.. Короче говоря, мобилизовывать на фронт заводских рабочих перестали. Однако за это время набрали на завод кой-кого из деревни: народ пока что еще сырой. Но не в этом беда: сырое - высохнет. А вот пробрались кой-где к станкам сыновья лавочников, волостных писарей, трактирщиков: этим лишь бы от воинской повинности избавиться да начальству угодить. Я это тебе к тому говорю, что ничего особо серьезного на заводе провести сейчас не удастся: почва не готова. Что же можно сделать? Можно сделать небольшую пробу сил. С одной стороны, такая проба послужит школой для молодых рабочих из деревни. С другой - нельзя же без конца давать неприятелю потачку. Обнаглел неприятель-то. В сборочном цеху появился мастер, прохвост первостатейный. Надо ему укорот сделать - зарвался! Ему надо сделать укорот, а рабочим показать: вы - сила, не забывайте про это. Время трудное, жестокое, опасное, но вы - по-прежнему сила!
...Не один раз подходила Марья Ивановна к дверям - послушать: который уж час говорят о чем-то столь непохожие друг на друга жильцы, - говорят, а слов не разобрать...
Дело, о котором с мельчайшими подробностями, предусмотрев решительно все, вплоть до мелочей, говорил Шелягин, показалось Грише чрезвычайно простым. Он даже разочаровался немножко: по тону Шелягина можно было ждать куда большего!
Выйдет к грузчикам человек в тулупе, крикнет, зевнув: "Эх, мать честная, курица лесная!", и по этому знаку надо будет двум - трем грузчикам кинуться к заводу, сбить с ворот цеха навешенный мастером замок.
- А остальное уж дело самих рабочих. Помни: как только замок собьете, необходимо вам с заводского двора уходить немедля. Не страха ради, конечно, а такая у нас сейчас тактика: сил попусту не тратить. Они скоро понадобятся. Понятно?
- Понятно, - сказал Гриша, - все до конца понятно.
- Все? А как ты на завод попадешь? Кто тебя туда пустит?
- Ну... там сторож в проходной сидит. Мы с ним сладим! Справимся.
- Со сторожем уже поладили: он грузчиков пропустит. Трогать его - ни в коем случае! А сборочный цех где? Знаешь?
- Найдем.
- Значить, искать будешь? Искать - время терять. А времени у тебя будет - секунды. Сборочный цех во дворе, второе здание слева. На нем ты и увидишь лабазный замок. Чем будешь сбивать замок? Ага, вот и выходит, что не все для тебя ясно. А кто с тобой пойдет? И сколько?
Гриша подумал о Телепне и Кузнецове.
- Я думаю, двое.
- Дюжие ребята? - спросил Шелягин придирчиво.
- Баржи грузить - приходится быть дюжим.
- Опасаюсь одного, - сказал в заключение Тимофей Леонтьевич: погорячиться ты можешь. Погорячишься - все дело испортишь... Ну, положим, там, в сборочном цеху, есть товарищ один, Тулочкин. Ты его узнаешь: маленький такой, а усы громадные. Слушайся его во всем, слышишь?
И еще раз подходила к дверям Марья Ивановна. И опять ничего не разобрала.
Шелягин, проводив Гришу до порога своей комнаты, сказал:
- Постой-ка минутку. Мой теперь черед книжки тебе давать.
Он подошел к висящему на стене шкафчику, бережно вынул оттуда журнал в палевой обложке и протянул Шумову.
Гриша прочел: "Русский паломник" и с недоумением посмотрел на Шелягина.
Тот сказал таинственно:
- Полистай, полистай!
Григорий раскрыл журнал; текст начинался с проповеди какого-то протоиерея.
- Полистай, полистай - дома у себя, - повторил Тимофей Леонтьевич, не ленись. Я так считаю, чтение это для тебя будет самое подходящее.
Вернувшись к себе, Гриша сразу же начал листать "Русский паломник" страницу за страницей. В середину журнала была тщательно вброширована отпечатанная за границей работа Ленина "Что делать?".
26
Поначалу все шло так, как предполагал Шелягин.
В морозный день вышел после полудня к пристани человек в тулупе, глянул в тусклое небо и, зевнув, пропел протяжно:
- Э-эх, мать честная, курица лесная!
Кузнецов знал обо всем заранее. Он сразу же ухватился за обрубок корневища, уцелевший на дубовом комле. Гриша взялся за другой конец дерева.
- Не сдюжите, - засмеялся Телепень и засучил рукава. - Без меня вам не обойтись! А куда это вы, ребята?
