Джон дважды обещал ей, что они поедут в Честер и оттуда смогут завернуть в Абер. Однако изнурительные приступы лихорадки, неоднократно терзавшие Джона и огорчавшие Элейн, расстроили их планы. Когда следующим летом на равнинах восточной Англии наступила жара и чета вновь оказалась в Фозерингее, Джон вновь заболел, и на сей раз куда серьезнее, чем обычно.
XVII
Нортгемптон. Май 1231
Ронвен, неторопливо возвращаясь с рынка в дом, где нашла работу, остановилась, чтобы переложить из одной руки в другую корзину с покупками. Ее новой хозяйкой была жена богатого торговца шерстью, который любезно предоставил Ронвен место воспитательницы его шумных детей. Дважды Ронвен отправляла Лунед послания, в которых тщательно выбирала слова, чтобы сообщить, где она живет, но они оставались без ответа. Она не могла заставить себя вернуться в Уэльс. Ей хотелось быть поближе к Элейн и вернуться в ее дом.
Двое мужчин праздно прислонились к стене церкви на углу улицы; на платье одного из них красовался герб графа Хантингтона. От волнения у Ронвен пересохло в горле. Неужели граф знает, где она живет? Но ведь теперь у него не было никакой власти над ней, вспомнила она. Теперь она свободная горожанка, имеющая честный доход, к тому же ее охраняют городские стены.
Она поколебалась, а затем, движимая отчаянным желанием узнать новости от прислуги графа, подошла к мужчинам.
Те дерзко уставились на нее.
– Ну что, красавица, не в силах устоять перед нами, а? – Тот, что был повыше, заметил, что она рассматривает их.
– Попрошу без оскорблений, – вспыхнула Ронвен. – Вы из свиты графа Хантингтона?
Мужчина кивнул, потом нахмурился.
– Но это продлится недолго, – сказал он, после чего отошел к стене и принялся ковырять пальцем во рту. – Граф при смерти, я приехал в Нортгемптон, чтобы привезти к нему врача.
– При смерти? – отозвалась Ронвен, неподвижно уставившись на его лицо так, что он отшатнулся от нее. – А что с ним такое?
Он пожал плечами.
– Лихорадка, – неуверенно проговорил он. – Кто знает, да и кому какое дело? Мне платит его лакей. – Добравшись до заплечного мешка, он вытянул из него серебряный пенни и подкинул его в воздухе. По звону монет, раздавшемуся, когда он положил монетку обратно, можно было догадаться, что денег у него хватает.
– А где он? Они вернулись в Фозерингей? – спросила Ронвен.
Мужчина кивнул.
– А как насчет того, чтобы помочь мне потратить немного денег, пока мы ждем здесь? – спросил он и осекся.
Прошуршав юбками, Ронвен скрылась в толпе.
XVIII
Фозерингей
Элейн была потрясена болезнью Джона. Лихорадка началась внезапно, и девочка была крайне удручена, увидев его таким слабым и беспомощным. Ухаживая за ним, она поняла, как сильно полюбила его за это время, и поняла, что опасалась за его жизнь. Именно она послала за королевским лекарем, посетившим в то время Нортгемптон.
Элейн сидела у постели Джона и гладила ему лоб, когда вошла Ронвен. На мгновение она посмотрела на женщину, не веря глазам своим и оцепенев, а потом кинулась в ее объятия. Но если Ронвен надеялась, что они с Элейн будут сидеть и смотреть, как умирает Джон Честер, ее ждало разочарование. Элейн явно была готова приложить все силы, чтобы спасти жизнь мужа, она рыдала и молила Ронвен о помощи, и Ронвен, не в силах отказать своей любимице, села рядом со своим врагом, причинившим ей столько страданий, и с этого момента, как никогда, стала бороться за его жизнь.
Именно Ронвен приготовила отвары трав, которые избавили Джона от лихорадки. Она часами пропадала в кладовой, готовя сиропы от кашля.
– Королевский лекарь в отъезде, – сообщил вестник, наконец вернувшийся в Фозерингей, – но его доставят к лорду Хантингтону, как только он вернется в Нортгемптон.
Элейн боялась, как бы Джон не узнал, что Ронвен вернулась. В первый раз, когда она пришла в комнату к Джону, он был в таком бреду, что не мог узнать ее. Потом Ронвен надежно пряталась в кладовой и в комнатах Элейн, в башне на дальней стороне двора. Элейн своими руками давала ему лекарства, со страхом и надеждой наблюдая за его выздоровлением.
