Покончив со стаканами, Кирк, обычно весьма сдержанный в застолье, по-настоящему напился. На протяжении целых четырех часов, методично уничтожая запасы виски, Кирк кое-как рассказал жене, что произошло. А на протяжении ближайших четырех месяцев, когда он пил, не переставая, Кэрлис обнаружила в муже такие мрачные глубины, о которых раньше и подозревать не могла.
Глава XIV
Утром, когда Кэрлис встала, Кирк был уже погружен в тяжелый сон. Она прибралась в кухне, оставила ему кофейник с черным кофе и оладьи с черникой, вынула из шкафчика в спальне копию договора с «Суперрайтом» и отправилась на работу. Контракт был подписан в 1973 году. Хотя они не раз говорили о том, что условия надо бы изменить, Кирк, судя по всему, так и не занялся этим. Кэрлис заперлась у себя в кабинете и принялась вчитываться в пункты и подпункты договора. Черт знает что! – Кирк столько сделал для «Суперрайта», а они бросают ему жалкие подачки. Теперь понятно, почему он так разбушевался и расколотил всю посуду. Может, на его месте, и она повела бы себя так же.
Странно, почти противоестественно было по возвращении с работы в тот вечер видеть Кирка дома. На нем все еще была ночная пижама, он сидел в гостиной, жадно поглощая баночное пиво. Бледный, с красными глазами, совершенно измученный, он даже не поднял глаз, когда Кэрлис вошла. Она вспомнила вчерашнюю сцену, и неожиданно ей стало страшно.
– Ну как ты? – робко спросила она. Никогда такой робости не было в их отношениях.
– Великолепно, – саркастически бросил он, готовый сорваться в любую минуту. Раскаяние или сочувствие давались ему трудно. Он и сам ненавидел себя за это, но иначе не получалось. Кирк хотел извиниться, что ей пришлось приводить в порядок кухню, но так и не смог заставить себя найти нужные слова.
– У меня новости и хорошие, и дурные, – сказала она, присаживаясь и стараясь говорить бесстрастно и по-деловому. Она твердо решила заставить Кирка успокоиться. Она твердо решила действовать. Прислушиваясь к ней, Кирк пошел на кухню за очередной банкой пива.
– Плохая новость состоит в том, что, по контракту, Хауард имел право тебя уволить, – сказала Кэрлис, решив забыть вчерашний вечер. Да и он вряд ли что помнит – сколько выпито-то. – Хорошая новость состоит в том, что при увольнении он обязан заплатить тебе проценты с доходов, полученных компанией благодаря твоей деятельности. Я позвонила Юдит, и она просила тебя зайти. Надо поговорить, но вообще-то Юдит считает, что дело верное.
– Ты что, говорила с Юдит? – проревел Кирк, швыряя на пол банку из-под пива.
– Да, – ответила Кэрлис, пораженная его реакцией. Она ведь была на его стороне. Она хотела помочь. Так чего же он вымещает на ней злость? – Я просто хотела выяснить, верно ли все поняла.
– А кто тебя, черт побери, просил! – выкрикнул Кирк. – Не суй свой поганый нос в мои дела.
В ближайшие два дня он с ней не говорил, разве что велел купить новую посуду.
– Я говорил с Юдит, – заметил он на третий вечер. По пути домой из ее конторы он купил жене целую охапку душистых роз. Как безмолвная просьба простить, цветы стояли на кофейном столике рядом с выпивкой. Прощение было даровано. – Мы подаем в суд.
Кэрлис кивнула. Она не сомневалась, что правда на его стороне и он выиграет дело. Но все было не так просто. Кэрлис не приходилось раньше иметь дело с законом. Она понятия не имела, как могут затягиваться дела и как они душевно изматывают. События разворачивались со скоростью улитки, постоянно напоминая о коварстве Хауарда, и порой Кэрлис даже сомневалась, стоило ли затевать все это дело.
Именно Кэрлис, как представителю «Суперрайта» по связям с общественностью, выпала щекотливая и болезненная обязанность объявить об отставке Кирка.
– Официально я заявила, что ты ушел по собственному желанию и изучаешь различные предложения. Неофициально я дала понять, что эти предложения весьма привлекательны, так, чтобы люди не подумали, будто мы просто делаем хорошую мину при плохой игре.
Кирк коротко кивнул, встретившись с женой взглядом. Он был благодарен Кэрлис за все, что она делает, но заставить себя сказать это вслух не мог. Его мир разлетался на куски, и внутри ничего не оставалось, кроме гнева и горечи.
