– Решил, что вам на это стоит посмотреть, – сказал тот, протягивая маленькую фарфоровую статуэтку. – Мы нашли ее в сумке под сиденьем в докторовой коляске.
– Что нашли? – переспросил магистрат.
Виконт протянул руку и взял у констебля хрупкую фигурку.
– Русалка. Фарфоровая статуэтка русалки.
– Господи помилуй! – проговорил Лавджой и потянулся за платком.
– Что с ними теперь будет? – спросил Себастьян, не сводя глаз со статуэтки. – Я говорю об Аткинсоне и Кармайкле. И об отсутствующих мистере и миссис Денлоп.
– Почти уверен, что ничего. Мне неизвестны случаи уголовного преследования по обвинению в каннибализме при кораблекрушениях.
– Я говорю о том, что они сделали с Дэвидом Джарвисом.
Генри Лавджой пожал плечами.
– Мы никогда не узнаем, кто нанес смертельный удар.
– Но членов команды повесили по обвинению в его убийстве.
– Членов команды повесили по обвинению в мятеже, поднятом ими на борту корабля.
Губы Девлина искривились в сардонической усмешке.
– Ну конечно же.
В душе магистрата шевельнулось неясное ему самому чувство тревоги, он спросил собеседника:
– Вы что-то задумали. Не скажете, что?
Насмешка блеснула в глубине странных желтых глаз.
– По-моему, вы не хотите знать этого.
– Последние несколько месяцев мне чаще приходилось заниматься твоим здоровьем, чем за все годы войны, – говорил доктор Пол Гибсон, накладывая бинты на предплечье Себастьяна. – Готово. Прижми тут пальцем.
Оба находились в кабинете особняка виконта. Себастьян, без рубашки, полураздетый, сидел на краешке письменного стола. Он улыбнулся и придержал конец бинта, пока доктор доставал из саквояжа ножницы.
– Что, собственно, есть война, если не санкционированное массовое убийство?
Гибсон отрезал бинт и теперь завязывал его концы бантиком с видом человека, целиком поглощенного своей работой.
– Твоих ушей уже достигли последние лондонские новости? Или еще нет?
– Какие новости?
– О Расселле Йейтсе и Кэт Болейн. Это пара только что сочеталась браком, испросив особое разрешение.
– Что?!
Гибсон глубоко вздохнул.
– Я этого опасался.
– И был прав. Этой новости я и впрямь еще не слышал.
Ничего не видящими глазами он уставился на миску, стоявшую перед ним, вода в ней была густо окрашена кровью. Хирург принялся обрабатывать порезы на запястьях Себастьяна, нанесенные его собственным ножом. Еще в Оук-Холлоу, передав заботы об Аароне Ньюмене Генри Лавджою, он стал ломать голову над тем, каким способом обезопасить Кэт от угроз Джарвиса теперь, когда их брак стал невозможен. Но оказывается, она сумела справиться и сама.
Внезапно освободившись от необходимости разрешить сразу две сложнейшие задачи – найти и обезвредить убийцу и отыскать способ защитить Кэт, – Себастьян вдруг обнаружил, что теперь ничто не отвлекает его от созерцания безрадостной картины. Будущее без любви Кэт, жизнь, в которой ее не будет. Он чувствовал, как страшная пустота разверзается в сердце, и на мгновение агония эта стала такой страшной, что дыхание его прервалось.
– Себастьян!
Тревожный голос Гибсона оборвался, его заглушил топот бегущих ног и барабанный стук в дверь. Признаки, возвещающие о прибытии Тома.
– Нашел. – Щеки парнишки пылали, он задыхался от бега. – Ну, лакея для вас нашел. Он уже двадцать лет служит у всяких джантменов. Даже еще больше, чем двадцать. И знает, что вы сильно интересуетесь разными убийствами и часто рядитесь в старые тряпки с Роузмари-лейн. И ему это все по фиг. В общем, самый подходящий дядька будет, когда мы с вами в следующий раз расследование начнем. Знает каждую малину, всех наших взломщиков. А уж шулеров, тех ваще до одного.
