Беседа скользнула к следующей теме – перестройке театра Друри-Лейн. Кэт оставалась, болтая с гостями, еще четверть часа и уже собралась было уходить, когда в гостиной появился Эйден О'Коннелл. Кэт послала ему приветливую улыбку и тут же отвернулась.
Несколькими минутами позже он подошел к ней. Худощавый, подвижный молодой человек лет около тридцати, чей обольстительный взгляд и ямочки на щеках, сопровождавшие улыбку, делали его неизменным любимцем дам, несмотря на то несчастное обстоятельство, что в семье он был младшим из сыновей.
– Любой из собравшихся здесь почувствовал бы себя в эмпиреях, обрати к нему такую любезную улыбку красивейшая из женщин Лондона. Чему обязан несравненной радостью?
– Тому, что, возможно, вы не так глупы, как о вас думают.
От удивления у О'Коннелла широко раскрылись глаза.
– Я разыгрываю роль глупца?
– И делаете это прекрасно. – Кэт наклонилась к нему и кокетливо улыбнулась. – Нам с вами необходимо встретиться. Наедине. Срочно.
Их взгляды скрестились, и то, что он прочел в ее глазах, заставило его мгновенно посерьезнеть.
– Где и когда?
– За мной следят. Приходите в мою театральную уборную после завтрашнего спектакля.
Он мгновение помолчал, обдумывая сказанное.
– Прекрасно. В таком случае до завтра.
Дав это обещание, он двинулся туда, где сэр Томас Лоуренс забавлял небольшую группу гостей рассказом о последних проделках его ручного попугая, отличавшегося свирепым нравом.
Кэт незаметно проводила ирландца взглядом. Ей пришло в голову, что, предупреждая Эйдена О'Коннелла, она подвергает себя нешуточному риску. Если ему станет известно, что она собирается выдать его Джарвису, он вполне может разделаться с нею. Но на этот риск ей придется пойти. Она не может раскрыть инкогнито этого наполеоновского агента, не предоставив ему предварительно возможности спастись бегством.
Сумеет ли она справиться с гневом Джарвиса, когда тот узнает, что пташка улетела? Проблема, решения которой Кэт пока не знала.
Неожиданно с северо-востока налетел ветер и нагнал на город кусачий холод Северного моря.
В спальне Кэт, с томиком стихов Джона Донна на коленях, Девлин грелся у камина, устроившись в плетеном кресле. Он листал страницу за страницей, когда Кэт подошла сзади и обвила руками его плечи.
– Что ты ищешь? – спросила она.
– Послушай.
И он начал читать:
В небе звездочку поймай,
Мандрагору соблазни ты.
Вызнай, где зимует май,
Чёрту кто рассек копыто.
Спой с русалкой на Семик,
Вырви зависти язык.
Начерти
Те пути,
Где бы честь была в чести.
Чудо всех чудес чудесней,
Может быть, сыскать сумеешь.
Но ищи сто сотен дней,
Головою поседеешь –
А домой вернешься все ж,
На святыне присягнешь,
Обошед
Целый свет.
Враки! Верных женщин нет!
Сыщешь хоть одну – дай знать!
Погляжу на это чудо!
Впрочем, можешь не писать –
Ведь спешу я к ней покуда,
Иль покуда пишешь ты,
Сколь уста ее чисты,
Как она,
Та одна,
Трижды будет неверна!
– Мило, – сказала Кэт. – Кажется, мистер Донн не жаловал женщин.
По губам Девлина скользнула улыбка.
– Он был священнослужителем. И это обстоятельство могло добавить антипатии его чувствам.
Кэт пробежала пальцами по темным кудрявым волосам возлюбленного, почувствовала напряжение, владевшее им.
– Тот молодой человек из графства Кент, которого в апреле убили… – Кэт не стала договаривать.
– Был найден с картонной звездой во рту.
– Господи, кошмар какой! – в ужасе воскликнула она.
Обойдя кресло Девлина, Кэт присела на коврик, положила ладони ему на колени и запрокинула голову, чтобы видеть его лицо.
– Что это все может значить?
Себастьян закрыл книгу и отложил в сторону.
– Меня этот вопрос тоже интересует.
– Расскажи о том, что ты сегодня разузнал.
Он рассказал ей о событиях дня, стараясь говорить спокойным, размеренным тоном.
Когда Себастьян закончил, Кэт взглянула на него и сказала:
– «Мандрагору соблазни ты». У Донна эти слова составляют вторую строчку стиха. Почему убийца опустил ее, хотя так подробно следует всему сюжету?