Конечно, предложения были, хорошие предложения, – ну и что с того? Юдит не разрешала принимать их – была там какая-то закорючка в контракте с «Суперрайтом», которая на пять лет привязывала Кирка к компании. А Юдит не хотела рисковать.
– Их надо прижать к стене, Кирк, – твердо заявила она, когда Кирку был предложен пост президента «Террел индастриз», фирмы по производству клавиатуры для машинок, процессоров и компьютеров. – Вы должны отказаться.
Безделье буквально сводило Кирка с ума, и все же, хоть он и грозился принять предложение «Террел» и послать крючкотворов ко всем чертям, Кэрлис уговорила его послушаться Юдит.
Потом Кирка позвали на работу в Бостон, в фирму по производству дискет для компьютеров. Но Юдит по-прежнему была непреклонна:
– Надо отказаться, Кирк. Хауард что-то зашевелился в последнее время. Лучше не раскачивать лодку.
Кирк по-прежнему целые дни проводил дома, сидя в пижаме и не отрываясь от бутылки. В голову попеременно приходили мысли об убийстве и самоубийстве, неотвязно преследовали мысли об отце, который умер в сорок восемь лет, когда ему было всего на три года больше, чем Кирку сейчас.
А хуже всего было то, что в то время, как Кирк опускался на дно, Кэрлис поднималась к новым высотам. За годы, прошедшие после замужества, Кэрлис отточила и довела до совершенства навыки, которые приобрела, работая с Лэнсингом, Серджио, Хауардом Мэндисом, Дэвидом Дэем и Адой Хатчисон. В эпоху, помешанную на знаменитостях, способности Кэрлис были бесценны, она делала из бизнесменов звезд.
Она велела, чтобы Дэвида Дэя сфотографировали в полной спортивной амуниции на беговой дорожке, и придумала шапку для рекламного объявления: «XX век – длинная дистанция». Рекламу заметили, оценил ее и Дэвид, и у Кэрлис прибавилось работы: она организовала его интервью с ведущим обозревателем «Нью-Йорк таймс», написала за Дэвида статью в «Форбс», организовала, наконец, его выступление в телепрограмме «Неделя на Уолл-стрите». Опыт и репутация Дэвида Дэя довершили дело. Теперь говорили так: если хочешь сделать деньги, слушай, что говорит Дэвид Дэй, и вкладывай доллары в «XX век».
Со стороны Дэвид казался звездой, но сведущие люди знали: настоящей звездой была Кэрлис.
Или взять Аду Хатчисон. В свои шестьдесят четыре года она не превратилась в степенную вдову. Ада стала одной из первых женщин в Америке, получивших права на пилотирование самолета. Она познакомилась со своим будущим мужем в сороковые, когда он был актером бродячей труппы. «Янки Эйр» они создавали вместе. Это была высокая женщина, ростом почти шесть футов, с плоским, обветренным лицом; речь свою она пересыпала солеными словечками, но при этом рассуждала вполне здраво. Ее документы – как и документы «Янки Эйр» – были в полном порядке, и она всегда заботилась о том, чтобы ни у кого и грана сомнений не было в надежности компании. Ада казалась Кэрлис абсолютным воплощением грубого пионерского духа. В этом были свои плюсы и минусы.
Плюс заключался в том, что такой женщине, как Ада, можно было доверить дело; минус – в том, что ее жесткая манера обращения отталкивала денежных людей, которые могли бы вкладывать капитал в дело, оставшееся ей в наследство от мужа. Стратегия Кэрлис заключалась в том, чтобы подчеркнуть достоинства Ады и скрыть ее недостатки. Она держала ее подальше от банкиров, брокеров и аналитиков рынка. Вместо этого Ада, следуя рекомендациям Кэрлис, разъезжала по стране, встречаясь с владельцами других местных авиакомпаний, с людьми, у которых были проблемы те же, что и у нее, и которые в свое время тоже были, так сказать, актерами из бродячих трупп.
– Я говорю с этими ребятами на одном языке, – говорила она Кэрлис, и это была в ее устах величайшая степень признания.
В конце концов, Ада Хатчисон стала известна за пределами Новой Англии, и кое-кто стал подумывать о слиянии компаний. Под руководством своих финансистов и адвокатов Ада объединила свою компанию, которой не хватало наличных, но чьи самолеты летали на дальние расстояния, с соседями, державшими штаб-квартиру в Салеме. У тех, напротив, хватало денег, но они ограничивались только местными маршрутами. Кэрлис пришло в голову сфотографировать Аду в парашютном снаряжении – это был удачный рекламный ход. В конце концов, Ада приобрела такую известность, что некоторые даже утверждали, будто она стала прототипом комиксов.
