагу приходится повторять то, что пережили мы в
чудные светлые дни 13 лет тому назад! Одна только мысль меня утешает, а
именно, что больше в нашей жизни не придется совершать этот обряд, потом
уже все будет ровно и спокойно", - отметил он в письме от 27 апреля 1896
года.
Коронация русского царя представляла собой событие, освященное
историей и традициями. Церемония должна была произойти в Москве; такое
торжественное, важное для всей страны событие не могло состояться в
северной столице, этом искусственно созданном на западный манер городе,
воздвигнутом Петром I. Согласно обычаю, некоронованный царь мог въехать в
древний город лишь за день до коронования. Прибыв в Москву, царская семья
отправилась в Петровский дворец в предместье города, где Николай
Александрович и Александра Федоровна постились и читали молитвы.
В это время москвичи красили и белили здания, украшали зеленью
подъезды, вывешивали трехцветные бело-сине-красные флаги. С каждым часом в
город прибывали новые тысячи гостей. Мимо скрипучих телег, битком набитых
крестьянками в пестрых платках - алых, желтых, синих и оранжевых -
проносились эскадроны казаков. Из вагонов высаживались рослые сибиряки в
полушубках, кавказцы в алых чекменях, турки в красных фесках и
кавалерийские генералы в красных черкесках с золотыми позументами. У всех
горожан было радостное настроение: коронация - это не только веселье,
нарядные толпы и угощение, но еще и трехдневный праздник, амнистия для
заключенных, отмена штрафов и пошлин.
25 мая, в день въезда Николая Александровича в Москву, сияло солнце,
отражавшееся в золотых куполах и окнах домов. Сдерживая толпу, вдоль
семикилометрового пути по обеим сторонам дороги выстроились войска. На
балконах и в окнах домов было полно народу. На одном из специально
сооруженных помостов сидела Матильда Кшесинская. "Для меня было пыткой
видеть государя; ведь для меня он был "Ники" - тот, которого я обожала и
который никогда больше не мог мне принадлежать".
В два часа появилось шествие... Замыкал его эскадрон кавалергардов и
эскадрон лейб-гвардии Конного полка. Солнце сияло на их золоченых касках и
кирасах. На белом коне, кованном на серебряные подковы, появился царь в
мундире полковника Преображенского полка - первого и старейшего полка
русской гвардии. Вслед за царем и сопровождающими его ехали золоченые
кареты двух императриц, а за ними - великих княгинь и иностранных
принцесс.
Лицо у государя было осунувшееся, бледное от волнения. Поводья он
держал в левой руке, двумя пальцами правой прикасался к козырьку.
Запряженная восьмеркой белых лошадей, карета, некогда принадлежавшая
Екатерине II, - в ней ехала вдовствующая императрица - была увенчана
короной. Мария Федоровна улыбалась и кланялась москвичам. В такой же
карете и также запряженной восьмеркой белых лошадей, сидела Александра
Федоровна в платье из серебристой тафты, усыпанном жемчугом, и
бриллиантовом ожерелье, сверкавшим в солнечных лучах. Кланяясь с улыбками
налево и направо, обе царицы следом за царем через Никольские ворота
въехали в Кремль.
26 мая, в день коронования, небо над Москвой было голубое,
безоблачное. На разукрашенных конях выезжали герольды в средневековых
мантиях из золотой парчи и читали царский манифест о короновании. В
Кремле, по ступеням Красного крыльца камер-лакеи расстелили алый бархатный
ковер, протянув его до Успенского собора, где должна была состояться
церемония. Напротив были сооружены деревянные помосты. Вдоль помостов на
расстоянии двух-трех шагов стояли в полной парадной форме солдаты
гвардейской кавалерии с палашами и саблями наголо.
