Старик провел дрожащей рукой по глазам.
– Но вы должны остаться и выпить чаю.
Магистрат слегка поклонился.
– Благодарю, нет.
Себастьян поднялся с подоконника, разочарованный. Что могло связывать серьезного прилежного студента богословия с таким балованным юнцом, каким был Доминик Стентон, или с ведущим рассеянный образ жизни светским львом Барклеем Кармайклом? Ему припомнились слова Кэт о том, что кажущийся случайным выбор жертв заставляет всякого почувствовать собственную уязвимость. «Не потому ли я так стремлюсь установить хоть какую-то связь между этими тремя злодействами, что отсутствие ее делает их еще более дикими и пугающими?» – спрашивал он себя.
– Вы родом из здешних мест, мистер Торнтон? – неожиданно задал он вопрос.
Священник покачал головой.
– Я – уроженец Нейланда, городка около Ипсвича. Восточный Саффолк. Это место досталось мне стараниями дяди моей жены. Когда я был еще молодым человеком, моим намерением было посвятить себя миссионерской службе, нести благовестие Господа нашего несчастным дикарям, погрязшим в пороке и грехе, которые населяют непросвещенные части света. Я даже не мечтал о собственном приходе, не говоря уж о бенефиции таком значительном.
Себастьян заинтересовался.
– Вы отправлялись с миссией в какие-либо страны?
Мистер Торнтон выпрямился в кресле.
– Собственно говоря, да. Я провел шесть лет на мысе Горн в Африке*, прежде чем осенил себя узами брака. Впоследствии миссис Торнтон и я вместе вершили миссионерскую службу. Случай к этому нам представился девять лет назад, тогда я оставил свой приход заботам куратора, второго нашего священника.
«Девять лет назад. Его сыну было только десять», – быстро промелькнуло в голове Себастьяна, и он спросил:
– А Николас? Он ездил с вами?
– О нет. В то время он учился в Харроу. Наш мальчик ни разу не совершал путешествий, даже недолгих. Миссис Торнтон очень пеклась о здоровье сына и опасалась негативного воздействия нездорового климата. Свои школьные каникулы Николас проводил у ее брата.
– Нельзя ли поточнее узнать, где имела место ваша миссионерская деятельность? – задал вопрос магистрат.
Себастьян подумал, что, пожалуй, мог бы ответить на него сам.
– В Индии.
– Простое совпадение, надо думать? – сказал Лавджой, когда Себастьян сообщил ему о своем разговоре с сэром Хамфри Кармайклом, рассказав о том, что тот также бывал несколько раз в Индии.
Они пешком шли через небольшой зеленый лесок, направляясь к выбеленному дому доктора Ньюмена. Перед ними, взволнованно гогоча и переваливаясь, спешила стая белых гусей, перья которых ярко блестели в солнечных лучах.
– Думаю, тысячи наших сограждан хоть раз в жизни побывали на полуострове Индостан. Вы со мной не согласны?
– Согласен.
– Рад. К тому же мы не знаем, посещал ли Индию лорд Стентон.
– Не знаем. – Себастьян разглядывал живописную группку каменных коттеджей, увитых густым ковром роз, щедро отдавшихся позднему цветению. – И тем не менее, если бы у меня был сын, я бы не мог чувствовать себя спокойно.
ГЛАВА 22
Доктор Аарон Ньюмен был худощавым мужчиной на вид лет сорока с небольшим, с ранней обильной сединой и доброжелательным, хоть и усталым лицом человека, которого работа заставляет быть свидетелем слишком многих людских радостей и трагедий.
Он принял их в гостиной, обставленной добротной и надежной старой мебелью, и внимательно выслушал объяснения причин, приведших мистера Лавджоя в его дом. Затем предложил бренди, угощение, которое Себастьян принял, а магистрат, как следовало ожидать, отклонил.
– Несчастье произошло пять месяцев назад, а я все еще не могу привыкнуть к мысли о том, что случилось с Николасом, – начал доктор, наливая бренди и себе. – Какая немыслимая трагедия! Преподобный Торнтон и его супруга долгие годы были бездетны, этот мальчик родился у них довольно поздно. Сын был словно даром небес, ребенок, появившийся на свет у стариков родителей. – Доктор снял очки и провел рукой по глазам, лицо его омрачилось грустью. – Но Господь прибрал его к себе. Ведь эта мысль должна утешать?