- Наших бьют! - сказал ему возбужденно Кузнецов. - Пойдем, Телепень, силу мерить!
Телепня не надо было уговаривать.
Втроем понесли они дубовый кряж - на рысях - к заводу.
Сторож в проходной, увидев их, низко нагнулся, - не то искал потерянное на замусоренных половицах, не то просто прятал лицо - на всякий случай.
Грузчики пробежали через проходную на заводской двор.
- Налево, второй корпус, - почему-то шепотом сказал Гриша.
И тут же услышал начальственный окрик:
- Что за люди?
Наперерез бежал к ним, выпучив глаза, мордастый мужчина в черной папахе, в коротком, крытом сукном полушубке с меховым воротником.
- Эй, сторож! Сторож! Черт!..
Не сговариваясь, Кузнецов и Шумов подскочили к нему, сбили с ног; мордастый заорал неистово.
Кузнецов, прижимая его к мерзлой земле, пробормотал:
- Карманы, карманы надо проверить, нет ли револьвера.
Револьвера у мордастого (Гриша догадался, что это и был мастер сборочного цеха) не оказалось, а свисток был; Кузнецов отобрал его и швырнул подальше - к воротам.
Телепень с Гришей подняли вдвоем дубовый кряж, подбежали к зданию цеха, где на тесовых воротах, на железном болту, висел огромный замок.
Они высоко подняли кряж, раскачали... Ударили - и замок, сделанный на совесть, устоял! Грише с необычайной резкостью запомнилось косо, "елочкой", сбитые гладкие доски ворот с коричневыми глазками от соструганных сучков, массивный, похожий на рельс болт...
Мастер в руках Кузнецова обмяк, запросился:
- Братцы... я что ж... я человек подневольный!
- Лежи смирно! - велел ему Кузнецов и бросился помогать Шумову с Телепнем.
Теперь уже три пары сильных рук, подняв кряж, кинули его с размаху в дужку замка. Слышно стало, как за запертыми воротами цеха возник тревожный гомон...
Мастер привстал, воровато оглянулся и со всех ног побежал к проходной будке.
- Свисти! Подымай тревогу! - крикнул он, подбегая к сторожу.
В эту минуту дужка замка от очередного - четвертого по счету - удара наконец отлетела, ворота распахнулись, из цеха с грозным гулом хлынула толпа рабочих.
Один из них крикнул отчаянно:
- Убежал!
И тут произошло то, чего никто не ожидал.
Вероятно, и для самого сторожа собственный его поступок был неожиданным: с испуганно-оторопелым видом он схватил в медвежьи свои объятия вбежавшего в проходную мастера и выволок его назад - на заводской двор.
- Баранья голова, - потерянно бубнил сторож, - подумал бы толком разве можно против народа?
- Товарищи! - приподнявшись на носках, закричал во всю силу низенький, коренастый мастеровой. - Соблюдай порядок! Не допустим самосуда!
- Тачка где? - крикнул кто-то. - Тачку сюда живей!
- А мешок готов?
Мастер опять взмолился, лицо у него стало иссиня-белым, с черными крапинами на щеках.
- Братцы...
Низенький усатый мастеровой, разгоряченный, дыша тяжело, подошел к грузчикам:
- За помощь, друзья, великое спасибо! Низко вам кланяемся! - Он и на самом деле скинул барашковую шапку, поклонился в пояс. - А теперь просим: не оставайтесь здесь более ни минуты.
Гриша понял, что низенький был здесь вожаком.
Двое рабочих с расторопной поспешностью и с таким видом, будто делали они это уже не раз, напялили на испуганного мастера белый мешок, должно быть, из-под муки.
Гриша задержался всего на одну секунду - поглядеть, что будет дальше.
Уже прикатили откуда-то одноколесную тачку - должно быть, она стояла где-нибудь наготове... Мастер с отчаянием забарахтался в мешке. На тачку, опершись рукой о плечо молоденького мастерового, вскочил низкорослый человек (это и есть Тулочкин, подумал Гриша) и необычайно сильным для его роста, далеко слышным голосом начал:
- Товарищи! Доколе будем терпеть издевательство жандармского охвостья? Доколе...
- Ну, брат, теперь ходу! - встревоженно сказал Кузнецов. - Теперь у них уж пошли дела свойские... Через пять минут прискачет полиция.
