– Только у моего проволочная обмотка на рукояти тускло-серая.
Пол опустился на колени, чтобы рассмотреть получше.
– А у моего точно такого же цвета. Как медная проволока, чтобы картины вешать. Кажется, на моем... Как называется вот та круглая штука на конце?
– Навершие.
– Навершие у моего, кажется, чуточку меньше, но ручаться не стану. А так я бы сказал, что они практически идентичны. Вот только, – добавил он, – не хватает гранитной глыбы на острие. – Пол встал, все еще не сводя глаз с меча в футляре. – Загляни в старую опись, – попросил он. – Номер 776/J.
Софи с минуту листала книжицу. – Тут просто сказано «Виндзор».
– М-да, – протянул Пол. Закрыв крышку, он снова задвинул ящик в дальний угол и обнаружил, что совсем забыл про головную боль, но как только ее отсутствие заметили, она вернулась.
– Без пяти час, – объявила Софи.
– А, верно. – Настало еще одно Мгновение. – Как насчет...
– Мне пора бежать, – сказала Софи. – Нужно встретиться с мамой, мы вместе идем на ленч.
– Понятно, – протянул Пол. – Тогда до скорого.
Как выяснилось, он даже не слишком расстроился, учитывая головную боль, измученные внутренности и все остальное, – более всего на свете ему сейчас не хотелось бы смотреть на еду, а пытаться при этом вести впечатляющую, легкую, искрометную беседу явно выше его возможностей. Если уж на то пошло, у него вообще не было сил двинуться с места. В хранилище было приятно прохладно и тихо, а мысль о том, чтобы тащиться вверх по лестнице, приводила в ужас. Сев на сундук, он оперся спиной о полки и закрыл глаза.
Когда Пол проснулся, часы показывали двадцать минут второго. Чувствовал он себя значительно лучше. Гномы перестали что-то бурить у него в затылке, глаза уже не так болели. Желудок все еще напоминал автомобильный аккумулятор, но с этим как-то можно было смириться, если, конечно, ничего в него не класть. Встав, Пол огляделся. Не так уж и плохо они поработали, сообразил он вдруг: еще полтора-два дня, и они закончат. Тут ему пришло в голову, что за неимением лучшего он может поднажать и сам сделать что-нибудь. Хотя он и не мог бы сказать почему, но у него было такое ощущение, что Софи это одобрит.
В первом же ящике, который он открыл, лежало нечто, что Пол сперва принял за наволочку, вот только сшита она была из какой-то тонкой резины или пластика, непонятно из чего, но явно не из ткани. На ящике не было ни номера, ни какой-либо другой пометки, поэтому он расстелил находку на полу, но лучше не стало. Она была четырехугольной, сверху нарисован приблизительный силуэт двери с филенками, петлями и небольшим кружком, обозначающим ручку. Пожав плечами, он свернул «наволочку» и положил на место, снабдив самоклеющейся бумажкой. В блокноте записал «резиновый мат», а потом, испытав прилив легкомыслия, стер запись ластиком на конце карандаша и вывел «Переносная дверь „Акме“». Это выглядело глупо, поэтому, снова стерев написанное, Пол заменил свою фривольность на «прямоугольный плоский резиновый предмет», и на том успокоился.
Под следующим номером пошел конверт, набитый чистыми листами бумаги. Пол сверился со старой красной книжицей, но там ничего подобного не значилось. «Ну и ладно, – сказал он самому себе, – сойдет и так».
Далее была еще одна связка писем в старинных конвертах с викторианскими марками, перевязанная поблекшей красной ленточкой. Чернила от времени выцвели, почерк был убористый и неряшливый. От попыток его разобрать у Пола заболели глаза, поэтому он просто сверил номер по старой описи – 839/N. "839/N – семнадцать любовных писем; собственность Пола Карпентера, эскв. ".
Он уставился на страницу. «Черт бы меня побрал! Ну и совпадение!» Но чернила в описи были почти такими же старыми, как в самих письмах, а датой регистрации значился 1877 год. Пожав плечами, он начал переносить данные в блокнот. И уже скопировав две строчки, заметил, что адрес-то его собственный.
«Приехали!» – сказал он самому себе и потер глаза.
Красная ленточка была завязана тугим узлом, и, пытаясь его распустить, Пол сломал ноготь. Вынув из конверта первое письмо, он посмотрел на дату. Три недели назад.
Пол закрыл глаза, потом открыл их снова. Все равно три недели назад. «Вот черт!»