Себастьян даже соскользнул с краешка стола, на котором сидел.
– Ты мог бы сказать, откуда у него такие сведения?
– А его маманя держит "Синий якорь".
– Что?
Кабачок "Синий якорь" был самым знаменитым притоном на территории столицы, регулярно посещаемым отъявленными бандитами, грабителями и ворами.
Том взволнованно сглотнул.
– Да знаю я, чего вы думаете, но, честно, вы тут маху дали. Мать Калхауна еще сразу решила, что ни за что не пустит сынка по такой дорожке, и не пустила. – Том на мгновение заколебался, потом продолжил: – Его только раз упекли в тюрягу, да и то по ошибке.
В той части комнаты, где стоял Гибсон, послышался неопределенный звук, напоминающий подавленный смешок, и врач поскорее отвернулся к инструментам.
– Как, ты сказал, имя этого образца всяческих добродетелей? – осведомился Себастьян.
– Жюль Калхаун. Говорит, может заглянуть к вам завтра в одиннадцать для собеседования, если интересуетесь. – Том бросил встревоженный взгляд на Гибсона, который смеялся, уже не скрываясь. – А вы интересуетесь?
– После долгих недель, в течение которых мне приходилось обходиться услугами только одного лакея? Конечно интересуюсь.
Лицо Тома осветилось радостью, но Себастьян указал пальцем на него и продолжил:
– Но если в этом доме пропадет хоть шнурок от ботинок, его стоимость будет взыскана с тебя.
– Да он правильный малый, вот увидите.
Том убежал. Гибсон занялся укладыванием своих разнообразных инструментов в саквояж. Немного погодя он спросил:
– Ты еще не видел ее?
Не было необходимости уточнять, о ком идет речь. Имя Кэт витало над ними.
Себастьян направился в другой конец кабинета, плеснул в бокал бренди.
– Нет. Еще нет.
Гибсон оторвался от своей трудоемкой задачи.
– Тебе нужно найти способ избавиться от прошлого, Себастьян. Вернее, забыть само прошлое. Забыть Кэт. Войну. То, что ты видел. И то, что делал.
"Забыть отчаянную безуспешную попытку разыскать мать". – Эти слова тоже витали между ними. Несказанные, они будто звенели в воздухе.
Себастьян протянул другу выпивку.
– А ты мог бы избавиться от прошлого, Пол? Забыть то, что было на войне? Забыть, что лишился ноги?
"Забыть жажду сладкого забытья, которое приносит настой мака?"
От уголков глаз к вискам побежали морщинки, когда Гибсон поднял бокал, словно в молчаливой здравице.
– Нет. Но докторам свойственно давать хорошие советы, которым они сами не в состоянии следовать.
ГЛАВА 66
Понедельник, 23 сентября 1811 года
Кэт сидела у себя в гардеробной, наблюдая за тем, как горничная укладывает сундуки, как вдруг, подняв глаза, увидела перед собой Себастьяна, стоящего в дверях.
– Я слышала, ты был ранен.
Ее встревоженный взгляд обежал порезы и синяки, расцветившие его лицо, руку на перевязи, неловко прижатую к боку.
– Ничего страшного. – Он обернулся, оглядывая беспорядок в комнате: откинутые крышки наполовину уложенных сундуков, платья, разбросанные кругом. – Так это правда, о чем болтают? Ты вышла замуж?
Она кивнула, испугавшись, что не сумеет вымолвить ни звука, но смогла взять себя в руки и ответила:
– Да.
Он пристально изучал ее лицо.
– Почему за Йейтса?
– Он сумеет меня защитить. Располагает некоторыми свидетельствами, опасными для Джарвиса. Они погубят лорда Чарльза, если станут известны.
