Теперь ты вполне устроена, – продолжал Том. – Вирджиния тоже рада. Она приглашает вас с Кирком на обед. В следующую субботу у нас будут гости.
– Вирджиния? – Кэрлис высоко подняла брови. Том кивнул, не понимая, что ее удивило.
Кэрлис проработала с Томом больше пяти лет. И ни разу ее не приглашали в их дом, неподалеку от Сентрал-парка. Дважды в год она встречалась с Вирджинией – под Рождество и на приеме в честь Дня независимости, но Вирджиния никак не выделяла ее, и ей всякий раз приходилось представляться. Итого, десять раз. У Вирджинии были модно уложенные волосы, днем она надевала платья от Эльзы Перетти, а вечером от Дэвида Уэбба, занималась гимнастикой, часами сидела в кресле дамского мастера и замаливала грехи добровольными пожертвованиями в синагоге. Вирджинии хотелось стать второй Франсуазой де ла Рента, но не хватало таланта и вкуса, да и муж был не тот. Что ж, приходилось удовлетворяться тем, что есть – деньгами и амбициями. И того, и другого было в достатке. Кэрлис поняла теперь, что, будучи одинокой, она оставалась невидимкой; теперь, когда она была замужем, к ней неожиданно начали выказывать интерес.
– Кэрлис! – Вирджиния Штайнберг принялась тормошить и целовать ее, словно они были лучшими подругами еще с пансиона. – Нет слов, как я рада, что вы пришли. И Кирк! Какое счастье снова видеть вас.
– Добрый вечер, Вирджиния, – сдержанно сказал Кирк и подмигнул Кэрлис. По дороге к Штайнбергам он рассказал ей, что последний раз был у них, когда работал еще у «Бэррона и Хайнза» и был женат на Бонни. Она ненавидела подобные сборища, которые входили в деловые обязанности мужа. В тот вечер Бонни, как правило, не прикасавшаяся к спиртному, выпила два бокала мартини и, когда подали закуски, встала из-за стола и неверной походкой прошла в спальню хозяев, где ее вырвало прямо на покрытую роскошным пледом кровать Вирджинии. Вирджиния была вне себя, и с тех пор Арнольдов больше не приглашала. Теперь, четыре года спустя, Вирджиния, казалось, вовсе не задумывалась над тем, что Кэрлис для нее раньше просто не существовала, а Кирк Арнольд был надолго отлучен от ее дома.
– Вы у меня самые дорогие гости, – ворковала она, знакомя Кирка и Кэрлис с приглашенной публикой, представлявшей собою пеструю смесь политических карьеристов, капитанов промышленности и нынешних и будущих клиентов «Бэррона и Хайнза». Обеды Вирджинии носили исключительно деловой характер, и, надо отдать должное, устраивала она их отменно. Впрочем, это был ее хлеб – она не могла себе позволить ударить лицом в грязь.
– Знаешь, Кэрлис, теперь ты еще быстрее пойдешь в гору. Я имею в виду после замужества, – сказал ей Том за кофе и шоколадными трюфелями. Когда-то Том ненавидел и боялся Кирка, но сегодня весь вечер только и говорил, какой он умный, замечательный и так далее. А тень от него падала на Кэрлис, и Том, всегда относившийся к ней покровительственно, сейчас был почти подобострастен. – Отныне ты серьезно будешь относиться к своей работе.
– Я всегда относилась к ней серьезно, – сердито откликнулась Кэрлис.
– Ну, а теперь будешь еще серьезнее, – настаивал Том; он знал, что Дэвид Дэй, экономист небольшой, но процветающей торговой фирмы, не прочь был познакомиться с Кирком, за карьерой которого следил уже несколько лет. От Тома не укрылось, что во время обеда Дэвид и Кэрлис о чем-то долго и оживленно беседовали. А поскольку ему давно хотелось заполучить Дэвида в качестве клиента, он подумал, что стоит познакомить его с Арнольдами. – Теперь ты рванешь, – продолжал он. – Попомни мое слово. И подумать только, – задумчиво произнес он, явно гордясь собою, – ведь это я разыскал тебя.
Кэрлис не могла взять в толк, почему, собственно, удачное замужество может каким-нибудь образом отразиться на ее карьере. Она считала, что все зависит от трудолюбия и способностей.
– Не обязательно, – сказал Кирк, когда они возвращались домой. – Часто многое зависит от связей.