И вновь со стороны все замечали Аду, а посвященные знали, кто дергает за ниточки.
Подобно тому, как хозяйка любого салона мечтает заполучить чету Киссинджеров, любой клиент (или клиентка) искали сотрудничества с Кэрлис. Ее вклад в процветание «Янки Эйр» не остался незамеченным в коммерческой авиации, и когда компании «Мид-Атлантик Эйр» понадобилась помощь по части связи с общественностью, ее президент Ирв Уэстон отправился к «Бэррону и Хайнзу». Когда Джорджия Беттс, у которой была процветающая, но местного значения фирма по производству косметики в Техасе, решила выйти на общенациональный рынок, она тоже обратилась к «Бэррону и Хайнзу». И Ирв, и Джорджия условием своего сотрудничества поставили участие Кэрлис. Джошуа не надо было объяснять дважды: дальнейший успех зависел от Кэрлис.
– Это две самые крупные наши сделки за последнее время, – сказал ей Джошуа Хайнз в декабре 1981 года. – У нас никогда не было вице-президента-женщины, но пора, наверное, ломать традицию.
Вице-президент! Кэрлис вновь и вновь повторяла эти магические слова. Вице-президент! Вице-президент! Она вспоминала тоскливую рутину в телефонной компании, всю ту чушь, что нес Том, она вспоминала грязную работу, за которую не брался никто, кроме нее. Наконец все это окупилось! Она буквально ног под собой не чуяла от радости и готова была выпалить новость первому встречному.
Беда только в том, что Кирку не скажешь. Ведь он все еще безработный, и это она кормит семью – весьма щекотливое положение, о котором лучше не говорить, – ссоры не избежишь. Кэрлис была поражена, обнаружив через несколько месяцев после увольнения Кирка, что он совершенно не откладывал денег. Она-то всегда была убеждена, что тут проблем нет. Недаром же у них квартира в кооперативном доме, мясо они покупали у Лобела, рыбу – у Роуздейла, овощи – у Роу. Как и сотни других преуспевающих жителей Нью-Йорка, по субботам они делали закупки на Мэдисон-авеню и в Сохо, заходили в отдел деликатесов «Блумингтона», как будто это кондитерская за углом, и жонглировали всеми мыслимыми на свете кредитными карточками. Кэрлис шила платья на заказ, у нее было норковое манто, а за гараж, где стоял их бутылочного цвета «ягуар», они платили больше, чем Кэрлис когда-то выкладывала за свою квартиру в Йорквилле.
Кэрлис всегда считала, что Кирк распоряжается своими личными доходами так же умело, как и финансовыми делами «Суперрайта». Каково же было ее изумление, когда выяснилось, что все, что у них есть, – это пять тысяч долларов в банке (в основном ее сбережения) и акции на шестьдесят тысяч, которые отец купил на ее деньги. У Кирка, этого отличного бизнесмена, не было ни акций, ни ценных бумаг, даже страховки – и той не было. После развода у него, привыкшего жить на широкую ногу, не было даже своей подушки, чтобы приклонить голову. С тех самых пор, как Кирка уволили, они жили на ее деньги, и для Кирка это было невыносимо.
– Старый мешок с дерьмом, – это он говорил о себе всякий раз, когда они расплачивались кредитной карточкой Кэрлис, опустошая те запасы, которые она начала делать еще с тех пор, когда была одинокой и жила на маленькую зарплату.
Кэрлис никогда не нравилась манера Кирка швыряться деньгами, но она молчала – в конце концов, это его деньги. А теперь они то и дело воевали из-за денег. Хоть Кирк и перестал зарабатывать и его глубоко задевало, что за все платит Кэрлис, отказываться от своих привычек он не хотел. Как и прежде, они каждый вечер ужинали в ресторане; как и прежде, костюмы и туфли шились на заказ.
– Кирк, надо немного попридержать себя, – сказала Кэрлис, просматривая очередной счет – на сей раз от «Дэнхилла» за блейзер с золотыми пуговицами. – Нам такая жизнь не по карману.
– Мне все по карману, – заявил он. – Чего ты, собственно, хочешь? Чтобы я жил, как нищий?
– Нет, конечно же, нет, – сказала она примирительно. Лишь бы снова не разгорелся скандал. – Просто я думаю, что надо немного сократиться.
