– Ну как можно сыграть с кем-то такую жестокую шутку, а уж тем более со своей плотью и кровью?
Худая девушка (нет, поправился он, Софи) слегка нахмурилась – наверное, не поняла, о чем речь, но не собиралась этого признавать. На том тема имен как будто себя исчерпала.
– Итак, – сказал Пол, – что ты думаешь о нашей работе, кроме того, что все это очень странно?
– Скука смертная, – отозвалась Софи. – Бесконечные дурацкие распечатки. У меня сразу с ними не заладилось, от чего, конечно, стало только хуже.
Это Пол пропустил без комментария.
– Насколько я понимаю, ты не так представляешь себе удачную карьеру?
– Да.
– А чем бы ты хотела заниматься?
Тут она нахмурилась всерьез.
– Не знаю. По правде сказать, я ничем особенно не хочу заниматься. О! Что-то я хочу делать, только вот еще не знаю что. Мне уже ясно, – продолжала она, – деньги или еще какая чушь роли не играют. И еще мне ясно, что я хочу делать что-нибудь, чтобы мир стал лучше. Я подумывала стать социальным работником или врачом, чтобы поехать в Африку, или заняться керамикой, или вступить в передвижную театральную труппу... Ну, как-то заявить о себе. Но когда я стала прицельно думать, оказалось, в этом нет никакого смысла. Правду сказать, я особо ни на что не гожусь и терпеть не могу делать то, что у меня не получается. А потому мне остается только никчемная работа. И мама с папой все еще уверены, что я выйду замуж и заведу детей, поэтому совершенно ясно, что и от них помощи никакой. Вот так я и оказалась в «Уэлс и К°».
Пол расплылся в улыбке.
– И все равно ты как будто организованнее меня. Понимаешь, когда я был ребенком, все было мило и просто: сейчас время игры, потом всего остального, и «тарелка любит чистоту», и только потом получишь пудинг, понимаешь, о чем я? В таком духе я и продолжал. Единственная разница в том, что ребенком я всегда знал, во что хочу играть потом, и всегда была под рукой игра или игрушка. А сейчас я по вечерам сижу перед телевизором и смотрю какой-то мусор. Очень скучно, но хотя бы не работа.
– Значит, работа обязательно должна быть ужасной и гадкой? – Она посмотрела на него в упор.
– Не обязательно, – ответил он. – По всей видимости, кому-то работать нравится. Если уж на то пошло, могу назвать двух одноклассников, которым действительно нравится работать... Ну знаешь, они живут своей работой, точно слились с тем, что делают, причем настолько, что работа определяет, что они собой представляют.
– Звучит не так плохо, – сказала она.
– В теории, – отозвался Пол. – Но из этих двоих один – агент по продаже недвижимости, а другой работает на бойне.
И тут, к огромному удивлению Пола, выяснилось что уже без трех два, и пора возвращаться в офис. Пришлось поспешить, к тому же, пока они сидели в закусочной, начало накрапывать. Как оказалось, Софи умела двигаться очень быстро – а с первого взгляда и не скажешь, удивился Пол. Просто идя рядом, за ней было трудно угнаться, а припусти он рысцой, выглядел бы нелепо.
К двери они подошли как раз в тот момент, когда она распахнулась. Секретарь на рецепции (Пол ее раньше не видел: если бы видел, такую не забудешь!) им улыбнулась, когда они пробегали мимо.
– Ты заметил, – пробормотала Софи, пока они поднимались по лестнице, – что на рецепции здесь всякий раз другая женщина?
Пол кивнул.
– Но здороваются они всегда так, как будто знают, кто я.
На лестничной площадке они столкнулись с мистером Сусловицем. Вид у него был усталый и встревоженный, хотя, увидев их, он просиял и спросил, как у них дела. Пол ответил: «О чудесно», или что-то в таком духе. А мистер Сусловиц спросил, не видели ли они длинный степлер, но они сказали, что нет. На это он улыбнулся и, пожав плечами, скрылся в комнате, где ксерокс.
Когда они подошли к своему кабинету, их уже ждала Джулия. Стоя у стола, она изучала зеленые кружки, которые Пол нарисовал на фотографиях.
– Вы основательно потрудились, – заметила она. Пол не знал, как на это реагировать.
– Мы все правильно сделали? – спросил он.
– Насколько я могу судить, все верно, – кивнула Джулия. – Но впрочем, не мне решать. И вообще вот вам следующая порция, просмотрите ее, а когда закончите, мистер Тэннер хотел бы видеть вас у себя в кабинете.