Когда наконец королевский врач прибыл, снадобья Ронвен были с пренебрежением отброшены. Суровый седой мужчина с густыми бровями и в длинной черной мантии наклонился к графу и стал считать пульс, но графу уже было намного лучше.
XIX
Август 1231
В спальне стояли сумерки, вдали раздавались раскаты грома. Элейн подняла руку, и Лунед перестала расчесывать волосы. В очаге не было огня, и Элейн распорядилась зажечь светильники. Хотя она горячо любила Ронвен, все же ей было приятно на время отдохнуть от навязчивого общества своей няни, следовавшей за ней повсюду, где только не было Джона. Ронвен сидела в беседке с Мараред, пока странствующий менестрель из Аквитании развлекал дам песнями, полными тоски о теплых южных краях. Жалуясь на головную боль, Элейн ушла вместе с Лунед, стремясь вернуться в прохладную тишину своих комнат, откуда открывался вид на реку. И впервые Ронвен не последовала за ней.
На дальней стороне замкового двора, над сторожкой, Джон метался в кровати, все еще под присмотром врача. Перед ужином Элейн зашла к нему. С некоторой застенчивостью она вложила свою руку в его и ощутила горячую, сухую, тонкую, как бумага, кожу его руки. Заметив это, врач предусмотрительно отослал ее прочь.
Под наплывом воспоминаний Элейн помрачнела – Джону следовало помочь как-то иначе. Она была уверена, что он поправился именно благодаря заботам Ронвен. В то утро она видела, как долго и методично врач прикладывает пиявки к худому телу мужа, к его груди и рукам, дожидаясь, когда, насосавшись крови, они свалятся в стоявшее внизу серебряное блюдо. Джон спокойно улыбался ей и попросил немного почитать. Элейн с радостью согласилась, но каждый раз ее глаза блуждали среди исписанных неразборчивым почерком строк пергамента и переносились на его лицо. Он был очень бледен; кровь его была недостаточно красной. Наверно, больше не стоило прикладывать ему пиявок. Элейн почувствовала, что скучает по двору своего отца, при котором были знахари с холмов, – такие, как Эинион, который казался Джону вредным и злым еретиком. Но, как рассказывала Ронвен, именно он научил ее всему тому, что она знала о целительстве, а это было немало.
– Довольно, – резко обратилась она к Лунед, когда та вновь принялась расчесывать ей волосы. Она беспокойно поднялась и подошла к окну, выглядывая в амбразуру, так чтобы можно было увидеть глубокую пропасть на западе. Там под лунным светом на расстоянии многих миль лежали гигантские спящие пики Ир-Виддфы.
– Ложись спать, Лунед. – Наконец, она решилась. – Ложись спать, я спускаюсь к конюшне.
Прошло немало месяцев с тех пор, как в ночной темноте она тайно ходила в конюшню к своим лошадям. Джон был непреклонен. Графине Хантингтон не пристало возиться с соломой, словно конюх, – теперь она уже стала женщиной.
От графини Хантингтон не могли ожидать, чтобы она вглядывалась в тени, или в одиночестве бродила по замку, или же галопом мчалась впереди мужчин, пропадая в пустошах во время соколиной охоты с любимым кречетом на перчатке. Ей следовало проявлять сдержанность и в любое время держаться, как подобает женщине.
– Миледи. – Мягкий голос остановил ее, едва она дошла до двери, ведущей во двор замка.
– Сенидд? – Она подозревала, что, когда ночью все в замке засыпали, он спал на пороге ее комнаты.
– Мне приказать, чтобы принесли фонари? – Вежливо спросил он.
– Не надо фонарей. – И она подошла к деревянной лестнице, ведущей во двор.
– Вам не следует уезжать одной. – Вежливый голос был настойчив.
– Я не одна, если вы со мной, – парировала она. Недовольно шурша юбками, Элейн сбежала по лестнице. Она остановилась внизу и обернулась. – Если хочешь, иди со мной. Если нет, можешь вернуться в большую залу и сделать вид, будто и не видел меня. Я собираюсь проехаться на Непобедимом.
– Ночью, ваша светлость?
– Здесь довольно света. Я не хочу, чтобы мой муж узнал об этом, Сенидд. Если предашь меня, отправишься назад в Гвинед. – Ее тон не оставлял никакого сомнения в том, что именно так и будет.
– Очень хорошо, ваша светлость.
Она внезапно улыбнулась ему.
– В последний раз, Сенидд, прежде чем я задохнусь тут. – К ней вернулась обычная очаровательная манера и вкрадчивая улыбка, против которой не мог устоять совершенно ни один мужчина, он знал об этом. – Ну, пожалуйста.
