Эндри имел очень ясное представление о тюрьмах и не питал иллюзии на тот счет, что с женщинами там обращаются ничуть не лучше, чем с мужчинами. Он знал, что надзирательницы, приставленные к женщинам, – низкие, жестокосердные существа, отбросы общества, которые ничем не лучше самих заключенных. Он также знал, что эти женщины становятся еще более жестокими, если им случается столкнуться с кем-то не похожим на них, не таким, как преступницы, с которыми они привыкли общаться, – а Кэти с ее красотой, с ее утонченностью и манерами порядочной девушки, сама того не желая, должна была пробуждать в них злобу… Конечно, пребывание в тюрьме не пройдет для нее бесследно, и пережитые унижения оставят на ней свой отпечаток. Вопрос заключался в том, сколь глубок будет этот след и сколько времени ему понадобится, чтобы заставить ее забыть о днях, проведенных в тюрьме, навсегда стереть из ее памяти этот горький отрезок ее жизни. Он начал машинально разглаживать скомканный обрывок газеты, который держал в руках, – и, делая это, вспоминал, как он гладил ее волосы, отбрасывая с ее лба пушистые пряди, ласкал шелковистую кожу на ее щеках и шее, на груди, на животе… Разгладив газетный лист на коленях, он грустно покачал головой.
Сейчас ему вспомнилось, как они хохотали вместе, читая еженедельник Шилдса. Это он настоял, чтобы она подписалась на местную газету, которую приносили каждую субботу. Не только потому, что сам любил прочитывать по возвращении все накопившиеся газеты. Он также знал, что листок под названием «Телеграф», ежедневное бесплатное приложение к газете, служит нескончаемым источником развлечения для Кэти.
Она говорила, что одни только рекламные объявления стоят того, чтобы потратиться на подписку. Эти объявления заставляли ее смеяться до слез. Часто она зачитывала их вслух, придавая каждому слову особую, торжественную интонацию и заменяя некоторые слова своими: «Приходите в Алберт-Хаус, 11 и 12 Маркет-стрит, финансируемый дворянством и знатью, – читала она, покатываясь со смеху. – Набивная ткань с узором елочкой стоимостью в 22 шиллинга 6 даймов, уцененная до 16 шиллингов 9 даймов».
«Скачки на приз Южного Шилдса, будут проходить в Троицын день на песчаных отмелях южной окраины Шилдса».
«Рейсы в Хулл. Билеты по сниженным ценам. Первоклассный теплоход «Нептун» отплывает в Хулл с северного берега каждую субботу, за два часа до прилива. Расценки: лучшая каюта – 4 шиллинга; второсортная каюта – 2 шиллинга; чаевые для стюарда в лучшей каюте – 1 шиллинг…». Ты слышал? Стюарду назначен всего один шиллинг чаевых!»
Будет ли еще когда-нибудь Кэти смеяться так, как смеялась прежде?
Эндри заметил, что уже несколько раз пробегает глазами одно и то же объявление: «Семейный погребок. Вино и спирт хорошей выдержки, приготовленные в лучших традициях виноделия. Гостиница Хайлендер, 11 Кинг-стрит, Южный Шилдс. Самые дешевые и высококачественные спиртные напитки».
Словно нарочно, сразу же под рекламой спиртных напитков располагалось нечто вроде предупреждения алкоголикам. Оно было напечатано в форме бокала и называлось «Древо растления»: «Пьянство – это большой грех. Алкоголь умерщвляет рассудок, затуманивает память, истощает силу, губит здоровье, обезображивает красоту, отравляет кровь, съедает печень, ослабляет ум, превращает людей в ходячие больницы, служит причиной болезни внутренних органов, пробуждает дьявола в человеке, опустошает карман, толкает на дорогу нищенства, приносит горе жене и страдания детям, делает из человека самоубийцу, который пьет за здоровье других и лишает себя своего собственного здоровья!
Все зло происходит от пьянства!!!»