«Это нечестно! – мысленно закричал он. – Я и выпил всего-то с половиной пинты дрянного лимонадного шанди, это же не так много! Готов поспорить, Дункан и его треклятая Дженни не... Постой-ка. Что это за письма?»
Он снова заглянул в опись и отыскал нужное прилагательное. Прочел его внимательно – четыре раза. Почерк у составлявшего опись был четкий и ясный. Не лобовые письма, не лубковые письма, не ледовые письма. Он осторожно положил красную книжицу на сундук и нахмурился.
«М-да, – подумал он, а потом прибегнул к самообману: – Какой от этого может быть вред?»
Расстелив первое письмо по ближайшей полке, он начал читать:
"Мой милый Пол... "
Тут он остановился и уставился на страницу. У автора этого письма почерк оказался наихудший из всех, какие только бывают за пределами приемной врача. Он прищурился – не помогло. И тут ему кое-что пришло в голову, и Пол схватил блокнот на спирали, в который Софи заносила описания предметов.
Сомнений никаких: почерк тот же.
«Господи Иисусе», – подумал он. Взяв письмо, Пол походил с ним по хранилищу, пока не оказался прямо под одинокой голой лампочкой.
Мой милый Пол!
С тех самых пор, как мы встретились сегодня утром, я не могу выбросить вас из головы. Я только и думаю, что о вас, о том, как вы смотрели на меня, о том, как звучал ваш голос. Сидя у окна, я горевала, что никогда больше вас не увижу, а потом вдруг вы вошли, будто шагнули из моего сна.
Я так люблю вас, что не способна ни о чем больше думать. Я не могу сосредоточиться на работе, вообще ни на чем. О, вы ведь догадались, правда? Не могли не догадаться. Я сижу над кипой нелепых таблиц, изо всех сил пытаюсь не смотреть на вас, и душа у меня не лежит к перебиранию бумажек. Я хочу чувствовать мягкое тепло ваших губ, жгучее волнение, когда вы...
– Черт побери, – пробормотал Пол.
Вы не можете не знать о моих чувствах, – продолжал автор письма, – я читаю это в ваших глазах всякий раз, когда вы смотрите на меня, и совершенно уверена, что и вы испытываете то же, иначе почему вы молчите? Не можете же вы бояться, если я сижу рядом с вами, сгорая от (однако сколько бы он ни пытался, этого слова разобрать не мог; была, конечно, вероятность, что это «деланье» или «жеванье», но Пол в этом сомневался). Возможно, я ошибаюсь, возможно, вам все равно, и я покажусь вам легкомысленной особой. Мне безразлично. Никто прежде не вызывал во мне таких чувств, уж конечно, не клоун Найджел с его нелепым драмкружком, о котором он, кажется, сейчас только и думает. О Пол, скажите что-нибудь поскорей, я не в силах больше сносить неизвестность. Я знаю...
Шаги за дверью. Быстрее, чем бегает по электроконтуру крыса, Пол схватил письма и запихал их назад на полку. Дверь отворилась и вошла Софи.
– Привет, – сказала она. – Ты так и не уходил?
Пол знал, что щеки у него пылают, как красный свет на светофоре.
– М-м... – промямлил он. – Мне не хотелось есть, и я подумал, не сделать ли еще немного.
Между ее бровей залегла складочка, – Откуда такое рвение? Ладно, и много ты успел?
– Ну, честно говоря, не слишком. Подойдя к полке, она полистала блокнот.
– Две записи. Да уж, не так много.
На это он не нашелся, что сказать, и просто пожал плечами.
– Что ж, – вздохнула она. – Наверное, нам лучше продолжить. Что там дальше?
Он стащил с полки коробку с актами и открыл ее.
– Кстати, как мама? – спросил он.
– Мама? Ах да, в общем, так же, как была, когда мы виделись утром за завтраком, – ответила она. – А что?
– Так, ничего. Извини. Похоже, тут большая кипа страховых сертификатов.
Она это записала.
– Так. А имя какое-нибудь указано?
Он порылся на дне коробки и нашел листок бумаги. «Номинальная стоимость 5 000 фунтов, собственность г-на Пола Карпентера». Он крепко зажмурился, потом снова открыл глаза.
– Никакого, – ответил он.
– Замечательно, – вздохнула Софи. – Ладно, налепи на них бумажку и давай дальше.
В следующем конверте был ворох паевых сертификатов. Пол мало что смыслил в крупных финансовых операциях, но Даже он знал, что 20 000 обычных акций «Интегрированные платы Кавагучи Инк» стоят уйму денег. Интересно, ведь на первый взгляд они принадлежали ему.
– Акции, – сказал он. – Собственность Пола... м-м-м... Смита.