Если грумов и удивила просьба взнуздать большого жеребца для их маленькой госпожи, то виду они не подали. Коня вывели, и Сенидд помог Элейн взобраться в высокое седло. Он поспешно сел на свою резвую лошадь, опасаясь, как бы Элейн не поскакала галопом в темноте, но она степенно провела жеребца к сторожке у подъемной решетки ворот и осадила его, дожидаясь, когда открыли главные ворота, а потом погнала коня по дороге. Буря подступала все ближе, и глубокий сумрак неба на юго-западе через короткие промежутки времени разрывали зигзаги молнии. Непобедимый шел беспокойно и недовольно фыркал на шедшего за ним коня.
– Если мы выедем на дорогу за поросшей вереском пустошью, то сможем перейти на галоп, – наконец произнесла Элейн. Ее подавляли огромные пространства равнин, таинственно мерцавшие в лунном свете, и гигантский балдахин неба, этого безграничного восточного неба, под которым земля казалась такой маленькой и неприметной.
– А что, если мы попадем в бурю? – Сенидд почувствовал откуда-то издали сладковатый, прохладный запах дождя. Он заволновался, забеспокоились и лошади.
– Я поеду и в бурю.
– Нет, мадам, подумайте о себе, о своей безопасности. Прошу вас, давайте вернемся. – Он знал, что она не должна была этого делать; если с ней что-нибудь случится, виноват будет он. Сенидд вздохнул, в сотый раз теребя меч в ножнах.
Своеволие было главным недостатком Элейн. В детстве ее никогда не учили послушанию, а ее муж был столь же нетребовательный к ней, как и все вокруг нее.
Непобедимый злобно огрызнулся, и конь Сенидда отступил в сторону.
– Поехали. Здесь достаточно хорошо видно. – Элейн взяла поводья, и жеребец пошел медленным шагом.
– Почему, принцесса?
Она почувствовала неодобрение в его голосе и, пытаясь справиться с удилами, придержала коня и остановилась.
– Что ты имеешь в виду? – воинственно подняла она голову.
– Почему вы так ездите верхом? Графиня и принцесса должна вести себя, как положено даме…
Даже в лунном свете он заметил, как румянец залил ее щеки.
– Сенидд, дамы бывают разные – этому меня научил мой муж. Я из тех дам, что держатся в седле, как Рианон на ее белой лошади, которую не мог остановить ни один мужчина. – Она задумчиво произнесла мягкое уэльское имя.
– Ваш муж и правда так говорил? – Сенидд воззрился на нее.
Она выразительно кивнула.
Элейн читала Джону, когда он лежал в лихорадке, с закрытыми глазами, на дневной постели, специально устроенной в большом зале. Сперва она досадовала, что приходится проводить так много времени в заботах о муже, в то время как ей хотелось радоваться солнцу и ездить верхом. Понимая это, он стал звать ее к себе лишь на короткие периоды времени, постепенно удлиняя их. Как-то раз, когда за окном по крышам бил проливной дождь, мощными водопадами стекая по каменным желобам с карнизов дозорной башни, он усадил Элейн подле себя и, улыбаясь, вручил ей сверток, завернутый в кусок полотна.
– Это подарок.
Элейн посмотрела на него с замиранием сердца, поняв уже, что это книга; она медленно развернула полотно. Какова же была ее радость, когда она поняла, что это была книга на валлийском языке! Ее снедало любопытство, пока она переворачивала богато украшенные страницы.
– Я спросил твоего отца, может ли он послать тебе книгу уэльских сказок, чтобы поднять тебе настроение, Элейн, и он прислал это для тебя. Сказки здесь стары, как само время. Насколько я знаю, его барды и сказители долгие годы собирали и писали их. – Удивленный и взволнованный, он ждал, пока она листала страницы, по буквам читая заголовки – «Сон Максена», «Графиня Источника», «Передюр».
Она посмотрела на Джона, ее глаза сияли.
– Я знаю эти сказки.
– Конечно, знаешь, – улыбнулся он. – Но я тоже хочу узнать их. Ты почитаешь мне? – Как всегда, он наблюдал за ней, за странным ребенком, дочерью уэльского принца, возможно, потомком древних богов из сказок в той книге, что она держала в руках. Быть может, эти сказки помогут ему лучше понять Элейн и избавят ее от тоски по родине, от которой так побледнели ее щеки и которая в нем рождает чувство вины всякий раз, когда она, тщательно скрывая неохоту, подходит к его постели.
