Я хочу закричать: "Не лезь туда, не надо!"
Душа разрывается, а звука нет, и ни рукой, ни ногой пошевелить не могу.
Все три раза я просыпался в холодном поту, с бешено стучащим сердцем. Ленке говорить ничего не стал, совсем баба изведется, да и нас, с ее характером, замучает. Но для себя я беды никак ни пророчил, а она подкралась, и совсем не оттуда, откуда я ее ждал.
Весь наш бордель-отель начало лихорадить недели за две до того рокового дня. Пошли слухи, что хозяин наш, грек Тураниди, собирается на свою историческую родину. Удивления это не вызывало, такой бардак в стране, хоть сам беги, да некуда. А греки у нас жили еще со времен Екатерины. И наш Володя, черноглазый красавец с могучей челюстью и габаритами Терминатора, по-гречески-то говорил еле-еле.
Так вот. Прихожу я в тот день на работу, все идет как обычно, народу не очень много, еще не сезон. Только за центральным столиком Тураниди с каким-то бритоголовым бычком гудит. Кругом девки сидят, штуки по три на каждого, музыка гремит приблатненная, ну, как обычно. Ансамбль у нас хороший, почти все в Одесской филармонии работали, хоть Моцарта, хоть Бетховена сыграют, но сейчас приходилось все больше "Мурку" лабать. И гуляют эти за центральным столом очень красиво: икра черная и красная, салатов шесть видов, балыки, языки, ну и как же без шашлыка! Его я всегда сам жарю. Наполовину обычный, наполовину по-краски. Я всегда ориентировался по тому чуду природы, приготовленному Жеребой из печени медведя. Отправили десять шампуров в зал, примерно через полчаса прилетает наш Осип Андреевич, метрдотель, так он человек довольно степенный, прошел хорошую школу в Одессе, а тут весь в поту, растерянный.
- Иди, - говорит, - Тебя к столу требуют.
Я удивился.
- Что, шашлык не понравился? - спрашиваю.
- Да нет, наоборот. Тураниди тебя новому хозяину представить хочет.
Я, признаться, опешил. Как-то я не воспринимал всерьез все эти разговоры про продажу заведения, а тут на тебе, в самом деле!
Делать нечего, сменил замызганный фартук на белоснежный, поправил колпак и поплелся в зал.
Компания была уже хороша. Тураниди смотрел на всех стеклянными глазами, это у него высшая степень опьянения, никогда его не видели лежащим или хотя бы шатающимся. Рядом с ним две подруги хихикают, тоже хороши, еще парочка этого
бритоголового облепила. Я его лица не видел, только затылок, заплывший жиром, да руки на столе, пальцы как сосиски, и чуть не на каждом по перстню с каменьями. Грек меня все-таки рассмотрел, спихнул с левого плеча худющую блондинку (он почему-то любил девушек в предобморочном состоянии крайней степени дистрофии), и пальцем ткнул в мою сторону. Речь его звучала отчетливо, хотя и несколько замедленно.
- Вот, моя гордость. Всех выгнал, его оставил. Самородок, Юрий Александрович Соломатин, шеф-повар. Познакомься, Юра, с новым хозяином заведения. Борис Миронович, вернулся на родину с большими бабками, прошу любить и жаловать.
Бритоголовый медленно повернулся ко мне. В глаза мне блеснули камушки на огромном кресте, висящем на здоровущей золотой цепи.
- Шашлык у тебя... ништяк... не хуже, чем у грузин... хвалю.
Еле выговорив это, новый хозяин неверным движением достал из кармана стодолларовую купюру и затолкал ее мне в карман фартука. Потом он уставился мне в лицо.
- Где-то я тебя, парень, видел... - пробурчал он, тараща на меня маленькие свиные глазки. Судя по складкам на лбу, он даже попытался напрячь мозжечок, или что там у него на самом деле под черепушкой. К моему счастью, он скоро устал от непривычного вида деятельности и махнул рукой.
- Ладно, потом вспомню... Еще шашлыка, в номера...
И новый хозяин ткнул пальцем куда-то вверх.
На кухню я вернулся на автопилоте. Машинально показал Яшке, своему личному поваренку, пять пальцев и долго стоял у мангала, старательно поворачивая шампуры над углями. По-моему, они даже получились, хотя все это время в голове
стучала только одна отчаянная мысль: "Неужели все сначала?!"
Да, новый хозяин меня не узнал, зато я его признал сразу, мгновенно. Как будто снова очутился в подвале Али и надо мной склоняется грузная фигура одного из "пехотинцев" Коржана. "Идти сможешь?" - так спросил он меня тогда. В те времена он отзывался на кличку Борман, теперь Борис Миронович.