Этот текст уже неоднократно печатался в газете, и Эндри, прочитав его, всякий раз наливал себе стаканчик чего-нибудь покрепче. Он устало пробежал глазами остальные объявления. Одно из них привлекло его внимание: «Продается недвижимость: номер 12, 13 и 14 на Крэйн-стрит. Эти добротные трехэтажные дома расположены вблизи порта. Обращаться в агентство по торговле недвижимостью «Аппли Толлет», на Фаулер-стрит». Он прочел объявление трижды, прежде чем до него дошел полностью его смысл. Что будет, когда дома перейдут к другому владельцу? Смогут ли прежние жильцы остаться? Наверное, да – новому хозяину нет никакого смысла их выселять. Плата за квартиру может повыситься, но это не имело значения – о деньгах позаботится он. Он еще раз взглянул на объявление. Продаются дома номер 12, 13 и 14 на Крэйн-стрит… Если бы он был сейчас у себя дома в Норвегии и его жена прочла бы в местной газете такое объявление, она бы непременно сказала: «Интересно, а сколько они стоят?» И почти наверняка добавила бы: «Надо сообщить отцу, если он еще не прочитал об этом». На это он бы ответил: «Не говори глупостей, Кристин. Это объявление наверняка он и дал. Все сделки по купле-продаже недвижимости проходят через его руки». А Кристин, возмущенная его ироничным тоном, сказала бы: «Почему ты настроен против моего отца?» И он ответил бы ей то, что уже неоднократно говорил раньше: «Я настроен против твоего отца потому, что он разбогател, ничего не делая. Он покупает дом, ремонтирует его, а потом продает вдвое дороже».
В прошлый раз, когда он высказал ей это, жена обвинила его в том, что он завидует богатству и престижу ее отца. «Ты большой и сильный, но у тебя нет никакой власти, – сказала ему она. – Единственное место, где ты можешь командовать, – это твоя жалкая посудина. Но даже там ты не являешься полновластным хозяином, потому что и ты, и твоя посудина находитесь во власти моря – во власти стихии, перед которой ты беспомощен. Поэтому даже на море ты остаешься маленьким человеком. А мой отец, которого ты презираешь, – большой человек. Пусть он невелик ростом и не наделен большой физической силой, зато у его есть другая, намного более важная, сила – деньги и власть. Он владеет почти третью города и не должен никому подчиняться, а, напротив, диктует свои условия другим. И, кстати, – чего он достиг, он достиг без посторонней помощи. Когда мой отец был совсем еще молодым человеком, он купил один-единственный дом и выгодно перепродал его. С этого дома и начался его процветающий бизнес. А теперь мой отец – самый богатый и влиятельный человек в городе. Когда у человека в руках такая власть, ему нечего бояться».
Он помнил, что ответил тогда жене: «В таком случае тебе не следовало выходить замуж. Лучше бы ты осталась с отцом, перед которым так преклоняешься».
Эндри встал, все еще глядя на газетный лист, который держал в руках. Сейчас, думая о своем тесте, он приходил к заключению, что его жена в целом права, – деньги действительно дали ее отцу престиж и независимость. Он начал с одного-единственного дома, а теперь пользовался неограниченной властью в городе. Когда у тебя нет власти и престижа, ты ровно ничего не значишь и во всем зависишь от превратностей судьбы. А престиж и власть невозможны без денег. У него тоже была определенная власть: он был хозяином на своем судне, и ему подчинялась его команда.
И все-таки даже ту немногую власть, которая у него была, он получил благодаря деньгам других людей – судовладельцев. У него самого не было достаточно денег, чтобы купить себе престиж или чтобы купить престиж для Кэти. А Кэти нуждалась в престиже как никто другой, потому что была очень беззащитна и ранима. Если бы она стала богатой и влиятельной, этот неизвестный мужчина, по вине которого она столько выстрадала, больше не смог бы причинить ей зла. А если бы она родилась в состоятельной семье, ей бы не пришлось пережить все те беды, которые выпали на ее долю. Таким образом, деньги означали не только престиж, но и безопасность. Кэти преследовала опасность, в данном случае в лице ее неизвестного врага, потому что у нее не было престижа; а престижа у нее не было потому, что она была бедна. Только богатство смогло бы защитить ее от превратностей судьбы – к сожалению, одной его любви недостаточно, чтобы обеспечить ей ту защиту, в которой она нуждалась. Когда он уходит в рейс, и она остается одна, с ней может случиться все, что угодно. А после тюрьмы она станет еще более ранимой, чем прежде. Но где взять деньги, чтобы сделать ее богатой и независимой?
Он рассеянно комкал в руках газету. Итак, его тесть начал с того, что стал владельцем одного дома. Так почему бы Кэти не начать с того же? В самом деле, почему бы нет? У него хватит денег, чтобы купить ей один дом. Да, да, это он может для нее сделать.
Четверть часа спустя он уже был в агентстве на Фаулер-стрит, где ему сообщили, что все три дома продаются вместе, и он не может приобрести лишь один из них.