Стоило ей выйти за дверь, Пол скорчил рожу.
– Этого еще только не хватало!
– Не позволяй ему тебя запугать, – энергично отозвалась Софи. – Помни про фрикадельки.
– Фрикадельки фрикадельками, – покачал головой Пол, – но от этого типа меня просто трясет. Он что-то мне напоминает.
Софи кивнула:
– Как две капли воды похож на гоблина с седьмой картинки в моей книге сказок. На того, который ест непослушных детей. Мне потом по ночам кошмары снились.
– Тогда возникает вопрос, из чего же были фрикадельки, – мрачно заметил Пол.
Разделив фотографии пополам, они молча углубились в них, взявшись за работу всерьез. Но Пола больше не било током, а Софи только смотрела на каждый снимок и перекладывала его в другую ступку. Зеленый маркер не покидал своего места на середине стола.
– Что ж, – сказала Софи, когда они закончил с последними фотографиями, – наверное, нам лучше пойти.
Пол встал, чтобы открыть дверь, но, уже взявшись за ручку, сообразил, что что-то изменилось. За дверью висели два пальто – его и ее.
– Как оно?.. – начала Софи.
Пол отодвинул в сторону пальто – под ними оказался блестящий новенький латунный крючок. А еще, как нельзя было не заметить, несмотря на отсутствие влажной краски и каких-либо других признаков ремонта, борозды от когтей бесследно исчезли.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В ту ночь после довольно унылого ужина из сардин и тоста с дешевым чеддером «Приманка для мышеловки» Полу приснился странный сон. Странный – потому, что в этом сне за ним не гнались по длинным темным коридорам учителя математики или тетушки с головами стервятников, и он не обнаруживал, что выступает перед утренним собранием в одном «дурацком колпаке», еще он не сдавал продвинутый экзамен по классическому санскриту и в этот сон не врывались под конец никакие кудрявые молодцы в викторианских костюмах.
Нет, он сидел в некоем кабинете, принадлежавшем (как он почему-то знал) Джону Уэлсу, старшему партнеру, которого он никогда не видел. Кабинет был большой, с высоким лепным потолком и великолепным окном-эркером, откуда открывался вид на крыши лондонского Сити. Стол был сравним разве что с футбольным полем из сверкающего французского ореха, а за персидский ковер, на котором он стоял, можно было выручить столько, что хватило бы на небольшую больницу или пять минут времени Джулии Робертс на серебряном экране. Одна картина на стене была не попавшим в каталоги Вермеером (бодрствуя, Пол не смог бы отличить Вермеера от диаграммы окулиста), а другая, простое полотно с мазком берлинской лазури в одном углу и тремя сухими консервированными фасолинами в другом, была написана менее года назад и стоила вдвое дороже первой. В стеклянной витринке возле двери лежали бесценная рапира семнадцатого века, напечатанная самим Гуттенбергом Библия, свеча в массивном позолоченном изнутри подсвечнике тринадцатого века, довольно аляповатый викторианский колокольчик для вызова прислуги и простое золотое кольцо. Если не считать семи разноцветных телефонов, сепиевой фотографии в рамке, на которой был изображен мужчина в сюртуке и цилиндре, и птичьей клетки с открытой дверцей, блистающая поверхность стола была пуста. Пол сидел в большом готическом кресле, вырезанном, как он почему-то знал, из слоновой кости. В левой руке он держал чашку отменного китайского чая «лапсанг».
«Вот это да!» – мысленно воскликнул он. Сон как будто не жаждал просветить его, как он сюда попал, но Пол знал, что это его собственный кабинет. Единственным изъяном, который он пока мог заметить, было то, что подошвы его ботинок в какой-то момент прикрепили степлером к полу, а значит, ногами он двигать не мог.
Напротив него, по другую сторону стола стояло еще одно кресло, попроще, а в нем сидел гоблин. Пол знал, что это гоблин, потому что один такой был в книге сказок у Софи, и этот походил на него во всех отношениях, за исключением одного: он был облачен в серый шелковый итальянской костюм и совершенно неподходящий галстук. Держа в руках блокнот на спирали и карандаш, гоблин смотрел на него выжидающе. Тут Пол сообразил, что как раз диктует письмо.
– Так, – сказал он, чтобы потянуть время, – не могли бы вы прочесть, что у нас получилось?