Лавджой смущенно откашлялся и спросил:
– Как давно вы знакомы с его преподобием?
– С тех пор, как он поселился здесь в деревне, примерно лет двадцать назад. Я присутствовал при появлении Николаса на свет. – Доктор Ньюмен снова водрузил очки на нос и опустился в одно из кресел, окружавших чайный столик. – Лечил его от всех детских болезней.
– Я так понял, что труп Николаса был обнаружен самим его преподобием? – спросил магистрат.
Лицо доктора исказила гримаса боли.
– К сожалению, да. Торнтон взял тело сына на руки и хотел нести его сюда. Но упал, не пройдя и нескольких шагов.
– У него случился удар?
Доктор кивнул, подтверждая догадку.
– Паралич поразил левую сторону тела. Со временем деятельность руки восстановилась, но ходить его преподобие до сих пор может лишь с большим трудом.
– Убийца оставил тело юноши на церковном дворе?
Спазм отвращения снова исказил черты лица их собеседника.
– Да. Преподобный Торнтон увидел тело сына, когда пошел отворять в то утро церковные двери. Это было ужасно, поистине ужасно. Убийца оставил несчастного на одной из старых могильных плит около двери, ведущей в южный трансепт. Именно этой дверью всегда пользуется его преподобие.
– Любопытно, – заметил Себастьян. – Кем бы ни был этот убийца, с привычками его преподобия он, во всяком случае, хорошо знаком.
Глаза доктора удивленно расширились, но после короткого раздумья он согласился:
– Вы правы, это так. Я как-то не задумывался над этим.
– Что вы могли бы нам сказать о результатах осмотра тела? – спросил магистрат.
Доктор Ньюмен оставил кресло и подошел к письменному столу, заваленному книгами и различными записями. Взяв в руки один из потрепанных журналов, лежавший на краю стола, принялся быстро перелистывать страницы. Прошло некоторое время, прежде чем он снова заговорил.
– У жертвы было перерезано горло.
– В момент убийства нападающий стоял позади юноши?
– Не могу сказать с уверенностью, – после заминки ответил доктор, набрал воздуха в грудь, медленно его выпустил. – Меня сильно утешает, что смерть наступила почти мгновенно. Это счастливое обстоятельство, если подумать о тех надругательствах, которые совершены над трупом.
– На теле были и другие раны?
Доктор утвердительно кивнул.
– Грудина жертвы была вскрыта, сердце, легкие и печень удалены. Довольно неопытной рукой, я бы хотел отметить.
– Возможно, негодяй действовал под влиянием сильного гнева?
Ньюмен задумался, затем покачал головой.
– Я бы так не сказал. На теле не было других ран. Как я уже сказал, жертве перерезали горло, вскрыли тело и удалили некоторые внутренние органы.
Лавджой прижал к плотно сомкнутым губам аккуратно сложенный платок.
– Было ли тело обескровлено? – спросил Себастьян.
– Да, действительно это имело место. Откуда вы узнали?
– С жертвами, найденными в Лондоне, поступили точно таким же образом.
– Вы видите связь между этими происшествиями?
– Я бы сказал, что она вполне вероятна. Вы этого не находите?
– Д-да, допускаю такую мысль. Но… У вас нет предположения, кто мог это сделать?
– Мы работаем над различными версиями дела. – На этот вопрос ответил Лавджой, отнимая от губ платок. – Как вы считаете, не было ли тело Николаса Торнтона связано перед смертью? Может быть, его куда-то перевозили?
– Я ведь приходский практикующий врач, мистер Лавджой, а не хирург. Подобным вещам я не обучался и не сумел бы их распознать.
В голосе доктора прозвучала определенная нотка гордости. На самом деле, в иерархии, принятой среди медицинских работников, практикующие врачи считались своего рода аристократией. Получая образование в Кембридже и Оксфорде, они изучали латинские трактаты врачей древности. Приобретенные знания они впоследствии использовали для того, чтобы по результатам наблюдения, скажем, за пульсом или изучения урины больного суметь поставить диагноз и предписать необходимое лечение. Эти ученые доктора не тратили времени на такие вульгарные занятия, как осмотр тела больного или хирургическую деятельность, никто из них не взялся бы лечить перелом кости. И разумеется, ни один практикующий доктор не счел бы достойным себя предпринять вскрытие тела умершего ради того, чтобы разгадать тайны тела живого.