– Записала, – отозвалась она, пока он прилеплял на конверт желтую бумажку и поспешно заталкивал назад на полку. – Дальше.
Чем дальше, тем труднее становилось продолжать. 50 000 долларов в дорожных чеках, 35 000 фунтов в государственных сберегательных сертификатах, документы на владение двумя смежными домами в Ювеле...
– Похоже, этот Пол Смит очень и очень при деньгах, – заметила Софи. – Так, записала. – Она подняла взгляд. – Хочешь ненадолго поменяемся?
Он уронил пакет с документами.
– Нет-нет, все нормально. Я хочу сказать, если ты, конечно, не против. Мне даже нравится.
– Ты уверен? Ты уже весь в пыли.
– Да нет, все в порядке. Честное слово. Она пожала плечами:
– Как скажешь. Ладно, что там дальше? Он нашарил следующий конверт.
– Опять Пол Смит, – севшим голосом сказал он. – Книга купонов почтовой сберегательной кассы, на четыре тысячи.
– Похоже, этот Смит большим умом не отличался. В строительном обществе или еще где-нибудь он получил бы много больше по процентам. Ну, – добавила Софи, нетерпеливо постукивая карандашом по блокноту. – Дальше? Опять неправедно нажитые капиталы Смита?
– На самом деле, – очень тихо сказал Пол, – боюсь, он не успел ими воспользоваться.
– Правда? Почему?
Сложив лист бумаги, Пол убрал его в конверт. – Это свидетельство о смерти, – пробормотал он. – Неужели? Ну, да не важно. Он мне все равно уже опротивел.
– Мне тоже, – сказал Пол. – Но его трудно не пожалеть.
– Почему?
– Он умер молодым, – ответил Пол. – Так уж получается, ему было ненамного больше, чем мне. – На четыре месяца, две недели и три дня, чтобы быть точным – но об этом он умолчал. Как и о причине смерти.
– Печально, – сказала Софи. – Впрочем, это все равно не наше дело. Пойду в туалет.
Как только она скрылась за дверью, Пол одним прыжком пересек хранилище и начал рыться в свертке с письмами, который спрятал, когда она вернулась с ленча. Письма никак не желали находиться, но только Пол начал думать, что они ему привиделись, как вот они – заткнуты в расселину между двух пухлых конвертов из оберточной бумаги. Он пробежал взглядом первую страницу.
"Мой милый Пол... "
Да, все еще здесь. Он затолкал связку в карман пиджака, а после – пожалуй, даже против воли – выловил последний предмет с желтой самоклеющейся бумажкой.
Свидетельство о смерти. Пол Карпентер. Время и место рождения, адрес, причина смерти. «Обезглавливание, – подумал он. – Будь я проклят».
День, казалось, тянется бесконечно.
– Ну вот, – сказала Софи, когда в 5: 29 они проходили через вестибюль. – Конец уже виден. Если завтра подналяжем, то, наверное, еще до вечера покончим с инвентаризацией.
Пол не ответил. Он слушал ее вполуха. А она тем временем говорила, как ждет не дождется, когда вернется в их поганый дрянной кабинетик после трех дней в поганом, промозглом хранилище. Они дошли до угла, ему – сюда, ей – туда. Она остановилась.
– Ну, – сказала она.
Потянулась секунда. За эту секунду мог бы вырасти дуб. У Пола возникло такое чувство, будто она чего-то ждет, но его мысли были заняты другим. "Обезглавливание, – думал он, – мать-перемать. И семьдесят кусков в «Абби нэшнл» Челмсфорд. Но я никогда не был в чертовом Челмсфорде".
А потом он сообразил, что она на него смотрит в упор и по какой-то причине в бешеной ярости.
– Ладно, до завтра! – рявкнула она и очень быстро ушла. Лучший человек или, во всяком случае, двуногий с одной работающей серой клеточкой бросился бы ее догонять. Пол этого не сделал. Тряхнув головой, он рысцой припустил к автобусной остановке. «В Австралию, – думал он. – Нет, не в Австралию. В Австралии они нашли гребаные бокситы. В Онтарио». Да, вот если он поедет туда, там он будет в безопасности, туда они за ним не погонятся. Или погонятся? Да и вообще, кто такие они?
"Мой милый Пол... "
Он принял решение. Больше всего ему сейчас нужно выпить чего-нибудь забористого, чтобы нутро продрало, скажем, чего-нибудь с кубиком льда и кусочком лимона. Ноги сами привели его к пабу, и лишь сев со стаканом, он вспомнил, что в прошлый раз, когда был здесь, она сидела вон там у двери со своим «Гиннессом». Сейчас это место занимал кряжистый толстошеий здоровяк. Почему-то это казалось неправильным: словно статую Эрота на Пиккадилли-серкус заменили десятифутовым пластмассовым Микки-Маусом.