Он был прав, и Кэрлис тут же согласилась с ним. Ирония ситуации заключалась в том, что познакомиться с людьми, которые могут оценить ее, можно было, только удачно выйдя замуж. Будучи одинокой, она трудилась вовсю, но проводила все время в конторе и потому оставалась невидимкой. Выйдя замуж, она проложила себе путь в общество. В замужестве на нее падал свет.
В понедельник утром, после заседания планового комитета, Кэрлис направилась к себе в кабинет. Ее догнал Питер Зальцани. Сказанное им только укрепило ее в мысли, что в замужней Кэрлис видят более деловую и серьезную женщину, чем в Кэрлис одинокой.
– Теперь ты сможешь уделять гораздо больше внимания работе, верно? – спросил Питер. Невысокого роста, жилистый мужчина, он всегда считал себя центром происходящего здесь и сейчас. Он был первым, кто отправился на работу на роликовых коньках, первым, кто стал появляться на собраниях в блейзере, первым, кто надел очки «порше-каррера» с желтым фильтром. Он гордился тем, что в курсе переписки, которую ведут коллеги («А как иначе мне знать, что происходит в конторе?»– вкрадчиво спрашивал он), и еще он любил пересказывать всякие мерзкие истории про клиентов, которым обязан был своим весьма приличным достатком.
– А я всегда уделяла достаточно внимания работе, – сказала Кэрлис. Замечания Тома она более или менее научилась пропускать мимо ушей, но откровенное высокомерие Питера пробуждало в ней настоящую ярость. – И впредь собираюсь работать так же.
– Да я вовсе не хотел вас обидеть, – сказал Питер, изо всех сил стараясь не отставать от нее. Он был ниже Кэрлис, хотя она вовсе не отличалась высоким ростом. Ей показалось, что Питеру на самом деле нравится, когда ему дают отпор. Это позволяет говорить людям приятное. – Я просто подумал, что теперь вам не придется все время уходить. Жизнь у вас будет более оседлая. Вечера и выходные…
Питер все болтал и болтал, пытаясь объясниться, а Кэрлис соображала, какое же дикое представление у него сложилось о ней. В одиночестве она, стало быть, была аутсайдером, дамой без кавалера, то и дело пускавшейся во всяческие мазохистские авантюры либо без разбору менявшей случайных партнеров. Ну а в замужестве можно выходить в свет каждый вечер, а на выходные отправляться в гости. В одиночестве она каждый день брала с собой работу на дом, счастливая оттого, что есть чем заняться. Питер явно считал, что у всех одиноких женщин горит под юбкой, что все они прыгают, как кузнечики, от мужчины к мужчине, с вечеринки на вечеринку, из одного бара в другой. Да, чуткость и проницательность явно не входили в число сильных сторон Питера. И все равно нелепый и ложный стереотип, колоссальный разрыв между действительностью и фантазиями людей такого типа немало раздражали ее. Когда выходишь замуж, подумала она, на самом деле многое меняется. Гораздо больше, чем ей казалось.
Джошуа Хайнз, президент компании, худощавый, лысый и исключительно способный человек, тоже поздравил Кэрлис с замужеством так, что она лишний раз убедилась: люди теперь смотрят на нее иначе.
– Вы всегда были добросовестным работником, – сказал он своим бесцветным квакающим голосом, покончив с пожеланиями благополучия и разговорами о том, как повезло Кирку. – Но теперь, Кэрлис, вы действительно можете целиком посвятить себя делу. Я хочу, чтобы вы попробовали подцепить Аду Хатчисон. Она унаследовала от мужа контрольный пакет акций «Янки Эйр», и ей нужны настоящие специалисты по общественным отношениям. Ада – крепкий орешек, но теперь, когда вы замужем, она увидит в вас серьезного агента.
Никогда еще Хайнз не доверял Кэрлис быть первым представителем компании в переговорах с возможным клиентом. Теперь – доверил, и причина – он совершенно ясно дал ей это понять – заключалась в том, что она замужем и, следовательно, на нее можно положиться. Не будь это высказано столь простодушно, это было бы просто смешно. Ведь она вовсе не изменилась за последние две недели. Но люди думали иначе.
Серьезная… решительная… трудолюбивая… надежная. Вот какой виделась Кэрлис теперь, после замужества, своим коллегам. Сама-то Кэрлис и раньше так о себе думала, и тем не менее сам факт замужества вызвал непредвиденные перемены.
Начальники теперь воспринимали ее всерьез. Было приятно, что в тебе видят ровню и еще – что в деловых отношениях возникает какой-то едва уловимый сексуальный оттенок. И все же главное для Кэрлис заключалось не в том, что теперь на нее иначе смотрели; главное – Кирк. Мужчина, которого она полюбила давно, сразу, хотя не осмеливалась признаться в этом даже самой себе.