– Сократиться? – переспросил он саркастически, наливая очередную порцию виски. – Все деньги да деньги, Кэрлис. Больше ты ни о чем не способна думать. Деньги да деньги.
И Кэрлис снова отступила. Что толку ссориться из-за них – делу так все равно не поможешь. Хорошо, что ее повысили, – это значит, что и зарплата прибавится. Горделивую радость свою Кэрлис всячески приглушала. Как она может радоваться, когда ему плохо? Добравшись до дому, она уже выглядела строго и деловито.
Только бы Кирк не разозлился, заклинала она, вставляя ключ в дверь.
Кэрлис вышла замуж, поклявшись быть верной мужу в радости и в беде. После увольнения Кирка пришла такая беда, что она даже вообразить не могла. Мужчина, с которым так замечательно было жить, превратился в чистый кошмар. Никогда нельзя было сказать, в каком настроении он встретит ее после работы. Никогда нельзя было сказать, пьян он будет или трезв, раскричится или начнет оплакивать свою несчастную судьбу. Он сделался раздражительным и вспыльчивым. Если рубашка из прачечной возвращалась без пуговицы, он устраивал ужасный шум. Он выгнал домработницу, которая уже давно была у них в услужении, только за то, что та по ошибке положила носки на полку для рубах. Он последними словами ругал «Суперрайт», Хауарда и Молли. Напиваясь, Кирк грозился прикончить Хауарда.
– Когда-нибудь я убью этого сукина сына, – в нетрезвом виде Кирк давал чувствам полную волю. Кэрлис помалкивала – в памяти свежа еще была та жуткая сцена, когда Кирк в ярости бил посуду; а вдруг, случись что не так, он снова разойдется.
Помимо Хауарда и «Суперрайта», с которыми следовало посчитаться, Кирк никак не мог забыть «Дирборн», считая, что и с этой фирмой надо судиться. «Это моя компания! Я нашел ее! Она моя!» – повторял он, клянясь заполучить ее, чего бы это ни стоило. «Дирборн Пейпер энд Принтинг» стала для него чем-то вроде Святого Грааля, и Кэрлис не решалась напомнить, что когда-то она настаивала, чтобы он сам купил компанию. Теперь-то она понимала, что у него просто не было денег, но откуда ей тогда было это знать?
Готовясь к суду, Кирк часами сидел над разными бумагами и делал пометки для адвокатов. В постели он был то необычайно настойчив, то совершенно безразличен. Самомнение сменялось самоуничижением, энтузиазм – полным отчаянием.
«Лучше бы я умер», – повторял он и начинал говорить о самоубийстве.
– Я не говорил тебе раньше, – заметил он, как-то находясь в подавленном состоянии, – но однажды меня уже увольняли. – И он поведал ей о Джо Метцере и во что тот оценил свою машину. – Полицейский потом говорил, что мне повезло, мол, счастливо унес ноги. Но мне не повезло, – горько продолжал Кирк. – Лучше бы я умер. Тогда не приходилось бы испытывать всего этого.
Кэрлис была совершенно потрясена, она просто не знала, что сказать. Кирк привык всегда чувствовать себя на коне. А сейчас он видит в себе неудачника и только и знает, что говорить о смерти. Он не знал, как справиться со своей яростью. И Кэрлис тоже не знала. Она просто терпела. Она повторяла себе, что Кирк слишком болезненно на все реагирует, и еще верила, что все скоро пройдет.
– Я не доживу до сорока восьми, – заявил Кирк в канун нового, 1982 года. Он отказался куда-либо идти и даже не позволил Кэрлис пригласить гостей. Они заказали еду в китайском ресторане, но Кирк оттолкнул тарелки и начал снова накачиваться. Он вообще теперь почти не ел; он исхудал, лицо покрылось морщинами. – Отец не дожил до сорока восьми, и я не доживу.
Кэрлис пыталась втолковать ему, что одно дело его отец, другое – он и что ранняя смерть отца никак не способна повлиять на его судьбу. Но ничего не помогало, и когда часы пробили двенадцать, Кирк неожиданно поднялся и отправился на кухню. Он вернулся в гостиную с пистолетом в руках и на глазах Кэрлис приставил его себе к виску.
– Кирк! – крикнула она и рванулась к нему. А он потянул за спусковой крючок.
Близкий шум фейерверка в Сентрал-парке почти заглушил щелчок пустого барабана, и у Кэрлис от облегчения подогнулись ноги.