Кивнув, гоблин зачитал мягким, мурлыкающим женским голосом, который взвинтил бы либидо Пола до небес, если бы не проходил через оскал длинных желтых зубов:
– Уважаемый сэр, благодарим за ваше письмо от семнадцатого сего месяца. Однако в нынешних обстоятельствах мы считаем, что не можем согласиться с вашим анализом ситуации, и потому должны с сожалением отклонить ваше достойное предложение. Остаемся нижайше ваши и т. д. и т. п.
«И о чем тут речь, мать вашу?» – в ужасе выругался про себя Пол и тут же услышал собственный голос:
– Отлично. Не могли бы вы отправить это вечерней почтой? Первым классом.
Гоблин встал, он протянул ему чашку; и существо вышло из комнаты, молча закрыв за собой дверь.
Теперь вдруг на столе перед ним оказался компьютер. Он щелкнул пальцами (Пол щелкать пальцами не умел), и экран заполнили цифры. Некоторое время он пристально на них смотрел, потом протянул указательный палец и медленно повел по колонке, пока его не остановило знакомое покалывание. Тогда он записал какие-то цифры в только что материализовавшемся блокноте и нажал кнопку в боку стола. Гоблин вернулся.
– Попросите заглянуть ко мне Ворчуна, – сказал Пол. – Да, и не могли бы вы сбегать вниз и посмотреть, готово ли сканирование по бокситам. Данные по ним мне нужны к совещанию в четверг после полудня, а Рику понадобится несколько дней, чтобы все проверить.
– Бегу, – промурлыкал гоблин.
На сей раз Пол не увидел, как он ушел, потому что его внимание было занято новыми цифрами на экране: он не только читал, но и слушал, словно цифры представляли собой какое-то нотное письмо, а компьютер каким-то образом посылал записанную музыку прямо ему в мозг, минуя обычный путь через слух. Потом дверь открылась, кто-то вошел и сел в кресло.
– Вы хотели меня видеть, Джек, – произнес этот кто-то, но он не мог определить, чей это голос, даже угадать, мужской он или женский.
– Посмотрите вот на это, – ответил Пол, разворачивая к пришедшему монитор. – Третья колонка, пятая строка. Что вы на это скажете?
Пришедший не ответил. Пол заранее знал, что он – или она – промолчит. Он испытывал крайнее напряжение, словно понимал, что предстоящий разговор будет исключительно неловким и болезненным.
– Знаете, что я думаю? – услышал он собственный голос. – Ну конечно знаете, вы же не глупы, и мы оба понимаем, о чем я говорю. Мне только интересно посмотреть, как вы будете оправдываться?
– А это что-то изменит? – спросил голос.
– Нет, – ответил Пол, – вот только мне действительно хочется знать почему. На мой взгляд, ваши поступки нелогичны.
– На ваш – может быть. Но не на мой.
Он вздохнул, потому что вот тут пора переходить к поистине скверной стадии, которой он страшился. Но не успел он ничего сказать, как в дальней стене между Вермеером и современной абстракцией материализовалась дверь. Прямо у него на глазах она приобрела форму и плотность: сперва тонким серым карандашным силуэтом на светлых шелковых обоях проступили косяки и притолока, потом их контуры и декоративные лепные украшения стали рельефными от теней, сделались трехмерными, потом из стены, как грибы при ускоренной перемотке, выросли филенки, петли и круглая латунная ручка. Он поймал себя на том, что у него вот-вот отвиснет челюсть, и отвел взгляд, продолжая искоса наблюдать за происходящим. Дверь открылась, и через нее, стараясь не шуметь, пробрались два очень старых человека в черных костюмах в тонкую полоску. Один приложил палец к губам и беззвучно произнес:
«Щ-шш!». Пол упорно старался на них не смотреть, а они на цыпочках зашли ему за спину и встали за креслом.
– Они здесь, не так ли? – спросил голос из кресла.
– С чего вы взяли?
– Я чувствую их ненависть ко мне. Но это ничего. На деле я даже рад, что они здесь. Поздоровайтесь с ними за меня, если хотите.
– Не говорите глупостей.
– Никаких глупостей тут нет. Вам не хуже меня известно, что без него они домой вернуться не могут, а мы с вами – единственные, кто знает, где он. Вы, – многозначительно подчеркнул голос, – и я.
Он понятия не имел почему, но Полу это решительно не понравилось.
– Вы мне угрожаете? – спросил он. Голос рассмеялся.