– Даже если это и так, – неохотно продолжал Сенидд, – уверен, он не имел в виду, чтобы ты ездила совсем без эскорта. Эти болота и пустоши полны разбойников, воров, грабителей и прочих негодяев. – Он осмотрел спокойный, освещенный луной пейзаж с нависающими тенями и густую тьму под деревьями, где могло укрыться целое войско, и содрогнулся.
– Если здесь и есть какие-либо грабители, мы обгоним их. – Элейн засмеялась. – Да и потом, есть ты и твой меч, чтобы защитить меня.
Тихий раскат грома на горизонте эхом отозвался у них за спиной.
Элейн ждала его в струящемся лунном свете, с рассыпавшимися по плечам волосами; кровь ее кипела от возбуждения; и она, и лошадь очень устали. Затем, словно из ниоткуда, молния рядом с ними прорезала небо и с размаху ударила в землю, заставив отступить коня.
Элейн не заметила, как они подъехали к замку, но, придержав коня, увидела его отчетливо в таинственном зеленом свете. Молния исчезла в мрачной темноте, оставив на стенах языки пламени, лизавшие крыши, растянутые на висельных столбах, подобно ярким флагам на турнире. «О Господи, – подумала она, – ведь молния могла сжечь крышу!»
В ужасе она смотрела, слушая возгласы и стоны мужчин и женщин, застрявших в высоких окнах, слишком узких, чтобы выбраться из них. На коньке крыши она заметила фигуру человека, озаренную огнем. Пока она наблюдала, мужчина повернулся от огня и, взобравшись на парапет, бросился в клубы дыма, крик его потонул в царившем внизу хаосе.
– О пресвятая Богоматерь, несчастные люди! Сенидд, разве мы ничем не можем им помочь? – Она смутно осознала, что Сенидд стоит рядом с ней. Но они и вправду ничего не могли сделать. Вокруг них бесновалось пламя и стелился дым, серовато-белый на фоне темноты ночи, усеянной мириадами искр.
Другая вспышка молнии осветила широкую ленту реки за ними, и замок, и цепочку вооруженных людей, неподвижно стоявших между замком и рекой, которая могла бы спасти замок. Элейн прищурилась, пытаясь рассмотреть знамя над головой их предводителя, но едкий дым с новым порывом ветра стал стелиться к реке, и она ничего не смогла теперь разглядеть.
Пошел дождь, словно на небесах опрокинули гигантский ковш. За считанные секунды он напоил землю, утолил жажду лошадей и двух всадников, но видимость резко упала. Элейн прищурилась, отчаянно пытаясь смотреть впереди себя, но теперь ее взгляд отказывался сосредоточиться; лишь дождь холодными серебряными иглами колол лицо и руки.
Она поняла, что Сенидд спешился и теперь стоял у самой гривы Непобедимого, вопросительно глядя на нее, схватив коня за удила. Элейн и не пыталась укрыться от дождя; она сидела прямо и неподвижно, и взгляд ее блуждал где-то далеко.
– С вами все в порядке, принцесса?
Она едва ли могла угадать выражение его прищуренных глаз. Волосы у него на затылке прилипли к кожаной шапочке.
– Я… не знаю. – Она почувствовала себя необычно рассеянной. – Замок… с ними все будет в порядке? Дождь погасит огонь…
Сенидд долго шел, ведя коня под уздцы, потом резко произнес:
– Вы видели пожар?
– И ты должен был его видеть. Там… – Она с удивлением уставилась на него.
Стена дождя совершенно скрыла от них вересковую пустошь. Еще одна молния осветила небо косым зигзагом.
– Миледи, но здесь нет никакого пожара и никакого замка, – вежливо произнес он. – Его никогда здесь и не было.
Глава пятая
I
Бангор. Июнь 1231
Свадебная церемония была мечтой Изабеллы. Когда завершалась церемония бракосочетания, весь Бангорский собор, с его мощными колоннами и высокой сводчатой крышей, был озарен солнечным светом. Принц Даффид ап Ливелин, наследник Гвинеда, Аберфрау и всего северного Уэльса, вел свою юную невесту к высокому алтарю и преклонил перед ней колено возле украшенного золотом и серебром аналоя. Несмотря на поток отчаянных писем от сокрушавшейся, молившей о прощении Джоанны, она все еще оставалась в заточении; ей не позволили присутствовать на свадьбе дочери ее возлюбленного с ее же сыном.