Николай Александрович и Александра Федоровна встали на заре. Пока
цирюльник убирал императрице волосы, царь сидел рядом, непринужденно,
чтобы успокоить супругу, беседовал с ней. С помощью фрейлин государыня
пыталась застегнуть застежки тяжелого коронационного платья. Николай
Александрович возложил на нее корону в том положении, в каком она должна
будет находиться при коронации. Подошел парикмахер, держа в руке осыпанную
алмазами булавку, чтобы закрепить корону. Булавка вошла слишком глубоко в
прическу, и молодая царица вскрикнула от боли. Смущенный цирюльник
поспешно ретировался.
Во главе процессии, спускавшейся по Красному крыльцу, шли бородатые
священники в золотых ризах, за ними следовала вдовствующая императрица, ее
шлейф поддерживали несколько человек. Наконец наверху показались Николай
Александрович и Александра Федоровна. На груди императора алела орденская
лента. Рядом с ним выступала государыня в платье из серебристой тафты с
красной лентой через плечо. На шее у ее была нитка розовых жемчужин.
Двигались они медленно, в сопровождении камер-пажей, несших шлейф. По обе
стороны императорской четы шли другие сопровождающие, несшие парчовый
балдахин, над которым развевались страусовые перья. Стоя внизу Красного
крыльца, чета поклонилась народу и остановилась перед священниками,
которые окропили их обоих святой водой, после этого священнослужители
поочередно поцеловали руки царю, и тот с молодой царицей вошел в Успенский
собор.
Пятиглавый собор был весь залит светом. Алтарь был отгорожен
усыпанным самоцветами иконостасом. Свет, проникавший сверху, и пламя сотен
свечей отражались от граней алмазов и золотых окладов икон, блики их
падали на лица молящихся. Певчие, одетые с серебристые и голубые одежды,
наполняли собор звуками православных песнопений. У алтаря стояли все три
митрополита - московский, петербургский и киевский - архиепископы,
епископы и архимандриты. На их митрах сверкали алмазы, сапфиры, рубины и
жемчуга.
Вся середина собора была занята огромным помостом, в глубине которого
были поставлены три трона: средний - для царя, правый - для вдовствующей,
левый - для молодой императрицы. Царь сел на Алмазный трон XVII века царя
Алексея Михайловича, сплошь усыпанный бриллиантами и жемчугами. Свое
название трон получил от 870 алмазов, которыми он был украшен: в одном
подлокотнике было 85 бриллиантов, 144 рубина и 129 жемчужин. Александра
Федоровна восседала на знаменитом троне из слоновой кости, привезенном в
Россию из Византии в 1472 году невестой Ивана III, великого князя
Московского, Софьей Палеолог.
Церемония коронования продолжалась пять часов. После обедни наступило
время торжественного облачения царя и царицы. Александра Федоровна
опустилась на колени, а митрополит молился за заря. В то время, когда все
присутствующие стояли, царь один, на коленях, молился за Россию и русский
народ. После таинства священного миропомазания император произнес клятву
править Россией и сохранять самодержавие, как император и самодержец всея
Руси. [(Полный титул императора был таков: "Божиею поспешествующею
милостию, мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский,
Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь
Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического,
Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский,
Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский,
Курлянский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Карельский,
Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и
Великий Князь Новгорода низовские земли, Черниговский, Рязанский,
Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский,
Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны Повелитель; и
Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския Земли и области Арменския;
Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель;
Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский,
Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и
прочая".)] Затем царь в первый и последний раз в своей жизни вошел в
царские врата, через которые обычно могло проходить только духовенство, и
направился к престолу. И тут случилась беда. "Как камергер императорского
двора, - вспоминал Извольский, - я был назначен вместе с 6 другими
камергерами поддерживать императорскую мантию, которую император надевал
во время ритуала вручения ему скипетра и державы перед возложением на
голову императорской короны... Когда император подходил к алтарю, чтобы
совершить обряд помазания, бриллиантовая цепь, поддерживающая орден Андрея
Первозванного, оторвалась от мантии и упала к его ногам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
перемене, которая случилась в этом году. Но, уповая на Бога, я без страха
смотрю на наступающий год - потому что для меня худшее случилось, именно
то, чего я так боялся всю жизнь. Вместе с таким непоправимым горем Господь
наделил меня также и счастьем, о каком я не мог даже мечтать - дав мне
Аликс".