– Ну что вы. Угроза – это обещание произвести малоприятные действия, имеющие шанс быть исполненными. Если бы я грозил вам чем-то, чего, как мы с вами оба знаем, никогда не случится, это не могло бы быть настоящей угрозой. Вы тоже не глупы, – самодовольно продолжал голос. – Вы не больше меня хотите его возвращения, а пока его тут нет, они тоже пройти не смогут. Но мы отклонились от темы, это не угроза, ведь я не намерен его отпускать, потому что вы не сделаете ничего, что толкнуло бы меня на столь прискорбный шаг. Мы хорошо друг друга поняли?
Пол рассердился, его стало слегка подташнивать, но сказал он только: – Да.
– Отлично, – ответил голос. – В таком случае я побегу, а вы возвращайтесь к своим бокситам. Отличное капиталовложеньице – эти бокситы. Рад, что вы последовали моему совету. Если эта фирма собирается переползти в двадцать первый век, ей необходима диверсификация.
Голос звучал все глуше и глуше, пока кресло не опустело. Пол тут же развернулся в своем, но двух мужчин и двери, через которую они пришли, уже не было. Он было встал, но тут вспомнил, что не может шевелить ногами, и потому сел снова Потом он увидел кое-что и раздраженно прищелкнул языком: посреди его прекрасно полированного стола красовались длинные борозды от когтей. Он капризно ткнул в интерком. Появился гоблин.
– Будьте добры, избавьтесь от этого, – рявкнул он. Гоблин вздохнула.
– Прошу прощения, – сказала она, – но все домовые ушли в пучины, все танцоры вернулись в холм, и раньше пятницы ничего не получится. Если хотите, следы когтей я пока могу чем-нибудь прикрыть.
Пол покачал головой.
– Нет, сойдет и так, – раздраженно пробормотал он. – Позаботьтесь, чтобы никто не выходил из здания. Я ухожу на ленч. Тут за углом есть один довольно симпатичный узбекский ресторанчик...
– Извините, – печально сказала гоблин, – но, боюсь, вы не сможете. Хотите, я принесу вас сандвич или еще что-нибудь?
Пол попытался оторвать левую ногу от пола, но не смог сдвинуть ее с места.
– Спасибо, нет, – отрезал он. – Где-то тут у меня есть банка сардин в масле, если только...
Он сел. Язвительно заливался будильник. Времени было четверть восьмого, вторник, пора вставать и идти на работу. Всего в шести футах, точно сержант на плацу, высился меч в идиотском камне. Пола даже не слишком развеселила мысль о том, что через час и три четверти он снова увидит Софи. А что до предстоящего дня...
Вчера после ленча они, как было приказано, явились в кабинет мистера Тэннера. Хозяин кабинета им улыбнулся (вот, наверное, почему по сну Пола разгуливали гоблины) и сказав, что у него для них есть работенка.
– Ну, – добавил, подхихикнув, он, – две работенки. Во-первых, вот эта стопка таблиц, их нужно отксерить и скрепить степлером, иными словами, подготовить для совещания партнеров в пятницу после полудня. Как с этим справятся, пусть спустятся в подвальное хранилище. Там ужасный беспорядок: акты, ценные бумаги и прочие документы – все валяется вперемешку в ящиках и коробках, а половины того, что значится в реестрах, как будто вообще не существует.
Произведите переучет, инвентаризацию, рассортируйте все и аккуратненько разложите. Вам, пожалуй, стоит захватить с собой старый свитер или еще что-нибудь, потому что там внизу немного пыльно и грязно, не говоря уже о том, что в это время года холод собачий.
У Пола был старый драный свитер, который, так уж получилось, был одновременно его выходным, самым лучшим. Он надеялся, что мистер Тэннер преувеличивает, но почему-то в этом сомневался. От пыли он чихал, а от холода у него начинались головные боли. Та еще радость.
«Да, – подумал он, – зато сегодня я увижу девушку, в которую влюблен». Одеваясь и бреясь, он спрашивал себя, каково это вообще видеть любимую девушку каждый день, а не только с понедельника по пятницу. Видеть ее рядом с собой в кровати, когда просыпаешься, видеть, как она хрустит тостом за завтраком или вешает сушиться белье на радиатор, или ругается, потому что опаздывает и не может найти ключи. «Скажите на милость, каково это было бы?» – спросил он себя, но представить себе ни за что на свете не мог. Это было более датским и нереальным, чем его сон, чем любое количество гоблинских глаз и мечей в камне. Такие сцены – из другого измерения, мира, где все было иначе, куда каким-то образом умудряются попасть все остальные, но куда ему почему-то ход закрыт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Худая девушка (нет, поправился он, Софи) слегка нахмурилась – наверное, не поняла, о чем речь, но не собиралась этого признавать. На том тема имен как будто себя исчерпала.