Рядом, со сжатыми губами, стояла Ева де Броуз, ее приятное лицо было скрыто под черной шелковой вуалью. «Неужели только она одна и помнит, что ее мужа повесили все эти люди?» – размышляла она, оглядывая полный людей собор. Она в гневе сжимала кулаки, слушая парившие ввысь голоса хора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
XVII
Нортгемптон. Май 1231
Ронвен, неторопливо возвращаясь с рынка в дом, где нашла работу, остановилась, чтобы переложить из одной руки в другую корзину с покупками. Ее новой хозяйкой была жена богатого торговца шерстью, который любезно предоставил Ронвен место воспитательницы его шумных детей. Дважды Ронвен отправляла Лунед послания, в которых тщательно выбирала слова, чтобы сообщить, где она живет, но они оставались без ответа. Она не могла заставить себя вернуться в Уэльс. Ей хотелось быть поближе к Элейн и вернуться в ее дом.
Двое мужчин праздно прислонились к стене церкви на углу улицы; на платье одного из них красовался герб графа Хантингтона. От волнения у Ронвен пересохло в горле. Неужели граф знает, где она живет? Но ведь теперь у него не было никакой власти над ней, вспомнила она. Теперь она свободная горожанка, имеющая честный доход, к тому же ее охраняют городские стены.
Она поколебалась, а затем, движимая отчаянным желанием узнать новости от прислуги графа, подошла к мужчинам.
Те дерзко уставились на нее.
– Ну что, красавица, не в силах устоять перед нами, а? – Тот, что был повыше, заметил, что она рассматривает их.
– Попрошу без оскорблений, – вспыхнула Ронвен. – Вы из свиты графа Хантингтона?
Мужчина кивнул, потом нахмурился.
– Но это продлится недолго, – сказал он, после чего отошел к стене и принялся ковырять пальцем во рту. – Граф при смерти, я приехал в Нортгемптон, чтобы привезти к нему врача.
– При смерти? – отозвалась Ронвен, неподвижно уставившись на его лицо так, что он отшатнулся от нее. – А что с ним такое?
Он пожал плечами.
– Лихорадка, – неуверенно проговорил он. – Кто знает, да и кому какое дело? Мне платит его лакей. – Добравшись до заплечного мешка, он вытянул из него серебряный пенни и подкинул его в воздухе. По звону монет, раздавшемуся, когда он положил монетку обратно, можно было догадаться, что денег у него хватает.
– А где он? Они вернулись в Фозерингей? – спросила Ронвен.
Мужчина кивнул.
– А как насчет того, чтобы помочь мне потратить немного денег, пока мы ждем здесь? – спросил он и осекся.
Прошуршав юбками, Ронвен скрылась в толпе.
XVIII
Фозерингей
Элейн была потрясена болезнью Джона. Лихорадка началась внезапно, и девочка была крайне удручена, увидев его таким слабым и беспомощным. Ухаживая за ним, она поняла, как сильно полюбила его за это время, и поняла, что опасалась за его жизнь. Именно она послала за королевским лекарем, посетившим в то время Нортгемптон.
Элейн сидела у постели Джона и гладила ему лоб, когда вошла Ронвен. На мгновение она посмотрела на женщину, не веря глазам своим и оцепенев, а потом кинулась в ее объятия. Но если Ронвен надеялась, что они с Элейн будут сидеть и смотреть, как умирает Джон Честер, ее ждало разочарование. Элейн явно была готова приложить все силы, чтобы спасти жизнь мужа, она рыдала и молила Ронвен о помощи, и Ронвен, не в силах отказать своей любимице, села рядом со своим врагом, причинившим ей столько страданий, и с этого момента, как никогда, стала бороться за его жизнь.
Именно Ронвен приготовила отвары трав, которые избавили Джона от лихорадки. Она часами пропадала в кладовой, готовя сиропы от кашля.
– Королевский лекарь в отъезде, – сообщил вестник, наконец вернувшийся в Фозерингей, – но его доставят к лорду Хантингтону, как только он вернется в Нортгемптон.
Элейн боялась, как бы Джон не узнал, что Ронвен вернулась. В первый раз, когда она пришла в комнату к Джону, он был в таком бреду, что не мог узнать ее. Потом Ронвен надежно пряталась в кладовой и в комнатах Элейн, в башне на дальней стороне двора. Элейн своими руками давала ему лекарства, со страхом и надеждой наблюдая за его выздоровлением.
Когда наконец королевский врач прибыл, снадобья Ронвен были с пренебрежением отброшены. Суровый седой мужчина с густыми бровями и в длинной черной мантии наклонился к графу и стал считать пульс, но графу уже было намного лучше.