Если в романе, который у них начался после скандала в компании «Суперрайт» и развода Кирка, была некая рассудительность и даже сдержанность, то, поженившись, они вполне дали волю чувствам.
– В конце концов, я решила, что лучше остановить такси на Семьдесят первой. Мы буквально ползли, а я так по тебе соскучилась, – сказала Кэрлис, бросаясь мужу в объятия. Пробежав несколько кварталов, она немного запыхалась, щеки горели и волосы растрепались.
– Сердце у тебя так и бьется, – сказал он, прикасаясь к ее груди. – Ты мало бегаешь, вот в чем все дело.
– Мне мало любви, вот в чем все дело, – ответила она, увлекая его в спальню.
– Ты сделала из меня безумца, – сказал он ей после двух месяцев брачной жизни. – Сексуального маньяка. Я стал всеобщим посмешищем.
– Мы стали посмешищем, – сказала Кэрлис. Они и впрямь упивались друг другом и бесстыдно демонстрировали свою любовь. Они постоянно держались за руки. Друзья поддразнивали их, и к тому же возникали некоторые неудобства. Они переплетали пальцы за обедом так, что приборами приходилось орудовать одной рукой. Как-то на вечеринке, когда в гостиной подали кофе, Кирк, прерывая разглагольствования хозяина о политике Картера на Среднем Востоке, встал и быстро пересек комнату. Он наклонился к Кэрлис, обнял ее и принялся страстно целовать. Все ошеломленно замолчали.
В другой раз, на светском коктейле, когда Кэрлис, извинившись, вышла в ванную, Кирк последовал за ней, и они, поспешно раздевшись, соединились прямо здесь, в красиво отделанной мрамором, с красноватыми прожилками комнате.
– Скоро нас перестанут приглашать, – сказала ему Кэрлис, когда на очередном приеме они, устроив себе ложе из меховых пальто, принялись яростно целоваться и в конце концов, даже не попрощавшись с хозяевами, выскользнули через вход для прислуги и помчались домой, где их ждала уютная спальня.
– Мы превратимся в отверженных, – сказал он и посмотрел на нее с комическим сладострастием. – Ну ничего, тем больше будет времени любить тебя, дорогая.
Кэрлис где-то читала, что после женитьбы секс утрачивает привлекательность.
– Знаешь, – сказала она Кирку, когда они отмечали полгода совместной жизни, – говорят, что после свадьбы секс становится скучным.
– Кто это сказал такую глупость?
– Это в журналах пишут, – ответила Кэрлис. – Потому они и печатают все время статьи про то, как оживить брачную жизнь.
– Если моя брачная жизнь станет еще оживленнее, – сказал он, протягивая ей руку, – меня хватит инфаркт.
Оба захихикали, испытывая привычное возбуждение и готовые поделиться друг с другом своими божественными тайнами.
Кирк так часто приносил Кэрлис цветы, что она в шутку называла его лучшим другом цветочниц. Надо сказать, что и для Тиффани он не был худшим врагом. Там были куплены золотые сережки в форме горошин от Эльзы Перетти, коралловые бусы на алом шелке и заказаны изящные фирменные бланки с монограммой новых инициалов Кэрлис.
Как-то осенью, вечером, когда еще и года не прошло со дня их свадьбы, Кэрлис, вернувшись домой, обнаружила, что Кирк набил весь огромный номер воздушными шарами с гелием. Они плавали под самым потолком, к каждому была привязана золотая ленточка, где также золотом было начертано: «Я люблю тебя».
– С ума сойти! – воскликнула Кэрлис.
– Я хотел было купить белых голубей, – сказал он, – но беда в том, что они не обучены летать дома, так что пришлось отказаться от этой затеи.
Они захихикали и бросились друг другу в объятия. Наутро после Рождества Кэрлис проснулась оттого, что на нее падали бледно-желтые лепестки роз, а под елкой лежало темное норковое пальто.
– Нет слов, – сказала она вне себя от переполняющих ее чувств. – Не знаю, как и благодарить тебя.
– Я знаю, – сказал он, и они опустились на мягкий мех.