– Сколько они стоят? – спросил он.
Клерк ответил, что дома продаются по очень доступной цене: всего лишь триста пятьдесят фунтов за три таких хороших дома. Он также уточнил, что общая арендная плата, которую он сможет получить с жильцов за неделю, будет составлять тридцать пять шиллингов.
– Я еще дам о себе знать, – сказал Эндри, уходя.
После этого он направился на Кинг-стрит в контору мистера Хевитта. По пути он подсчитывал в уме капитал, которым располагал. Нет, трехсот пятидесяти фунтов у него не было – его личный капитал составлял около двухсот фунтов. Но Эндри пользовался хорошей репутацией, банк не откажет ему в кредите.
Мистер Хевитт был удивлен столь быстрым возвращением капитана, который уже побывал у него утром. Когда Эндри изложил свои планы, адвокат посоветовал ему быть осмотрительнее и не спешить выкладывать такие большие деньги. По его мнению, недвижимость, о которой шла речь, не стоила трехсот пятидесяти фунтов.
– Тогда предложите им триста фунтов, – сказал Эндри.
– Что?!
– Я сказал, предложите им триста фунтов.
– Но они не согласятся. Эти агенты очень несговорчивый народ.
– Я тоже несговорчив, мистер Хевитт. И я очень хорошо осведомлен обо всем том, что касается купли-продажи недвижимости. Вы когда-нибудь слышали о Петерсоне из Бергена? Петерсон по национальности датчанин, но он один из самых богатых людей в Бергене, если не самый богатый. Он каждый день покупает и продает дома. Я близко знаком с этим человеком и знаю, как он ведет переговоры, когда покупает недвижимость.
Послушайте меня, адвокат: вы предложите этим агентам три сотни фунтов и скажете, что ваш клиент еще не сделал окончательный выбор и колеблется между их домами и домами на… Ну, вы меня поняли – заглянете в газету и найдете там какое-нибудь другое объявление о продаже недвижимости. Попробуйте пока переговорить с ними, а я еще загляну к вам во второй половине дня.
– Но, капитан Фрэнкель! К чему такая спешка?
– Я больше не хочу терять времени, так что поторопитесь. По крайней мере, на этот раз вам придется поработать в темпе.
Два дня спустя, примерно за час до отплытия, Эндри подписал временный контракт на покупку домов номер 12, 13 и 14 на Крэйн-стрит на общую сумму в триста пятнадцать фунтов, оставив залог в тридцать пять гиней. Вместо того чтобы поставить свою собственную подпись, он расписался за миссис Кэтрин Бантинг, известную также под именем Кэти Малхолланд. Прежде чем уехать, он проинструктировал мистера Хевитта, чтобы тот передал контракт или его копию миссис Бантинг в первую среду апреля, то есть когда она выйдет на свободу.
Глава 9
В то утро, когда освободили Кэти, светило солнце, но воздух был холодным и колючим. Дул северный ветер, и с неба срывались редкие хлопья снега.
Здоровенная женщина с огромным бюстом смотрела на Кэти так, словно ей было жаль с ней расставаться, – и ей было, в самом деле, жаль, что Кэти уходит, потому что ей уже давно не встречался столь идеальный образец смирения и беззащитности, на котором она с наслаждением вымещала свои садистские импульсы. Но, как она ни старалась, ей так и не удалось спровоцировать заключенную на какое-нибудь агрессивное действие, которое продлило бы ее пребывание в тюрьме. Сейчас надзирательница, выведя Кэти из камеры, нарочно повела ее по длинному казенному коридору, в конце которого находилась комната, где Джинни Фалтон и ее компания были заняты шитьем мешков. Толкая перед собой Кэти, надзирательница прошла среди груд брезента и мешковины, и, когда они добрались до того места, где на полу сидела сама Джинни, та в восторге закричала:
– А-а! Мисс Хорошие Манеры пришла попрощаться с нами, несчастными душами!
Надзирательница не стала упрекать Джинни, а, напротив, посмотрела на нее с неким подобием улыбки. Этой улыбкой она давала Джинни Фалтон молчаливое разрешение действовать. И Джинни тут же начала действовать, выбросив вперед руку, в которой держала изогнутую стальную иглу, она ткнула иглой в юбку Кэти. Игла прошла через юбку и вонзилась в ее икру. К счастью, на Кэти было несколько нижних юбок, поэтому в ее ногу вошел только самый кончик иглы, но все равно она пронзительно закричала. Джинни Фалтон, запрокинув назад голову, хрипло расхохоталась, потом, набрав полный рот слюны, подалась вперед и плюнула на юбку Кэти. Надзирательница и на этот раз не стала упрекать Джинни. Вместо этого она обратилась к Кэти.