Трое грузчиков через проходную вышли на площадь. Гришу удивило, что она оказалась безлюдной; только с самого ее края, поближе к Черной речке, сидели на корзинках три женщины, укутанные в теплые платки: должно быть, торговки печеными яйцами, оладьями - всякой снедью, которую разбирали у них по дороге на работу мастеровые.
- Чисто сработано! - оглядываясь назад, похвалил Телепнев. - Фараоны поспеют как раз к шапочному разбору.
Грузчики уже вернулись на пристань, когда через широко распахнутые ворота завода рабочие выкатили на площадь тачку с мастером: из завязанного мешка у него торчала только всклокоченная, с выпученными глазами голова.
- Ты говорил, - закричал ему с яростью старый, седой рабочий, говорил, что ты - подневольный человек? Нет, ты не человек, коли своих продаешь!
Тачку подвезли к глубокой сточной канаве, и уже раздавались шутки:
- Эх, жалко - подморозило... А то бы мы тебе усы нафабрили.
Отходчив русский человек - со смехом, с уханьем, с солеными присловьями мастера вывалили в канаву.
И сейчас же раздался голос Тулочкина:
- Товарищи! Все по местам! Наступит время, когда мы по-другому будем судить предателей рабочего класса! Это время не за горами... А теперь спокойствие! Все по местам.
Заводские ворота медленно закрылись. Скоро площадь снова стала безлюдной.
...К мосту через Черную речку скакал на вороных конях отряд конной полиции.
27
С каждым месяцем становилось все голоднее. У Григория Шумова резко выступили незаметные прежде на круглом лице скулы. Костлявыми стали казаться широкие плечи. Но чувствовал он себя увереннее прежнего, как-то прочнее. Иногда сам себе удивлялся: словно стал он не бедней, а богаче.
...На всю жизнь останутся в памяти Григория Шумова ночные беседы с Тимофеем Леонтьевичем. Теперь он уже знал, что Шелягин связан с таинственным "комитетом", полным именем которого были подписаны расклеенные в памятную ночь листовки.
А разве не стал он богаче от настоящей мужской дружбы с Кириллом Комлевым, которого еще в детстве любил как дядю Кирюшу, но только теперь разглядел его по-настоящему - человека большой душевной силы?
Неожиданно смелые вопросы задает при встречах с Григорием Шумовым питерская швея Катя Трофимова, - не его в этом вина и не его тут заслуга: скорее всего, сказалось на Кате ее возникшее в добрый час знакомство с неизвестной Шумову мастерицей Натальей Егоровной.
Перестал скрытничать и не совсем ясный для него Оруджиани.
Широк мир, населенный друзьями Григория Шумова - и теми, которых он знает близко, и теми, кого он еще не успел открыть. А сколько новых людей ему предстоит встретить на своем пути!
Столкнувшись с Шумовым под аркадами университетского двора, Оруджиани удивился:
- Что с вами? Вы как-то изменились. Глаза стали шире...
- Это, должно быть, оттого, что щеки подтянуло.
- Возможно. А новости есть?
- Какие же новости... - Гриша вспомнил свой разрыв с Барятиным. Одного друга я потерял, двух других нашел...
- Так что, можно сказать, не в накладе? - сказал Оруджиани, с рассеянным видом оглядываясь. - Знаете что? Тут не очень подходящее место... Отойдем-ка в сторонку: мне надо сказать вам несколько слов. Помните об Озерках?
- Помню.
- А знаете ли вы, что в первый же день совещания в Озерках была принята прокламация к студенчеству? К нам с вами?
- Нет. Не слыхал об этом.
- Текст ее сохранился. Недавно нам удалось, правда довольно кустарным способом - на "студне", оттиснуть сотню экземпляров.
Для Гриши не было секретом существование "студня" - полупрозрачной тугой массы, варенной на картофельной муке; исписанный литографскими чернилами лист бумаги накладывали на поверхность "студня", прокатывали сверху валиком - и после этого студень уже заменял литографский камень, на нем можно было заготовить сотню, другую листовок.
- Вам передаст один экземпляр Веремьев. Близка годовщина расправы над думской пятеркой. Нам надо подготовиться...
- Но ведь ноябрь давно прошел!
- В ноябре был налет полиции на Озерки. А суд-то ведь состоялся позже, в феврале. Рабочие Питера будут отмечать именно эту годовщину. Как откликнется университет? Ясного ответа на этот вопрос, мне кажется, никто сейчас дать не может. Пестра, ах, как пестра наша студенческая братия! Всякого у нас жита по лопате. Во всяком случае, нам-то в меру своих сил надо сделать все, что сможем. Что вы так смотрите? "Нам" - это значит: передовой части студенчества... Правда, такое определение звучит несколько расплывчато. Но не в определении суть. Знаете что? Мне пришла в голову мысль как-нибудь договориться с Трефиловым и Притулой. Знаете Притулу? Это у них восходящее светило.