Супруга практикующего врача, вследствие утонченности его занятий, имела право быть представленной к королевскому двору, подобно супруге, например, адвоката. В то время как спутница жизни хирурга, например Пола Гибсона, такого права не имела.
Доктор вынул из часового кармашка часы, бросил на них взгляд и, улыбнувшись, извинился.
– Боюсь, мне придется оставить вас, джентльмены. Меня ожидает один из пациентов, навестить этого престарелого больного мне необходимо до двух часов пополудни. Я отдам распоряжение слугам подать вам чаю, не возражаете?
– Благодарю, не стоит беспокоиться. – Лавджой быстро поднялся на ноги, – Если припомните еще какие-нибудь детали, которые вам покажутся интересными, не откажите в любезности связаться с полицейским отделением на Куин-сквер.
– Разумеется.
Доктор Ньюмен не стал вызывать служанку, вместо этого он направился к двери вместе с гостями. Когда они спускались по ступеням лестницы, старый гончий пес поднялся со своей подстилки и затрусил рядом с хозяином.
– Хотелось бы узнать вот еще что, – обратился к доктору Себастьян, прежде чем присоединиться к магистрату на ярко залитом солнцем дворе. – Когда Николаса обнаружили мертвым, у него во рту не нашли никакого постороннего предмета?
– Действительно нашли. – Доктор наклонился и потрепал собаку за уши, на его лице отразилось какое-то легкое беспокойство. – Не могу понять, как случилось, что я забыл указать на этот факт в своем рапорте. Этот предмет был похож… как бы выразиться, он был похож на звезду. Картонную звезду серебристого цвета.
ГЛАВА 23
Мир и покой надеялся обрести Себастьян, когда не торопясь прогуливался по церковному двору между могильными плитами. Собственно, он всегда ощущал мощный поток эмоций в подобных местах, где жизнь представала неторопливым шествием времени и чередой перемен. Мир, окрашенный грустью, быть может, но не насилием.
Старый вяз рос рядом с дверью южного трансепта собора Святого Андрея, древней громады, возведенной еще норманнами. Стоя у подножия дерева, Себастьян смотрел на аккуратно выкошенную траву церковного двора, редкие, поросшие мохом могильные камни, изъеденные временем серые памятники. Над ближним розовым кустом жужжали пчелы, и тот тихо ронял в траву густо-красные свои лепестки.
«Даже здесь не найти мира, – подумал вдруг Себастьян, – самый воздух мне кажется словно заряженным тревогой и неутоленным гневом».
Лавджой кашлянул, привлекая его внимание, и спросил:
– Труп Николаса, по-видимому, был найден на этой могильной плите, как вам кажется?
Себастьян обернулся и увидел, что магистрат стоит около небольшого надгробия рядом с тропинкой, протоптанной от домика священника к южной двери церкви. Себастьян подошел к нему и стал разглядывать простой каменный памятник – обтесанные глыбы серого гранита, примерно восемнадцати дюймов высотой, служили опорами для лежавшей на них потрескавшейся плоской плиты. Надпись, сделанная на ней когда-то, частью скрытая лишайником, частью поврежденная временем и непогодами, была почти неразличима.
– Наверное, на этой. – Он поднял голову. Отсюда его глазам открылась Хай-стрит, главная улица городка, небольшая городская площадь, подальше – арка моста, перекинутого над рекой. – Неподходящее место для совершения убийства, вам не кажется?
Лавджой согласно кивнул и продолжил:
– Как указал его преподобие, юноша не вернулся после рыбалки, на которую он отправился днем. Ближайшие участки леса и церковной земли, лежащие позади викариата, подверглись осмотру, но безрезультатно. Тело было обнаружено лишь на следующее утро на этом самом месте. Указанные обстоятельства дают основание предполагать, что юноша был убит, затем его тело перетащили в какое-то тайное укрытие, где оно подверглось надругательству, совершенному известным вам способом. После чего было доставлено сюда, где неизбежно должно было попасться на глаза отцу.
Себастьян покачал головой, давая понять о своем несогласии.
– Николасу Торнтону перерезали горло. Если бы это произошло на берегу ручья, люди, искавшие его вечером, непременно заметили бы следы крови. Но этого не случилось. Тот, кто убил юношу, совершил убийство в лесу.
Подозреваю, что там же было совершено и глумление над трупом.