Но сейчас было не время для малодушия или глупой экономии. Пол заказал целую пинту лимонадного шанди и сел с ней в уголке, чтобы уменьшить вероятность того, что кто-то наступит ему на ногу и тем нарушит его сосредоточенность. Удобно сидеть? Тогда начнем.
Письма. Вынув письма, он стер со стола рукавом пролитое кем-то пиво и аккуратно положил всю связку на место лужи. Потом взял то, которое уже начал читать, и развернул.
"Мой милый Филип... "
Он трижды моргнул и посмотрел на конверт. Письмо было адресовано – ясным, четким, с небольшим наклоном вправо почерком – лейтенанту Филипу Кэтервуду, «Дом священника», Нортон Сен-Эдгар, Уоркс. На марке проштемпелевана дата: 22 апреля 1877.
«Вот черт!» – подумал он.
Пол проверил остальные письма. Все были адресованы тому же человеку, тем же почерком и датировались с 22 апреля 1877 по 12 января 1879 года, к тому времени лейтенант Кэтервуд уже служил в Южной Африке. Тут Пол остановился. На уроках истории он по большей части рисовал овечек на полях учебников, но трижды видел фильм «Зулус» и читал про зулусскую войну в журналах по историческому моделированию. 22 января 1879 года. В этот день британская армия уничтожила племя исандхвана. Откуда-то он знал, что случилось с Филипом Кэтервудом. Печально, конечно, но не в том беда. Ему хотя бы кто-то писал любовные письма...
(Он проверил. Читать было неловко, поэтому он только просмотрел. И был шокирован. Пол понятия не имел, что в семидесятых годах девятнадцатого века вообще таким занимались, тем более офицеры и джентльмены. Он поскорее убрал письма, надеясь, что никто не заметил, как он их читал.)
«Думай, – приказал он самому себе. – Что из этого следует».
Если любовные письма, еще несколько часов назад адресованные ему, принадлежал и кому-то другому, то нет ли очень и очень основательной возможности, что и остальное – все деньги и, разумеется, свидетельство о смерти... может, и они тоже не его? Он пинками заставил себя мыслить серьезно и стал обдумывать варианты.
У него похмелье, остаточный алкоголь плещется в жилах, как Севернский Вепрь, и ему все привиделось. У него едет крыша, и это становится болезненно явным. Он в спешке схватил не ту связку писем, а «милый Пол» все еще заткнут на полке в хранилище. Письма были адресованы ему, когда он в первый раз на них посмотрел, а сейчас нет. Письма были адресованы ему, пока он находится внутри дома № 70 по Сент-Мэри-Экс, но как только ступил за порог, мутировали в отрывок трагического викторианского романа. Письма были адресованы ему, но по дороге через вестибюль кто-то залез ему в карман и заменил их пятнадцатью выпусками поддельной мягкопорнографической литературы девятнадцатого века. Эти письма написала Она, но так и не отправила, а только спрятала в сейф Дж. В. У., а увидев, что письма исчезли, догадалась, что он их нашел, и ловко их подменила на подделку, которую нашла на полках, лишь бы заставить его поверить, будто ему почудилось.
Перебрав варианты, Пол по здравом рассуждении решил, что для собственного умственного здоровья лучше перестать гадать и подождать до завтра, когда у него будет возможность посмотреть на остальные бумаги. Если чековые книжки и свидетельства о собственности (и о смерти тоже) еще на месте, то хотя бы часть вариантов можно будет вычеркнуть. (Еще одно объяснение: в воздух хранилища подмешана какая-то галлюциногенная смесь, вероятно, метан из средневековой канализации под зданием, и содержание писем ему привиделось, потому что, находясь в хранилище, он витал в таких же заоблачных высях, как уровень инфляции. Не менее убедительно, чем все остальное, и проку примерно столько же.)
Пол залпом хлебнул еще шанди, газ пошел ему в нос, и он чихнул. Нет никакого толку, сказал он самому себе, ломать голову над дурацкими письмами, акциями или даже свидетельством о смерти. Ему следует обмозговать всю проблему странности в целом, чего он уже больше месяца – отчасти из-за трусости, отчасти из-за влюбленности – чурался. «Кругом сплошные странности, – думал он. – Мечи и бокситы, мужчины с подвесками из драконьего когтя, приглашающие меня на ленч в уютные узбекские ресторанчики».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Пол опустился на колени, чтобы рассмотреть получше.