– Но, Кэт, что же это за странный брак? Ты выходишь за человека, который…
Себастьян замолчал.
– Именно такой брак, какой мне мужем, – дрогнувшим голосом ответила она, потом кашлянула, пытаясь одолеть комок, застрявший в горле и мешавший говорить. – Я послала в "Морминг пост" заметку, они опубликуют объявление об этом событии. Несомненно, пойдут толки, но со временем они утихнут.
Он пожал плечами, но промолчал. Кэт знала, как мало значат для него людские пересуды и молва.
Старые желания овладели ею – желание обнять и утешить в покое нежного объятия. И сила его была так сильна – несмотря на все, что она узнала, несмотря на позор их кровосмесительной связи, – что ощущение это парализовало и изумило ее. Кэт с силой сцепила руки и сложила их на коленях.
– Ты говорил с графом Гендоном?
Его бледное лицо казалось таким опустошенным, будто вместе с жизненными соками его покинули все чувства.
– Мне нечего ему сказать.
– Но его вины нет в том, что случилось с нами. Бог видит, он пытался все предотвратить.
– Он принудил твою мать стать его любовницей.
– Так же, как ты принудил меня.
– Я хотел, чтобы ты стала мне женой.
– Да. Хоть… хоть от этого нас пощадила жизнь.
Его глаза впивались в ее лицо, пылали вопрошающим, жарким огнем.
– А ты? Ты сумела простить его?
Кэт тяжело вздохнула.
– Память о матери не дает мне простить его. Он хотел лишить ее ребенка. Но мне-то он желал только добра, правда ведь?
– Добра он желал себе самому. Он собирается признать тебя дочерью?
Она почувствовала, как злая насмешка искривила ее губы.
– Мне кажется, это было бы немного слишком. Не графу Гендону признавать какую-то актрису своей дочерью. К тому же актрису, которая, как всем известно, была любовницей его сына.
– Кэт.
Он потянулся к ней, она резко отпрянула.
– Нет. Ты не должен этого делать.
Руки Себастьяна бессильно упали. Неожиданно Кэт почувствовала, что больше не в силах следить за ходом его мыслей, предугадывать поток его чувств. Она знала Девлина лучше, чем он сам, лучше, чем кого-либо другого. Но она знала его как своего любовника. Разве она понимала его как брата?
– Я смотрю на тебя, – грозным шепотом звучал его голос, – я смотрю на тебя и вижу глаза своего отца, твои глаза, кажется мне, принадлежат ему. И все равно сердцем я не верю ему. Не могу поверить. Если бы ты была моей сестрой, неужели я бы не почувствовал этого?
Они пристально смотрели друг на друга через разделявшее их пространство.
Затем она спросила:
– Разве мы могли даже вообразить такое?
Он покачал головой.
– Я пытаюсь. Но не знаю, как мне прогнать любовь.
Она видела боль в его глазах, знала, то, что она скажет, не снимет и не облегчит ее. Ибо она хотела сказать: "Я люблю тебя. Я всегда буду тебя любить"
Вместо этого губы ее произнесли:
– Надо прогнать.
Граф Гендон прошел в будуар к Аманде, где та сидела, занимаясь рукоделием.
– Пришел сообщить тебе, что у меня есть побочная дочь. – Произнеся эти слова, он встал в центре ковра, покрывавшего пол, покачался на носках. Аманда продолжала невозмутимо класть стежок за стежком на покрывало, которое вышивала. – Да. Незаконное дитя.
Аманда издала легкий смешок, игла ее аккуратно скользила по ткани.
– Ах, господи, папа, не проявляешь ли ты избытка чувств? Что за сентиментальность в твоем возрасте? И кто же эта милая крошка, которая ухитрилась убедить тебя, что она твой давно потерянный отпрыск?
– Кэт Болейн.
Веселое выражение мгновенно покинуло ее лицо, она отложила в сторону вышивание.