Существуют проблемы, общие для всех семей. Искренне жалея внезапно
овдовевшую родительницу, Николай Александрович пытался утешить ее своим
присутствием, ужинал в ее обществе и часто оставался у матери после ужина.
Первые месяцы своего правления Николай II советовался с вдовствующей
императрицей по государственным делам. И та щедро давала ему советы, не
подозревая, что такое ее отношение к сыну может придтись не по нраву
невестке. В глазах Марии Федоровны невестка по прежнему была неуклюжей
немецкой девушкой, совсем недавно прибывшей в Россию и не имеющей ни
знаний, ни опыта ведения государственных дел. Когда траур окончился,
вдовствующая императрица вернулась к яркой светской жизни, занялась
нарядами, драгоценностями. Ее часто видели на Невском в открытом экипаже
или в санях, запряженных парой холеных вороных коней в сопровождении
pослого чернобрового казака, стоящего на запятках. Согласно протоколу
русского двора вдовствующая императрица имеет преимущество перед молодой
цаpицей. Во время церемоний Мария Федоровна, облаченная в белое платье,
украшенная алмазами, выступала впереди, опираясь на руку сына, молодая
государыня, поддерживаемая кем-нибудь из великих князей, шла сзади.
Ведущая роль вдовствующей царицы настолько бросалась в глаза молодой
императрице, что, узнав, насколько этим огорчена невестка, Мария Федоровна
удивилась и обиделась.
Что касается Александры Федоровны, та чувствовала себя так, как
чувствует себя на ее месте любая молодая жена. Она была потрясена
внезапным ударом, обрушившемся на Марию Федоровну, и первое ее реакцией
было сочувствие. Однако вскоре совместное проживание под одной крышей и
борьба за Николая начали сказываться. Во время трапезы Александра
Федоровна чувствовала себя оскорбленной вдвойне. Пренебрегали не только
ею, но и с возлюбленным ею Ники императрица обращалась словно со
школьником. Между матерью императора и его женой возникло глухое
соперничество, которое стало разрастаться.
Особенно раздосадовал молодую царицу один эпизод. Некоторые
драгоценные украшения по традиции переходили от вдовствующей императрицы к
новой государыне, да придворный протокол обязывал Александру Федоровну
надевать их для официальных церемоний. Однако у императрицы-матери была
страсть к драгоценностям, и когда Николай обратился к матери с просьбой
передать их невестке, пожилая царица ощетинилась и отказалась это сделать.
Уязвленная Александра заявила, что вообще не станет надевать никаких
украшений. Чтобы избежать скандала, Мария Федоровна уступила.
Подобно многим молодым женщинам, недавно вышедшим замуж, Александре
Федоровне было трудно сразу привыкнуть к новому укладу жизни. "Все еще не
могу убедить себя, что я замужем, - писала она. - У меня такое
впечатление, словно я тут в гостях". Она испытывала то отчаяние, то
блаженство.
Своей подруге, графине Рантцау, императрица писала: "Я чувствую, что
все, кто окружает моего мужа, не искренни и никто не исполняет своего
долга ради долга и ради России; все служат ему из-за карьеры и личной
выгоды, и я мучаюсь и плачу целыми днями, так как чувствую, что мой муж
очень молод и неопытен, чем все пользуются". Государыня была целыми днями
одна. Государь днем был занят с министрами, вечера же проводил со своей
матерью (жившей тогда в том же Аничковом дворце). Но в Рождество того же
года она писала одной из своих сестер: "Как довольна и счастливая со своим
любимым Ники". В мае она записала у него в дневнике: "Вот уже полгода мы
женаты. Какой счастливой сделал ты меня, ты даже не представляешь".