– Кирк, пожалуйста, никогда этого больше не делай. Он только улыбнулся и спрятал пистолет, но, как опытный садист, не сказал ей, куда именно.
Кэрлис припомнила, как Том однажды сказал, что Кирк лечился в психиатрической больнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
Глава XIV
Утром, когда Кэрлис встала, Кирк был уже погружен в тяжелый сон. Она прибралась в кухне, оставила ему кофейник с черным кофе и оладьи с черникой, вынула из шкафчика в спальне копию договора с «Суперрайтом» и отправилась на работу. Контракт был подписан в 1973 году. Хотя они не раз говорили о том, что условия надо бы изменить, Кирк, судя по всему, так и не занялся этим. Кэрлис заперлась у себя в кабинете и принялась вчитываться в пункты и подпункты договора. Черт знает что! – Кирк столько сделал для «Суперрайта», а они бросают ему жалкие подачки. Теперь понятно, почему он так разбушевался и расколотил всю посуду. Может, на его месте, и она повела бы себя так же.
Странно, почти противоестественно было по возвращении с работы в тот вечер видеть Кирка дома. На нем все еще была ночная пижама, он сидел в гостиной, жадно поглощая баночное пиво. Бледный, с красными глазами, совершенно измученный, он даже не поднял глаз, когда Кэрлис вошла. Она вспомнила вчерашнюю сцену, и неожиданно ей стало страшно.
– Ну как ты? – робко спросила она. Никогда такой робости не было в их отношениях.
– Великолепно, – саркастически бросил он, готовый сорваться в любую минуту. Раскаяние или сочувствие давались ему трудно. Он и сам ненавидел себя за это, но иначе не получалось. Кирк хотел извиниться, что ей пришлось приводить в порядок кухню, но так и не смог заставить себя найти нужные слова.
– У меня новости и хорошие, и дурные, – сказала она, присаживаясь и стараясь говорить бесстрастно и по-деловому. Она твердо решила заставить Кирка успокоиться. Она твердо решила действовать. Прислушиваясь к ней, Кирк пошел на кухню за очередной банкой пива.
– Плохая новость состоит в том, что, по контракту, Хауард имел право тебя уволить, – сказала Кэрлис, решив забыть вчерашний вечер. Да и он вряд ли что помнит – сколько выпито-то. – Хорошая новость состоит в том, что при увольнении он обязан заплатить тебе проценты с доходов, полученных компанией благодаря твоей деятельности. Я позвонила Юдит, и она просила тебя зайти. Надо поговорить, но вообще-то Юдит считает, что дело верное.
– Ты что, говорила с Юдит? – проревел Кирк, швыряя на пол банку из-под пива.
– Да, – ответила Кэрлис, пораженная его реакцией. Она ведь была на его стороне. Она хотела помочь. Так чего же он вымещает на ней злость? – Я просто хотела выяснить, верно ли все поняла.
– А кто тебя, черт побери, просил! – выкрикнул Кирк. – Не суй свой поганый нос в мои дела.
В ближайшие два дня он с ней не говорил, разве что велел купить новую посуду.
– Я говорил с Юдит, – заметил он на третий вечер. По пути домой из ее конторы он купил жене целую охапку душистых роз. Как безмолвная просьба простить, цветы стояли на кофейном столике рядом с выпивкой. Прощение было даровано. – Мы подаем в суд.
Кэрлис кивнула. Она не сомневалась, что правда на его стороне и он выиграет дело. Но все было не так просто. Кэрлис не приходилось раньше иметь дело с законом. Она понятия не имела, как могут затягиваться дела и как они душевно изматывают. События разворачивались со скоростью улитки, постоянно напоминая о коварстве Хауарда, и порой Кэрлис даже сомневалась, стоило ли затевать все это дело.
Именно Кэрлис, как представителю «Суперрайта» по связям с общественностью, выпала щекотливая и болезненная обязанность объявить об отставке Кирка.
– Официально я заявила, что ты ушел по собственному желанию и изучаешь различные предложения. Неофициально я дала понять, что эти предложения весьма привлекательны, так, чтобы люди не подумали, будто мы просто делаем хорошую мину при плохой игре.
Кирк коротко кивнул, встретившись с женой взглядом. Он был благодарен Кэрлис за все, что она делает, но заставить себя сказать это вслух не мог. Его мир разлетался на куски, и внутри ничего не оставалось, кроме гнева и горечи.
Конечно, предложения были, хорошие предложения, – ну и что с того? Юдит не разрешала принимать их – была там какая-то закорючка в контракте с «Суперрайтом», которая на пять лет привязывала Кирка к компании. А Юдит не хотела рисковать.