– Ты шутишь?
– Нет.
– Умно с твоей стороны. – Она приподняла бровь. – Значит, этот ужасный брак стал теперь невозможен. Как ты сумел внушить ей эту мысль?
Гендон медленно пожевал губами.
– О чем ты говоришь? Я что-то не возьму в толк. Ты считаешь, что я выдумал подобную историю, чтобы разлучить эту женщину и Девлина? Нет, я не настолько хитер. Она и вправду моя дочь. В этом не может быть никаких сомнений.
Он с интересом следил, как недобрая улыбка разливается по лицу дочери.
– Следовательно, теперь они уверены, что долгие годы жили в кровосмесительном союзе? И ты не сказал ни слова, чтобы разубедить их в этой ужасной мысли?
Гендон выпятил челюсть, но промолчал.
– Когда-нибудь Себастьян откроет правду, ты понимаешь? И когда это случится, тебе придется солгать ему еще раз. Этой лжи он никогда тебе не простит.
Гендон скользнул глазами по высокомерному лицу дочери, на котором нашли такое безуспешное воплощение его собственные черты и тонкая красота ее матери. Хотел было сказать, что она ошибается. Но вместо этого повернулся и пошел к выходу, оставив Аманду наедине с ее вышивкой, пяльцами и мертвым камином. Он почти достиг двери, когда услышал, как она тихонько рассмеялась.
Но не остановился.
Чарльз, лорд Джарвис, стоял у окна в своем кабинете, глядя в окно на деревья, растущие на Беркли-сквер позади его особняка. В душе его царил безмятежный покой. Гнев, ослепление, они заставляют человека совершать глупости, а Джарвис не намерен делать их. Ему случалось терпеть неудачи – и ему пришлось с ними примириться. Но сейчас он не торопился. Перед ним постепенно проявлялся путь, который еще обернет ситуацию в его пользу.
В дверях неслышно возник дворецкий.
– К вам лорд Девлин, ваша милость.
Джарвис не обернулся. Его взгляд не отрывался от сада под окном.
– Меня нет дома.
– Да, ваша мил…
– Я подозревал, что мне откажут, – послышался вежливый голос виконта. – Поэтому пришлось взять на себя смелость и войти самому.
Джарвис резко дернулся, глаза его зло прищурились. Рука виконта была на перевязи, рана на лбу залеплена пластырем. Джарвис ухмыльнулся:
– От чьей руки урон? Лорда Стентона или этого кентского лекаришки, о котором я слышал?
– Обоих.
Джарвис потянулся за табакеркой.
– Говорите, что вас привело в мой дом, и немедленно убирайтесь.
Девлин улыбнулся. Под мышкой здоровой руки он прижимал к боку большую тетрадь в обгорелом переплете. Виконт взял ее и аккуратно положил на край стола.
– Я принес вам вот это.
Джарвис непроизвольно нахмурился.
– Что "это"?
– Судовой журнал последнего рейса "Гармонии". Мне почему-то показалось, что вы найдете его небезынтересным.
Джарвис не двинулся с места.
Посетитель направился к двери, но, уже взявшись за ручку, помедлил, обернулся и произнес:
– Мне жаль, что я не был знаком с вашим сыном. Вы можете им гордиться. До свидания, милорд.
Когда Девлин скрылся, Джарвис минуту продолжал стоять не шелохнувшись, он смотрел на обгорелый переплет тетради. Прошло некоторое время, прежде чем он отошел от окна, протянул руку и взял ее со стола.
Он читал журнал, сидя на подоконнике у того же окна. Дочитав, с легким стуком захлопнул его. Солнце уже садилось, прячась за острые соседние крыши, тени на полу кабинета удлинились.
Но лорд Джарвис продолжал сидеть не двигаясь, пока последние лучи дневного светила не погасли на небе, а перед его домом на мостовой Беркли-сквер не заплясали отсветы масляных фонарей.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28