Обстановка в семье разрядилась весной 1895 года, когда Николай и
Александра уехали на лето в Петергоф, а вдовствующая императрица надолго
отправилась к родным в Копенгаген. И, самое главное, Александра поняла,
что у нее будет ребенок. К сестре приехала в гости великая княгиня
Елизавета Федоровна. Обе молодые женщины занимались живописью, шили,
катались в карете по парку. Николай и Александра удивились скорости, с
камкой рос в материнском чреве младенец.
"Дите стало очень велико и прыгает и дерется внутри очень сильно", -
писал вдовствующей императрице будущий отец. Ожидая ребенка, Александра
затеяла ремонт и переделку их первого собственного жилища в
Александровском дворце в Царском Селе, расположенном в двадцати четырех
километрах к югу от С.-Петербурга. В письме от 16 сентября 1895 года
император писал: "Оба были в грустном настроении, покидая Петергоф, а,
главное, наш маленький дом у моря, где мы так спокойно провели первое лето
вместе! Но когда мы вошли в комнаты Аликс, - продолжал Николай
Александрович. - ...печальное настроение прошло, и в нас поселилось
великое удивление к тому, что мы увидели. Теперь чувство удивления
сменилось наслаждением... Бывает, что, когда мы сидим в одной из комнат,
мы просто молчим и смотрим на стены, камины и мебель... Два раза ходили мы
наверх в будущую "детскую", тоже комнаты вышли замечательно чистые,
светлые и уютные".
И Николай и Александра надеялись, что у них родиться мальчик, который
станет первым с восемнадцатого века наследником, родившемся у царствующего
монарха. Когда подошло время родов, приехала, полная радужных надежд,
императрица Мария Федоровна. "Разумеется, вы дадите мне знать, как только
появятся первые симптомы? - писала она сыну. - Я примчусь к вам, дорогие
мои дети, и я не стану вам помехой, а как городовой, буду отгонять всех от
вас".
В середине ноября 1895 года, когда у Александры начались схватки,
возле орудий Кроншдтадта и Петропавловской крепости заняли свои места
артиллеристы. Триста залпов должны были означать появление наследника
мальчика, сто один - девочки. Наконец загрохотали орудия. Прозвучало
девяносто девять залпов... сто... сто один... Но сто второго залпа так и
не последовало. Первым ребенком, родившемся у царя Николая II и
императрицы Александры Федоровны, была дочь, великая княгиня Ольга
Николаевна. При рождении она весила девять фунтов (4, 1 кг).
Радость, которую им принесло рождение первенца, заставило молодых
родителей забыть о том, что это не мальчик, а девочка. Когда отцу всего
двадцать семь, а матери двадцать два года, кажется, что впереди целая
вечность, что дети еще появятся. Александра сама кормила, мыла дочь,
баюкая пела ей колыбельные песни. Пока Ольга спала, мать, сидя у колыбели,
вязала одну за другой кофточки, чепчики и носочки. "Представь себе наше
несказанное счастье, ведь у нас такая славная малышка, которую мы холим и
лелеем", - писала Александра Федоровна.
5. КОРОНАЦИЯ
Когда на Неве, по которой всю зиму ездили на санях и ходили пешком,
затрещал лед, мысли подданных Российской империи были заняты предстоящей
церемонией коронации. Шел 1896 год, двенадцатимесячный траур окончился,
новому императору в мае предстояло короноваться в Москве.
Понимая, что сорокадевятилетней вдовствующей императрице церемония
коронации напомнит о скоропостижной смерти Александра III, Николай
Александрович пытался утешить мать: "Мне кажется, что мы должны смотреть
на все эти тяжелые церемонии в Москве, как великое испытание, посланное
Богом, когда на каждом шагу приходится повторять то, что пережили мы в
чудные светлые дни 13 лет тому назад! Одна только мысль меня утешает, а
именно, что больше в нашей жизни не придется совершать этот обряд, потом
уже все будет ровно и спокойно", - отметил он в письме от 27 апреля 1896
года.