– Конечно, вы правы. – Магистрат принялся шагать по двору, напряженно размышляя. – Я задаю себе вопрос, сколько еще убийств, возможно, было совершено, – пробормотал он будто про себя, – может, десяток, может, больше. Они могли случиться где угодно в Англии и даже за границей. Откуда нам знать? Об этом случае я узнал совершенно случайно.
– Я склоняюсь к мысли, что это было первым.
Лавджой резко обернулся и вопросительно взглянул на собеседника.
– Из чего вы это заключаете?
Себастьян прищурился, глядя на солнце.
– Вы знакомы с поэзией Джона Донна?
– Отчасти. Почему вы спрашиваете? Какое отношение имеет поэзия Джона Донна к происшедшему?
– Вспомните предметы, найденные во рту жертв.
– Не понимаю вас – Лавджой покачал головой.
– Они определенно приводят на ум цитату из одного его стихотворения. – Себастьян наклонился и принялся внимательно разглядывать травинки, росшие у надгробия. – «Песня о падающей звезде». Вы слыхали его?
– Нет, не припоминаю.
– Я не помню все стихотворение. Только его начало. Но слушайте:
В небе звездочку поймай,
Мандрагору соблазни ты.
Вызнай, где зимует май,
Чёрту кто рассек копыто.
Спой с русалкой на Семик,
Вырви зависти язык.
Начерти
Те пути,
Где бы честь была в чести.
– Боже милостивый! – пробормотал пораженно магистрат. – Убийца следует прямо за словами поэмы. Сначала звезда, затем страница из судового журнала, потом козье копыто. Только корень мандрагоры отсутствует. – Его губы раздвинулись в мрачной усмешке. – Из чего следует сделать вывод, что было еще одно убийство, которое имело место между апрелем и июнем. И оно остается нераскрытым.
Себастьян потянулся, нагнувшись, пробежал пальцами по неровной поверхности могильной плиты. После долгого молчания сказал:
– Возможно, вы правы. Но может быть и другое. Убийца, следуя своим собственным соображениям, пропустил эту строчку.
– Пропустил? По какой же причине, вы предполагаете, он мог это сделать?
– Понятия не имею, но думаю, что убийца в своих поступках ничего не делал без причины. – Отряхнув пальцы, он поднялся на ноги. – Предметы, оставленные им во рту жертв. Те различные способы, которыми он эти жертвы увечил. Положение, где они были найдены. Положение, которое он придал телам после смерти. Все это было глубоко продумано им. И для каждого из них у убийцы имелась особая причина. Поэтому, если мы надеемся остановить его, нам нужно докопаться до этой причины.
ГЛАВА 24
Приемы и балы в знатных особняках Мейфэр и других частях Уэст-Энда были недоступны для таких женщин, как Кэт Болейн, – для тех, кто на всеобщее обозрение представлял со сцены свои чары, для тех, чьи любовные связи были всем известны. Но Кэт была частой и желанной гостьей в салонах Блумсбери и Ричмонда, где предпочитали видеть не заносчивых аристократов или разбогатевших купцов, а радовались светлому разуму и острому языку. Где беседы не ограничивались бесконечным обсуждением лошадей, мод и охоты, а затрагивали темы искусства и философии, литературы и науки.
На следующий день после роковой беседы с Джарвисом Кэт входила в салон, где дочь генерала Хергаи, Аннабелл, устраивала приемы для немногих избранных. Мисс Херши была маленькой женщиной с бледным цветом лица, зелеными глазами и умом того склада, который, будь она мужчиной, непременно доставил бы ей лавры в любом из университетов.
Встретил Кэт легкий смех хозяйки и веселым тоном заданный вопрос:
– Мисс Болейн, вас, должно быть, сами боги прислали. Отчаянно требуется знаток Шекспира для разрешения одного спора. Умоляю, скажите, в «Венецианском купце» кто является отцом Джессики, Шейлок или Тубал?
Кэт окинула быстрым взглядом собравшихся. Круг их был разнообразен – от ученых мужей, как, например, Хамфри Дейви, до таких литературных знаменитостей, как мисс Агнесс Берри, или своенравного и блестящего таланта, но малоизвестного поэта, лорда Байрона. Того, кто ей был нужен, она не увидела.
– Шейлок, – ответила она рассеянно. – Тубал был его другом.
Аннабелл Херши шутливо вскинула ладони, будто сдаваясь:
– О, вы были правы, мисс Берри. В классной мне следовало учить шекспировские тексты получше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28