XIX
Август 1231
В спальне стояли сумерки, вдали раздавались раскаты грома. Элейн подняла руку, и Лунед перестала расчесывать волосы. В очаге не было огня, и Элейн распорядилась зажечь светильники. Хотя она горячо любила Ронвен, все же ей было приятно на время отдохнуть от навязчивого общества своей няни, следовавшей за ней повсюду, где только не было Джона. Ронвен сидела в беседке с Мараред, пока странствующий менестрель из Аквитании развлекал дам песнями, полными тоски о теплых южных краях. Жалуясь на головную боль, Элейн ушла вместе с Лунед, стремясь вернуться в прохладную тишину своих комнат, откуда открывался вид на реку. И впервые Ронвен не последовала за ней.
На дальней стороне замкового двора, над сторожкой, Джон метался в кровати, все еще под присмотром врача. Перед ужином Элейн зашла к нему. С некоторой застенчивостью она вложила свою руку в его и ощутила горячую, сухую, тонкую, как бумага, кожу его руки. Заметив это, врач предусмотрительно отослал ее прочь.
Под наплывом воспоминаний Элейн помрачнела – Джону следовало помочь как-то иначе. Она была уверена, что он поправился именно благодаря заботам Ронвен. В то утро она видела, как долго и методично врач прикладывает пиявки к худому телу мужа, к его груди и рукам, дожидаясь, когда, насосавшись крови, они свалятся в стоявшее внизу серебряное блюдо. Джон спокойно улыбался ей и попросил немного почитать. Элейн с радостью согласилась, но каждый раз ее глаза блуждали среди исписанных неразборчивым почерком строк пергамента и переносились на его лицо. Он был очень бледен; кровь его была недостаточно красной. Наверно, больше не стоило прикладывать ему пиявок. Элейн почувствовала, что скучает по двору своего отца, при котором были знахари с холмов, – такие, как Эинион, который казался Джону вредным и злым еретиком. Но, как рассказывала Ронвен, именно он научил ее всему тому, что она знала о целительстве, а это было немало.
– Довольно, – резко обратилась она к Лунед, когда та вновь принялась расчесывать ей волосы. Она беспокойно поднялась и подошла к окну, выглядывая в амбразуру, так чтобы можно было увидеть глубокую пропасть на западе. Там под лунным светом на расстоянии многих миль лежали гигантские спящие пики Ир-Виддфы.
– Ложись спать, Лунед. – Наконец, она решилась. – Ложись спать, я спускаюсь к конюшне.
Прошло немало месяцев с тех пор, как в ночной темноте она тайно ходила в конюшню к своим лошадям. Джон был непреклонен. Графине Хантингтон не пристало возиться с соломой, словно конюх, – теперь она уже стала женщиной.
От графини Хантингтон не могли ожидать, чтобы она вглядывалась в тени, или в одиночестве бродила по замку, или же галопом мчалась впереди мужчин, пропадая в пустошах во время соколиной охоты с любимым кречетом на перчатке. Ей следовало проявлять сдержанность и в любое время держаться, как подобает женщине.
– Миледи. – Мягкий голос остановил ее, едва она дошла до двери, ведущей во двор замка.
– Сенидд? – Она подозревала, что, когда ночью все в замке засыпали, он спал на пороге ее комнаты.
– Мне приказать, чтобы принесли фонари? – Вежливо спросил он.
– Не надо фонарей. – И она подошла к деревянной лестнице, ведущей во двор.
– Вам не следует уезжать одной. – Вежливый голос был настойчив.
– Я не одна, если вы со мной, – парировала она. Недовольно шурша юбками, Элейн сбежала по лестнице. Она остановилась внизу и обернулась. – Если хочешь, иди со мной. Если нет, можешь вернуться в большую залу и сделать вид, будто и не видел меня. Я собираюсь проехаться на Непобедимом.
– Ночью, ваша светлость?
– Здесь довольно света. Я не хочу, чтобы мой муж узнал об этом, Сенидд. Если предашь меня, отправишься назад в Гвинед. – Ее тон не оставлял никакого сомнения в том, что именно так и будет.
– Очень хорошо, ваша светлость.
Она внезапно улыбнулась ему.
– В последний раз, Сенидд, прежде чем я задохнусь тут. – К ней вернулась обычная очаровательная манера и вкрадчивая улыбка, против которой не мог устоять совершенно ни один мужчина, он знал об этом. – Ну, пожалуйста.