– А у моего точно такого же цвета. Как медная проволока, чтобы картины вешать. Кажется, на моем... Как называется вот та круглая штука на конце?
– Навершие.
– Навершие у моего, кажется, чуточку меньше, но ручаться не стану. А так я бы сказал, что они практически идентичны. Вот только, – добавил он, – не хватает гранитной глыбы на острие. – Пол встал, все еще не сводя глаз с меча в футляре. – Загляни в старую опись, – попросил он. – Номер 776/J.
Софи с минуту листала книжицу. – Тут просто сказано «Виндзор».
– М-да, – протянул Пол. Закрыв крышку, он снова задвинул ящик в дальний угол и обнаружил, что совсем забыл про головную боль, но как только ее отсутствие заметили, она вернулась.
– Без пяти час, – объявила Софи.
– А, верно. – Настало еще одно Мгновение. – Как насчет...
– Мне пора бежать, – сказала Софи. – Нужно встретиться с мамой, мы вместе идем на ленч.
– Понятно, – протянул Пол. – Тогда до скорого.
Как выяснилось, он даже не слишком расстроился, учитывая головную боль, измученные внутренности и все остальное, – более всего на свете ему сейчас не хотелось бы смотреть на еду, а пытаться при этом вести впечатляющую, легкую, искрометную беседу явно выше его возможностей. Если уж на то пошло, у него вообще не было сил двинуться с места. В хранилище было приятно прохладно и тихо, а мысль о том, чтобы тащиться вверх по лестнице, приводила в ужас. Сев на сундук, он оперся спиной о полки и закрыл глаза.
Когда Пол проснулся, часы показывали двадцать минут второго. Чувствовал он себя значительно лучше. Гномы перестали что-то бурить у него в затылке, глаза уже не так болели. Желудок все еще напоминал автомобильный аккумулятор, но с этим как-то можно было смириться, если, конечно, ничего в него не класть. Встав, Пол огляделся. Не так уж и плохо они поработали, сообразил он вдруг: еще полтора-два дня, и они закончат. Тут ему пришло в голову, что за неимением лучшего он может поднажать и сам сделать что-нибудь. Хотя он и не мог бы сказать почему, но у него было такое ощущение, что Софи это одобрит.
В первом же ящике, который он открыл, лежало нечто, что Пол сперва принял за наволочку, вот только сшита она была из какой-то тонкой резины или пластика, непонятно из чего, но явно не из ткани. На ящике не было ни номера, ни какой-либо другой пометки, поэтому он расстелил находку на полу, но лучше не стало. Она была четырехугольной, сверху нарисован приблизительный силуэт двери с филенками, петлями и небольшим кружком, обозначающим ручку. Пожав плечами, он свернул «наволочку» и положил на место, снабдив самоклеющейся бумажкой. В блокноте записал «резиновый мат», а потом, испытав прилив легкомыслия, стер запись ластиком на конце карандаша и вывел «Переносная дверь „Акме“». Это выглядело глупо, поэтому, снова стерев написанное, Пол заменил свою фривольность на «прямоугольный плоский резиновый предмет», и на том успокоился.
Под следующим номером пошел конверт, набитый чистыми листами бумаги. Пол сверился со старой красной книжицей, но там ничего подобного не значилось. «Ну и ладно, – сказал он самому себе, – сойдет и так».
Далее была еще одна связка писем в старинных конвертах с викторианскими марками, перевязанная поблекшей красной ленточкой. Чернила от времени выцвели, почерк был убористый и неряшливый. От попыток его разобрать у Пола заболели глаза, поэтому он просто сверил номер по старой описи – 839/N. "839/N – семнадцать любовных писем; собственность Пола Карпентера, эскв. ".
Он уставился на страницу. «Черт бы меня побрал! Ну и совпадение!» Но чернила в описи были почти такими же старыми, как в самих письмах, а датой регистрации значился 1877 год. Пожав плечами, он начал переносить данные в блокнот. И уже скопировав две строчки, заметил, что адрес-то его собственный.
«Приехали!» – сказал он самому себе и потер глаза.
Красная ленточка была завязана тугим узлом, и, пытаясь его распустить, Пол сломал ноготь. Вынув из конверта первое письмо, он посмотрел на дату. Три недели назад.
Пол закрыл глаза, потом открыл их снова. Все равно три недели назад. «Вот черт!»
«Это нечестно! – мысленно закричал он. – Я и выпил всего-то с половиной пинты дрянного лимонадного шанди, это же не так много! Готов поспорить, Дункан и его треклятая Дженни не... Постой-ка. Что это за письма?»