– Их надо прижать к стене, Кирк, – твердо заявила она, когда Кирку был предложен пост президента «Террел индастриз», фирмы по производству клавиатуры для машинок, процессоров и компьютеров. – Вы должны отказаться.
Безделье буквально сводило Кирка с ума, и все же, хоть он и грозился принять предложение «Террел» и послать крючкотворов ко всем чертям, Кэрлис уговорила его послушаться Юдит.
Потом Кирка позвали на работу в Бостон, в фирму по производству дискет для компьютеров. Но Юдит по-прежнему была непреклонна:
– Надо отказаться, Кирк. Хауард что-то зашевелился в последнее время. Лучше не раскачивать лодку.
Кирк по-прежнему целые дни проводил дома, сидя в пижаме и не отрываясь от бутылки. В голову попеременно приходили мысли об убийстве и самоубийстве, неотвязно преследовали мысли об отце, который умер в сорок восемь лет, когда ему было всего на три года больше, чем Кирку сейчас.
А хуже всего было то, что в то время, как Кирк опускался на дно, Кэрлис поднималась к новым высотам. За годы, прошедшие после замужества, Кэрлис отточила и довела до совершенства навыки, которые приобрела, работая с Лэнсингом, Серджио, Хауардом Мэндисом, Дэвидом Дэем и Адой Хатчисон. В эпоху, помешанную на знаменитостях, способности Кэрлис были бесценны, она делала из бизнесменов звезд.
Она велела, чтобы Дэвида Дэя сфотографировали в полной спортивной амуниции на беговой дорожке, и придумала шапку для рекламного объявления: «XX век – длинная дистанция». Рекламу заметили, оценил ее и Дэвид, и у Кэрлис прибавилось работы: она организовала его интервью с ведущим обозревателем «Нью-Йорк таймс», написала за Дэвида статью в «Форбс», организовала, наконец, его выступление в телепрограмме «Неделя на Уолл-стрите». Опыт и репутация Дэвида Дэя довершили дело. Теперь говорили так: если хочешь сделать деньги, слушай, что говорит Дэвид Дэй, и вкладывай доллары в «XX век».
Со стороны Дэвид казался звездой, но сведущие люди знали: настоящей звездой была Кэрлис.
Или взять Аду Хатчисон. В свои шестьдесят четыре года она не превратилась в степенную вдову. Ада стала одной из первых женщин в Америке, получивших права на пилотирование самолета. Она познакомилась со своим будущим мужем в сороковые, когда он был актером бродячей труппы. «Янки Эйр» они создавали вместе. Это была высокая женщина, ростом почти шесть футов, с плоским, обветренным лицом; речь свою она пересыпала солеными словечками, но при этом рассуждала вполне здраво. Ее документы – как и документы «Янки Эйр» – были в полном порядке, и она всегда заботилась о том, чтобы ни у кого и грана сомнений не было в надежности компании. Ада казалась Кэрлис абсолютным воплощением грубого пионерского духа. В этом были свои плюсы и минусы.
Плюс заключался в том, что такой женщине, как Ада, можно было доверить дело; минус – в том, что ее жесткая манера обращения отталкивала денежных людей, которые могли бы вкладывать капитал в дело, оставшееся ей в наследство от мужа. Стратегия Кэрлис заключалась в том, чтобы подчеркнуть достоинства Ады и скрыть ее недостатки. Она держала ее подальше от банкиров, брокеров и аналитиков рынка. Вместо этого Ада, следуя рекомендациям Кэрлис, разъезжала по стране, встречаясь с владельцами других местных авиакомпаний, с людьми, у которых были проблемы те же, что и у нее, и которые в свое время тоже были, так сказать, актерами из бродячих трупп.
– Я говорю с этими ребятами на одном языке, – говорила она Кэрлис, и это была в ее устах величайшая степень признания.
В конце концов, Ада Хатчисон стала известна за пределами Новой Англии, и кое-кто стал подумывать о слиянии компаний. Под руководством своих финансистов и адвокатов Ада объединила свою компанию, которой не хватало наличных, но чьи самолеты летали на дальние расстояния, с соседями, державшими штаб-квартиру в Салеме. У тех, напротив, хватало денег, но они ограничивались только местными маршрутами. Кэрлис пришло в голову сфотографировать Аду в парашютном снаряжении – это был удачный рекламный ход. В конце концов, Ада приобрела такую известность, что некоторые даже утверждали, будто она стала прототипом комиксов.