Коронация русского царя представляла собой событие, освященное
историей и традициями. Церемония должна была произойти в Москве; такое
торжественное, важное для всей страны событие не могло состояться в
северной столице, этом искусственно созданном на западный манер городе,
воздвигнутом Петром I. Согласно обычаю, некоронованный царь мог въехать в
древний город лишь за день до коронования. Прибыв в Москву, царская семья
отправилась в Петровский дворец в предместье города, где Николай
Александрович и Александра Федоровна постились и читали молитвы.
В это время москвичи красили и белили здания, украшали зеленью
подъезды, вывешивали трехцветные бело-сине-красные флаги. С каждым часом в
город прибывали новые тысячи гостей. Мимо скрипучих телег, битком набитых
крестьянками в пестрых платках - алых, желтых, синих и оранжевых -
проносились эскадроны казаков. Из вагонов высаживались рослые сибиряки в
полушубках, кавказцы в алых чекменях, турки в красных фесках и
кавалерийские генералы в красных черкесках с золотыми позументами. У всех
горожан было радостное настроение: коронация - это не только веселье,
нарядные толпы и угощение, но еще и трехдневный праздник, амнистия для
заключенных, отмена штрафов и пошлин.
25 мая, в день въезда Николая Александровича в Москву, сияло солнце,
отражавшееся в золотых куполах и окнах домов. Сдерживая толпу, вдоль
семикилометрового пути по обеим сторонам дороги выстроились войска. На
балконах и в окнах домов было полно народу. На одном из специально
сооруженных помостов сидела Матильда Кшесинская. "Для меня было пыткой
видеть государя; ведь для меня он был "Ники" - тот, которого я обожала и
который никогда больше не мог мне принадлежать".
В два часа появилось шествие... Замыкал его эскадрон кавалергардов и
эскадрон лейб-гвардии Конного полка. Солнце сияло на их золоченых касках и
кирасах. На белом коне, кованном на серебряные подковы, появился царь в
мундире полковника Преображенского полка - первого и старейшего полка
русской гвардии. Вслед за царем и сопровождающими его ехали золоченые
кареты двух императриц, а за ними - великих княгинь и иностранных
принцесс.
Лицо у государя было осунувшееся, бледное от волнения. Поводья он
держал в левой руке, двумя пальцами правой прикасался к козырьку.
Запряженная восьмеркой белых лошадей, карета, некогда принадлежавшая
Екатерине II, - в ней ехала вдовствующая императрица - была увенчана
короной. Мария Федоровна улыбалась и кланялась москвичам. В такой же
карете и также запряженной восьмеркой белых лошадей, сидела Александра
Федоровна в платье из серебристой тафты, усыпанном жемчугом, и
бриллиантовом ожерелье, сверкавшим в солнечных лучах. Кланяясь с улыбками
налево и направо, обе царицы следом за царем через Никольские ворота
въехали в Кремль.
26 мая, в день коронования, небо над Москвой было голубое,
безоблачное. На разукрашенных конях выезжали герольды в средневековых
мантиях из золотой парчи и читали царский манифест о короновании. В
Кремле, по ступеням Красного крыльца камер-лакеи расстелили алый бархатный
ковер, протянув его до Успенского собора, где должна была состояться
церемония. Напротив были сооружены деревянные помосты. Вдоль помостов на
расстоянии двух-трех шагов стояли в полной парадной форме солдаты
гвардейской кавалерии с палашами и саблями наголо.
Николай Александрович и Александра Федоровна встали на заре. Пока
цирюльник убирал императрице волосы, царь сидел рядом, непринужденно,
чтобы успокоить супругу, беседовал с ней. С помощью фрейлин государыня
пыталась застегнуть застежки тяжелого коронационного платья. Николай
Александрович возложил на нее корону в том положении, в каком она должна
будет находиться при коронации. Подошел парикмахер, держа в руке осыпанную
алмазами булавку, чтобы закрепить корону. Булавка вошла слишком глубоко в
прическу, и молодая царица вскрикнула от боли. Смущенный цирюльник
поспешно ретировался.