В Кирке брак раскрыл неуемного любовника, в Кэрлис – красивую и чувственную женщину. Раньше мужчины не замечали ее присутствия, сразу же забывали имя, выбрасывали клочки бумаги, где она записывала номер телефона, теперь – постоянно обращали на нее внимание на улице, в помещении, на вечеринке. «Эй, красотка!» – окликал ее рабочий-строитель. Других женщин это, пожалуй, покоробило бы, но Кэрлис отвечала улыбкой и приветственно махала рукой.
Том Штайнберг в своем обычном грубоватом стиле так прокомментировал происшедшие в ней перемены.
– Знаешь, Кэрлис, раньше я никогда не замечал, что ты потрясающе выглядишь.
Один сотрудник Лэнсинга Кунза упорно приглашал ее пообедать вместе. Она отказывалась, но так, чтобы не оттолкнуть его. Мужчины слишком долго не замечали ее, и теперь она особенно ценила их внимание.
Питер, который был женат и постоянно хвастался своими любовными победами, убеждал, что, поскольку и она теперь замужем, неплохо бы им завести роман.
– Я предпочитаю замужних, – говорил он, мигая глазами, почти невидимыми за большими темными очками, в которых он выглядел как близорукий жук-распутник. – В этом случае обоим есть что терять. Риск добавляет острые ощущения, верно?
– Пожалуй, – ответила Кэрлис с некоторым смущением. – По правде говоря, я никогда об этом не задумывалась.
– Так задумайтесь, – наставительно сказал он. – Вы да я, – упорствовал Питер, договаривая все до конца. – Мы могли бы составить хороший дуэт. Прямо-таки отличный.
Питер то и дело возвращался к этому сюжету, всячески пытаясь вручить Кэрлис идею приятного, без последствий и взаимных обязательств, любовного приключения.
– Вашему мужу совсем не обязательно об этом знать. И моей жене тоже. Право, подумайте хорошенько, Кэрлис, – настаивал он. – Я-то уж знаю по опыту, что такие приключения добавляют пряности браку. Особенно когда женат уже несколько лет и секс дома начинает наскучивать.
И хотя Кэрлис находила поведение Питера неприличным – а иногда почти смешным, – было в его нетерпеливом призыве «Сейчас» нечто магнетически-притягательное. Разумеется, она совершенно не собиралась уступать его домогательствам, но настойчивость Питера льстила ее самолюбию.
Не только посторонние мужчины по-иному относились теперь к Кэрлис. Отец тоже перестал видеть в ней сочетание секретаря, кухарки и служанки.
– Ты повзрослела, – сказал он как-то воскресным вечером, когда они с Кирком пригласили его поужинать. Джейкоб Уэббер, который всегда отказывался ходить с Кэрлис в рестораны, когда она была одинокой, теперь с нетерпением ожидал воскресных обедов дважды в месяц с дочерью и зятем. Со своей стороны, Кэрлис уже не тряслась от ужаса, предвидя встречу с отцом; она научилась ценить в нем цельность, хорошее понимание людей; к тому же ведь он хотел ей только добра.
– Я люблю тебя, папа, – говорила она ему, желая спокойной ночи, и это были не просто слова. И поскольку отец, при всем своем консерватизме, умел проворачивать делишки, Кэрлис теперь давала ему свои с Кирком деньги, чтобы он ими распоряжался. Джейкоб получив пищу для своего острого ума, словно помолодел, стал не таким раздражительным и уже не жаловался каждую минуту на жизнь. Теперь, когда Кэрлис была замужем, отец открыто восхищался ею, и она благодарно откликалась. Понемногу она избавлялась от комплекса дурнушки и самозванки.
Отношения, которые сложились с детьми Кирка, тоже позволили Кэрлис увидеть себя в ином свете. Она столько всякого поначиталась о конфликтах между приемными родителями и приемными детьми, что боялась даже встречаться с Джеффом и Люси. Она заранее решила, что не будет пытаться играть роль мамочки и отвоевывать их у Бонни. Поэтому они и увидели в ней не ненавистного врага, а союзника.
Люси откровенно восхищалась новой женой отца и мечтала добиться такого же успеха, как она. Люси забросила криминальное чтиво, полюбила украшения и стала примерной ученицей в школе.
– Это все Кэрлис, – говорила она отцу.
– Ты за год добилась того, чего мы с Бонни не сумели добиться за восемнадцать, – радостно сказал Кирк.
– Да ну, оставь, – откликнулась Кэрлис, с удовлетворением, впрочем, улавливая свое отражение в глазах юной девушки.