– Лавджой считает, что имело место еще одно убийство. Оно могло произойти в период между апрелем и июнем, но каким-то образом осталось неизвестным.
– Ты с ним не согласен?
– Я не знаю, что и думать.
Кэт тихо сидела у ног Себастьяна, успокаивающими движениями лаская его. Затем отвернула голову к камину и задумчиво стала глядеть в огонь. Мысли ее устремились к несчастному сыну эйверского священника, строчки стиха скользили и скользили у нее в памяти. Затем она принялась думать о собственных проблемах, об угрозах Джарвиса, о предстоящей на следующий день встрече с О'Коннеллом.
Девлин погладил ее волосы, коснувшись рукой подбородка, приподнял лицо.
– Что с тобой? – тихо спросил он.
Издав смущенный смешок, Кэт покачала головой.
– Почему ты спрашиваешь?
– Я вижу, тебя что-то тревожит. И это «что-то» ты пытаешься утаить от меня.
Она накрыла его ладонь своею, подняла и прикоснулась губами к его пальцам. Голос ее звучал все так же беззаботно, улыбка оставалась сияющей.
– Ты хочешь сказать, что актриса из меня никудышная?
– Я хочу сказать, что знаю тебя достаточно хорошо.
– Уверен? – Она положила его ладонь себе на грудь. – Знаешь меня всю?
Его пальцы мягко сомкнулись, сквозь тонкий муслин платья она чувствовала его нежную ласку, видела всплеск желания в его глазах. Ее веки медленно опустились, голова стала клониться, дыхание вырывалось из полураскрывшихся губ быстрыми взволнованными вздохами.
Себастьян соскользнул с кресла, опустился на колени рядом с ней. Теплые губы прижались к ее шее. Пальцы отыскали завязки пояса под грудью, распустили их. Платье скользнуло с ее плеч, следом шемизетка, надетая под ним.
Ставший жадным рот припал к ее губам. Прильнув обнаженным телом к возлюбленному, Кэт усилием воли гнала от себя прочие мысли – только этот мужчина, эта любовь, этот поцелуй – и наконец полностью подчинилась моменту.
Позже, когда они обнаженные лежали в постели, Себастьян, лаская ее лицо, вдруг сказал:
– Выходи за меня, Кэт.
Боль наполнила ее сердце, боль сожалений о том желанном, что навсегда останется неисполнимым. Но она была актрисой и поэтому сумела обратить ее в улыбку. Только голос чуть дрогнул, когда она сказала:
– Ты же знаешь, я не могу стать твоей женой.
Он приподнялся на локте, и Кэт увидела, как светятся в потухающих сполохах огня в камине его странные глаза.
– Тетушка нашла для меня невесту. Некая леди Джулия. Не помню, как ее фамилия. – Он переплел свои пальцы с ее, продолжал говорить сделанной беззаботностью, но она знала, как важно для него это. – Если ты вправду любишь меня, то спасешь от матримониальных планов моих родственников. Согласись выйти за меня замуж, Кэт.
– Леди Джулия, или как ее там, будет для тебя более подходящей женой.
– Нет. Мне нужна только ты.
– Никогда. Я погублю твою жизнь.
Ее голос превратился в шепот. Себастьян обнял Кэт, погрузил лицо в ее волосы.
– Не погубишь, – прошептал он. Все следы беззаботности исчезли из его голоса. – Погубишь, если не станешь мне женой.
ГЛАВА 25
Среда, 18 сентября 1811 года
На следующее утро, в тот ранний час, когда Генри Лавджой едва успел расстаться с постелью, один из констеблей уже барабанил в его входную дверь.
– В чем дело, Бернард? – спросил его магистрат, ежась от напущенного вошедшим констеблем холода раннего утра.
– Помните, сэр, вы нам вчера рассказывали об одном происшествии? О том, которое считаете связанным со стишком про русалок и мандрагору какую-то?
Генри Лавджой почувствовал, как тяжесть глубокого беспокойства заворочалась у него в груди.
– Конечно, помню.
Рука Бернарда поскребла подбородок, поросший бородой.
– Сэр, в порту у доков обнаружено кое-что. Думаю, вам следовало бы на это посмотреть.
В тусклом предрассветном зареве лес мачт выступал над рекой, словно привидение, бесформенное и беспредметное. Магистрат засунул руки в карманы пальто и нахохлился, стараясь подавить дрожь. Туман клубился над водой, наступал на него со всех сторон, неся с собой промозглый холод, дыхание влаги, сильный запах пеньки, смолы, тухлой рыбы.