Если грумов и удивила просьба взнуздать большого жеребца для их маленькой госпожи, то виду они не подали. Коня вывели, и Сенидд помог Элейн взобраться в высокое седло. Он поспешно сел на свою резвую лошадь, опасаясь, как бы Элейн не поскакала галопом в темноте, но она степенно провела жеребца к сторожке у подъемной решетки ворот и осадила его, дожидаясь, когда открыли главные ворота, а потом погнала коня по дороге. Буря подступала все ближе, и глубокий сумрак неба на юго-западе через короткие промежутки времени разрывали зигзаги молнии. Непобедимый шел беспокойно и недовольно фыркал на шедшего за ним коня.
– Если мы выедем на дорогу за поросшей вереском пустошью, то сможем перейти на галоп, – наконец произнесла Элейн. Ее подавляли огромные пространства равнин, таинственно мерцавшие в лунном свете, и гигантский балдахин неба, этого безграничного восточного неба, под которым земля казалась такой маленькой и неприметной.
– А что, если мы попадем в бурю? – Сенидд почувствовал откуда-то издали сладковатый, прохладный запах дождя. Он заволновался, забеспокоились и лошади.
– Я поеду и в бурю.
– Нет, мадам, подумайте о себе, о своей безопасности. Прошу вас, давайте вернемся. – Он знал, что она не должна была этого делать; если с ней что-нибудь случится, виноват будет он. Сенидд вздохнул, в сотый раз теребя меч в ножнах.
Своеволие было главным недостатком Элейн. В детстве ее никогда не учили послушанию, а ее муж был столь же нетребовательный к ней, как и все вокруг нее.
Непобедимый злобно огрызнулся, и конь Сенидда отступил в сторону.
– Поехали. Здесь достаточно хорошо видно. – Элейн взяла поводья, и жеребец пошел медленным шагом.
– Почему, принцесса?
Она почувствовала неодобрение в его голосе и, пытаясь справиться с удилами, придержала коня и остановилась.
– Что ты имеешь в виду? – воинственно подняла она голову.
– Почему вы так ездите верхом? Графиня и принцесса должна вести себя, как положено даме…
Даже в лунном свете он заметил, как румянец залил ее щеки.
– Сенидд, дамы бывают разные – этому меня научил мой муж. Я из тех дам, что держатся в седле, как Рианон на ее белой лошади, которую не мог остановить ни один мужчина. – Она задумчиво произнесла мягкое уэльское имя.
– Ваш муж и правда так говорил? – Сенидд воззрился на нее.
Она выразительно кивнула.
Элейн читала Джону, когда он лежал в лихорадке, с закрытыми глазами, на дневной постели, специально устроенной в большом зале. Сперва она досадовала, что приходится проводить так много времени в заботах о муже, в то время как ей хотелось радоваться солнцу и ездить верхом. Понимая это, он стал звать ее к себе лишь на короткие периоды времени, постепенно удлиняя их. Как-то раз, когда за окном по крышам бил проливной дождь, мощными водопадами стекая по каменным желобам с карнизов дозорной башни, он усадил Элейн подле себя и, улыбаясь, вручил ей сверток, завернутый в кусок полотна.
– Это подарок.
Элейн посмотрела на него с замиранием сердца, поняв уже, что это книга; она медленно развернула полотно. Какова же была ее радость, когда она поняла, что это была книга на валлийском языке! Ее снедало любопытство, пока она переворачивала богато украшенные страницы.
– Я спросил твоего отца, может ли он послать тебе книгу уэльских сказок, чтобы поднять тебе настроение, Элейн, и он прислал это для тебя. Сказки здесь стары, как само время. Насколько я знаю, его барды и сказители долгие годы собирали и писали их. – Удивленный и взволнованный, он ждал, пока она листала страницы, по буквам читая заголовки – «Сон Максена», «Графиня Источника», «Передюр».
Она посмотрела на Джона, ее глаза сияли.
– Я знаю эти сказки.
– Конечно, знаешь, – улыбнулся он. – Но я тоже хочу узнать их. Ты почитаешь мне? – Как всегда, он наблюдал за ней, за странным ребенком, дочерью уэльского принца, возможно, потомком древних богов из сказок в той книге, что она держала в руках. Быть может, эти сказки помогут ему лучше понять Элейн и избавят ее от тоски по родине, от которой так побледнели ее щеки и которая в нем рождает чувство вины всякий раз, когда она, тщательно скрывая неохоту, подходит к его постели.
– Даже если это и так, – неохотно продолжал Сенидд, – уверен, он не имел в виду, чтобы ты ездила совсем без эскорта. Эти болота и пустоши полны разбойников, воров, грабителей и прочих негодяев. – Он осмотрел спокойный, освещенный луной пейзаж с нависающими тенями и густую тьму под деревьями, где могло укрыться целое войско, и содрогнулся.