Джефф поначалу относился к Кэрлис с подозрением, но когда убедился, что она не собирается заменять ему мать, оттаял и даже стал доверять ей свои секреты. Он говорил ей, как трудно расти рядом с таким вечно занятым человеком, как его отец, который часто его просто не замечает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54
– Вирджиния? – Кэрлис высоко подняла брови. Том кивнул, не понимая, что ее удивило.
Кэрлис проработала с Томом больше пяти лет. И ни разу ее не приглашали в их дом, неподалеку от Сентрал-парка. Дважды в год она встречалась с Вирджинией – под Рождество и на приеме в честь Дня независимости, но Вирджиния никак не выделяла ее, и ей всякий раз приходилось представляться. Итого, десять раз. У Вирджинии были модно уложенные волосы, днем она надевала платья от Эльзы Перетти, а вечером от Дэвида Уэбба, занималась гимнастикой, часами сидела в кресле дамского мастера и замаливала грехи добровольными пожертвованиями в синагоге. Вирджинии хотелось стать второй Франсуазой де ла Рента, но не хватало таланта и вкуса, да и муж был не тот. Что ж, приходилось удовлетворяться тем, что есть – деньгами и амбициями. И того, и другого было в достатке. Кэрлис поняла теперь, что, будучи одинокой, она оставалась невидимкой; теперь, когда она была замужем, к ней неожиданно начали выказывать интерес.
– Кэрлис! – Вирджиния Штайнберг принялась тормошить и целовать ее, словно они были лучшими подругами еще с пансиона. – Нет слов, как я рада, что вы пришли. И Кирк! Какое счастье снова видеть вас.
– Добрый вечер, Вирджиния, – сдержанно сказал Кирк и подмигнул Кэрлис. По дороге к Штайнбергам он рассказал ей, что последний раз был у них, когда работал еще у «Бэррона и Хайнза» и был женат на Бонни. Она ненавидела подобные сборища, которые входили в деловые обязанности мужа. В тот вечер Бонни, как правило, не прикасавшаяся к спиртному, выпила два бокала мартини и, когда подали закуски, встала из-за стола и неверной походкой прошла в спальню хозяев, где ее вырвало прямо на покрытую роскошным пледом кровать Вирджинии. Вирджиния была вне себя, и с тех пор Арнольдов больше не приглашала. Теперь, четыре года спустя, Вирджиния, казалось, вовсе не задумывалась над тем, что Кэрлис для нее раньше просто не существовала, а Кирк Арнольд был надолго отлучен от ее дома.
– Вы у меня самые дорогие гости, – ворковала она, знакомя Кирка и Кэрлис с приглашенной публикой, представлявшей собою пеструю смесь политических карьеристов, капитанов промышленности и нынешних и будущих клиентов «Бэррона и Хайнза». Обеды Вирджинии носили исключительно деловой характер, и, надо отдать должное, устраивала она их отменно. Впрочем, это был ее хлеб – она не могла себе позволить ударить лицом в грязь.
– Знаешь, Кэрлис, теперь ты еще быстрее пойдешь в гору. Я имею в виду после замужества, – сказал ей Том за кофе и шоколадными трюфелями. Когда-то Том ненавидел и боялся Кирка, но сегодня весь вечер только и говорил, какой он умный, замечательный и так далее. А тень от него падала на Кэрлис, и Том, всегда относившийся к ней покровительственно, сейчас был почти подобострастен. – Отныне ты серьезно будешь относиться к своей работе.
– Я всегда относилась к ней серьезно, – сердито откликнулась Кэрлис.
– Ну, а теперь будешь еще серьезнее, – настаивал Том; он знал, что Дэвид Дэй, экономист небольшой, но процветающей торговой фирмы, не прочь был познакомиться с Кирком, за карьерой которого следил уже несколько лет. От Тома не укрылось, что во время обеда Дэвид и Кэрлис о чем-то долго и оживленно беседовали. А поскольку ему давно хотелось заполучить Дэвида в качестве клиента, он подумал, что стоит познакомить его с Арнольдами. – Теперь ты рванешь, – продолжал он. – Попомни мое слово. И подумать только, – задумчиво произнес он, явно гордясь собою, – ведь это я разыскал тебя.
Кэрлис не могла взять в толк, почему, собственно, удачное замужество может каким-нибудь образом отразиться на ее карьере. Она считала, что все зависит от трудолюбия и способностей.
– Не обязательно, – сказал Кирк, когда они возвращались домой. – Часто многое зависит от связей.
Он был прав, и Кэрлис тут же согласилась с ним. Ирония ситуации заключалась в том, что познакомиться с людьми, которые могут оценить ее, можно было, только удачно выйдя замуж. Будучи одинокой, она трудилась вовсю, но проводила все время в конторе и потому оставалась невидимкой. Выйдя замуж, она проложила себе путь в общество. В замужестве на нее падал свет.