– Вытри это, – грубо сказала она. – Если, конечно, не хочешь выйти в город с оплеванной юбкой.
Кэти нечем было вытереть плевок, поэтому она, присев, потерла подол юбки о каменные плиты пола, что вызвало новый взрыв хохота у Джинни и ее подруг. Но далеко не все женщины в комнате смеялись – многие смотрели на Кэти Малхолланд с симпатией и состраданием, а кое-кто даже с восхищением. Женщины были восхищены ее выдержкой, потому что знали, что они сами никогда не смогли бы, не убив свою мучительницу, стерпеть того, что пришлось стерпеть ей.
– Пощекочи за меня своего шведа, – крикнул ей вслед кто-то из подружек Джинни, прибавив к этому пожеланию несколько вульгарных слов.
Это заставило Кэти ускорить шаг, двигаясь по направлению к еще одному коридору.
Пройдя в сопровождении надзирательницы через коридор, она оказалась в другой комнате, где за деревянной стойкой сидела женщина с суровым, словно высеченным из гранита, лицом. Женщина подвинула к ней через стойку раскрытый регистр и, когда Кэти расписалась в ней своим полным именем, посмотрела на нее с упреком, так, словно считала предосудительным то, что эта девушка, в отличие от других заключенных, умеет писать. На странице регистра сплошь стояли крестики, и подпись Кэти резко выделялась среди них. Наконец женщина махнула рукой, сделав ей знак идти, и Кэти, шагнув вперед, оказалась перед массивной дубовой дверью.
Глядя, как ее мучительница достает ключ и медленно поворачивает его в замке, Кэти думала, что вряд ли у нее хватит сил сделать еще хоть шаг. Скорее всего, ноги подкосятся под ней, прежде чем она успеет переступить через порог тюрьмы. Но, когда дверь распахнулась, надзирательница с силой толкнула ее вперед и захлопнула за ней дверь так быстро, что та задела задник ее туфли. И вот, наконец, Кэти очутилась на свободе. Стоя на тротуаре Стоун-стрит, она щурилась в ярком солнце, чувствуя полнейшую растерянность.
Все вокруг казалось ей совсем другим и незнакомым, даже солнце светило не так, как прежде. Солнечный свет был таким ослепительно ярким, что она почти ничего не видела и была не в силах понять, в какую сторону ей идти. Не двигаясь с места, она жадно вдыхала ртом воздух. Дорога, на одной стороне которой высилось мрачное здание тюрьмы, а на другой стояли каменные дома, была безлюдна и пуста, если не считать двух экипажей у противоположного тротуара, припаркованных на некотором расстоянии друг от друга. Ее затуманенный взгляд остановился на мужской фигуре, вышедшей из дальнего экипажа, потом она увидела, что из экипажа, который стоял ближе, выскочила женщина и почти бегом направилась к ней. В женщине она узнала мисс Терезу.
Желание избежать этой встречи вернуло ее ногам силу. Резко развернувшись, она быстрым шагом пошла прочь.
– Кэти! Кэти! Пожалуйста, подожди! – догнав девушку, Тереза схватила ее за локоть и повернула лицом к себе. – О, Кэти…
Эти последние слова были сказаны таким горьким, разочарованным тоном, словно Тереза обвиняла ее во всех самых ужасных грехах. И Кэти ответила на обвинение Терезы, выкрикнув:
– Оставьте меня в покое!
Звук собственного голоса показался ей чужим, таким он был резким и неестественно высоким. Высвободив локоть, она собралась продолжать свой путь, но Тереза снова остановила ее.
– Я не могу. Я не могу оставить тебя, Кэти. Поехали со мной. Я уже приготовила для тебя комнату в моем доме. Мисс Эйнсли будет очень рада тебе – я много ей о тебе рассказывала. Ты должна покончить раз и навсегда с этой недостойной жизнью. Посмотри, до чего ты докатилась! – Взгляд Терезы скользнул по серой стене тюрьмы.
– Я попросила вас оставить меня в покое, – сказала Кэти и снова не узнала собственный голос. Теперь она говорила вялым, равнодушным тоном, который ничем не выдавал ее раздражения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39