Он снова заглянул в опись и отыскал нужное прилагательное. Прочел его внимательно – четыре раза. Почерк у составлявшего опись был четкий и ясный. Не лобовые письма, не лубковые письма, не ледовые письма. Он осторожно положил красную книжицу на сундук и нахмурился.
«М-да, – подумал он, а потом прибегнул к самообману: – Какой от этого может быть вред?»
Расстелив первое письмо по ближайшей полке, он начал читать:
"Мой милый Пол... "
Тут он остановился и уставился на страницу. У автора этого письма почерк оказался наихудший из всех, какие только бывают за пределами приемной врача. Он прищурился – не помогло. И тут ему кое-что пришло в голову, и Пол схватил блокнот на спирали, в который Софи заносила описания предметов.
Сомнений никаких: почерк тот же.
«Господи Иисусе», – подумал он. Взяв письмо, Пол походил с ним по хранилищу, пока не оказался прямо под одинокой голой лампочкой.
Мой милый Пол!
С тех самых пор, как мы встретились сегодня утром, я не могу выбросить вас из головы. Я только и думаю, что о вас, о том, как вы смотрели на меня, о том, как звучал ваш голос. Сидя у окна, я горевала, что никогда больше вас не увижу, а потом вдруг вы вошли, будто шагнули из моего сна.
Я так люблю вас, что не способна ни о чем больше думать. Я не могу сосредоточиться на работе, вообще ни на чем. О, вы ведь догадались, правда? Не могли не догадаться. Я сижу над кипой нелепых таблиц, изо всех сил пытаюсь не смотреть на вас, и душа у меня не лежит к перебиранию бумажек. Я хочу чувствовать мягкое тепло ваших губ, жгучее волнение, когда вы...
– Черт побери, – пробормотал Пол.
Вы не можете не знать о моих чувствах, – продолжал автор письма, – я читаю это в ваших глазах всякий раз, когда вы смотрите на меня, и совершенно уверена, что и вы испытываете то же, иначе почему вы молчите? Не можете же вы бояться, если я сижу рядом с вами, сгорая от (однако сколько бы он ни пытался, этого слова разобрать не мог; была, конечно, вероятность, что это «деланье» или «жеванье», но Пол в этом сомневался). Возможно, я ошибаюсь, возможно, вам все равно, и я покажусь вам легкомысленной особой. Мне безразлично. Никто прежде не вызывал во мне таких чувств, уж конечно, не клоун Найджел с его нелепым драмкружком, о котором он, кажется, сейчас только и думает. О Пол, скажите что-нибудь поскорей, я не в силах больше сносить неизвестность. Я знаю...
Шаги за дверью. Быстрее, чем бегает по электроконтуру крыса, Пол схватил письма и запихал их назад на полку. Дверь отворилась и вошла Софи.
– Привет, – сказала она. – Ты так и не уходил?
Пол знал, что щеки у него пылают, как красный свет на светофоре.
– М-м... – промямлил он. – Мне не хотелось есть, и я подумал, не сделать ли еще немного.
Между ее бровей залегла складочка, – Откуда такое рвение? Ладно, и много ты успел?
– Ну, честно говоря, не слишком. Подойдя к полке, она полистала блокнот.
– Две записи. Да уж, не так много.
На это он не нашелся, что сказать, и просто пожал плечами.
– Что ж, – вздохнула она. – Наверное, нам лучше продолжить. Что там дальше?
Он стащил с полки коробку с актами и открыл ее.
– Кстати, как мама? – спросил он.
– Мама? Ах да, в общем, так же, как была, когда мы виделись утром за завтраком, – ответила она. – А что?
– Так, ничего. Извини. Похоже, тут большая кипа страховых сертификатов.
Она это записала.
– Так. А имя какое-нибудь указано?
Он порылся на дне коробки и нашел листок бумаги. «Номинальная стоимость 5 000 фунтов, собственность г-на Пола Карпентера». Он крепко зажмурился, потом снова открыл глаза.
– Никакого, – ответил он.
– Замечательно, – вздохнула Софи. – Ладно, налепи на них бумажку и давай дальше.
В следующем конверте был ворох паевых сертификатов. Пол мало что смыслил в крупных финансовых операциях, но Даже он знал, что 20 000 обычных акций «Интегрированные платы Кавагучи Инк» стоят уйму денег. Интересно, ведь на первый взгляд они принадлежали ему.
– Акции, – сказал он. – Собственность Пола... м-м-м... Смита.