– Итак, – сказал Пол, – что ты думаешь о нашей работе, кроме того, что все это очень странно?
– Скука смертная, – отозвалась Софи. – Бесконечные дурацкие распечатки. У меня сразу с ними не заладилось, от чего, конечно, стало только хуже.
Это Пол пропустил без комментария.
– Насколько я понимаю, ты не так представляешь себе удачную карьеру?
– Да.
– А чем бы ты хотела заниматься?
Тут она нахмурилась всерьез.
– Не знаю. По правде сказать, я ничем особенно не хочу заниматься. О! Что-то я хочу делать, только вот еще не знаю что. Мне уже ясно, – продолжала она, – деньги или еще какая чушь роли не играют. И еще мне ясно, что я хочу делать что-нибудь, чтобы мир стал лучше. Я подумывала стать социальным работником или врачом, чтобы поехать в Африку, или заняться керамикой, или вступить в передвижную театральную труппу... Ну, как-то заявить о себе. Но когда я стала прицельно думать, оказалось, в этом нет никакого смысла. Правду сказать, я особо ни на что не гожусь и терпеть не могу делать то, что у меня не получается. А потому мне остается только никчемная работа. И мама с папой все еще уверены, что я выйду замуж и заведу детей, поэтому совершенно ясно, что и от них помощи никакой. Вот так я и оказалась в «Уэлс и К°».
Пол расплылся в улыбке.
– И все равно ты как будто организованнее меня. Понимаешь, когда я был ребенком, все было мило и просто: сейчас время игры, потом всего остального, и «тарелка любит чистоту», и только потом получишь пудинг, понимаешь, о чем я? В таком духе я и продолжал. Единственная разница в том, что ребенком я всегда знал, во что хочу играть потом, и всегда была под рукой игра или игрушка. А сейчас я по вечерам сижу перед телевизором и смотрю какой-то мусор. Очень скучно, но хотя бы не работа.
– Значит, работа обязательно должна быть ужасной и гадкой? – Она посмотрела на него в упор.
– Не обязательно, – ответил он. – По всей видимости, кому-то работать нравится. Если уж на то пошло, могу назвать двух одноклассников, которым действительно нравится работать... Ну знаешь, они живут своей работой, точно слились с тем, что делают, причем настолько, что работа определяет, что они собой представляют.
– Звучит не так плохо, – сказала она.
– В теории, – отозвался Пол. – Но из этих двоих один – агент по продаже недвижимости, а другой работает на бойне.
И тут, к огромному удивлению Пола, выяснилось что уже без трех два, и пора возвращаться в офис. Пришлось поспешить, к тому же, пока они сидели в закусочной, начало накрапывать. Как оказалось, Софи умела двигаться очень быстро – а с первого взгляда и не скажешь, удивился Пол. Просто идя рядом, за ней было трудно угнаться, а припусти он рысцой, выглядел бы нелепо.
К двери они подошли как раз в тот момент, когда она распахнулась. Секретарь на рецепции (Пол ее раньше не видел: если бы видел, такую не забудешь!) им улыбнулась, когда они пробегали мимо.
– Ты заметил, – пробормотала Софи, пока они поднимались по лестнице, – что на рецепции здесь всякий раз другая женщина?
Пол кивнул.
– Но здороваются они всегда так, как будто знают, кто я.
На лестничной площадке они столкнулись с мистером Сусловицем. Вид у него был усталый и встревоженный, хотя, увидев их, он просиял и спросил, как у них дела. Пол ответил: «О чудесно», или что-то в таком духе. А мистер Сусловиц спросил, не видели ли они длинный степлер, но они сказали, что нет. На это он улыбнулся и, пожав плечами, скрылся в комнате, где ксерокс.
Когда они подошли к своему кабинету, их уже ждала Джулия. Стоя у стола, она изучала зеленые кружки, которые Пол нарисовал на фотографиях.
– Вы основательно потрудились, – заметила она. Пол не знал, как на это реагировать.
– Мы все правильно сделали? – спросил он.
– Насколько я могу судить, все верно, – кивнула Джулия. – Но впрочем, не мне решать. И вообще вот вам следующая порция, просмотрите ее, а когда закончите, мистер Тэннер хотел бы видеть вас у себя в кабинете.