И вновь со стороны все замечали Аду, а посвященные знали, кто дергает за ниточки.
Подобно тому, как хозяйка любого салона мечтает заполучить чету Киссинджеров, любой клиент (или клиентка) искали сотрудничества с Кэрлис. Ее вклад в процветание «Янки Эйр» не остался незамеченным в коммерческой авиации, и когда компании «Мид-Атлантик Эйр» понадобилась помощь по части связи с общественностью, ее президент Ирв Уэстон отправился к «Бэррону и Хайнзу». Когда Джорджия Беттс, у которой была процветающая, но местного значения фирма по производству косметики в Техасе, решила выйти на общенациональный рынок, она тоже обратилась к «Бэррону и Хайнзу». И Ирв, и Джорджия условием своего сотрудничества поставили участие Кэрлис. Джошуа не надо было объяснять дважды: дальнейший успех зависел от Кэрлис.
– Это две самые крупные наши сделки за последнее время, – сказал ей Джошуа Хайнз в декабре 1981 года. – У нас никогда не было вице-президента-женщины, но пора, наверное, ломать традицию.
Вице-президент! Кэрлис вновь и вновь повторяла эти магические слова. Вице-президент! Вице-президент! Она вспоминала тоскливую рутину в телефонной компании, всю ту чушь, что нес Том, она вспоминала грязную работу, за которую не брался никто, кроме нее. Наконец все это окупилось! Она буквально ног под собой не чуяла от радости и готова была выпалить новость первому встречному.
Беда только в том, что Кирку не скажешь. Ведь он все еще безработный, и это она кормит семью – весьма щекотливое положение, о котором лучше не говорить, – ссоры не избежишь. Кэрлис была поражена, обнаружив через несколько месяцев после увольнения Кирка, что он совершенно не откладывал денег. Она-то всегда была убеждена, что тут проблем нет. Недаром же у них квартира в кооперативном доме, мясо они покупали у Лобела, рыбу – у Роуздейла, овощи – у Роу. Как и сотни других преуспевающих жителей Нью-Йорка, по субботам они делали закупки на Мэдисон-авеню и в Сохо, заходили в отдел деликатесов «Блумингтона», как будто это кондитерская за углом, и жонглировали всеми мыслимыми на свете кредитными карточками. Кэрлис шила платья на заказ, у нее было норковое манто, а за гараж, где стоял их бутылочного цвета «ягуар», они платили больше, чем Кэрлис когда-то выкладывала за свою квартиру в Йорквилле.
Кэрлис всегда считала, что Кирк распоряжается своими личными доходами так же умело, как и финансовыми делами «Суперрайта». Каково же было ее изумление, когда выяснилось, что все, что у них есть, – это пять тысяч долларов в банке (в основном ее сбережения) и акции на шестьдесят тысяч, которые отец купил на ее деньги. У Кирка, этого отличного бизнесмена, не было ни акций, ни ценных бумаг, даже страховки – и той не было. После развода у него, привыкшего жить на широкую ногу, не было даже своей подушки, чтобы приклонить голову. С тех самых пор, как Кирка уволили, они жили на ее деньги, и для Кирка это было невыносимо.
– Старый мешок с дерьмом, – это он говорил о себе всякий раз, когда они расплачивались кредитной карточкой Кэрлис, опустошая те запасы, которые она начала делать еще с тех пор, когда была одинокой и жила на маленькую зарплату.
Кэрлис никогда не нравилась манера Кирка швыряться деньгами, но она молчала – в конце концов, это его деньги. А теперь они то и дело воевали из-за денег. Хоть Кирк и перестал зарабатывать и его глубоко задевало, что за все платит Кэрлис, отказываться от своих привычек он не хотел. Как и прежде, они каждый вечер ужинали в ресторане; как и прежде, костюмы и туфли шились на заказ.
– Кирк, надо немного попридержать себя, – сказала Кэрлис, просматривая очередной счет – на сей раз от «Дэнхилла» за блейзер с золотыми пуговицами. – Нам такая жизнь не по карману.
– Мне все по карману, – заявил он. – Чего ты, собственно, хочешь? Чтобы я жил, как нищий?
– Нет, конечно же, нет, – сказала она примирительно. Лишь бы снова не разгорелся скандал. – Просто я думаю, что надо немного сократиться.
– Сократиться? – переспросил он саркастически, наливая очередную порцию виски. – Все деньги да деньги, Кэрлис. Больше ты ни о чем не способна думать. Деньги да деньги.