В понедельник утром, после заседания планового комитета, Кэрлис направилась к себе в кабинет. Ее догнал Питер Зальцани. Сказанное им только укрепило ее в мысли, что в замужней Кэрлис видят более деловую и серьезную женщину, чем в Кэрлис одинокой.
– Теперь ты сможешь уделять гораздо больше внимания работе, верно? – спросил Питер. Невысокого роста, жилистый мужчина, он всегда считал себя центром происходящего здесь и сейчас. Он был первым, кто отправился на работу на роликовых коньках, первым, кто стал появляться на собраниях в блейзере, первым, кто надел очки «порше-каррера» с желтым фильтром. Он гордился тем, что в курсе переписки, которую ведут коллеги («А как иначе мне знать, что происходит в конторе?»– вкрадчиво спрашивал он), и еще он любил пересказывать всякие мерзкие истории про клиентов, которым обязан был своим весьма приличным достатком.
– А я всегда уделяла достаточно внимания работе, – сказала Кэрлис. Замечания Тома она более или менее научилась пропускать мимо ушей, но откровенное высокомерие Питера пробуждало в ней настоящую ярость. – И впредь собираюсь работать так же.
– Да я вовсе не хотел вас обидеть, – сказал Питер, изо всех сил стараясь не отставать от нее. Он был ниже Кэрлис, хотя она вовсе не отличалась высоким ростом. Ей показалось, что Питеру на самом деле нравится, когда ему дают отпор. Это позволяет говорить людям приятное. – Я просто подумал, что теперь вам не придется все время уходить. Жизнь у вас будет более оседлая. Вечера и выходные…
Питер все болтал и болтал, пытаясь объясниться, а Кэрлис соображала, какое же дикое представление у него сложилось о ней. В одиночестве она, стало быть, была аутсайдером, дамой без кавалера, то и дело пускавшейся во всяческие мазохистские авантюры либо без разбору менявшей случайных партнеров. Ну а в замужестве можно выходить в свет каждый вечер, а на выходные отправляться в гости. В одиночестве она каждый день брала с собой работу на дом, счастливая оттого, что есть чем заняться. Питер явно считал, что у всех одиноких женщин горит под юбкой, что все они прыгают, как кузнечики, от мужчины к мужчине, с вечеринки на вечеринку, из одного бара в другой. Да, чуткость и проницательность явно не входили в число сильных сторон Питера. И все равно нелепый и ложный стереотип, колоссальный разрыв между действительностью и фантазиями людей такого типа немало раздражали ее. Когда выходишь замуж, подумала она, на самом деле многое меняется. Гораздо больше, чем ей казалось.
Джошуа Хайнз, президент компании, худощавый, лысый и исключительно способный человек, тоже поздравил Кэрлис с замужеством так, что она лишний раз убедилась: люди теперь смотрят на нее иначе.
– Вы всегда были добросовестным работником, – сказал он своим бесцветным квакающим голосом, покончив с пожеланиями благополучия и разговорами о том, как повезло Кирку. – Но теперь, Кэрлис, вы действительно можете целиком посвятить себя делу. Я хочу, чтобы вы попробовали подцепить Аду Хатчисон. Она унаследовала от мужа контрольный пакет акций «Янки Эйр», и ей нужны настоящие специалисты по общественным отношениям. Ада – крепкий орешек, но теперь, когда вы замужем, она увидит в вас серьезного агента.
Никогда еще Хайнз не доверял Кэрлис быть первым представителем компании в переговорах с возможным клиентом. Теперь – доверил, и причина – он совершенно ясно дал ей это понять – заключалась в том, что она замужем и, следовательно, на нее можно положиться. Не будь это высказано столь простодушно, это было бы просто смешно. Ведь она вовсе не изменилась за последние две недели. Но люди думали иначе.
Серьезная… решительная… трудолюбивая… надежная. Вот какой виделась Кэрлис теперь, после замужества, своим коллегам. Сама-то Кэрлис и раньше так о себе думала, и тем не менее сам факт замужества вызвал непредвиденные перемены.
Начальники теперь воспринимали ее всерьез. Было приятно, что в тебе видят ровню и еще – что в деловых отношениях возникает какой-то едва уловимый сексуальный оттенок. И все же главное для Кэрлис заключалось не в том, что теперь на нее иначе смотрели; главное – Кирк. Мужчина, которого она полюбила давно, сразу, хотя не осмеливалась признаться в этом даже самой себе.