В голову лезли невеселые мысли: "Ну, не узнал от меня сегодня, узнает завтра. Да, я изрядно поправился с тех пор, но куда деть эти оттопыренные уши, нос картошкой и веснушки? И что же тогда мне делать? Снова пускаться в бега? Куда и как? Со всей семьей? Бросив дом, все нажитое."
Безнадега подкатила к сердцу так, что, отложив готовые шашлыки, я повернулся к своему помощнику Денису и сказал:
- Пойду, я, пожалуй, Дениска. Что-то мне сегодня нехорошо.
- Идите, Юрий Александрович, да оденьтесь получше, а то опять простудитесь.
Я машинально кивнул ему и, уже снимая фартук, сказал забежавшему на кухню Осипу Андреевичу:
- Шашлыки готовы, отнесите новому хозяину.
- Хорошо, сейчас. Люда! - кликнул тот официантку. - Отнеси в пятый номер шашлыки.
Переодевшись, я вышел на улицу через черный ход, пошел своей обычной дорогой вдоль здания. Там, в заборе, была дыра, через нее я сокращал расстояние до дома почти вдвое. Уже завернув за угол, я увидел, как в приоткрытую дверь запасного хода с торца здания пробивается полоска света. Это меня удивило, обычно ее открывали в преддверии пожарной инспекции, не чаще. Движимый любопытством, я подошел вплотную, заглянул. По длинному пустынному и узкому коридору нашего бывшего профилактория уходила в сторону ресторана официантка с пустым подносом.
"А ведь она была у него" - понял я. С невероятной силой мне захотелось еще раз посмотреть на этого бывшего Бормана, ныне Бориса Мироновича. Пятый номер я знал хорошо, в свое время Тураниди носился с ним как с насиженным яйцом, просто замучил строителей. Но зато получился номер люкс, просто конфетка. Три комнаты, бассейн с джакузи, небольшой, но поплескаться втроем там было можно. Первое время мы как на экскурсию ходили туда всей кухней.
Пройдя по коридору метров пять, я осторожно повернул круглую ручку замка, приоткрыл дверь и заглянул в номер. В обширном холле не было никого, и я, бесшумно ступая по толстому ковру, прокрался к спальне. Двустворчатые
застекленные двери оказались прикрыты не до конца. Сначала я увидел ноги Бормана, кривоватые, с густой черной шерстью. Судя по храпу, он спал. Меня удивило, что не было девиц, и лишь приоткрыв дверь, я расслышал смех и дамское
стрекотание, доносившееся как раз со стороны ванной. Девицы не отказали себе в удовольствии на дармовщинку побалдеть в джакузи.
Но я по-прежнему не видел лица бывшего Бормана. Зачем мне это надо было, я не понимал, но какая-то сила буквально толкала меня вперед. Ковер в спальне был ничуть не хуже, чем в зале, и моих шагов не слышал никто. Остановился я лишь у самой кровати, огромной, почти квадратной. Девицы чуть прикрыли своего благодетеля простынкой, и широченная грудь Бормана, с явными излишками жира и волосатости, равномерно поднималась и опускалась, словно качая в колыбели массивный крест с яркими стекляшками бриллиантов. Рот оставался чуть полуоткрыт, и из него тонкой струйкой сочилась слюна. Над верхней губой белел давний шрам, чуть уродующий линию рта. С закрытыми глазами он смотрелся получше, просто спящий человек, с низким лбом и мясистым, чуть свернутым набок носом.
"Ну вот, ты и увидел его, доволен?" - спросил я сам себя. И тут Борман открыл глаза. Случилось это как-то неожиданно, он не переставал храпеть, не дергался перед просыпанием. Так я бы еще постарался уйти, но все произошло очень быстро. Я застыл на месте, а Борис Миронович, чуть восстановив в глазах некоторую осмысленность, слабо прохрипел:
- А, это ты. Где же я тебя все-таки видел? Ведь я тебя уже встречал...
Он еще не кончил говорить, а в душе у меня полыхнула такая дикая волна ненависти, что я просто задохнулся от ярости.
"Эта сволочь рано или поздно меня вспомнит!" - понял я. Оглянувшись по сторонам, я увидел на столике рядом с кроватью пожаренные мной самим шашлыки. Пять шампуров еще чуть дымились, но три оказались пусты. Рука словно сама нашла один из них, я со всей силы ударил нержавеющим, отполированным стержнем в грудь Бормана. Удар оказался так силен, что он насквозь прошил сердце бывшего "пехотинца" Коржана и буквально пришпилил его к своей роскошной кровати. Он еще успел дернуться всем телом, как бабочка на игле, открыл рот, словно пытаясь что-то сказать, глаза его широко раскрылись, в них промелькнула искра понимания, но вымолвить хоть что-то он уже не смог.