– Эй, вы там! Стойте, дальше нельзя. – Внушительного облика констебль проявился из тумана. – Никому не позволено сюда проходить. Приказ с Боу-стрит.
– Генри Лавджой, полицейский участок на Куин-сквер, – бросил магистрат.
Констебль посторонился. Лавджой зашагал по деревянному настилу дока, эхо его шагов гулко звучало в воздухе.
Впереди можно было уже различить небольшую группу людей, собравшихся возле старого пакгауза. Генри помедлил, стараясь подавить то отвратительное ощущение в горле, которое не давало ему дышать. Зрелище насильственной смерти всегда болезненно воспринималось им. Ему приходилось предварительно готовить себя к нему, и только самообладание помогало магистрату перенести вид человеческой плоти, изувеченной так, что она скорее напоминала разделанную на отбивные тушу.
При его приближении один из мужчин отделился от толпы и направился к нему. Грузный, с выпуклыми, водянистого цвета глазами и мясистыми влажными губами, Джеймс Рид был одним из трех служащих магистратов главного полицейского суда на Боу-стрит. Этот узколобый чиновник принадлежал к числу людей, которых отличали бешеное честолюбие и зависть.
– Мистер Лавджой, – начал он с напускной доброжелательностью, – вам совсем не обязательно находиться здесь, рискуя к тому ж заполучить простуду. Утро сегодня до крайности промозглое. Этого парня укокошили достаточно далеко от Куин-сквер.
Доки на Темзе располагались на территории, подпадавшей под юрисдикцию Боу-стрит, и коротенькая речь мистера Джеймса достаточно ясно показала магистрату, что в его присутствии здесь совсем нет необходимости, более того, оно даже нежелательно. Генри перевел взгляд с чиновника дальше, туда, где на землю падала тень здания склада.
– Я слышал, что во рту обнаруженной сегодня жертвы оказался корень мандрагоры.
Все деланое дружелюбие чиновника вмиг улетучилось.
– Ну так что из того? Вам эта деталь о многом говорит?
– О многом. Сегодняшнее происшествие может быть связано с недавними убийствами мистера Барклея Кармайкла и юного Доминика Стентона.
– Вы говорите о Потрошителе Пижонов? – Джеймс Рид хрипло рассмеялся. – Маловероятно. Этого никто не потрошил.
Генри на мгновение сконфузился, озадаченный.
– Тело жертвы не было изуродовано?
– Нет. Всего лишь пырнули в бок ножом… Ну и потом сунули ему в рот этот салат.
Генри взглядом обежал представшую картину. В свете наступающего дня теперь легко различались темные громады судов, стоявших на якорях вдоль русла реки. Он оторвал от них глаза и принудил себя смотреть на распростертую на земле у здания склада фигуру.
Убитый лежал навзничь, одна нога была неловко подвернута вбок, будто его оставили в том положении, в котором он упал. Плоть нигде не была срезана с тела. Никакого изъятия внутренностей. Горло его не было перерезано. Причина смерти совершенно ясна – удар ножом, нанесенный в бок. Только присутствие корня мандрагоры во рту жертвы могло бы связать это убийство с убийствами Торнтона, Кармайкла и Стентона. В таком случае почему способ, которым оно произведено, так сильно отличается от предыдущих?
Звук шагов Лавджоя гулко разнесся в воздухе. Тело жертвы никто не побеспокоился прикрыть, и теперь убитый человек лежал, уставив в небо мертвые глаза. Черты его лица после смерти смягчились.
Он был молод, как и предполагал магистрат, лет около двадцати. Красивый юноша с каштановыми волосами, правильными чертами загорелого, обветренного лица, принадлежавшего человеку, который проводит жизнь в море. На нем был мундир лейтенанта королевского флота, поблескивали аккуратно начищенные пуговицы и пряжки.
– Лейтенант флота его величества? – спросил магистрат.
– Да. Имя – Адриан Беллами, приписан к экипажу судна «Корнуолл». Не чета вашему сынку банкира или будущему пэру.
Едва заметную нотку издевки, прозвучавшую в этих словах, Лавджой предпочел проигнорировать.
– Как давно «Корнуолл» стоит в порту на якоре?
– Пришвартовался в ночь на понедельник, насколько мне известно. В конце нынешней недели намерен сниматься.