Если в романе, который у них начался после скандала в компании «Суперрайт» и развода Кирка, была некая рассудительность и даже сдержанность, то, поженившись, они вполне дали волю чувствам.
– В конце концов, я решила, что лучше остановить такси на Семьдесят первой. Мы буквально ползли, а я так по тебе соскучилась, – сказала Кэрлис, бросаясь мужу в объятия. Пробежав несколько кварталов, она немного запыхалась, щеки горели и волосы растрепались.
– Сердце у тебя так и бьется, – сказал он, прикасаясь к ее груди. – Ты мало бегаешь, вот в чем все дело.
– Мне мало любви, вот в чем все дело, – ответила она, увлекая его в спальню.
– Ты сделала из меня безумца, – сказал он ей после двух месяцев брачной жизни. – Сексуального маньяка. Я стал всеобщим посмешищем.
– Мы стали посмешищем, – сказала Кэрлис. Они и впрямь упивались друг другом и бесстыдно демонстрировали свою любовь. Они постоянно держались за руки. Друзья поддразнивали их, и к тому же возникали некоторые неудобства. Они переплетали пальцы за обедом так, что приборами приходилось орудовать одной рукой. Как-то на вечеринке, когда в гостиной подали кофе, Кирк, прерывая разглагольствования хозяина о политике Картера на Среднем Востоке, встал и быстро пересек комнату. Он наклонился к Кэрлис, обнял ее и принялся страстно целовать. Все ошеломленно замолчали.
В другой раз, на светском коктейле, когда Кэрлис, извинившись, вышла в ванную, Кирк последовал за ней, и они, поспешно раздевшись, соединились прямо здесь, в красиво отделанной мрамором, с красноватыми прожилками комнате.
– Скоро нас перестанут приглашать, – сказала ему Кэрлис, когда на очередном приеме они, устроив себе ложе из меховых пальто, принялись яростно целоваться и в конце концов, даже не попрощавшись с хозяевами, выскользнули через вход для прислуги и помчались домой, где их ждала уютная спальня.
– Мы превратимся в отверженных, – сказал он и посмотрел на нее с комическим сладострастием. – Ну ничего, тем больше будет времени любить тебя, дорогая.
Кэрлис где-то читала, что после женитьбы секс утрачивает привлекательность.
– Знаешь, – сказала она Кирку, когда они отмечали полгода совместной жизни, – говорят, что после свадьбы секс становится скучным.
– Кто это сказал такую глупость?
– Это в журналах пишут, – ответила Кэрлис. – Потому они и печатают все время статьи про то, как оживить брачную жизнь.
– Если моя брачная жизнь станет еще оживленнее, – сказал он, протягивая ей руку, – меня хватит инфаркт.
Оба захихикали, испытывая привычное возбуждение и готовые поделиться друг с другом своими божественными тайнами.
Кирк так часто приносил Кэрлис цветы, что она в шутку называла его лучшим другом цветочниц. Надо сказать, что и для Тиффани он не был худшим врагом. Там были куплены золотые сережки в форме горошин от Эльзы Перетти, коралловые бусы на алом шелке и заказаны изящные фирменные бланки с монограммой новых инициалов Кэрлис.
Как-то осенью, вечером, когда еще и года не прошло со дня их свадьбы, Кэрлис, вернувшись домой, обнаружила, что Кирк набил весь огромный номер воздушными шарами с гелием. Они плавали под самым потолком, к каждому была привязана золотая ленточка, где также золотом было начертано: «Я люблю тебя».
– С ума сойти! – воскликнула Кэрлис.
– Я хотел было купить белых голубей, – сказал он, – но беда в том, что они не обучены летать дома, так что пришлось отказаться от этой затеи.
Они захихикали и бросились друг другу в объятия. Наутро после Рождества Кэрлис проснулась оттого, что на нее падали бледно-желтые лепестки роз, а под елкой лежало темное норковое пальто.
– Нет слов, – сказала она вне себя от переполняющих ее чувств. – Не знаю, как и благодарить тебя.
– Я знаю, – сказал он, и они опустились на мягкий мех.
В Кирке брак раскрыл неуемного любовника, в Кэрлис – красивую и чувственную женщину. Раньше мужчины не замечали ее присутствия, сразу же забывали имя, выбрасывали клочки бумаги, где она записывала номер телефона, теперь – постоянно обращали на нее внимание на улице, в помещении, на вечеринке. «Эй, красотка!» – окликал ее рабочий-строитель. Других женщин это, пожалуй, покоробило бы, но Кэрлис отвечала улыбкой и приветственно махала рукой.