Шумов уже знал: "У них" - значит у людей эсеровского толка. Их, впрочем, нельзя было назвать строго партийными; существовали в университете, в Лесном, на Высших женских курсах кружки студентов, тяготевших к эсерам, - одни такое тяготение свое принимали всерьез, другие просто хотели "поиграть в революцию", уже заранее поглядывая, как бы своевременно уйти в кусты и следы за собой замести. Об арестах кого-нибудь из этой публики не было слышно. Впрочем, Трефилов высылался когда-то "в административном порядке" в город Вятку, что и создало вокруг него ореол "старого борца"; но, по словам Оруджиани, было это во времена царя Гороха.
Притула считался деятелем кабинетного типа, "теоретиком".
- Надо попытаться договориться с ними на какой-то основе, озабоченно говорил Оруджиани. - Правда, они предпочтут завести канитель, бесплодный спор по теоретическим вопросам, отлынивая от дел практических. Практика у них не очень-то казиста. Практика такова, что их Керенский невредимо сидит в думе, тогда как большевистские депутаты - в Сибири. Ну, обо всем этом мы еще успеем поговорить. На днях вас разыщет Веремьев.
...Передавая Грише прокламацию, о которой говорил Оруджиани, Веремьев рассказал, что в Петербурге еще в прошлом году образовался объединенный комитет большевистских групп Горного, Политехнического, Технологического, Сельскохозяйственного и Женского медицинского институтов.
Эти группы каждая в отдельности и весь комитет в целом действовали довольно энергично. Слабее была поставлена работа в университете и почти совсем не велась - в Путейском. Но и самые многолюдные группы учебных заведений еще не были партийными организациями... Оруджиани ничего не скрывал, когда в разговоре с Гришей отрицал свою принадлежность к большевистской партии. Работая для партии, он в ней не состоял.
Веремьев сказал как-то неопределенно:
- Ну, ведь партийных билетов у нас не выдают.
Запершись после ухода Веремьева в своей комнате на ключ, Гриша развернул сложенную вчетверо прокламацию. Ему бросились в глаза строки:
"...Русский народ, а в особенности мы, студенты, научились кое-чему с 1905 г.; нас не обманешь сладкими напевами... Товарищи! Свободная школа может быть только в свободной стране..."
Потом он, сдерживая волнение, прочел ее всю, от начала до конца.
Заканчивалась прокламация словами:
"Да здравствует новая российская революция!"
Это обращение к студентам было принято в ноябре четырнадцатого года в Озерках - в зоне, объявленной на военном положении, и утверждено подпольной партийной конференцией в первый же день ее работы.
Озерки четырнадцатого года...
Туда можно было попасть и по железной дороге, и городским трамваем последняя его остановка находилась совсем недалеко от неприметного деревянного дома под номером 28-а по Выборгскому шоссе.
А лучше всего было бы - исходя из некоторых соображений - сделать так: выйти пораньше из города, взять в подходящем месте на Неве лодку, перебраться на другой берег, уйти поглубже в лес, несколько раз переменить направление и, удостоверившись в полном безлюдье (кто будет бродить в ноябрьский холодный день среди пустых, заколоченных на зиму дач?), выйти на Выборгское шоссе к дому номер 28-а.
Такой именно путь избрал Бадаев, депутат Государственной думы.
С большими предосторожностями прибыли и другие члены "большевистской пятерки" в думе.
Приехали в Озерки представители с мест: из Риги, от латышей; от харьковских большевиков; от Иваново-Вознесенска и, конечно, от Петербурга...
Делегат от Кавказа Алексей Джапаридзе был арестован на петербургском вокзале. Некоторые товарищи были задержаны охранкой, еще не успев выехать из своих городов.
2 ноября конференция начала свою работу.
Приняв обращение к студенчеству, она перешла к наиважнейшему вопросу - к ленинским документам, касающимся войны и доставленным из-за границы с огромным трудом. На местных делегатов возлагалась задача: распространить идеи Ленина - прежде всего в промышленных центрах России.
На третий день совещания, 4 ноября, около пяти часов вечера наружная дверь в доме номер 28-а по Выборгскому шоссе была сорвана с петель, в комнату ворвались жандармы и полиция.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36