И Кэрлис снова отступила. Что толку ссориться из-за них – делу так все равно не поможешь. Хорошо, что ее повысили, – это значит, что и зарплата прибавится. Горделивую радость свою Кэрлис всячески приглушала. Как она может радоваться, когда ему плохо? Добравшись до дому, она уже выглядела строго и деловито.
Только бы Кирк не разозлился, заклинала она, вставляя ключ в дверь.
Кэрлис вышла замуж, поклявшись быть верной мужу в радости и в беде. После увольнения Кирка пришла такая беда, что она даже вообразить не могла. Мужчина, с которым так замечательно было жить, превратился в чистый кошмар. Никогда нельзя было сказать, в каком настроении он встретит ее после работы. Никогда нельзя было сказать, пьян он будет или трезв, раскричится или начнет оплакивать свою несчастную судьбу. Он сделался раздражительным и вспыльчивым. Если рубашка из прачечной возвращалась без пуговицы, он устраивал ужасный шум. Он выгнал домработницу, которая уже давно была у них в услужении, только за то, что та по ошибке положила носки на полку для рубах. Он последними словами ругал «Суперрайт», Хауарда и Молли. Напиваясь, Кирк грозился прикончить Хауарда.
– Когда-нибудь я убью этого сукина сына, – в нетрезвом виде Кирк давал чувствам полную волю. Кэрлис помалкивала – в памяти свежа еще была та жуткая сцена, когда Кирк в ярости бил посуду; а вдруг, случись что не так, он снова разойдется.
Помимо Хауарда и «Суперрайта», с которыми следовало посчитаться, Кирк никак не мог забыть «Дирборн», считая, что и с этой фирмой надо судиться. «Это моя компания! Я нашел ее! Она моя!» – повторял он, клянясь заполучить ее, чего бы это ни стоило. «Дирборн Пейпер энд Принтинг» стала для него чем-то вроде Святого Грааля, и Кэрлис не решалась напомнить, что когда-то она настаивала, чтобы он сам купил компанию. Теперь-то она понимала, что у него просто не было денег, но откуда ей тогда было это знать?
Готовясь к суду, Кирк часами сидел над разными бумагами и делал пометки для адвокатов. В постели он был то необычайно настойчив, то совершенно безразличен. Самомнение сменялось самоуничижением, энтузиазм – полным отчаянием.
«Лучше бы я умер», – повторял он и начинал говорить о самоубийстве.
– Я не говорил тебе раньше, – заметил он, как-то находясь в подавленном состоянии, – но однажды меня уже увольняли. – И он поведал ей о Джо Метцере и во что тот оценил свою машину. – Полицейский потом говорил, что мне повезло, мол, счастливо унес ноги. Но мне не повезло, – горько продолжал Кирк. – Лучше бы я умер. Тогда не приходилось бы испытывать всего этого.
Кэрлис была совершенно потрясена, она просто не знала, что сказать. Кирк привык всегда чувствовать себя на коне. А сейчас он видит в себе неудачника и только и знает, что говорить о смерти. Он не знал, как справиться со своей яростью. И Кэрлис тоже не знала. Она просто терпела. Она повторяла себе, что Кирк слишком болезненно на все реагирует, и еще верила, что все скоро пройдет.
– Я не доживу до сорока восьми, – заявил Кирк в канун нового, 1982 года. Он отказался куда-либо идти и даже не позволил Кэрлис пригласить гостей. Они заказали еду в китайском ресторане, но Кирк оттолкнул тарелки и начал снова накачиваться. Он вообще теперь почти не ел; он исхудал, лицо покрылось морщинами. – Отец не дожил до сорока восьми, и я не доживу.
Кэрлис пыталась втолковать ему, что одно дело его отец, другое – он и что ранняя смерть отца никак не способна повлиять на его судьбу. Но ничего не помогало, и когда часы пробили двенадцать, Кирк неожиданно поднялся и отправился на кухню. Он вернулся в гостиную с пистолетом в руках и на глазах Кэрлис приставил его себе к виску.
– Кирк! – крикнула она и рванулась к нему. А он потянул за спусковой крючок.
Близкий шум фейерверка в Сентрал-парке почти заглушил щелчок пустого барабана, и у Кэрлис от облегчения подогнулись ноги.
– Кирк, пожалуйста, никогда этого больше не делай. Он только улыбнулся и спрятал пистолет, но, как опытный садист, не сказал ей, куда именно.
Кэрлис припомнила, как Том однажды сказал, что Кирк лечился в психиатрической больнице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54