– Записала, – отозвалась она, пока он прилеплял на конверт желтую бумажку и поспешно заталкивал назад на полку. – Дальше.
Чем дальше, тем труднее становилось продолжать. 50 000 долларов в дорожных чеках, 35 000 фунтов в государственных сберегательных сертификатах, документы на владение двумя смежными домами в Ювеле...
– Похоже, этот Пол Смит очень и очень при деньгах, – заметила Софи. – Так, записала. – Она подняла взгляд. – Хочешь ненадолго поменяемся?
Он уронил пакет с документами.
– Нет-нет, все нормально. Я хочу сказать, если ты, конечно, не против. Мне даже нравится.
– Ты уверен? Ты уже весь в пыли.
– Да нет, все в порядке. Честное слово. Она пожала плечами:
– Как скажешь. Ладно, что там дальше? Он нашарил следующий конверт.
– Опять Пол Смит, – севшим голосом сказал он. – Книга купонов почтовой сберегательной кассы, на четыре тысячи.
– Похоже, этот Смит большим умом не отличался. В строительном обществе или еще где-нибудь он получил бы много больше по процентам. Ну, – добавила Софи, нетерпеливо постукивая карандашом по блокноту. – Дальше? Опять неправедно нажитые капиталы Смита?
– На самом деле, – очень тихо сказал Пол, – боюсь, он не успел ими воспользоваться.
– Правда? Почему?
Сложив лист бумаги, Пол убрал его в конверт. – Это свидетельство о смерти, – пробормотал он. – Неужели? Ну, да не важно. Он мне все равно уже опротивел.
– Мне тоже, – сказал Пол. – Но его трудно не пожалеть.
– Почему?
– Он умер молодым, – ответил Пол. – Так уж получается, ему было ненамного больше, чем мне. – На четыре месяца, две недели и три дня, чтобы быть точным – но об этом он умолчал. Как и о причине смерти.
– Печально, – сказала Софи. – Впрочем, это все равно не наше дело. Пойду в туалет.
Как только она скрылась за дверью, Пол одним прыжком пересек хранилище и начал рыться в свертке с письмами, который спрятал, когда она вернулась с ленча. Письма никак не желали находиться, но только Пол начал думать, что они ему привиделись, как вот они – заткнуты в расселину между двух пухлых конвертов из оберточной бумаги. Он пробежал взглядом первую страницу.
"Мой милый Пол... "
Да, все еще здесь. Он затолкал связку в карман пиджака, а после – пожалуй, даже против воли – выловил последний предмет с желтой самоклеющейся бумажкой.
Свидетельство о смерти. Пол Карпентер. Время и место рождения, адрес, причина смерти. «Обезглавливание, – подумал он. – Будь я проклят».
День, казалось, тянется бесконечно.
– Ну вот, – сказала Софи, когда в 5: 29 они проходили через вестибюль. – Конец уже виден. Если завтра подналяжем, то, наверное, еще до вечера покончим с инвентаризацией.
Пол не ответил. Он слушал ее вполуха. А она тем временем говорила, как ждет не дождется, когда вернется в их поганый дрянной кабинетик после трех дней в поганом, промозглом хранилище. Они дошли до угла, ему – сюда, ей – туда. Она остановилась.
– Ну, – сказала она.
Потянулась секунда. За эту секунду мог бы вырасти дуб. У Пола возникло такое чувство, будто она чего-то ждет, но его мысли были заняты другим. "Обезглавливание, – думал он, – мать-перемать. И семьдесят кусков в «Абби нэшнл» Челмсфорд. Но я никогда не был в чертовом Челмсфорде".
А потом он сообразил, что она на него смотрит в упор и по какой-то причине в бешеной ярости.
– Ладно, до завтра! – рявкнула она и очень быстро ушла. Лучший человек или, во всяком случае, двуногий с одной работающей серой клеточкой бросился бы ее догонять. Пол этого не сделал. Тряхнув головой, он рысцой припустил к автобусной остановке. «В Австралию, – думал он. – Нет, не в Австралию. В Австралии они нашли гребаные бокситы. В Онтарио». Да, вот если он поедет туда, там он будет в безопасности, туда они за ним не погонятся. Или погонятся? Да и вообще, кто такие они?
"Мой милый Пол... "
Он принял решение. Больше всего ему сейчас нужно выпить чего-нибудь забористого, чтобы нутро продрало, скажем, чего-нибудь с кубиком льда и кусочком лимона. Ноги сами привели его к пабу, и лишь сев со стаканом, он вспомнил, что в прошлый раз, когда был здесь, она сидела вон там у двери со своим «Гиннессом». Сейчас это место занимал кряжистый толстошеий здоровяк. Почему-то это казалось неправильным: словно статую Эрота на Пиккадилли-серкус заменили десятифутовым пластмассовым Микки-Маусом.