Во главе процессии, спускавшейся по Красному крыльцу, шли бородатые
священники в золотых ризах, за ними следовала вдовствующая императрица, ее
шлейф поддерживали несколько человек. Наконец наверху показались Николай
Александрович и Александра Федоровна. На груди императора алела орденская
лента. Рядом с ним выступала государыня в платье из серебристой тафты с
красной лентой через плечо. На шее у ее была нитка розовых жемчужин.
Двигались они медленно, в сопровождении камер-пажей, несших шлейф. По обе
стороны императорской четы шли другие сопровождающие, несшие парчовый
балдахин, над которым развевались страусовые перья. Стоя внизу Красного
крыльца, чета поклонилась народу и остановилась перед священниками,
которые окропили их обоих святой водой, после этого священнослужители
поочередно поцеловали руки царю, и тот с молодой царицей вошел в Успенский
собор.
Пятиглавый собор был весь залит светом. Алтарь был отгорожен
усыпанным самоцветами иконостасом. Свет, проникавший сверху, и пламя сотен
свечей отражались от граней алмазов и золотых окладов икон, блики их
падали на лица молящихся. Певчие, одетые с серебристые и голубые одежды,
наполняли собор звуками православных песнопений. У алтаря стояли все три
митрополита - московский, петербургский и киевский - архиепископы,
епископы и архимандриты. На их митрах сверкали алмазы, сапфиры, рубины и
жемчуга.
Вся середина собора была занята огромным помостом, в глубине которого
были поставлены три трона: средний - для царя, правый - для вдовствующей,
левый - для молодой императрицы. Царь сел на Алмазный трон XVII века царя
Алексея Михайловича, сплошь усыпанный бриллиантами и жемчугами. Свое
название трон получил от 870 алмазов, которыми он был украшен: в одном
подлокотнике было 85 бриллиантов, 144 рубина и 129 жемчужин. Александра
Федоровна восседала на знаменитом троне из слоновой кости, привезенном в
Россию из Византии в 1472 году невестой Ивана III, великого князя
Московского, Софьей Палеолог.
Церемония коронования продолжалась пять часов. После обедни наступило
время торжественного облачения царя и царицы. Александра Федоровна
опустилась на колени, а митрополит молился за заря. В то время, когда все
присутствующие стояли, царь один, на коленях, молился за Россию и русский
народ. После таинства священного миропомазания император произнес клятву
править Россией и сохранять самодержавие, как император и самодержец всея
Руси. [(Полный титул императора был таков: "Божиею поспешествующею
милостию, мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский,
Московский, Киевский, Владимирский, Новгородский; Царь Казанский, Царь
Астраханский, Царь Польский, Царь Сибирский, Царь Херсониса Таврического,
Царь Грузинский; Государь Псковский и Великий Князь Смоленский, Литовский,
Волынский, Подольский и Финляндский; Князь Эстляндский, Лифляндский,
Курлянский и Семигальский, Самогитский, Белостокский, Карельский,
Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных; Государь и
Великий Князь Новгорода низовские земли, Черниговский, Рязанский,
Полотский, Ростовский, Ярославский, Белозерский, Удорский, Обдорский,
Кондийский, Витебский, Мстиславский и всея северныя страны Повелитель; и
Государь Иверския, Карталинския и Кабардинския Земли и области Арменския;
Черкасских и Горских Князей и иных Наследный Государь и Обладатель;
Государь Туркестанский; Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский,
Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский и прочая, и прочая, и
прочая".)] Затем царь в первый и последний раз в своей жизни вошел в
царские врата, через которые обычно могло проходить только духовенство, и
направился к престолу. И тут случилась беда. "Как камергер императорского
двора, - вспоминал Извольский, - я был назначен вместе с 6 другими
камергерами поддерживать императорскую мантию, которую император надевал
во время ритуала вручения ему скипетра и державы перед возложением на
голову императорской короны... Когда император подходил к алтарю, чтобы
совершить обряд помазания, бриллиантовая цепь, поддерживающая орден Андрея
Первозванного, оторвалась от мантии и упала к его ногам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77