Том Штайнберг в своем обычном грубоватом стиле так прокомментировал происшедшие в ней перемены.
– Знаешь, Кэрлис, раньше я никогда не замечал, что ты потрясающе выглядишь.
Один сотрудник Лэнсинга Кунза упорно приглашал ее пообедать вместе. Она отказывалась, но так, чтобы не оттолкнуть его. Мужчины слишком долго не замечали ее, и теперь она особенно ценила их внимание.
Питер, который был женат и постоянно хвастался своими любовными победами, убеждал, что, поскольку и она теперь замужем, неплохо бы им завести роман.
– Я предпочитаю замужних, – говорил он, мигая глазами, почти невидимыми за большими темными очками, в которых он выглядел как близорукий жук-распутник. – В этом случае обоим есть что терять. Риск добавляет острые ощущения, верно?
– Пожалуй, – ответила Кэрлис с некоторым смущением. – По правде говоря, я никогда об этом не задумывалась.
– Так задумайтесь, – наставительно сказал он. – Вы да я, – упорствовал Питер, договаривая все до конца. – Мы могли бы составить хороший дуэт. Прямо-таки отличный.
Питер то и дело возвращался к этому сюжету, всячески пытаясь вручить Кэрлис идею приятного, без последствий и взаимных обязательств, любовного приключения.
– Вашему мужу совсем не обязательно об этом знать. И моей жене тоже. Право, подумайте хорошенько, Кэрлис, – настаивал он. – Я-то уж знаю по опыту, что такие приключения добавляют пряности браку. Особенно когда женат уже несколько лет и секс дома начинает наскучивать.
И хотя Кэрлис находила поведение Питера неприличным – а иногда почти смешным, – было в его нетерпеливом призыве «Сейчас» нечто магнетически-притягательное. Разумеется, она совершенно не собиралась уступать его домогательствам, но настойчивость Питера льстила ее самолюбию.
Не только посторонние мужчины по-иному относились теперь к Кэрлис. Отец тоже перестал видеть в ней сочетание секретаря, кухарки и служанки.
– Ты повзрослела, – сказал он как-то воскресным вечером, когда они с Кирком пригласили его поужинать. Джейкоб Уэббер, который всегда отказывался ходить с Кэрлис в рестораны, когда она была одинокой, теперь с нетерпением ожидал воскресных обедов дважды в месяц с дочерью и зятем. Со своей стороны, Кэрлис уже не тряслась от ужаса, предвидя встречу с отцом; она научилась ценить в нем цельность, хорошее понимание людей; к тому же ведь он хотел ей только добра.
– Я люблю тебя, папа, – говорила она ему, желая спокойной ночи, и это были не просто слова. И поскольку отец, при всем своем консерватизме, умел проворачивать делишки, Кэрлис теперь давала ему свои с Кирком деньги, чтобы он ими распоряжался. Джейкоб получив пищу для своего острого ума, словно помолодел, стал не таким раздражительным и уже не жаловался каждую минуту на жизнь. Теперь, когда Кэрлис была замужем, отец открыто восхищался ею, и она благодарно откликалась. Понемногу она избавлялась от комплекса дурнушки и самозванки.
Отношения, которые сложились с детьми Кирка, тоже позволили Кэрлис увидеть себя в ином свете. Она столько всякого поначиталась о конфликтах между приемными родителями и приемными детьми, что боялась даже встречаться с Джеффом и Люси. Она заранее решила, что не будет пытаться играть роль мамочки и отвоевывать их у Бонни. Поэтому они и увидели в ней не ненавистного врага, а союзника.
Люси откровенно восхищалась новой женой отца и мечтала добиться такого же успеха, как она. Люси забросила криминальное чтиво, полюбила украшения и стала примерной ученицей в школе.
– Это все Кэрлис, – говорила она отцу.
– Ты за год добилась того, чего мы с Бонни не сумели добиться за восемнадцать, – радостно сказал Кирк.
– Да ну, оставь, – откликнулась Кэрлис, с удовлетворением, впрочем, улавливая свое отражение в глазах юной девушки.
Джефф поначалу относился к Кэрлис с подозрением, но когда убедился, что она не собирается заменять ему мать, оттаял и даже стал доверять ей свои секреты. Он говорил ей, как трудно расти рядом с таким вечно занятым человеком, как его отец, который часто его просто не замечает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54