Стоило ей выйти за дверь, Пол скорчил рожу.
– Этого еще только не хватало!
– Не позволяй ему тебя запугать, – энергично отозвалась Софи. – Помни про фрикадельки.
– Фрикадельки фрикадельками, – покачал головой Пол, – но от этого типа меня просто трясет. Он что-то мне напоминает.
Софи кивнула:
– Как две капли воды похож на гоблина с седьмой картинки в моей книге сказок. На того, который ест непослушных детей. Мне потом по ночам кошмары снились.
– Тогда возникает вопрос, из чего же были фрикадельки, – мрачно заметил Пол.
Разделив фотографии пополам, они молча углубились в них, взявшись за работу всерьез. Но Пола больше не било током, а Софи только смотрела на каждый снимок и перекладывала его в другую ступку. Зеленый маркер не покидал своего места на середине стола.
– Что ж, – сказала Софи, когда они закончил с последними фотографиями, – наверное, нам лучше пойти.
Пол встал, чтобы открыть дверь, но, уже взявшись за ручку, сообразил, что что-то изменилось. За дверью висели два пальто – его и ее.
– Как оно?.. – начала Софи.
Пол отодвинул в сторону пальто – под ними оказался блестящий новенький латунный крючок. А еще, как нельзя было не заметить, несмотря на отсутствие влажной краски и каких-либо других признаков ремонта, борозды от когтей бесследно исчезли.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В ту ночь после довольно унылого ужина из сардин и тоста с дешевым чеддером «Приманка для мышеловки» Полу приснился странный сон. Странный – потому, что в этом сне за ним не гнались по длинным темным коридорам учителя математики или тетушки с головами стервятников, и он не обнаруживал, что выступает перед утренним собранием в одном «дурацком колпаке», еще он не сдавал продвинутый экзамен по классическому санскриту и в этот сон не врывались под конец никакие кудрявые молодцы в викторианских костюмах.
Нет, он сидел в некоем кабинете, принадлежавшем (как он почему-то знал) Джону Уэлсу, старшему партнеру, которого он никогда не видел. Кабинет был большой, с высоким лепным потолком и великолепным окном-эркером, откуда открывался вид на крыши лондонского Сити. Стол был сравним разве что с футбольным полем из сверкающего французского ореха, а за персидский ковер, на котором он стоял, можно было выручить столько, что хватило бы на небольшую больницу или пять минут времени Джулии Робертс на серебряном экране. Одна картина на стене была не попавшим в каталоги Вермеером (бодрствуя, Пол не смог бы отличить Вермеера от диаграммы окулиста), а другая, простое полотно с мазком берлинской лазури в одном углу и тремя сухими консервированными фасолинами в другом, была написана менее года назад и стоила вдвое дороже первой. В стеклянной витринке возле двери лежали бесценная рапира семнадцатого века, напечатанная самим Гуттенбергом Библия, свеча в массивном позолоченном изнутри подсвечнике тринадцатого века, довольно аляповатый викторианский колокольчик для вызова прислуги и простое золотое кольцо. Если не считать семи разноцветных телефонов, сепиевой фотографии в рамке, на которой был изображен мужчина в сюртуке и цилиндре, и птичьей клетки с открытой дверцей, блистающая поверхность стола была пуста. Пол сидел в большом готическом кресле, вырезанном, как он почему-то знал, из слоновой кости. В левой руке он держал чашку отменного китайского чая «лапсанг».
«Вот это да!» – мысленно воскликнул он. Сон как будто не жаждал просветить его, как он сюда попал, но Пол знал, что это его собственный кабинет. Единственным изъяном, который он пока мог заметить, было то, что подошвы его ботинок в какой-то момент прикрепили степлером к полу, а значит, ногами он двигать не мог.
Напротив него, по другую сторону стола стояло еще одно кресло, попроще, а в нем сидел гоблин. Пол знал, что это гоблин, потому что один такой был в книге сказок у Софи, и этот походил на него во всех отношениях, за исключением одного: он был облачен в серый шелковый итальянской костюм и совершенно неподходящий галстук. Держа в руках блокнот на спирали и карандаш, гоблин смотрел на него выжидающе. Тут Пол сообразил, что как раз диктует письмо.
– Так, – сказал он, чтобы потянуть время, – не могли бы вы прочесть, что у нас получилось?