Но сейчас было не время для малодушия или глупой экономии. Пол заказал целую пинту лимонадного шанди и сел с ней в уголке, чтобы уменьшить вероятность того, что кто-то наступит ему на ногу и тем нарушит его сосредоточенность. Удобно сидеть? Тогда начнем.
Письма. Вынув письма, он стер со стола рукавом пролитое кем-то пиво и аккуратно положил всю связку на место лужи. Потом взял то, которое уже начал читать, и развернул.
"Мой милый Филип... "
Он трижды моргнул и посмотрел на конверт. Письмо было адресовано – ясным, четким, с небольшим наклоном вправо почерком – лейтенанту Филипу Кэтервуду, «Дом священника», Нортон Сен-Эдгар, Уоркс. На марке проштемпелевана дата: 22 апреля 1877.
«Вот черт!» – подумал он.
Пол проверил остальные письма. Все были адресованы тому же человеку, тем же почерком и датировались с 22 апреля 1877 по 12 января 1879 года, к тому времени лейтенант Кэтервуд уже служил в Южной Африке. Тут Пол остановился. На уроках истории он по большей части рисовал овечек на полях учебников, но трижды видел фильм «Зулус» и читал про зулусскую войну в журналах по историческому моделированию. 22 января 1879 года. В этот день британская армия уничтожила племя исандхвана. Откуда-то он знал, что случилось с Филипом Кэтервудом. Печально, конечно, но не в том беда. Ему хотя бы кто-то писал любовные письма...
(Он проверил. Читать было неловко, поэтому он только просмотрел. И был шокирован. Пол понятия не имел, что в семидесятых годах девятнадцатого века вообще таким занимались, тем более офицеры и джентльмены. Он поскорее убрал письма, надеясь, что никто не заметил, как он их читал.)
«Думай, – приказал он самому себе. – Что из этого следует».
Если любовные письма, еще несколько часов назад адресованные ему, принадлежал и кому-то другому, то нет ли очень и очень основательной возможности, что и остальное – все деньги и, разумеется, свидетельство о смерти... может, и они тоже не его? Он пинками заставил себя мыслить серьезно и стал обдумывать варианты.
У него похмелье, остаточный алкоголь плещется в жилах, как Севернский Вепрь, и ему все привиделось. У него едет крыша, и это становится болезненно явным. Он в спешке схватил не ту связку писем, а «милый Пол» все еще заткнут на полке в хранилище. Письма были адресованы ему, когда он в первый раз на них посмотрел, а сейчас нет. Письма были адресованы ему, пока он находится внутри дома № 70 по Сент-Мэри-Экс, но как только ступил за порог, мутировали в отрывок трагического викторианского романа. Письма были адресованы ему, но по дороге через вестибюль кто-то залез ему в карман и заменил их пятнадцатью выпусками поддельной мягкопорнографической литературы девятнадцатого века. Эти письма написала Она, но так и не отправила, а только спрятала в сейф Дж. В. У., а увидев, что письма исчезли, догадалась, что он их нашел, и ловко их подменила на подделку, которую нашла на полках, лишь бы заставить его поверить, будто ему почудилось.
Перебрав варианты, Пол по здравом рассуждении решил, что для собственного умственного здоровья лучше перестать гадать и подождать до завтра, когда у него будет возможность посмотреть на остальные бумаги. Если чековые книжки и свидетельства о собственности (и о смерти тоже) еще на месте, то хотя бы часть вариантов можно будет вычеркнуть. (Еще одно объяснение: в воздух хранилища подмешана какая-то галлюциногенная смесь, вероятно, метан из средневековой канализации под зданием, и содержание писем ему привиделось, потому что, находясь в хранилище, он витал в таких же заоблачных высях, как уровень инфляции. Не менее убедительно, чем все остальное, и проку примерно столько же.)
Пол залпом хлебнул еще шанди, газ пошел ему в нос, и он чихнул. Нет никакого толку, сказал он самому себе, ломать голову над дурацкими письмами, акциями или даже свидетельством о смерти. Ему следует обмозговать всю проблему странности в целом, чего он уже больше месяца – отчасти из-за трусости, отчасти из-за влюбленности – чурался. «Кругом сплошные странности, – думал он. – Мечи и бокситы, мужчины с подвесками из драконьего когтя, приглашающие меня на ленч в уютные узбекские ресторанчики».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38