– Если здесь и есть какие-либо грабители, мы обгоним их. – Элейн засмеялась. – Да и потом, есть ты и твой меч, чтобы защитить меня.
Тихий раскат грома на горизонте эхом отозвался у них за спиной.
Элейн ждала его в струящемся лунном свете, с рассыпавшимися по плечам волосами; кровь ее кипела от возбуждения; и она, и лошадь очень устали. Затем, словно из ниоткуда, молния рядом с ними прорезала небо и с размаху ударила в землю, заставив отступить коня.
Элейн не заметила, как они подъехали к замку, но, придержав коня, увидела его отчетливо в таинственном зеленом свете. Молния исчезла в мрачной темноте, оставив на стенах языки пламени, лизавшие крыши, растянутые на висельных столбах, подобно ярким флагам на турнире. «О Господи, – подумала она, – ведь молния могла сжечь крышу!»
В ужасе она смотрела, слушая возгласы и стоны мужчин и женщин, застрявших в высоких окнах, слишком узких, чтобы выбраться из них. На коньке крыши она заметила фигуру человека, озаренную огнем. Пока она наблюдала, мужчина повернулся от огня и, взобравшись на парапет, бросился в клубы дыма, крик его потонул в царившем внизу хаосе.
– О пресвятая Богоматерь, несчастные люди! Сенидд, разве мы ничем не можем им помочь? – Она смутно осознала, что Сенидд стоит рядом с ней. Но они и вправду ничего не могли сделать. Вокруг них бесновалось пламя и стелился дым, серовато-белый на фоне темноты ночи, усеянной мириадами искр.
Другая вспышка молнии осветила широкую ленту реки за ними, и замок, и цепочку вооруженных людей, неподвижно стоявших между замком и рекой, которая могла бы спасти замок. Элейн прищурилась, пытаясь рассмотреть знамя над головой их предводителя, но едкий дым с новым порывом ветра стал стелиться к реке, и она ничего не смогла теперь разглядеть.
Пошел дождь, словно на небесах опрокинули гигантский ковш. За считанные секунды он напоил землю, утолил жажду лошадей и двух всадников, но видимость резко упала. Элейн прищурилась, отчаянно пытаясь смотреть впереди себя, но теперь ее взгляд отказывался сосредоточиться; лишь дождь холодными серебряными иглами колол лицо и руки.
Она поняла, что Сенидд спешился и теперь стоял у самой гривы Непобедимого, вопросительно глядя на нее, схватив коня за удила. Элейн и не пыталась укрыться от дождя; она сидела прямо и неподвижно, и взгляд ее блуждал где-то далеко.
– С вами все в порядке, принцесса?
Она едва ли могла угадать выражение его прищуренных глаз. Волосы у него на затылке прилипли к кожаной шапочке.
– Я… не знаю. – Она почувствовала себя необычно рассеянной. – Замок… с ними все будет в порядке? Дождь погасит огонь…
Сенидд долго шел, ведя коня под уздцы, потом резко произнес:
– Вы видели пожар?
– И ты должен был его видеть. Там… – Она с удивлением уставилась на него.
Стена дождя совершенно скрыла от них вересковую пустошь. Еще одна молния осветила небо косым зигзагом.
– Миледи, но здесь нет никакого пожара и никакого замка, – вежливо произнес он. – Его никогда здесь и не было.
Глава пятая
I
Бангор. Июнь 1231
Свадебная церемония была мечтой Изабеллы. Когда завершалась церемония бракосочетания, весь Бангорский собор, с его мощными колоннами и высокой сводчатой крышей, был озарен солнечным светом. Принц Даффид ап Ливелин, наследник Гвинеда, Аберфрау и всего северного Уэльса, вел свою юную невесту к высокому алтарю и преклонил перед ней колено возле украшенного золотом и серебром аналоя. Несмотря на поток отчаянных писем от сокрушавшейся, молившей о прощении Джоанны, она все еще оставалась в заточении; ей не позволили присутствовать на свадьбе дочери ее возлюбленного с ее же сыном.
Рядом, со сжатыми губами, стояла Ева де Броуз, ее приятное лицо было скрыто под черной шелковой вуалью. «Неужели только она одна и помнит, что ее мужа повесили все эти люди?» – размышляла она, оглядывая полный людей собор. Она в гневе сжимала кулаки, слушая парившие ввысь голоса хора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60