Кивнув, гоблин зачитал мягким, мурлыкающим женским голосом, который взвинтил бы либидо Пола до небес, если бы не проходил через оскал длинных желтых зубов:
– Уважаемый сэр, благодарим за ваше письмо от семнадцатого сего месяца. Однако в нынешних обстоятельствах мы считаем, что не можем согласиться с вашим анализом ситуации, и потому должны с сожалением отклонить ваше достойное предложение. Остаемся нижайше ваши и т. д. и т. п.
«И о чем тут речь, мать вашу?» – в ужасе выругался про себя Пол и тут же услышал собственный голос:
– Отлично. Не могли бы вы отправить это вечерней почтой? Первым классом.
Гоблин встал, он протянул ему чашку; и существо вышло из комнаты, молча закрыв за собой дверь.
Теперь вдруг на столе перед ним оказался компьютер. Он щелкнул пальцами (Пол щелкать пальцами не умел), и экран заполнили цифры. Некоторое время он пристально на них смотрел, потом протянул указательный палец и медленно повел по колонке, пока его не остановило знакомое покалывание. Тогда он записал какие-то цифры в только что материализовавшемся блокноте и нажал кнопку в боку стола. Гоблин вернулся.
– Попросите заглянуть ко мне Ворчуна, – сказал Пол. – Да, и не могли бы вы сбегать вниз и посмотреть, готово ли сканирование по бокситам. Данные по ним мне нужны к совещанию в четверг после полудня, а Рику понадобится несколько дней, чтобы все проверить.
– Бегу, – промурлыкал гоблин.
На сей раз Пол не увидел, как он ушел, потому что его внимание было занято новыми цифрами на экране: он не только читал, но и слушал, словно цифры представляли собой какое-то нотное письмо, а компьютер каким-то образом посылал записанную музыку прямо ему в мозг, минуя обычный путь через слух. Потом дверь открылась, кто-то вошел и сел в кресло.
– Вы хотели меня видеть, Джек, – произнес этот кто-то, но он не мог определить, чей это голос, даже угадать, мужской он или женский.
– Посмотрите вот на это, – ответил Пол, разворачивая к пришедшему монитор. – Третья колонка, пятая строка. Что вы на это скажете?
Пришедший не ответил. Пол заранее знал, что он – или она – промолчит. Он испытывал крайнее напряжение, словно понимал, что предстоящий разговор будет исключительно неловким и болезненным.
– Знаете, что я думаю? – услышал он собственный голос. – Ну конечно знаете, вы же не глупы, и мы оба понимаем, о чем я говорю. Мне только интересно посмотреть, как вы будете оправдываться?
– А это что-то изменит? – спросил голос.
– Нет, – ответил Пол, – вот только мне действительно хочется знать почему. На мой взгляд, ваши поступки нелогичны.
– На ваш – может быть. Но не на мой.
Он вздохнул, потому что вот тут пора переходить к поистине скверной стадии, которой он страшился. Но не успел он ничего сказать, как в дальней стене между Вермеером и современной абстракцией материализовалась дверь. Прямо у него на глазах она приобрела форму и плотность: сперва тонким серым карандашным силуэтом на светлых шелковых обоях проступили косяки и притолока, потом их контуры и декоративные лепные украшения стали рельефными от теней, сделались трехмерными, потом из стены, как грибы при ускоренной перемотке, выросли филенки, петли и круглая латунная ручка. Он поймал себя на том, что у него вот-вот отвиснет челюсть, и отвел взгляд, продолжая искоса наблюдать за происходящим. Дверь открылась, и через нее, стараясь не шуметь, пробрались два очень старых человека в черных костюмах в тонкую полоску. Один приложил палец к губам и беззвучно произнес:
«Щ-шш!». Пол упорно старался на них не смотреть, а они на цыпочках зашли ему за спину и встали за креслом.
– Они здесь, не так ли? – спросил голос из кресла.
– С чего вы взяли?
– Я чувствую их ненависть ко мне. Но это ничего. На деле я даже рад, что они здесь. Поздоровайтесь с ними за меня, если хотите.
– Не говорите глупостей.
– Никаких глупостей тут нет. Вам не хуже меня известно, что без него они домой вернуться не могут, а мы с вами – единственные, кто знает, где он. Вы, – многозначительно подчеркнул голос, – и я.
Он понятия не имел почему, но Полу это решительно не понравилось.
– Вы мне угрожаете? – спросил он. Голос рассмеялся.