Лавджой нахмурился. Еще недели не прошло со дня убийства Доминика Стентона. Это означает, что интервал между двумя последними убийствами составил несколько дней, в то время как между предыдущими прошло несколько месяцев. Почему? О чем это может говорить?
– Вы разговаривали с капитаном судна? – спросил Лавджой.
– Разумеется. По его словам, парень отправился на берег, получив известие.
– От кого?
– От его семьи, кажется. По крайней мере, так он сообщил капитану, сказав, что намерен навестить близких в Гринвиче.
Джеймс Рид перевел глаза на лежавший на земле труп. На мгновение гримаса полного безразличия оставила его лицо, нервно завибрировал мускул на тяжелой челюсти.
– Недалеко же он ушел.
– Да, – медленно проговорил Генри. – Совсем недалеко.
ГЛАВА 26
Себастьян вошел в кабинет Генри Лавджоя на Куин-стрит, когда тот сидел за письменным столом и, опустив голову и нахмурив лоб, с лихорадочной быстротой покрывал записями страницы лежавшего перед ним блокнота.
– Я уже слышал о происшествии с лейтенантом Беллами, – объявил Себастьян, как только клерк оставил их наедине.
Магистрат снял очки, усталым жестом потер переносицу.
– Необъяснимое происшествие. Совершенно необъяснимое. На теле отсутствуют увечья и надругательства, подобные причиненным в предыдущих случаях. Смертельная рана нанесена в бок жертвы, а не в горло. Но в то же время присутствие корня мандрагоры во рту убитого со всей несомненностью указывает на связь с тремя недавними убийствами.
– У меня создалось такое же впечатление.
Магистрат взял в руки увесистый том и поднялся из-за стола.
– Когда я высказал это предположение, мистер Джеймс Рид позволил себе со мной не согласиться. Впоследствии я говорил с его коллегами, Аароном Грэхемом и сэром Уильямом, которым сообщил свое мнение о данном случае. Оба согласились со мной в том, что смерть Николаса Торнтона может быть связана с убийствами мистера Кармайкла и молодого Стентона. Но к моему замечанию о странном соответствии между происшедшим и стихотворением Джона Донна они отнеслись с известной долей скептицизма. Кроме того, как и мистер Джеймс Рид, они полагают, что несчастный случай в доках не имеет отношения к предыдущим трем убийствам.
Себастьян следил глазами за тем, как магистрат ставит книгу на полку застекленного шкафа у двери кабинета.
– Стало быть, расследование будет вести Боу-стрит.
– Да. Мое присутствие сочтено нежелательным, поскольку место, где был обнаружен труп, находится вне контролируемого мною участка.
Себастьян кивнул.
На Боу-стрит располагалось первое отделение полицейского уголовного суда, учрежденного в Лондоне в 1750 году. Магистратом был назначен Генри Филдинг, после отставки которого командование принял его брат, Джон. Деятельность обоих братьев по расследованию все увеличивавшегося числа преступлений в растущей столице протекала столь успешно, что к 1792 году было организованно уже полдюжины отделений, включая расположенное на Куин-стрит. Из них всех только первое распространяло власть на всю зону метрополии и территории, ближайшие к ней. «Гонцы старушки Боу-стрит», как называли сыщиков полицейского суда, были известны всей Англии.
– Мои полномочия ограничены подведомственной мне территорией, – продолжал Лавджой, возвращаясь к столу и усаживаясь. – Строго говоря, мне следовало доложить на Боу-стрит о нашей поездке в Кент.
– Что вы могли бы мне рассказать о происшествии в доках?
– Сверх того, что вам известно из газет, почти ничего. Молодой человек является сыном некоего капитана Эдварда Беллами из Гринвича.
– Отец также служил в королевском флоте?
– Нет. Отставной капитан торгового судна. – Тут магистрат минуту колебался, прежде чем продолжить. – Картина этого убийства резко отличается от известных вам случаев не только способом, которым был нанесен смертельный удар, и отсутствием следов надругательства над телом. Различие в другом. Труп Беллами был оставлен на месте преступления, у стены одного из пакгаузов на территории доков. Никакой бравады, никакой наглой демонстрации останков.
– Может быть, убийце не хватило времени, – предположил Себастьян.
Лавджой водрузил очки обратно на кончик носа.
– Возможно, вы правы, и наличие корня мандрагоры во рту убитого лейтенанта подтверждает ваше предположение. Убийца словно нарочно пропустил вторую строчку стиха, имея намерение вернуться к ней впоследствии. Но почему он так поступил?
– Потому что судно, на котором служил лейтенант Беллами, находилось в плавании.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28