Когда последняя короткая судорога оставила это тело и голова нового владельца ночного заведения откинулась назад, лишь тогда я понял, что натворил. Подавив первоначальный импульс страха, я прислушался. Девицы по-прежнему плескались в бассейне, в коридоре было тихо. Вытащив из кармана пиджака носовой платок, я аккуратно протер кольцо торчавшего из груди Бормана шампура, отступил в холл, не забыв вытереть дверную ручку. Оставалось самое трудное - незаметно улизнуть.
Чуть приоткрыв дверь, я хотел уже было выйти в коридор, но тут в его дальнем конце показалась стремительная фигура хлопотливого Осипа Андреевича. Сердце у меня оборвалось. Не зная что делать, я просто встал у двери, прижавшись к стене. Шаги нашего вездесущего метрдотеля замерли совсем рядом. Я уже совсем перестал дышать. Послышался стук в дверь, но какой-то тихий. И лишь когда он повторился, я понял, что Осип стучит в дверь напротив! Это подтвердил и донесшийся до моих ушей голос:
- Ираклий Вахтангович, уже одиннадцать, вы просили напомнить.
- Харашо, Осип! Спасибо! - ответил гортанный голос, и быстрые шаги нашего вездесущего "Меркурия" застучали по коридору, удаляясь в сторону ресторана.
Я буквально осел у стенки, как сломанный манекен. Но долго приходить в себя времени не было. Сзади были эти чертовы любительницы купания, да и грузин со своей бабой вот-вот должен был нарисоваться в коридоре.
Проскользнув в дверь, я махнул платком по латунной круглой ручке и и на цыпочках проскочил до фатального запасного выхода. Уже на улице оглянулся. Коридор был пуст. Я плотнее прикрыл дверь и услышал, как щелкнул английский замок.
До дома я добирался долго и очень осторожно. В нашей старой части города улицы узкие, фонарей мало. Но я постарался, чтобы редкие прохожие меня не увидели. И, кажется, это мне удалось.
Очутившись во дворе своего дома, я почувствовал и облегчение, и чудовищную усталость. Оттолкнув Джека с его могучими ласками, я прошел к своему шезлонгу под грецким орехом и растянулся на упругой ткани. Посидев так немного, я пошарил рукой по небольшому столику, стоящему рядом, налил себе шелковичного морсу, утолил жажду и надолго задумался.
"А что мне дало это золото? Богатство? Нет! Хлопоты, и очень большие. Сколько я всего пережил из-за него? При мне убивали десятки людей, сам я как-то незаметно стал хладнокровным убийцей. Да что я! Моя Ленка, бедная, несчастная девчонка, и то разнесла пулей череп тому майору. И что я имею в итоге? Постоянный дамоклов меч от угрозы разоблачения и жену- неврастеничку. "
Незаметно я вернулся воспоминаниями в тот памятный мартовский день девяносто первого года, когда в первый раз прочел на белом листке, приклеенном к столбу, это фатальное словосочетание: "Золотодобывающая артель "Заря".
Если бы можно было вернуться назад и все изменить! А так все текло своим чередом. Проклятая моя память не забывала ничего.
Снова мне дышал в лицо перегаром Рыжий, горел вертолет и невыносимо орал смертельно раненный Сенюхин, хрустела прокалываемая иглой шприца подпаленная кожа Чапая. Мы опять падали в пучину водопада, ползли по гребню горного хребта, и этот прощальный, растерянный взгляд Павла...
Нет, не забыл ничего, ни малейшей детали. Это прошлое казалось мне порой реальней монотонного и однообразного настоящего. Сколько довелось пережить всего: ненависти, боли, ярости, тревоги - на две жизни хватит.
Я очнулся лишь когда последние ночные звезды начали пропадать в синеве, а ночная тьма, свернувшись клубком, уползла спать в тень под деревьями. В доме зазвенели кастрюли, значит, Елена уже поднялась. Надо сказать ей, что случилось, предупредить, чтобы говорила, что я вернулся домой без пятнадцати одиннадцать. Она начнет нервничать, глотать свою валерианку. А тут еще эти нехорошие сны про Андрея! Как все тяжело!
Но надо жить. С золотом или без него. Оно потребовало очередной крови, и я пролил ее. Потребует ли оно когда-нибудь моей крови, кто знает? Мы словно связаны одной цепью, золотой, и порвать ее нелегко.
Загремели замки, защелки. Сейчас откроется дверь, и я увижу лицо жены. Она меня знает насквозь, сразу поймет, что случилось что-то страшное. Но надо постараться хотя бы улыбнуться.
Ну вот и она!
- Доброе утро, любимая!

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50