– Ну что вы. Угроза – это обещание произвести малоприятные действия, имеющие шанс быть исполненными. Если бы я грозил вам чем-то, чего, как мы с вами оба знаем, никогда не случится, это не могло бы быть настоящей угрозой. Вы тоже не глупы, – самодовольно продолжал голос. – Вы не больше меня хотите его возвращения, а пока его тут нет, они тоже пройти не смогут. Но мы отклонились от темы, это не угроза, ведь я не намерен его отпускать, потому что вы не сделаете ничего, что толкнуло бы меня на столь прискорбный шаг. Мы хорошо друг друга поняли?
Пол рассердился, его стало слегка подташнивать, но сказал он только: – Да.
– Отлично, – ответил голос. – В таком случае я побегу, а вы возвращайтесь к своим бокситам. Отличное капиталовложеньице – эти бокситы. Рад, что вы последовали моему совету. Если эта фирма собирается переползти в двадцать первый век, ей необходима диверсификация.
Голос звучал все глуше и глуше, пока кресло не опустело. Пол тут же развернулся в своем, но двух мужчин и двери, через которую они пришли, уже не было. Он было встал, но тут вспомнил, что не может шевелить ногами, и потому сел снова Потом он увидел кое-что и раздраженно прищелкнул языком: посреди его прекрасно полированного стола красовались длинные борозды от когтей. Он капризно ткнул в интерком. Появился гоблин.
– Будьте добры, избавьтесь от этого, – рявкнул он. Гоблин вздохнула.
– Прошу прощения, – сказала она, – но все домовые ушли в пучины, все танцоры вернулись в холм, и раньше пятницы ничего не получится. Если хотите, следы когтей я пока могу чем-нибудь прикрыть.
Пол покачал головой.
– Нет, сойдет и так, – раздраженно пробормотал он. – Позаботьтесь, чтобы никто не выходил из здания. Я ухожу на ленч. Тут за углом есть один довольно симпатичный узбекский ресторанчик...
– Извините, – печально сказала гоблин, – но, боюсь, вы не сможете. Хотите, я принесу вас сандвич или еще что-нибудь?
Пол попытался оторвать левую ногу от пола, но не смог сдвинуть ее с места.
– Спасибо, нет, – отрезал он. – Где-то тут у меня есть банка сардин в масле, если только...
Он сел. Язвительно заливался будильник. Времени было четверть восьмого, вторник, пора вставать и идти на работу. Всего в шести футах, точно сержант на плацу, высился меч в идиотском камне. Пола даже не слишком развеселила мысль о том, что через час и три четверти он снова увидит Софи. А что до предстоящего дня...
Вчера после ленча они, как было приказано, явились в кабинет мистера Тэннера. Хозяин кабинета им улыбнулся (вот, наверное, почему по сну Пола разгуливали гоблины) и сказав, что у него для них есть работенка.
– Ну, – добавил, подхихикнув, он, – две работенки. Во-первых, вот эта стопка таблиц, их нужно отксерить и скрепить степлером, иными словами, подготовить для совещания партнеров в пятницу после полудня. Как с этим справятся, пусть спустятся в подвальное хранилище. Там ужасный беспорядок: акты, ценные бумаги и прочие документы – все валяется вперемешку в ящиках и коробках, а половины того, что значится в реестрах, как будто вообще не существует.
Произведите переучет, инвентаризацию, рассортируйте все и аккуратненько разложите. Вам, пожалуй, стоит захватить с собой старый свитер или еще что-нибудь, потому что там внизу немного пыльно и грязно, не говоря уже о том, что в это время года холод собачий.
У Пола был старый драный свитер, который, так уж получилось, был одновременно его выходным, самым лучшим. Он надеялся, что мистер Тэннер преувеличивает, но почему-то в этом сомневался. От пыли он чихал, а от холода у него начинались головные боли. Та еще радость.
«Да, – подумал он, – зато сегодня я увижу девушку, в которую влюблен». Одеваясь и бреясь, он спрашивал себя, каково это вообще видеть любимую девушку каждый день, а не только с понедельника по пятницу. Видеть ее рядом с собой в кровати, когда просыпаешься, видеть, как она хрустит тостом за завтраком или вешает сушиться белье на радиатор, или ругается, потому что опаздывает и не может найти ключи. «Скажите на милость, каково это было бы?» – спросил он себя, но представить себе ни за что на свете не мог. Это было более датским и нереальным, чем его сон, чем любое количество гоблинских глаз и мечей в камне. Такие сцены – из другого измерения, мира, где все было иначе, куда каким-то образом умудряются попасть все остальные, но куда ему почему-то ход закрыт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38